Полное собрание стихотворений

Игорь Северянин

В книге собраны стихотворений Игоря Северянина, прекрасного русского поэта, который, по словам В. Брюсова, «глубоко переживает жизнь и своими ритмами заставляет читателя страдать и радоваться вместе с собою».

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Полное собрание стихотворений предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← ГРОМОКИПЯЩИЙ КУБОК. Поэзы

АНАНАСЫ В ШАМПАНСКОМ. Третья книга поэз →

ЗЛАТОЛИРА

ПОЭЗЫ. КНИГА ВТОРАЯ

Лидии Рындиной

посвящяется автором эта книга

I. ЖИВИ ЖИВОЕ

ЭГОПОЛОНЕЗ

Живи, Живое! Под солнца бубны

Смелее, люди, в свой полонез!

Как плодоносны, как златотрубны

Снопы ржаные моих поэз!

В них водопадят Любовь и Нега,

И Наслажденье, и Красота!

Все жертвы мира во имя Эго!

Живи, Живое! — поют уста.

Во всей вселенной нас только двое,

И эти двое — всегда одно:

Я и Желанье! Живи, Живое!

Тебе бессмертье предрешено!

1912

Веймарн

ПОЭЗА ВОЗМЕЗДИЯ

Моя вторая Хабанера

Взорвалась, точно динамит.

Мне отдалась сама Венера,

И я всемирно знаменит!

То было в девятьсот девятом…

Но до двенадцатого — дым

Все стлался по местам, объятым

Моим пожаром золотым.

Возгрянул век Наполеона

(Век — это громогласных дел!)

Вселенского Хамелеона

Душа — бессмертный мой удел.

Издымлен дым, и в льстивый танец

Пустился мир, войдя в азарт.

Я — гениальный корсиканец!

Я — возрожденный Бонапарт!

На острова Святой Елены

Мне не угрозен небосклон:

На мне трагические плены,

Зане я сам Хамелеон!

Что было в девятьсот девятом,

То будет в миллиард втором!

Я покорю миры булатом,

Как покорял миры пером.

Извечно странствуя с талантом

На плоской лосскости земной,

Был Карлом Смелым, был я Дантом,

Наполеоном — и собой.

Так! будет то, что было, снова —

Перо, булат, перо, булат…

Когда ж Земли падет основа —

О ужас — буду я крылат!..

Веймарн

ВАЛЕРИЮ БРЮСОВУ

СОНЕТ-ОТВЕТ

(Акростих)

Великого приветствует великий,

Алея вдохновением. Блестит

Любовью стих. И солнечные блики

Елей весны ручьисто золотит.

Ручьись, весна! Летит к тебе, летит

Июнь, твой принц, бессмертник неболикий!

Юлят цветы, его гоньбы улики,

Божит земля, и все на ней божит.

Рука моя тебе, собрат-титан!

Юнись душой, плескучий океан!

Самодержавный! мудрый! вечный гордо!

О близкий мне! мой окрылитель! ты —

Ваятель мой! И царство Красоты —

У нас в руках. Мне жизненно! мне бодро!

1912

САМОГИМН

Меня отронит Марсельезия,

Как президентного царя!

Моя блестящая поэзия

Сверкнет, как вешняя заря!

Париж и даже Полинезия

Вздрожат, мне славу воззаря!

Мой стих серебряно-брильянтовый

Живителен, как кислород.

“О гениальный! О талантливый!” —

Мне возгремит хвалу народ.

И станет пить ликер гранатовый

За мой ликующий восход.

Пусть на турнирах словоборчества

Стиха титаны и кроты

Берлинства, Лондонства, Нью-Йорчества

Меня сразить раскроют рты:

Я — я! Значенье эготворчества —

Плод искушенной Красоты!

1912

МОЯ МЕЧТА

Моя мечта — моряк-скиталец…

Вспеняя бурный океан,

Не раз причаливал страдалец

Ко пристаням волшебных стран.

Не раз чарующие взоры

Сулили счастье моряку,

Но волн изменчивые горы

Вновь к океану-старику

Руль направляли у голландца,

И с местью тайною в глазах

Пускался он в морские танцы

На сумасшедших парусах.

Стремился он победоносно,

Своим безумьем смел и горд,

И, прорезая волны грозно,

Вплывал в разбуженный фиорд.

Еще встревоженные волны

Грозили смертью рыбакам,

Еще испуганные челны

Стремились в страхе к берегам,

Еще, как дьявольские трубы,

В горах не замерли гудки,-

А он, смеясь над сушей грубо,

В порыве злобы и тоски,

В своем отчаяньи скитанья

И без надежды в якоря,

Спешил на новые страданья,

Стремился в новые моря.

Пусть мне грозит небесный палец,

Но дерзновенно я почту

Мечту — как он, моряк-скиталец,-

Мою гонимую мечту!

1908

10 августа

НА CMEPTЬ ЛЕРМОНТОВА

Погиб поэт, невольник чести…

М. Ю. Лермонтов

Пал жертвой лжи и зла земного,

Коварства гнусного людского

И низкой зависти людей

Носитель царственных идей.

Погиб и он, как гениальный

Его предшественник-собрат,

И панихидой погребальной

Страна гудит, и люд печальный

Душевной горестью объят.

____________________

Но не всего народа слезы

Сердечны, искренни, чисты,-

Как не всегда пунцовы розы,

Как не всегда светлы мечты.

Для горя ближних сердцем зорок,

Не забывал ничьих он нужд;

Пускай скорбят — кому он дорог!

Пускай клеймят — кому он чужд!

И пусть толпа неблагодарна,

Коварна, мелочна и зла,

Фальшива, льстива и бездарна

И вновь на гибель обрекла

Другого гения, другого

Певца с божественной душой,-

Он не сказал проклятья слова

Пред злом кончины роковой.

____________________

А ты, злодей, убийца, ты, преступник,

Сразивший гения бесчестною рукой,

Ты заклеймен, богоотступник,

Проклятьем мысли мировой.

Гнуснее ты Дантеса — тот хоть пришлый,

В нем не течет земель славянских кровь;

А ты, змея, на битву с братом вышла,-

И Каин возродился вновь!..

Не лейте слез, завистники, фальшиво

Над прахом гения, не оскорбляйте прах,

Вы стадо жалкое, ничтожно и трусливо,

И ваш пастух — позорный страх.

Вас оценят века и заклеймят, поверьте,

Сравнивши облик каждого с змеей…

И вы, живые, — мертвые без смерти,

А он и мертвый, — да живой!

СОЛНЦЕ ВСЕГДА ВДОХНОВЕННО

Солнце всегда вдохновенно!

Солнце всегда горячо!

Друг мой! сольемся мгновенно:

Наше желанье — ничье.

Жизнь безнадежна и тленна,

Мигом трепещет плечо…

Солнце, как мы, вдохновенно!

Солнце, как мы, горячо!

1909

ВДЫХАЙТЕ СОЛНЦЕ

Вдыхайте солнце, живите солнцем,-

И солнцем сами блеснете вы!

Согреют землю лучи живые

Сердец, познавших добро и свет.

Вдыхайте небо, живите небом,-

И небесами засветит взор!

С любовью небо сойдет на землю,

А мир прощенный — на небеса.

Мыза Ивановка

ЭХО

Ради шутки, ради смеха

Я хотел бы жить всегда!

Но ответило мне эхо:

“Да!”

Повтори… еще… сначала…

Кто бессмертен, как мечты?

Снова эхо отвечало:

“Ты!”

1909

Мыза Ивановка

AVE MARIA

О, Дева-Мать, возрадуйся блаженно!

Господь с Тобой, носившая Его,

Хранителя бессмертья моего!

Да будешь Ты меж жен благословенна,

Благословен плод чрева Твоего!

ПЕВИЦА ЛИЛИЙ ПОЛЕЙ САРОНА

1 Есть ли счастье на свете сильней любви?

2 Слава тем, чья любовь побеждает смерть!

Мирра Лохвицкая

Певица лилий полей Сарона,

Тебе корона!

К тебе у трона

Сойдутся мира всего пути,-

Лишь захоти!

Полей Сарона певица лилий

Тщета воскрылий…

Тщета усилий…

Мы не достигнем твоих высот —

Снесет, снесет!..

Да воцарится

Цариц царица

Сарона лилий полей певица!

В короны солнца возоблекись,

Балькис!

СИМФОНИЯ

Схороните меня среди лилий и роз,

Схороните мена среди лилий.

Мирра Лохвицкая

Моя любовь твоей мечте близка.

Черубина де Габриак

У старой лавры есть тихий остров,

Есть мертвый остров у старой лавры,

И ров ползет к ней, ползет под мост ров,

А мост — минуешь — хранятся лавры

Царицы грез.

Я посетил, глотая капли слез,

Убогую и грубую могилу,

Где спит она, — она, царица грез…

И видел я, — и мысль теряла силу…

Так вот где ты покоишься! и — как!

Что говорит о прахе величавом?

Где памятник на зависть всем державам?

Где лилии? где розы? где же мак?

Нет, где же мак? Что же мак не цветет?

Отчего нагибается крест?

Кто к тебе приходил? кто придет?

О дитя! о, невеста невест!

Отчего, отчего

От меня ты сокрыта?

Ведь никто… никого…

Ни души… позабыта…

Нет, невозможно! нет, не поверю!

Власти мне, власти — я верну потерю!

Взрою землю!.. сброшу крест гнилой!..

Разломаю гроб я!.. поборюсь с землей!..

Напущу в могилу солнца!.. набросаю цветов…

— Встань, моя Белая!.. лучше я лечь готов…

“Забудь, забудь о чуде”,-

Шептала мне сентябрьская заря…

А вкруг меня и здесь ходили люди,

И здесь мне в душу пристально смотря…

И где же?! где ж?! — у алтаря.

Из черного гордого мрамора высечь

Хотел бы четыре гигантские лиры,

Четыре сплетенные лиры-решетки —

На север, на запад, на юг, на восток.

У лир этих струны — из чистого золота прутья,

Увитые алым и белым пушистым горошком,

Как строфы ее — бархатистым, как чувства —

простым.

А там, за решеткой, поставил бы я не часовню,

Не памятник пышный, не мрачный — как

жизнь — мавзолей,

А белую лилию — символ души ее чистой,

Титанию-лилию, строгих трудов образец.

В молочном фарфоре застыло б сердечко из

злата,

А листья — сплошной и бесценный, как мысль,

изумруд.

Как росы на листьях сверкали б алмазы и

жемчуг

При Солнце, Венере, Авроре и мертвой Луне.

И грезил бы Сириус, ясный такой и холодный,

О лилии белой, застывшей в мечтаньи о нем.

____________________

И в сердце пели неба клиры,

Душа в Эдем стремила крылия…

А сквозь туман взрастала лилия

За струнной изгородью лиры.

БАЛЬКИС

От солнца я веду свой древний род

Мирра Лохвицкая

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней

Е. Баратынский

До дня грядущего от сотворенья мира

(Кто скажет искренно?… Кому земли не жаль?…)

Кто знает женщину, прекрасную как лира

И ясномудрую, как горная скрижаль?

Их было несколько, великих как держава,

Прекрасных, доблестных и светлых, как эмаль.

Но я — про женщину, прекрасную, как слава!

Но я — про женщину, Синайскую скрижаль.

До дня грядущего от сотворенья мира

Подобной женщины на свете не цвело…

Ищите женщину, прекрасную, как лира,

И ясномудрую, как гения чело!

И лишь у Лохвицкой, чья мысль и греза — лава,

В поэме солнечной и жизненной, как май,

Я встретил женщину, прекрасную, как слава,

И ясномудрую, как царственный Синай.

До дня грядущего от сотворенья мира

Прекрасней не было от нищих до маркиз…

И эта женщина, прекрасная, как лира,

И ясномудрая, как заповедь, — Балькис!

ПОЭЗА О ФОФАНОВЕ

Возьмите “Фофанова” в руки

И с ним идите в вешний сад.

Томленье ваше, скуку, муки

Его напевы исцелят.

Себя самих не понимая,

Вы вдруг заискритесь, как Мумм.

Под “Майский шум” поэта мая

И под зеленый майский шум,

Пропев неряшливые строки,

Где упоителен шаблон,

Поймете сумерек намеки

И все, чем так чарует он.

Не будьте ж к мигу близоруки,-

Весна и солнце отблестят!

Берите “Фофанова” в руки

И с ним бегите в вешний сад!

Начало июня 1913. Веймарн

ЭЛЕГИЯ

Вы мать ребенка школьнических лет,

И через год муж будет генералом…

Но отчего на личике усталом —

Глухой тоски неизгладимый след?

Необходим для сердца перелом:

Догнать… Вернуть… Сказать кому-то слово…

И жутко Вам, что все уже в былом,

А в будущем не видно и былого…

1911

С ЯДОМ У КОСТРА

Мне в гроб не страшно, но обидно:

Любви взаимной сердце ждет.

Шаги? — не слышно! Плащ? — не видно.

Шептать бесстыже — как-то стыдно:

“Тот, настоящий, — он придет?”

Я замужем, вполне любима,

И чувство мужье — мой шатер.

А жизнь и тот проходят мимо…

“Постой: ты — мой!” Но — имя?!. имя?!.

Догнать! Призвать! И с ним — в костер!

1912

ИНТИМА

С улыбкою на чувственных губах,

Как школьница, вы вышли из трамвая.

Я у вокзала ждал вас, изнывая,

И сердце мне щемил зловещий страх.

Вы подали мне руку, заалев

Застенчиво, глаза свои прищуря.

В моей груди заклокотала буря,

Но я сдержался, молча побледнев.

Эффектен был ваш темный туалет,

Пропитанный тончайшими духами.

Вы прошептали: “Ехать ли мне с вами?”

Я задрожал от ужаса в ответ:

— Возможно ли?! Вы шутите?! — Мой взор

Изобразил отчаянье такое,

Что вы сказали с ласковой тоскою:

“Ну, едемте… туда… в осенний бор…

Вы любите меня, свою “ее”,

Я верю, вы меня не оскорбите…

Вот вам душа, — себе ее берите,

Мое же тело — больше не мое:

Я замужем, но главное — я мать.

Вы любите меня нежнее брата,

И вы меня поймете… Это — свято.

Святыню же не надо осквернять,

И я сказал: “Любовь моя щитом!

Пускай дотла сожгу себя я в страсти,-

Не вы в моей, а я у вас во власти!”-

…Моя душа боролася с умом…

Мыза Ивановка

ДВА ДНЯ В САДУ ОСЕННЕМ…

(CTИXOTBOPEHИE ДИЛЕТАНТКИ)

Вчера

Зачем вы расцвели, осенние цветы?

Замерзните… засохните… увяньте…

Вы говорите мне о горестном таланте,

О юности моей, о жажде красоты.

Я так утомлена, мне нужен лишь покой.

Весне возврата нет, мечты мои померкли…

Мне все равно: среда, суббота ли, четверг ли,-

Живу я не живя, замерзла я душой…

Но было время… да! была я молода,

Я верила, ждала…надеялась…страдала…

Но не было “его”… Сирень благоухала,

И яблони цвели… и вяли без плода!

А я-то! я-то! я! Как я хотела жить,

Любить, безумствовать, смеяться до рыданья!

И вот явился “он”… Но новые страданья

Он мне принес с собой; он не умел любить!

Он не постиг моей трепещущей души,-

Он не сумел постичь… он понял только тело…

А я его всего, всего его хотела!..

За все мои “цветы” он мог мне дать… “гроши”!..

О, я превозмогла отчаянье и стыд,-

Его отвергла я! Я, гордая, не пала…

Окаменела я… Сирень благоухала…

И яблони цвели… Но их бесплодный вид

Внушал холодный страх и навевал печаль мне…

Спасаясь от себя, я вышла замуж; муж

Остался мне чужим, — и без слиянья душ

Я зачала детей в своей трагичной спальне…

Люблю ли я детей? О да! они — исход

Безвыходной мечты… Они — мое забвенье.

А я все жду “его”, не веря в появленье,-

И снова нет “его”… В мечте — сирень цветет,

И яблони бесплодные цветущи…

Но я утомлена… Весне возврата нет…

Осенние цветы! гасите же свой свет:

Пока цветете вы, мои мученья пуще…

Сегодня

Благоухайте вы, весенние цветы!

Молю, помедлите… да пощадит вас тленье…

“Он” сам пришел ко мне, “он” принял воплощенье!

Но я… гоню “его”… чтоб сохранить… мечты!

ПЕСЕНКА-ВЕСЕНКА

Итак вы снова в Дылицы?

Ну, что же, в добрый час.

Счастливица! счастливица!

Я радуюсь за Вас!

Запасшись всякой всячиной,

Садитесь вы в купэ,

Забыв уже за Гатчиной

О шуме и толпе.

И сердце вновь олетено,

Кипит, как Редерер…

И вот — Елизаветино!

И вот — дебаркадер!

Вдали столичной пошлости

Сияя так светло,

На рослой серой лошади

Вы едете в село.

Уже кивает мельница

Вам ласковый привет,

Вы снова — карусельница,

Ребенок и поэт.

У дачи бродит курочка

И рядом с ней петух…

Ликует шумно Шурочка

Среди веселых рюх…

Поймать стараясь зяблика,

Шалун бежит к лесам.

Я узнаю в нем Дьяблика,

Который — зяблик сам…

Вам сердце окудесила

Проказница-Весна.

Бежите в поле весело —

Одна! одна! одна!

Впивая радость рьяную,

Бросаетесь в траву,

Снегурочкой-Тианою

Мечтая наяву.

Как сладко этой девочке

Шепнуть: “Тоске капут”,-

А в парке пляшут белочки,

И ландыши цветут.

Пускай же сердце выльется

В бокал любви полней!

О Дылица! О Дылица!-

Страна Мечты моей.

1912

ВИНА БАЛЬКИС

ТРИОЛИ

(Вариации поэмы Мирры Лохвицкой

“На пути к Востоку”)

Царица южная Балькис

Грядет к престолу Соломона

Влекут, влекут его знамена

Царицу южную Балькис!

Ифрит лазурный и Ивлис,

Злой гений, враг святого трона,

Царицу южную Балькис

Влекут к престолу Соломона.

Лазурноокий Гиацинт

Был морем выброшен на скалы,

Когда душа любви искала.

Лазурноокий Гиацинт

Изранен щебнем. Приласкала

Балькис его, дав даже бинт.

Лазурноокий Гиацинт

Был морем выброшен на скалы.

Балькис забыла для него

Свой путь, свой сан, свое значенье.

Чтоб облегчить его мученья,

Она забыла для него.

А он, изведав облегченье,

Ее покинул. Для чего

Она забыла для него

Свой путь, свой сан, свое значенье?

Дальнейший путь ей запрещен

Ифритом, гением лазурным.

Ивлис победой восхищен:

Дальнейший путь ей запрещен.

Тогда, томясь порывом бурным,

Скорбит царица: “Соломон!

Мне путь священный запрещен

Ифритом, гением лазурным…”

Над Гиацинтом правит суд

Балькис, премудрая царица.

Он пойман! вот его ведут!..

Она над ним свершает суд,

Она убить его грозится…

Но грезы вдаль ее несут —

И свой оканчивает суд

Прощеньем мудрая царица.

Спешит лазоревый Ифрит

Направить путь ее к Сарону,

И осеняет ей корону

Крылом лазоревый Ифрит.

Он вдохновенно говорит:

— Готовься в жены Соломона!-

И вновь ликующий Ифрит

Ведет Балькис в поля Сарона.

БЛАГОДАТНАЯ ПОЭЗА

Ты набухла ребенком! ты — весенняя почка!

У меня будет вскоре златокудрая дочка.

Отчего же боишься ты познать материнство?

Плюй на все осужденья как на подлое свинство!

Возликуй беспредельно, крещена благодатью,

Будь хорошей подругой и такою же матью!

Вытравлять же ребенка — ты согласна со мною?-

Это то же, что почки уничтожить весною,

Цвет плодов поразвеять. Эта мысль неотступно

Беспокоит меня, — так не будь же преступна!

Ст. Веймарн, мыза Пустомержа.

НЕВОД ГРЕЗ

У меня, как в хате рыболова,

Сеть в избе, — попробуй, рыб поймай!

В гамаке, растянутом в столовой,

Я лежу, смотря в окно на май.

На окошке солнится лиловый

Creme des Violettes.^[9] Я — мальчик-пай.

И она, любимая, в два слова

Напевает нежно: “баю-бай”…

Зеленеет, золотеет зелень,

И поет — чирикает листва…

Чей капот так мягок, так фланелев?

Kто глазами заменил слова?

Для тебя все цели обесцелив,

Я едва дышу, я жив едва.

Телом, что в моем тонуло теле,

Обескровить вены мне — права.

А теперь, пока листвеют клены,

Ласкова, улыбна и мягка,

Посиди безмолвно и влюбленно

Около меня, у гамака.

Май шалит златисто и зелено,

Дай ему ликеру два глотка,-

И фиалковой волшбой спеленат,

Падая, даст липе тумака!

Веймарн

1918

МАЙСКАЯ ПЕСЕНКА

Раскачни мой гамак, подкачни!-

Мы с тобою вдвоем, мы одни.

И какое нам дело, что там,

Где-то там не сочувствуют нам?!.

Май любезно смеется в окно…

Нам любовно с тобой и смешно:

(Ты меня целиком понимай!)

Пред поэтом заискивал май.

Понимает, должно быть, что я,

Беспредельную силу тая,

Захочу — и оперлю его,

Ну а нет — про него ничего!

В этот год мне отрадна весна

И пришедшая слава ясна,-

Будет славно воспет мною май!

Подкачай же гамак! раскачай!

Веймарн

РЕАБИЛИТАЦИЯ

Ты осудил меня за то, что я, спеша

К любимой женщине, родами утомленной,

Прервал твое турнэ, что с болью исступленной

К ней рвалась вся душа.

Еще ты осудил меня за то,

Что на пути домой я незнакомку встретил,

Что на любовь ее так нежно я ответил,

Как, может быть, никто!

Но что же я скажу тебе в ответ?-

Я снова с первою — единственной и вечной,

Как мог ты осудить меня, такой сердечный,

За то, что я — поэт?

Веймарн

ОБЕ ВЫ МНЕ ЖЕНЫ…

Обе вы мне жены, и у каждой дети —

Девочка и мальчик — оба от меня.

Девочкина мама с папой в кабинете,

А другой не знаю тысячу три дня.

Девочкина мама — тяжко ль ей, легко ли —

У меня, со мною, целиком во мне.

А другая мама где-то там на воле,

Может быть, на море, — может быть, на дне.

Но ее ребенок, маленький мой мальчик,

Матерью пристроен за три пятьдесят.

Кто же поцелует рта его коральчик?

Что же: я невинен или виноват?

Ах, я взял бы, взял бы крошку дорогого,

Миленького детку в тесный кабинет.

Девочкина мама! слово, только слово! —

Это так жестоко: ты ни “да”, ни “нет”!

Ст. Бруда

ПОЭЗА БЕЗ НАЗВАНИЯ

Князь взял тебя из дворницкой. В шелка

Одел дитя, удобное для “жмурок”…

Он для тебя-не вышел из полка,

А поиграл и бросил, как окурок.

Он роскошью тебя очаровал

И одурманил слабый ум ликером.

И возвратилась ты в родной подвал,

Не осудив любовника укором.

Пришел поэт. Он стал тебе внимать

И взял к себе в убогую мансарду,

Но у него была старуха-мать,

Язвившая за прежнюю кокарду.

И ты ушла вторично в свой вертеп,

А нищий скальд “сошел с тоски в могилу”.

Ты не могла трудом добыть свой хлеб,

Но жить в подвале стало не под силу.

И ты пошла на улицу, склонясь

Пред “роком злым”, с раскрытым прейскурантом.

И у тебя в мечте остался — князь

С душой того, кто грел тебя талантом.

NOCTURNE

Сон лелея, лиловеет запад дня.

Снова сердце для рассудка западня.

Только вспомню о тебе, — к тебе влечет.

Знаешь мысли ты мои наперечет.

И хочу, иль не хочу — к тебе без слов

Я иду… А запад грустен и лилов.

1908

ТОЛЬКО МИГ

Я гостил в твоем сердечке

Только миг.

Это было возле речки,

Где тростник.

Ты в душе моей — как дома

Навсегда!

И разрушит те хоромы

Кто? Когда?

ВСТРЕЧАТЬ ВЫХОЖУ…

На нашу дорогу встречать выхожу я тебя,-

Но ты не приходишь… А сердце страдает, любя…

Я все ожидаю: вот-вот ты прорежешь листву

И мне улыбнешься опять наяву-наяву!

Отдашься… как прежде, отдашься! даруя, возьмешь.

Но ты не приходишь и, может быть, ты не придешь.

А я на дороге, на нашей встречаю тебя!

А я тебе верю!.. И мечется сердце, любя…

Мыза Ивановка

ВАЛЬС

(на мотив Мирры Лохвицкой)

Если это возможно, устрой

Наше счастье, разбитое мной.

Ощущений отцветших пусть рой,

И в душе полумрак ледяной.

Но к кому? но к кому? но к кому

Я взываю со скорбной мольбой?

Почему? почему? почему

Я исполнен, как раньше, тобой?

Мы расстались с тобою, когда,

Тихо осень истлела в снегу.

Шли минуты, шли дни, шли года,-

Но тебя позабыть не могу!

Не могу позабыть никогда!

Ты со мною, хотя без меня…

Ты всегда для меня молода

И желанна, как солнце для дня.

Ты ушла, наше счастье поправ,-

Кто из нас виноват, посуди!

Но я прав! но я прав! да я прав

Тем уже, что взываю: приди!

Пусть я жалок тебе — пожалей!

Пусть я грешен — прощенье неволь!

Или месть — прегрешения злей,-

Но тобой надышаться дозволь!

Мыза Ивановна

АККОРД ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ

Но есть упоенье в позоре

И есть в униженьи восторг

Валерий Брюсов

Она ко мне пришла и говорила здесь,

Вот в этой комнате, у этого окна:

— Любимый! милый мой! убей меня! повесь!-

Тебе я больше не верна!

Ты удивляешься, растерян ты теперь?

Не оскорбила ль я тебя? О, не скрывай!

Мы разошлись с тобой… Я мучилась… Поверь,

С тобой я потеряла рай.

Ты разлюбил меня, — я вижу по глазам,-

О! мне твои глаза не лгали никогда…

Ты честен, справедлив! и ты согласен сам:

Я отгадала, милый? да?

Я все тебя люблю по-прежнему! ты — мой!

И я… я вся — твоя! Нет, впрочем, не совсем:

Уж пятеро — с тех пор! — повелевали мной!..

Но… оскорблять тебя зачем?…

Зачем? ведь это — грех! о, я теряю ум,

Ты знаешь, извини меня: нет больше сил,

Я больше не могу… устала я от дум…

Ты все ж мне близок, дорог, мил!

Я все еще тебя люблю, люблю… Увы,

Теперь уж я не та… о, нет, совсем не та,-

Теперь я… падшая! Позволите ли Вы

У вас побыть, моя Мечта?!

Вы слезы видите, ведь Вы добрее всех…

Простите, не могу: я плачу… ничего!

Наплюйте мне в лицо: ведь я одна из тех,

Которых… Тяжко!.. одного

У Вас молю: чуть-чуть Вы любите меня?

Мне, впрочем, все равно; я все еще люблю!

О, бейте, мучайте несчастную, гоня,-

Все, что хотите, претерплю!..-

Я на слова ее молчать уже не мог

И руку, застонав, над нею я занес,

И захотелось мне ей дать удар в висок

При виде этих красных слез

— Ударь! ударь меня! ты видишь — жду, молю!-

Она шептала мне с неистовой тоской:-

Но все-таки люблю! ты слышишь? — я люблю!

И мой ты! слышишь?! — мой!!!

Возненавидел я ее в мертвящий миг

И, проклиная дико, крикнул: “С глаз долой,

Змея проклятая! о, я тебя постиг:

Ты издеваешься над мной!

Уйди! уйди скорей! — все кончено! позор

Пусть упадет теперь на голову твою!..”

И вот она ушла, потупив грустно взор,

Сказав в последний раз: люблю.

ОТРАВЛЕННЫЕ УСТА

НОВЕЛЛА

Вот единственный поцелуй,

который я могу тебе дать

М. Метерлинк

…И снова надолго зима седьмой раз засыпала,

И в лунной улыбке слезилось унынье опала,

И лес лунодумный, казалося, был акварель сам,

А поезд стихийно скользил по сверкающим рельсам;

Дышал паровоз тяжело; вздохи были так дымны;

Свистки распевали протяжно безумные гимны.

В купэ, где напоенный лунными грезами воздух

Мечтал с нею вместе, с ней, ясно-неясной, как

грез дух,

Вошел он, преследуем прошлым, преследуем вечно.

Их взоры струили блаженную боль бесконечно.

Он сел машинально напротив нее, озаренный

Луной, понимавшей страданья души осребренной.

И не было слова, и не было жажды созвучья,

И грезами груди дышали; и голые сучья

Пророчили в окна о шествии Истины голой,

Что шла к двум сердцам, шла походкой

тоскливо-тяжелой.

Когда же в сердца одновременно грохнули стуки,

Враги протянули — любовью зажженные руки.

И грезы запели, танцуя, сплетаясь в узоры,

И прошлым друзья не взглянули друг другу во взоры.

А если и было когда-нибудь прошлое — в миге

Оно позабылось, как строчки бессвязные — в книге.

— Твоя, — прошептала, вспугнув тишину, пассажирка.

Звук сердца заискрил, как камень — холодная кирка.

“Вина прощена”, — улыбнулося чувство рассудку.

“Она”, завесенясь, смахнула слезу-незабудку.

Он пал к ней на грудь, как на розы атласистый венчик

Пчела упадает, как в воду — обманутый птенчик.

И в каждой мечте и души зачарованной фибре

Порхали, кружились, крылили желанья-колибри.

— Вздымается страсть, точно струй занесенные

сабли!

Уста ее пил он, не думая, царь ли он, раб ли…

А губы ее, эти губы — как сладостный опий —

Его уносили в страну дерзновенных утопий,

И с каждою новой своею горячей печатью,

Твердя о воскресшей любви всепобедном зачатьи,

Его постепенно мертвили истомой атласа,

Сливая нектар свой коварный застывшего часа.

С КРЕСТОМ СИРЕНИ

Цветы лилово-голубые,

Всего в четыре лепестка,

В чьих крестиках мои былые

Любовь, отвага и тоска!

Ах, так же вы благоухали

Тогда, давно, в далеком, там,

Зовя в непознанные дали

По опадающим цветам!

И, слушая благоуханья,

Вдыхая цветовую речь,

Я шел на брань завоеванья

С сиренью, заменившей меч…

А вы цвели и увядали…

По опадающим по вам

Я шел в лазоревые дали —

В цветы, в цветах и по цветам!

Со мною были молодые

Мечты и смелая тоска,

И вы, лилово-голубые

Кресты в четыре лепестка!

Веймарн

1918. Май

ИНТЕРМЕЦЦО

Сирень моей весны фимьямною лиловью

Изнежила кусты в каскетках набекрень.

Я утопал в траве, сзывая к изголовью

Весны моей сирень.

— Весны моей сирень! — И голос мой был звончат,

Как среброгорлый май: дыши в лицо пьяней…

О, да! о, никогда любить меня не кончит

Сирень весны моей!

Моей весны сирень грузила в грезы разум,

Пила мои глаза, вплетала в брови сны,

И, мозг испепелив, офлерила экстазом

Сирень моей весны…

1910

АКВАРЕЛЬ

Бежит, дрожит на жгучем побережье

Волна, полна пленительных былин.

Везде песок, на нем следы медвежьи.

Центральный месяц — снова властелин.

И ни души. Весь мир — от солнца! — вымер.

Но все поет — и море, и песок.

Оно печет, небесный князь Владимир,

И облако седит его висок.

С зайчатами зажмурилась зайчиха,

И к чайке чиж спешит песочком вскачь.

В душе трезвон. На побережье тихо.

И слабый бодр, и истомлен силач.

АКВАРЕЛЬ

Бежит, дрожит на жгучем побережье

Волна, полна пленительных былин.

Везде песок, на нем следы медвежьи.

Центральный месяц — снова властелин.

И ни души. Весь мир — от солнца! — вымер.

Но все поет — и море, и песок.

Оно печет, небесный князь Владимир,

И облако седит его висок.

С зайчатами зажмурилась зайчиха,

И к чайке чиж спешит песочком вскачь.

В душе трезвон. На побережье тихо.

И слабый бодр, и истомлен силач.

РОНДЕЛИ О РОНДЕЛЯХ

Как журчно, весело и блестко

В июльский полдень реку льет!

Как дивно солнится березка,

Вся — колыханье, вся — полет!

Душа излучивает броско

Слова, которых не вернет…

Как журчно, весело и блестко

В мой златополдень душу льет!

Природу петь — донельзя плоско,

Но кто поэта упрекнет

За то, что он ее поет?

И то, что в жизни чуть громоздко,

В ронделях и легко и блестко.

Веймарн, 1913, июль

НА СЕНОКОСЕ

Льется дождь, златисто-кос,

Льется, как из лейки.

Я иду на сенокос

По густой аллейке.

Вот над речкою откос,-

Сяду на скамейке

Посмотреть на сотни кос,

Как стальные змейки.

Пудость Ивановка

ДАЧНЫЙ КОФЕ

Как вкусен кофе утром летним

В росисто-щебетном саду.

За стадом, за быком последним

Идет пастух, пыхтя в дуду.

За ним несется вскачь корова,

Как помелом, хвостом маша.

И милолица, и здорова

Девчонка деет антраша.

Стремясь уйти у бонн из-под рук,

Бежать, куда глядят глаза,

Капризничает каждый отрок,

Нос гувернантке показав.

Вот финский рикша: в таратайке

Бесконкурентный хлебопек

Везет “француженок” и сайки —

С дорогою за пятачок…

Я подливаю в кофе сливки

И — мил, и юн, и добросерд —

Вскрываю утренний конверт

На коленкоровой подшивке…

Веймарн

1918. Июнь

ВЕТЕР

Ветер весел, ветер прыток,

Он бежит вдоль маргариток,

Покачнет бубенчик сбруи,-

Колыхнет речные струи.

Ветер, ветреный проказник,

Он справляет всюду праздник.

Кружит, вертит все, что хочет,

И разнузданно хохочет.

Ветер мил и добродушен

И к сужденьям равнодушен,

Но рассердишь — не пеняй:

И задаст же нагоняй!

1909

Мыза Ивановка

К РАССКАЗУ Ф. СОЛОГУБА

Вселенна “Белая березка”!

Как сердце сладостно болит…

И вдруг излучивает броско:

“Она — Лилит! Она — Лилит!”

ЖЕНСКАЯ ДУША (BERCEUSЕ)

Что такое — девичья душа?

Это — тайна. Тайна хороша.

Я дышу. Дышу я, не дыша.

Убаюкай, девичья душа!

Мало для души одной души,-

Души дев различно хороши.

После бури хочется тиши.

Мало для меня одной души.

Околдован каждою душой.

Пусть чужая будет не чужой…

…Спят цветы под первой порошой…

Очаровав новою душой.

Что такое — женская душа?

Я не знаю — только хороша…

Я ее вдыхаю, не дыша…

Убаюкай, женская душа!..

ПОЭЗА ПРЕДВЕСЕННИХ ТРЕПЕТОВ

О. С.

Весенним ветром веют лица

И тают, проблагоухав.

Телам легко и сладко слиться

Для весенеющих забав.

Я снова чувствую томленье

И нежность, нежность без конца…

Твои уста, твои колени

И вздох мимозного лица,-

Лица, которого бесчертны

Неуловимые черты:

Снегурка с темпом сердца серны,

Газель оснеженная — ты.

Смотреть в глаза твои русалчьи

И в них забвенно утопать;

Изнежные цветы фиалчьи

Под ними четко намечать.

И видеть уходящий поезд

И путь без станций, без платформ,

Читать без окончанья повесть,-

Душа Поэзии — вне форм.

1913

СИНИЙ СОНЕТ

Синеет ночь, и с робостью газели

Скользит ко мне Ваш скромный силуэт;

И Вашу тень качает лунный свет —

Луны далекой ясные качели.

Шум ручейка и дальний звук свирели

Сливаются в пленительный дуэт;

Мы шепот поцелуев шлем в ответ,

Разнежены на снежных трав постели.

Никто у нас друг в друга не влюбленный

Сближается томленьем синевы,

Мотивами природы усыпленный

И пряною душистостью травы…

Не мучьтесь после совестью бессонной:

В такую ночь отдаться — вправе вы!

ЕЩЕ ВЫ ДЕВУШКА

Еще Вы девушка: ведь этот алый крапат

На блузке лилиебатистовой — весень…

Еще Вы девушка, читающая Запад,

Секрет несущая в сиреневую сень.

Такая милая!.. Как золотистый грошик…

Поете молодость на разных голосах…

Очарователен улыбчатый горошек,

Ушко наивное опутав в волосах.

И, вот что, знаете: возьмите в руки прутик.

И — кто кого теперь?!.. — бежим на плац-крокет!

Еще Вы девушка, еще Вы только лютик,-

И я из лютиков Вам подарю букет…

Я ЗАПОЮ

Я запою на лире звонкой

Мятежно, бурно — как гроза —

Черты улыбки чьей-то тонкой

И чьи-то русские глаза!

Я запою, в восторге, встречи

Влюбленных взоров, их игру,

Их гармонические речи,

Их смех, подобный серебру.

Я запою улыбок солнца

Их золотистые лучи,

Сердец закрытые оконца

И душ струистые ключи

Благоухая вешним пылом,

Предав забвенью грусть свою,

О ком-то призрачном и милом

Я в упоеньи запою.

Мыза Ивановка

Я НЕ ЛГАЛ

Я не лгал никогда никому,

Оттого я страдать обречен,

Оттого я людьми заклеймен,

И не нужен я им потому.

Никому никогда я не лгал.

Оттого жизнь печально течет.

Мне чужды и любовь, и почет

Тех, чья мысль, — это лживый закал.

И не знаю дороги туда,

Где смеется продажная лесть.

Но душе утешение есть:

Я не лгал никому никогда.

1909

ПОД ВПЕЧАТЛЕНИЕМ “ОБРЫВА”

Я прочитал “Обрыв”, поэму Гончарова…

Согласна ль ты со мной, что Гончаров — поэт?

И чувств изобразить я не имею слова,

И, кажется, — слов нет.

Я полон женщиной, я полон милой Верой,

Я преклоняюся, я плачу, счастлив я!

Весна в душе моей! я слышу соловья,-

На улице ж — день серый.

И как не слышать мне любви певца ночного!

И как не чувствовать и солнце, и весну,

Когда прочел сейчас поэму Гончарова

И вспомнил юности волну!

А вместе с юностью свою я вспомнил “Веру”,

Страданий Райского поэзию, обрыв.

Я вспомнил страсть свою, я вспомнил в счастье

веру,

Идеи ощутив.

И я хочу борьбы за право наслажденья,

Победы я хочу над гордою душой,

Оберегающей так свято убежденья,

Не выдержавшей бой.

Велик свободный Марк, решительный, правдивый,

Заветы стариков не ставивший во грош;

Он сделал женщину на миг один счастливой,

Но как тот миг хорош!

Да знаете ли вы, вступающие в споры,

Вы, проповедники “законности” в любви,-

Что счастье не в летах, а лишь в зарнице взора,-

Да, знаете ли вы?!..

И я, клянусь, отдам за дивное мгновенье,

Взаимность ощутив того, кого люблю,-

Идеи и мечты, желанья и волненья

И даже жизнь свою.

ОКТАВЫ

Хочу туда — где море бирюзово,

Где у звезды сочнее лепестки,

Где спит палач-вулкан на страже зова,

Где от избытка счастья — вздох тоски…

Хочу туда, где чувствуют грозово,

А потому — раздолия узки!

Звучи, душа, в мечтаньях замирая…

Но край ли то? Мираж ли только края?

Везде лазорь, повсюду померанцы,

Надменность пальм и лунь лимонных рощ,

На женских лицах спелые румянцы,

Весь музыка — алмазноструйный дождь.

Там вечный пир, и музыка, и танцы,

Победный клич и дерзостная мощь!..

Я вся — полет под ураганом зова!..

Хочу туда — любить тебя грозово!

1909

КОГДА НОЧАМИ

Когда ночами все тихо-тихо,

Хочу веселья, хочу огней,

Чтоб было шумно, чтоб было лихо,

Чтоб свет от люстры гнал сонм теней!

Дворец безмолвен, дворец пустынен,

Беззвучно шепчет мне ряд легенд…

Их смысл болезнен, сюжет их длинен,

Как змея черных ползучих лент…

А сердце плачет, а сердце страждет,

Вот-вот порвется, того и ждешь…

Вина, веселья, мелодий жаждет,

Но ночь замкнула, — где их найдешь?

Сверкните, мысли, рассмейтесь, грезы!

Пускайся, Муза, в экстазный пляс!

И что нам — призрак! и что — угрозы!

Искусство с нами, — и Бог за нас!..

Мыза Ивановка;

охотничий дворец Павла I

ДУРАК

Жил да был в селе “Гуляйном” дьяк-дурак,

Глоткой — прямо первый сорт, башкою — брак.

Раз объелся пирогами — да в барак,

А поправился, купил потертый фрак,

Да с Феклушею вступить желает в брак.

Али ты, дурак, своей свободе враг?

А зачем, дурак, ночной бывает мрак?

А зачем, дурак, у леса есть овраг?

Али съест тебя, дурак, в овраге рак?

Вот-то дурень, дуралей-то! вот дурак!

ПИСЬМО ФЕКЛЫ

Ты послушай меня, мой суразный! ты послушай меня,

мой уклюжий:

Кровью сердце мое истекает, ты любовью мне сердце

запрудь.

Ах, багряно оно изручьилось, запеклось в лиловатые

лужи,

Поиссякло ключистое сердце, поиссохла цветущая

грудь!

На деревне калякают девки (любопытство у горя на

страже!):

Знать, у Феклы запачкана совесть, или бремени ждет в

животе:

Потому что из солнечной девки, веселящей, здоровой

и ражей,

Стала попросту старой унылкой, на какой-то

споткнулась мечте.

Вот еще и вчера Евфросинью, повстречав на покосе,

священник

(Ныне новый в селе; я не знаю, как зовут молодого

попа)

Говорил: “Вот какая-то Фекла, мне сказали, мутится

от денег,

Все боится воров, скопидомка, ну а замуж — должно

быть глупа”.

Заклевали меня, оболгали! Из веселой когда-то, из

смелой

Стала я, от любви безысходной, мокрой курой и дурой

для всех.

Пожалей же меня, мой уклюжий! Полюби же меня, мой

умелый!

Разгрешилась на девке деревня — значит девку

попутает грех!

1912

Веймарн

НАРОДНАЯ

Солнце Землю целовало —

Сладко жмурилась Земля.

Солнце Землю баловало,

Сыпля злато на поля.

Солнце ласково играло

В простодушной похвальбе.

И Земля его избрала

В полюбовники себе.

И доколе будет длиться

Их немудрая любовь,

Будет мир в цветы рядиться,

В зелень вешнюю лугов!

1911

НА ПРИСТАНИ

Сидел на пристани я ветхой,

Ловя мечтанье тихих струй,

И посылал сухою веткой

Тебе, далекой, поцелуй.

Сидел я долго-долго-долго

От всех вдали и в тишине,

Вдруг ты, пластичная как Волга,

Прошла по правой стороне.

Мы увидались бессловесно,

Мы содрогнулись — каждый врозь.

Ты улыбалась мне прелестно,

Я целовал тебя насквозь.

И я смотрел тебе вдогонку,

Пока не скрылась ты в лесу,

Подобно чистому ребенку,

С мечтою: “все перенесу”…

День засыпал, поля морозя

С чуть зеленеющей травой…

Ты вновь прошла, моя Предгрозя,

И вновь кивала головой.

Мыза Ивановка

ПРЕДГРОЗЯ

…Вы помните “Не знаю”

Баратынский

Хороша кума Матреша!

Глазки — огоньки,

Зубки — жемчуг, косы — русы,

Губки — лепестки.

Что ни шаг — совсем лебедка

Взглянет — что весна;

Я зову ее Предгрозей —

Так томит она.

Но строга она для парней,

На нее не дунь…

А какая уж там строгость,

Коль запел июнь.

Полдень дышит — полдень душит.

Выйдешь на балкон

Да “запустишь” ради скуки

Старый граммофон.

Понесутся на деревню

“Фауст”, “Трубадур”,-

Защекочет сердце девье

Крылышком амур.

Глядь, — идет ко мне Предгрозя,

В парк идет ко мне;

Тело вдруг захолодеет,

Голова в огне.

— Милый кум…

— Предгрозя… ластка!..-

Спазмы душат речь…

О, и что это за радость,

Радость наших встреч!

Сядет девушка, смеется,

Взор мой жадно пьет.

О любви, о жгучей страсти

Нам Июнь поет.

И поет ее сердечко,

И поют глаза;

Грудь колышется волною,

А в груди — гроза.

Разве тут до граммофона

Глупой болтовни?

И усядемся мы рядом

В липовой тени

И молчим, молчим в истоме,

Слушая, как лес

Нам поет о счастье жизни

Призрачных чудес.

Мнится нам, что в этом небе

Нам блестят лучи,

Грезим мы, что в этих ивах

Нам журчат ключи.

Счастлив я, внимая струям

Голубой реки,

Гладя пальцы загорелой,

Милой мне руки.

Хорошо и любо, — вижу,

Вижу по глазам,

Что нашептывают сказки

Верящим цветам.

И склоняется головка

Девушки моей

Ближе все ко мне, и жарче

Песнь ее очей.

Ручкой теплою, любовно

Голову мою

Гладит долго, поверяя

Мне беду свою:

“Бедность точит, бедность губит,

Полон рот забот;

Разве тут похорошеешь

От ярма работ?

Летом все же перебьешься,

А зимой что есть?

По нужде идешь на место,-

То-то вот и есть”.

Мне взгрустнется поневоле,

Но бессилен я:

Ничего я не имею,

Бедная моя.

Любишь ты свою деревню,-

Верю я тебе.

Дочь природы, дочь простора,

Покорись судьбе.

А она уже смеется,

Слезку с глаз смахнув,

И ласкается, улыбкой

Сердце обманув.

Я прижмусь к ней, — затрепещет,

Нежит и пьянит,

И губами ищет губы,

И томит, томит.

Расцелую губки, глазки,

Шейку, волоса,-

И ищи потом гребенки

Целых два часа.

…Солнце село, и туманы

Грезят над рекой…

И бежит Предгрозя парком

Что есть сил, домой;

И бежит, мелькая в липах,

С криком: “Не скучай —

Я приду к тебе поутру,

А пока — прощай!..”

МОЯ ДАЧА

Моя зеленая избушка —

В старинном парке над рекой.

Какое здесь уединенье!

Какая глушь! Какой покой!

Немного в сторону — плотина

У мрачной мельницы; за ней

Сонлива бедная деревня

Без веры в бодрость лучших дней.

Где в парк ворота — словно призрак,

Стоит заброшенный дворец.

Он обветшал, напоминая

Без драгоценностей ларец.

Мой парк угрюм: в нем много тени;

Сильны столетние дубы;

Разросся он; в траве дорожки;

По сторонам растут грибы.

Мой парк красив: белеют урны;

Видны с искусственных террас

Река, избушки, царский домик…

Так хорошо в вечерний час.

КТО ИДЕТ?

Кто идет? какой пикантный шаг!

Это ты ко мне идешь!

Ты отдашься мне на ландышах

И, как ландыш, расцветешь!

Будут ласки небывалые,

Будут лепеты без слов…

О, мечты мои удалые,

Сколько зреет вам цветов!

Ты — дитя простонародия,

Много звезд в моей судьбе…

Но тебе — моя мелодия

И любовь моя — тебе!

Мыза Ивановка

И РЫЖИК, И ЛАНДЫШ, И СЛИВА

Природа всегда молчалива,

Ее красота в немоте.

И рыжик, и ландыш, и слива

Безмолвно стремятся к мечте.

Их губят то птицы, то черви,

То люди их губят; но злак

Лазурит спокойствие в нерве,

Не зная словесных клоак.

Как жили бы люди красиво,

Какой бы светились мечтой,

Когда бы (скажу для курсива):

Их Бог одарил немотой.

Безмолвие только — стыдливо,

Стыдливость близка Красоте.

Природа всегда молчалива,

И счастье ее — в немоте.

Постой… Что чирикает чижик,

Летящий над зрелым овсом? —

— И слива, и ландыш, и рыжик

Всегда, и везде, и во всем:

И в осах, и в синих стрекозах,

И в реках, и в травах, и в пнях,

И в сочно пасущихся козах,

И в борзо-бегущих конях,

И в зареве грядковых ягод,

И в нимфах заклятых прудов,

И в палитре сияющих радуг,

И в дымных домах городов…

Природа всегда бессловесна,

И звуки ее — не слова.

Деревьям, поверь, неизвестно —

Чем грезит и дышит трава…

Мечтанья алеющих ягод

Неясны пчеле и грибам.

Мгновенье им кажется за год;

Все в мире приходит к гробам.

Я слышу, над зарослью речек,

Где ночь — бирюзы голубей,

Как внемлет ажурный кузнечик

Словам голубых голубей:

“И рыжик, и слива, и ландыш

Безмолвно стремятся к мечте.

Им миг ослепительный дан лишь,

Проходит их жизнь в немоте.

Но слушай! В природе есть громы,

И бури, и штормы, и дождь.

Вторгаются вихри в хоромы

Спокойно мечтающих рощ,

И губят, и душат былинки,

Листву, насекомых, цветы,

Срывая с цветов пелеринки,-

Но мы беззаботны, как ты.

Мы все, будет время, погибнем,-

Закон изменения форм.

Пусть гимну ответствует гимном

Нам злом угрожающий шторм.

Она справедлива — стихия,-

Умрет, что должно умереть.

Налеты ее огневые

Повсюду: и в прошлом, и впредь.

Восславим грозовые вихри:

Миры освежает гроза.

И если б стихии затихли,

Бог, в горе, закрыл бы глаза.

Но помни: Бессмертное — живо!

Стремись к величавой мечте!

Величье всегда молчаливо

И сила его — в немоте!”

Дылицы

1911

БЕЛАЯ УЛЫБКА

МИСТИЧЕСКАЯ ПОЭМА

Ты помнишь? — В средние века

Ты был мой властелин…

М.Лохвицкая

Есть в лесу, где шелковые пихты,

Дней былых охотничий дворец.

Есть о нем легенды. Слышать их ты

Если хочешь, верь, а то — конец!..

У казны купил дворец помещик,

Да полвека умер он уж вот;

После жил лет семь старик-объездчик,

А теперь никто в нем не живет.

Раз случилось так: собралось трое

Нас, любивших старые дома,

И, хотя бы были не герои,

Но легенд истлевшие тома

Вызывали в нас подъем духовный,

Обостряли нервы до границ:

Сердце билось песнею неровной

И от жути взор склонялся ниц.

И пошли мы в темные покои,

Под лучами солнца, как щита.

Нам кивали белые левкои

Грустно вслед, светлы как нищета.

Долго шли мы анфиладой комнат,

Удивленно слушая шаги;

Да, покои много звуков помнят,

Но как звякнут — в сторону беги!..

На широких дедовских диванах

Приседали мы, — тогда в углах

Колыхались на обоях рваных

Паутины в солнечных лучах.

Усмехались нам кариатиды,

Удержав ладонью потолки,

В их глазах — застывшие обиды,

Только уст дрожали уголки…

Но одна из этих вечных статуй

Как-то странно мнилась мне добра;

И смотрел я, трепетом объятый,

На нее, молчавшую у бра.

Жутко стало мне, но на пороге,

Посмотрев опять из-за дверей

И ее увидев, весь в тревоге,

Догонять стал спутников скорей.

Долго-долго белая улыбка

Белых уст тревожила меня…

Долго-долго сердце шибко-шибко,

Шибко билось, умереть маня.

На чердак мы шли одной из лестниц,

И скрипела лестница, как кость.

Ждали мы таинственных предвестниц

Тех краев, где греза наша — гость.

На полу — осколки, хлам и ветошь.

Было сорно, пыльно; а в окно

Заглянуло солнце… Ну и свет уж

Лило к нам насмешливо оно!

Зто солнце было — не такое,

Как привыкли солнце видеть мы —

Мертвое, в задумчивом покое,

Иначе блестит оно из тьмы;

Этот свет не греет, не покоит,

В нем бессильный любопытный гнев.

Я молчу… Мне страшно… Сердце ноет…

Каменеют щеки, побледнев…

III

Это — что? откуда? что за диво!

Смотрим мы и видим, у трубы

Перья… Кровь… В окно кивнула ива,

Но молчит отчаяньем рабы.

Белая, как снег крещенский, птичка

На сырых опилках чердака

Умирала тихо… С ней проститься

Прислан был я кем издалека?

Разум мой истерзан был, как перья

Снежной птицы, умерщвленной кем?

В этом доме, царстве суеверья,

Я молчал, догадкой сердца нем…

Вдруг улыбка белая на клюве

У нее расплылась, потекла…

Ум застыл, а сердце, как Везувий,

Затряслось, — и в раме два стекла

Дребезжали от его биенья,

И звенели, тихо дребезжа…

Я внимал, в гипнозе упоенья,

Хлыстиком полившего дождя.

И казалось мне, что с пьедестала

Отошла сестра кариатид

И бредет по комнатам устало,

Напевая отзвук панихид.

Вот скрипят на лестницах ступени,

Вот хрипит на ржавой меди дверь…

И в глазах лилово, — от сирени,

Иль от страха, знаю ль я теперь!..

Как нарочно, спутники безмолвны…

Где они? Не вижу. Где они?

А вдали бушуют где-то волны…

Сумрак… дождь… и молнии огни…

— Защити! Спаси меня! Помилуй!

Не хочу я белых этих уст!..-

Но она уж близко, шепчет: “милый…”

Этот мертвый звук, как бездна, пуст…

Каюсь я, я вижу — крепнет солнце,

Все властнее вспыхивает луч,

И ко мне сквозь мокрое оконце,

Как надежда, светит из-за туч.

Все бодрей, ровней биенье сердца,

Веселеет быстро все кругом.

Я бегу… вот лестница, вот дверца,-

И расстался с домом, как с врагом.

Как кивают мне любовно клены!

Как смеются розы и сирень!

Как лужайки весело-зелены,

И тюльпанов каски набекрень!

Будьте вы, цветы, благословенны!

Да сияй вовеки солнца свет!

Только те спасутся, кто нетленны!

Только тот прощен, кто дал ответ!

Ивановка

Охотничий дворец.

II. ЛУННЫЕ ТЕНИ

ПРЕЛЮДИЯ

Лунные тени — тени печали —

Бродят бесшумной стопой.

В черном как горе земли покрывале

Призрачной робкой тропой.

Многих любовно и нежно качали,

Чутко давали отсвет…

Лунные тени, тени печали,

Мой повторят силуэт!

СОНЕТ

Я полюбил ее зимою

И розы сеял на снегу

Под чернолесья бахромою

На запустевшем берегу.

Луна полярная, над тьмою

Всходя, гнала седую мгу.

Встречаясь с ведьмою хромою,

Цоднявшей снежную пургу,

И слушая, как стонет вьюга,

Стонала бедная подруга,

Как беззащитная газель,

И слушал я, исполнен гнева,

Как выла зимняя метель

О смерти зимнего посева.

Мыза Ивановка

ИЗ СЮЛЛИ-ПРЮДОМА

“Ne jamais la voir, ni 1'entendre”

Мне никогда не видеть, не слыхать

И не назвать ее мне никогда.

Но верным быть, ее любовно ждать.

Любить ее — всегда!

К ней руки простирать, молить, дрожать

И их сомкнуть без цели… Не беда:

Ведь снова к ней, ведь снова продолжать

Любить ее всегда!

Ах, только бы надеяться, мечтать

И в этих слезах таять, как вода…

Как радостно мне слезы проливать,

Любить ее всегда!

Мне никогда не видеть, не слыхать

И не назвать ее мне никогда,

Но звать ее, ее благословлять,

Любить ее — всегда.

ТРИОЛЕТ

Ты мне желанна, как морю — буря,

Тебе я дорог, как буре — штиль.

Нас любит море… И, каламбуря

С пурпурным небом: “как морю — буря,

Она желанна”, — на сотни миль

Рокочут волны, хребты пурпуря

Зарей вечерней: “как морю — буря…

…Как буре — штиль…”

САРОНСКАЯ ФАНТАЗИЯ

Посвящается Грааль-Арельскому

Царица я народам мне подвластным,

Но ты, дитя, зови меня — Балькис

Мирра Лохвицкая

Давно когда-то; быть может, это в мифе;

Где померанец, и пальма, и лимон,-

К царице Савской, к прекрасной Суламифи,

Пришел забыться премудрый Соломон.

Пришел нежданно, пришел от пышных кляуз,

Устав от царства, почести и песка,-

Чтоб в белогрудье запрятать ум, как страус,

Чтоб выпить губы — два алых лепестка.

Июлил вечер, мечтая звезды высечь…

“Нарцисс Сарона” прилег под кипарис…

И та, которой дано имен сто тысяч,

Все променяла на арфное — Балькис.

27 АВГУСТА 1912

Двадцать седьмое августа; семь лет

Со дня кончины Лохвицкой; седьмая

Приходит осень, вкрадчиво внимая

Моей тоске: старуха в желтый плед

Закутана, но вздрагивает зябко.

Огрязнены дороги, но дождей

Неделя — нет. Девчонка-косолапка

На солнышке искомкалась. Желтей,

Румяней лист: земля заосенела.

Коровница — в мелодиях Фанелла —

На цитре струны щупает. Она

Так молода, и хочется ей звуков;

Каких — не все равно ли? Убаюкав

“Игрою” кур, взгрустила — и бледна.

На зелени лужка белеет чепчик:

Опять княгиня яблоки мне шлет,

И горничная Катя — алодевчик —

Торопится лужайку напролет…

Веймарн, мыза Пустомержа

МОРСКАЯ ПАМЯТКА

Сколько тайной печали, пустоты и безнадежья

В нарастающем море, прибегающем ко мне,

В тишине симфоничной, в малахитовом изнежье,

Мне целующем ноги в блекло-шумной тишине.

Только здесь, у прибоя, заглушающего птичье

Незатейное пенье, озаряющее лес,

Познаю, просветленный, преимущество величья

Земноводной пучины над пучиною небес…

1912 авг. Эстляндия

Иеве, деревня Тойла

ВНЕ

Ивану Лукашу

Под гульливые взвизги салазок

Сядем, детка моя, на скамью.

Олазурь незабудками глазок

Обнищавшую душу мою!

Пусть я жизненным опытом старше,-

Научи меня жить, научи!-

Под шаблонно-красивые марши,

Под печально смешные лучи.

Заглушите мой вопль, кирасиры!

Я — в сумбуре расплывшихся зорь…

Восприятия хмуры и сиры…

Олазорь же меня, олазорь!

Я доверьем твоим не играю.

Мой порок, дорогая, глубок.

Голубок, я тебе доверяю,

Научи меня жить, голубок!

Не смотрите на нас, конькобежцы:

Нашу скорбь вы сочтете за шарж,

Веселитесь, друг друга потешьте

Под лубочно-раскрашенный марш.

Нам за вашей веселостью шалой

Не угнаться с протезным бичом…

Мы с печалью, как мир, обветшалой,

Крепко дружим, но вы-то при чем?

Мы для вас — посторонние люди,

И у нас с вами общее — рознь:

Мы в мелодиях смутных прелюдий,

Ваши песни — запетая кознь.

Мы — вне вас, мы одни, мы устали…

Что вам надо у нашей скамьи?

Так скользите же мимо на стали,

Стальносердные братья мои!..

ЗАМУЖНИЦА

Е. Я.

Исстражденный, хочу одевить,

Замужница, твои черты:

Не виденная мною девять

Осенних лет, ты — снова ты!

Смеющаяся в отстраданьи,

Утихшая — … июнь в саду…-

Растративши дары и дани,

Пристулила в седьмом ряду.

Я солнечник и лью с эстрады

На публику лучи поэз.

Ты, слушая, безгрезно рада

(Будь проклята приставка “без”!)

Но может быть, мое явленье,

Не нужное тебе совсем,

Отторгнуло тебя от лени,

Пьянительней моих поэм?

Напомнило, что блеклых девять

Осенних лет твои черты

Суровеют, что их одевить

В отчаяньи не можешь ты…

1912. Ночь под Рождество

ПОРТНИХА

Ты приходишь утомленная, невеселая, угаслая,

И сидишь в изнеможении, без желаний и без слов…

Развернешь газету — хмуришься, от себя ее

отбрасывая;

Тут уже не до политики! тут уже не до балов!

Светлый день ты проработала над капотом

мессалиновым

(Вот ирония! — для женщины из разряда

“мессалин”!).

Ах, не раз усмешка едкая по губам твоим малиновым

Пробегала при заказчице, идеал которой — “блин”…

В мастерской — от вздорных девочек — шум такой же,

как на митинге,

Голова болит и кружится от болтливых мастериц…

Не мечтать тебе, голубушка, о валькириях, о викинге:

Наработаешься за день-то, к вечеру — не до цариц!

1912

БУДЬ СПОКОЙНА

Будь спокойна, моя деликатная,

Робко любящая и любимая:

Ты ведь осень моя ароматная,

Нежно-грустная, необходимая…

Лишь в тебе нахожу исцеление

Для души моей обезвопросенной

И весною своею осеннею

Приникаю к твоей вешней осени…

1912. Июль. День Игоря.

Ст. Елизаветино

село Дылицы

МОЯ УЛЫБКА

Моя улыбка слезы любит,

Тогда лишь искренна она,

Тогда лишь взор она голубит —

И в душу просится до дна.

Моей улыбке смех обиден,

Она печалью хороша.

И если луч ее не виден,

Во мне обижена душа.

Мыза Ивановка

ЗВЕЗДЫ

Бессонной ночью с шампанским чаши

Мы поднимали и пели тосты

За жизни счастье, за счастье наше.

Сияли звезды.

Вино шипело, вино играло.

Пылали взоры и были жарки.

— Идеи наши, — ты вдруг сказала,-

Как звезды — ярки!

Полились слезы, восторга слезы…

Минуты счастья! я вижу вас ли?

Запело утро. Сверкнули грезы.

А звезды… гасли.

1907

ПРОСТИТЬ? НИКОГДА!

Какой изнурительный сон!..

Я шел и твой дом повстречал

Была на крыльце ты. Начал

Былого конца лилея звон.

Любовь во мне снова зажглась

И сердце грозила снести.

— Прости! — застонал я, — прости!-

И брызнули слезы из глаз.

Смотрю я: ты вздрогнула вся,

Ты вся изменилась в лице…

Я бился в мечте на крыльце,

Тебя о прощеньи прося.

И ты, засверкав, хохоча,

Любя, как давно, как всегда,

Сказала: “Простить? Никогда!”

— Где в храме потухла свеча?…-

ГОД МИНОВАЛ

Я с рукава срываю креп:

Год миновал. Мой взор окреп.

Окреп от слез.

Так крепнет травка от дождя.

Так крепнет рать в крови вождя.

И ум — от грез.

Горелово

ОРЕШЕК СЧАСТИЯ

В цветах стыдливости, в мечтах веселья,

В душистой полыме своей весны,

Она пришла ко мне, — и без похмелья

Пьянили девственно поэта сны.

А сколько радости! А сколько счастья!

Ночей жасминовых!.. фиалок нег!..

О, эта девочка — вся гимн участья,

Вся — ласка матери, вся — человек!

Орешек счастия сберечь в скорлупке

Я не сумел тогда… Молчи, постой!-

Ведь нет… ведь нет ее, моей голубки,

Моей любовницы… моей святой!

СНЕГ ЯБЛОНЬ

Снег яблонь — точно мотыльки,

А мотыльки — как яблонь снег.

Еще далеко васильки,

Еще далеко ночи нег.

И все — в огне, и все — в цвету,

Благоухает каждый вздох!..

Зову и жажду — жажду ту,

От чьих слезинок дымен мох!..

Мыза Ивановка

РОНДО

— Бери меня, — сказала, побледнев

И отвечая страстно на лобзанье.

Ее слова — грядущих зол посев —

Ужальте мне мое воспоминанье!

Я обхватил трепещущую грудь,

Как срезанный цветок, ее головка

Склоняется в истоме… “Смелой будь”,-

Хотел сказать, но было так неловко…

“Возьми меня”, — шепнула, побледнев,

Страдальчески глаза мои проверив,

Но дальше — ни мазков, ни нот, ни перьев!..

То вся — любовь, то вся — кипучий гнев,

— Бери меня! — стонала, побледнев.

Мыза Ивановка

НИЧЕГО НЕ ГОВОРЯ

Это было так недавно,

Но для сердца так давно…

О фиалке грезил запад,

Отразив ее темно.

Ты пришла ко мне — как утро,

Как весенняя заря,

Безмятежно улыбаясь,

Ничего не говоря.

Речку сонную баюкал

Свет заботливый луны.

Где-то песня колыхалась,

Как далекий плеск волны.

И смотрел я, зачарован,

Ничего не говоря,

Как скрывала ты смущенье

Флером — синим, как моря.

О, молчанье нашей встречи,-

Все тобой озарено!

Так недавно это было,

А для сердца так давно!..

1908

А ЕСЛИ НЕТ?…

А если нет?… А если ты ушла,

Чтоб не прийти ко мне на панихиды?

Кто даст ответ?

Одна лишь ты могла,

Но ты полна обиды…

А если нет?

Какая грусть… Как мраморна печаль…

Как высока, свята и вдохновенна!

Но пусть, но пусть.

Разбитая скрижаль —

Осколком драгоценна…

Какая грусть!

Мыза Ивановна

УТРЕННИЙ ЭСКИЗ

Сегодня утром зяблики

Свистели и аукали,

А лодку и кораблики

Качели волн баюкали.

Над тихою деревнею

Дышали звуки, вешние,

И пред избушкой древнею

Светлела даль поспешнее.

Хотелось жить и чувствовать

Зарей студено-ясною.

Смеяться и безумствовать

Мечтой — всегда напрасною!

Мыза Ивановка

1909

У БЕЗДНЫ

О, юность! о, веры восход!

О, сердца взволнованный сад!

И жизнь улыбалась: “вперед!”

И смерть скрежетала: “назад”…

То было когда-то тогда,

То было тогда, когда нет…

Клубились, звенели года —

Размерены, точно сонет.

Любил, изменял, горевал,

Звал смерти, невзгоды, нужду.

И жизнь, как пират — моря вал,

Добросила к бездне. Я жду!

Я жду. Я готов. Я без лат.

Щит согнут, и меч мой сдает.

И жизнь мне лепечет: “назад”…

А смерть торжествует: “вперед!”

НЕНУЖНОЕ ПИСЬМО

Семь лет она не писала,

Семь лет молчала она.

Должно быть, ей грустно стало,

Но, впрочем, теперь весна.

В ее письме ни строчки

О нашей горькой дочке.

О тоске, о тоске,-

Спокойно перо в руке.

Письмо ничем не дышит,

Как вечер в октябре.

Она бесстрастно пишет

О своей сестре.

Ах, что же я отвечу

И надо ли отвечать…

Но сегодняшний вечер

Будет опять, опять.

Веймарн

ЗАРЕЮ ЖИЗНИ

Зарею жизни я светом грезил,

Всемирным счастьем и вечным днем!

Я был так пылок, так смел, так весел,

Глаза горели мои огнем.

Мир рисовался — прекрасен, дивен.

Прожить — казалось — я мог шутя…

Зарею жизни я, был наивен,

Зарею жизни я был дитя!

Закатом жизни порывы стихли,

Иссякли силы и жар погас.

Мне жаль сердечно, не знаю — их ли,

Погибшей грезы ль, но — близок час.

Он, ироничный, пробьет бесстрастно,

Я улетучусь, тоской объят…

Зарею жизни — все в жизни ясно!

Закатом жизни — всему закат!

1907

СПУСТЯ ПЯТЬ ЛЕТ

Тебе, Евгения, мне счастье давшая,

Несу горячее свое раскаянье…

Прими, любившая, прими, страдавшая,

Пойми тоску мою, пойми отчаянье.

Вся жизнь изломана, вся жизнь истерзана.

В ошибке юности — проклятье вечное…

Мечта иссушена, крыло подрезано,

Я не сберег тебя, — и жизнь — увечная…

Прости скорбящего, прости зовущего,

Быть может — слабого, быть может — гения…

Не надо прошлого: в нем нет грядущего,-

В грядущем — прошлое… Прости, Евгения!

1910

СОНМЫ ВЕСЕННИЕ

Сонные сонмы сомнамбул весны

Санно манят в осиянные сны.

Четко ночами рокочут ручьи.

Звучные речи ручья горячи.

Плачут сирени под лунный рефрен.

Очи хохочут песчаных сирен.

Лунные плечи былинной волны.

Сонные сонмы весенней луны.

1909

ВЕСНА

Вечер спал, а Ночь на сене

Уж расчесывала кудри.

Одуванчики, все в пудре,

Помышляли об измене.

Шел я к Ночи, — Ночь навстречу.

Повстречалися без речи.

— Поцелуй… — Я не перечу…

И — опять до новой встречи.

Шел я дальше. Незнакомка

Улыбнулася с поляны,

Руки гнулись, как лианы,

И она смеялась громко.

Вместо глаз синели воды

Обольстительного юга,

Голос страстный пел, как вьюга,

А вкруг шеи хороводы.

Заводили гиацинты

С незабудками с канавок…

Я имел к миражам навык,

Знал мечтаний лабиринты.-

И пускай, кто хочет, трусит,

Но не мне такая доля.

И сказал я: “Дева с поля,

Кто же имя девы вкусит?”

Уже, уже нить лесная,

Комаров порхают флоты…

Тут ее спросил я: “Кто ты?”

И прозвякала: Весна — я!

ПОД НАСТРОЕНЬЕМ ЧАЙНОЙ РОЗЫ

1. Октава

От вздохов папирос вся комната вуалевая…

Свой абрис набросал на книге абажур.

В вазетке на столе тоскует роза палевая,

И ветерок ее колышет весь ажур.

Пугает холодок, а вдохновенье, скаливая,

Зовет меня в леса из копоти конур.

Я плащ беру и верный хлыст,

И чайной розы сонный лист.

2. Газелла

И все мне доносится чайная роза

Зачем тосковала так чайная роза?

Ей в грезах мерещились сестры пунцовые…

Она сожалела их, чайная роза.

Ее обнадежили тучи свинцовые…

О! влага живительна, чайная роза…

Дыханьем поила закаты лиловые

И лепеты сумерек чайная роза…

В груди ее таяли чаянья новые

Их пела случайная чайная роза.

Мыза Ивановка

ПОЭЗА О НЕЗАБУДКАХ

Поет Июнь, и песни этой зной

Палит мне грудь, и грезы, и рассудок.

Я изнемог и жажду незабудок,

Детей канав, что грезят под луной

Иным цветком, иною стороной.

Я их хочу: сирени запах жуток.

Он грудь пьянит несбыточной весной;

Я их хочу: их взор лазурный чуток,

И аромат целебен, как простор.

Как я люблю участливый их взор!

Стыдливые, как томны ваши чары…

Нарвите мне смеющийся букет,

В нем будет то, чего в сирени нет,

А ты, сирень, увянь в тоске нектара.

Мыза Ивановка

МОЙ САД

П. М. Кокорину

Войди в мой сад… Давно одебрен

Его когда-то пышный вид.

Днем — золочен, в луне — серебрян,

Он весь преданьями овит.

Он постарел, он к славе алчен,

И, может быть, расскажет он,

Как потерял в нем генерал чин,

Садясь в опальный фаэтон.

И, может быть, расскажет старец,

Как много лет тому назад

Графиня ехала в Биарриц

И продала поспешно сад;

Как он достался генеральше,

Как было это тяжело,

И, может быть, расскажет дальше,

Что вслед за тем произошло.

А если он и не расскажет

(Не всех доверьем он дарит…)

Каких чудес тебе покажет,

Какие дива озарит!

И будешь ты, когда в росе — лень,

А в сердце — нега, созерцать

Периодическую зелень

И взором ласкою мерцать.

Переживать мечтой столетья,

О них беззвучно рассуждать,

Ждать девушек в кабриолете

И, не дождавшись их, страдать…

Мой тихий сад в луне серебрян,

А в солнце ярко золочен.

Войди в него, душой одебрен,

И сердцем светел и смягчен.

ТЫ НЕ ШЛА…

Карменсите

Целый день хохотала сирень

Фиолетово-розовым хохотом.

Солнце жалило высохший день.

Ты не шла (Может быть, этот вздох о том?)

Ты не шла. Хохотала сирень,

Удушая пылающим хохотом…

Вдалеке у слепых деревень

Пробежал паровоз тяжким грохотом.

Зло-презло хохотала сирень,

Убивая мечты острым хохотом.

Да. А ты все не шла — целый день.

А я ждал (Может быть, этот вздох о том?…)

До луны хохотала сирень

Беспощадно осмысленным хохотом…

Ты не шла. В парке влажная тень.

Сердце ждет. Сердце бесится грохотом.

— Отхохочет ли эта сирень?

Иль увянет, сожженная хохотом?!

Павловск

НА СТРОЧКУ БОЛЬШЕ, ЧЕМ СОНЕТ

К ее лицу шел черный туалет…

Из палевых тончайшей вязи кружев

На скатах плеч — подобье эполет…

Ее глаза, весь мир обезоружив,

Влекли к себе.

Садясь в кабриолет

По вечерам, напоенным росою,

Она кивала мужу головой

И жаждала души своей живой

Упиться нив вечернею красою.

И вздрагивала лошадь, под хлыстом,

В сиреневой муаровой попоне…

И клен кивал израненным листом.

Шуршала мгла…

Придерживая пони,

Она брала перо, фантазий страж,

Бессмертя мглы дурманящий мираж…

Мыза Ивановка

1909

ГРАД

ДАРЮ Дорину-Николаеву

Качнуло небо гневом грома,

Метнулась молния — и град

В воде запрыгал у парома,

Как серебристый виноград.

Вспорхнула искорка мгновенья,

Когда июль дохнул зимой —

Для новых дум, для вдохновенья,

Для невозможности самой…

И поднял я бокал высоко,-

Блеснули мысли для наград…

Я пил вино, и в грезах сока

В моем бокале таял град

Мыза Ивановка

СОН МСТИТЕЛЬНЫЙ

Вошла в мой сон: немного пополнев,

Все так же легкомысленна и лжива;

Все те ж духи и тот же все напев,-

И вот опять все прожитое живо.

Легко узнать в чертах, всегда твоих,

Чрез много лет, оскорбленных громоздко,

Тех лет черты, когда звенел мой стих,

А ты была в периоде подростка.

Легко узнать в улыбке Valerie,

В изысках надушенного шиньона,

Дикарку в бликах розовой зари,

Которую я называл: Миньона.

Но отчегоже тот же жгучий хлыст

В твоей руке, в перчатке — элегантной,

А мальчик с дохом, превращенным в свист,

Овалголовый, чахлый, крупногландый?

Я сновиденьем сладко угнетен,

Не превозмочь растерянной улыбки:

Весна моя, пришедшая в мой сон,

Мне отомстит за вешние ошибки…

Веймарн

ОБРЕЧЕННЫЙ

Я говорю: отлетены лета

Падучих грез, недопитых любовей.

Приять одну, последнюю готовей

Моя душа, угасом золота.

Но не смогу вовеки озабветь

То благостных, то грозоносных весен —

Как там ни взвой, помешанная осень!

Как ни взрычи, берложный черт, — медведь!

Распустится бывалая листва,

Иссохшая, истлевшая в бесцветье:

Я обречен, спустя мильонолетье,

На те же лики, губы и слова…

Веймарн, 1918. Август

ПРИНЦЕССА МИМОЗА

СКАЗКА В ТРИОЛЕТАХ

Живет в фарфором дворце

Принцесса нежная Мимоза

С улыбкой грустной на лице.

Живет в фарфоровом дворце…

Летают в гости к ней стрекозы.

Жучки дежурят на крыльце.

Живет в фарфоровом дворце

Принцесса нежная Мимоза.

Она стыдлива и чиста,

И ручки бархатные хрупки;

Наряд из скромного листа.

Она стыдлива и чиста,

Как вздохи девственной голубки,

Как в ранней юности уста.

Она стыдлива и чиста,

И ручки бархатные хрупки.

Дрожит сердечко, как струна

У арфы дивной, сладкозвучной:

Она впервые влюблена;

Поет сердечко, как струна,

И во дворце теперь ей скучно,

Она давно не знает сна;

Поет сердечко, как струна,

У арфы громкой, сладкозвучной.

Ее избранник, Мотылек,

Веселый, резвый, златотканный,

Ей сделал о любви намек;

Ее избранник, Мотылек,

Любимый ею и желанный,

Подносит стансы в восемь строк

Ее избранник Мотылек,-

Поэт с душою златотканной.

Мимозу робко просит он

Дозволить слиться поцелуем,

Коротким, как волшебный сон;

Мимозу страстно просит он,

Любовью пылкою волнуем,

За поцелуй дает ей трон.

Мимозу умоляет он

Дозволить слиться поцелуем!

Принцесса любит… Почему ж

Его противиться желанью?

Притом он вскоре будет муж…

Принцесса любит… Почему ж?!

Уже назначено свиданье,

И близится слиянье душ;

Принцесса любит… Почему ж?

Противиться ее желанью?

Как обнадежен Мотылек —

Поэт и юноша веселый!

В благоуханный вечерок

К ней подлетает Мотылек.

Принцесса очи клонит долу

Он наклоняется и — чмок!

Мимозу шустрый Мотылек,-

Поэт и юноша веселый.

И вдруг смежила вечным сном

Глаза лазурные принцесса

Пред потрясенным Мотыльком

Увы! Смежила вечным сном.

Сокрыла счастие завеса,

И веет в сердце холодком,

Когда смежила вечным сном

Глаза невинные принцесса.

Ее святая чистота —

Причина гибели Мимозы,

Что чище вешнего листа.

В любви духовной — чистота,

А не в земной, рабыне прозы;

Есть для одних молитв уста,

И их святая чистота —

Причина гибели Мимозы!

1907

БЕЛАЯ ЛИЛИЯ

СКАЗКА В ТРИОЛЕТАХ

Белая Лилия, юная Лилия

Красила тихий и сумрачный пруд.

Сердце дрожало восторгом идиллии

У молодой и мечтательной Лилии.

Изредка разве пруда изумруд

Шумно вспугнут лебединые крылия.

Белая Лилия, светлая Лилия

Красила тихий и сумрачный пруд.

Белую Лилию волны баюкали,

Ночи ласкали, исполнены чар.

Сердце застонет, томит его мука ли,

Лилию ласково волны баюкали,

Ей объяснялся в любви Ненюфар,

С берега ей маргаритки аукали.

Белую Лилию волны баюкали,

Ночи ласкали, исполнены чар.

Всеми любима, собою всех радуя,

Распространяя вокруг аромат

Тихо цвела неподвижна, как статуя,

Юная Лилия, очи всех радуя.

Грезно внемля, как любовью объят,

Пел Ненюфар, на судьбу не досадуя,

Тихо цвела она, души всех радуя,

Нежный, как грезы, лия аромат.

Лодка изящная, лодка красивая,

Как-то прорезала зеркало вод;

Сразу нарушила жизнь их счастливую

Лодка изящная, лодка красивая;

Весла ее подгоняли вперед,

Заволновалося царство сонливое…

Лодка бездушная, лодка красивая

Грубо разбила все зеркало вод.

Девушка бледная, девушка юная

Воды вспугнула ударом весла.

Ночь просыпалась с улыбкою лунною

Девушка плакала, бледная, юная,

Скорбь у нее не сходила с чела,

Арфа рыдала ее звонкострунная,

Девушка кроткая, девушка юная

Воды вспугнула ударом весла.

— Белая Лилия, юная Лилия,-

Девушка вдруг обратилася к ней:

Как нас сближает с тобою бессилие…

Грустно мне, Лилия, чистая Лилия,

Сердце страдает больней и больней,

Счастье вернуть напрягая усилия…

О, посоветуй мне, милая Лилия,-

Девушка вдруг обратилася к ней.

— Добрая девушка, девушка милая,-

Лилия грустно вздохнула в ответ:

Чем облегчу я, бессильная, хилая,

Сердце твое, моя девушка милая?

Кажется, мне твой понятен секрет:

Первое чувство сроднилось с могилою?…

Правда ли, девушка, девушка милая?-

Лилия грустно вздохнула в ответ.

— Ты отгадала, — с печальной улыбкою

Та отвечала, головку склоня:

Чувство мое оказалось ошибкою,

Ты отгадала, — с печальной улыбкою

Молвила девушка, грусть ощутив,

Молча следя за играющей рыбкою;

Ты отгадала! — с щемящей улыбкою

Дева сказала, головку склонив.

Лилия скорбно вздохнула, растрогана

Этим признанием, этой тоской.

— Знаешь?… сорви меня, дева, для локона,-

Лилия тихо шепнула, растрогана:

Буду лелеять твой локон златой.-

Ей для дыханья давала свой сок она,

Всю отдавала себя ей, растрогана

Робким признанием, страстной тоской.

…И сорвала ее дева задумчиво,

Бледной прекрасной рукой сорвала…

И угасала осмысленно, вдумчиво

Лилия, снятая с стебля задумчиво.

Снова раздались удары весла

И Ненюфар запечалился влюбчивый…

Лилию бедную дева задумчиво

Бледной печальной рукой сорвала.

Белая Лилия, чистая Лилия

Больше не красила сумрачный пруд

И не дрожала восторгом идиллии:

Белая Лилия — мертвая лилия!..

Пруд спит по-прежнему… Разве, вспугнут

Сон иногда лебединые крылия…

Белая Лилия, светлая Лилия

Больше не красила сумрачный пруд.

СВЕТОСОН

Девчушкам Тойла

Отдайте вечность на мгновенье,

Когда в нем вечности покой!..

На дне морском — страна Забвенья,

В ней повелитель — Водяной.

На дне морском живут наяды,

Сирены с душами медуз;

Их очи — грезовые яды,

Улыбки их — улыбки муз.

Когда смеется солнце в небе,

Король воды, как тайна, тих:

Ведь он не думает о хлебе

Ни для себя, ни для других!

Когда ж, прельстясь лазурной сталью,

Приляжет в море, как в гамак,

С такой застенчивой печалью

И раскрасневшись, точно мак,

Светило дня, — в свою обитель

Впустив молочный сонный пар,

Замыслит донный повелитель

Оледенить небесный жар:

Лишь Водяной поднимет коготь,

Залентят нимфы хоровод

И так лукаво станут трогать

И щекотать просонок вод,

И волны, прячась от щекотки,

Сквозь сон лениво заворчат

И, обозлясь, подбросят лодки,

Стремя рули в грозовый чад.

Рассвирепеет мощно море,

Как разозленный хищный зверь…

Поди, утешь морское горе,

Поди, уйми его теперь!

Как осудившие потомки

Ошибки светлые отцов,-

Начнет щепить оно в обломки

Суда случайные пловцов.

Оно взовьет из волн воронку,

Загрохотав, теряя блеск,

Стремясь за облаком вдогонку —

Под гул, и гам, и шум, и треск.

А солнце, дремлющее сладко

На дне взбунтованных пучин,

Уйдет — но как? его загадка!-

Раскутав плен зеленый тин.

Оно уйдет, уйдет неслышно

И незаметно, точно год…

Пока пылает буря пышно,

Оно таинственно уйдет…

Когда ж палитрою востока

Сверкнет взволнованная сталь,

Светило дня — душа пророка!-

Опять поднимется в эмаль.

Одной небрежною улыбкой

Оно смирит волнистый гнев,-

И Водяной, смущен ошибкой,

Вздохнет, бессильно побледнев…

Спешите все в строку забвенья

Вы, изнуренные тоской!

Отдайте вечность за мгновенье,

Когда в нем вечности покой!..

ИНЭС

ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОЭМА

О, пойми — о, пойми, — о, пойми:

В целом свете всегда я одна

Мирра Лохвицкая

Давался блистательный бал королем,

Певучим владыкой Парнаса.

Сплывались галеры, кивая рулем

К пробитью закатного часа.

В них плыли поэты, заслугой умов

Достигшие доступа в царство,

Где молнии блещут под хохот громов

И блещут притом без коварства.

Шел час, когда солнце вернулось домой

В свои золотые чертоги,

И сумрак спустился над миром немой

В усеянной звездами тоге.

Свистели оркестры фарфоровых труб,

Пел хор перламутровых скрипок;

И тот, кто недавно несчастный был труп,

Воскрес в воскресенье улыбок…

Цвели, как мечтанья поэта, цветы

Задорными дерзко тонами,

И реяли, зноем палитры, мечты

Земле незнакомыми снами.

Собрались все гости. Огнем полонез

Зажегся в сердцах инструментов,-

И вышла к гостям королева Инэс,

Колдунья волшебных моментов.

В каштановой зыби спал мрамор чела,

Качалась в волнах диадема.

И в каждой черте королевы жила

Восторгов сплошная поэма.

Чернели маслины под елями дуг,

Дымилася инеем пудра;

Инэс истомляла, как сладкий недуг,

Царя, как не женщина, мудро.

Букеты левкоев и палевых роз,

Казалось, цвели на прическе,

Алмазы слезились, как капельки рос,

На рук розовеющем воске.

Наряд королевы сливается с плеч

Каскадами девственных тканей.

На троне она соизволила взлечь

На шкурках безропотных ланей.

Рассеянно, резко взглянув на гостей,

К устам поднесла она пальчик,-

И подал ей пару метальных костей

Паж, тонкий и женственный мальчик.

Бледнея, как старый предутренний сон,

Царица подбросила кости,

Они покатились на яркий газон

В какой-то загадочной злости.

Царица вскочила и сделала шаг,

Жезлом отстранила вассала,

Склонилась, взглянула, зарделась, как мак:

Ей многое цифра сказала!

Смущенно взошла она снова на трон

С мечтой, устремленной в пространство,

И к ней подошел вседержитель корон,

Пылающий зноем убранства.

С почтеньем склонился пред нею король

В обласканной солнцем тиаре,

Сказав ей: “Лилея, сыграть соизволь

На раковин моря гитаре”.

Но странно взглянула Инэс на него

И, каждое слово смакуя,

Ему отвечала: — Больна, — оттого

Сегодня играть не могу я.

И бал прекратился к досаде гостей…

С тех пор одинока царица.

Но в чем же загадка игральных костей?

— Да в том, что была единица!

Мыза Ивановка

ОСЕННИЕ МЕЧТЫ

Бодрящей свежестью пахнуло

В окно — я встала на заре.

Лампада трепетно вздохнула.

Вздох отражен на серебре

Старинных образов в киоте…

Задумчиво я вышла в сад;

Он, как и я, рассвету рад,

Однако холодно в капоте,

Вернусь и захвачу платок.

…Как светозарно это утро!

Какой живящий холодок!

А небо — море перламутра!

Струи живительной прохлады

Вплывают в высохшую грудь,

И утром жизнь мне жаль чуть-чуть;

При светлом пробужденьи сада.

Теперь, когда уже не днями

Мне остается жизнь считать,

А лишь минутами, — я с вами

Хочу немного поболтать.

Быть может, вам не “интересно”-

Узнать, что смерть моя близка,

Но пусть же будет вам известно,

Что с сердцем делает тоска

Любимой женщины когда-то

И после брошенной, как хлам.

Да, следует напомнить вам,

Что где-то ждет и вас расплата

За злой удар ее мечтам.

Скажите откровенно мне,

По правде, — вы меня любили?

Ужели что вы говорили

Я только слышала… во сне?!

Ужель “игра воображенья”-

И ваши клятвы, и мольбы,

А незабвенные мгновенья —

Смех иронической судьбы?

Рассейте же мои сомненья,

Сказав, что это был ни сон,

Ни сказка, ни мираж, ни греза,-

Что это жизнь была, что стон

Больного сердца и угроза

Немая за обман, за ложь —

Плоды не фикции страданья,

А сердца страстное стенанье,

Которым равных не найдешь.

Скажите мне: “Да, это было”,-

И я, клянусь, вам все прощу:

Ведь вас я так всегда любила

И вам ли, другу, отомщу?

Какой абсурд! Что за нелепость!

Да вам и кары не сыскать…

Я Господа молю, чтоб крепость

Послал душе моей; страдать

Удел, должно быть, мой печальный,

А я — религии раба,

И буду доживать “опальной”,

Как предназначила судьба.

Итак, я не зову вас в бой,

Не стану льстить, как уж сказала;

Но вот что видеть я б желала

Сейчас в деревьях пред собой:

Чтоб вы, такой красивый, знатный,

Кипящий молодостью весь,

Мучительно кончались здесь,

Вдыхая воздух ароматный,

Смотря на солнечный восход

И восхищаясь птичьей трелью,

Желая жить, вкушать веселье.

Ушли б от жизненных красот.

Мне сладко, чтобы вы страдали,

В сознаньи ожидая смерть,

Я превратила б сердце в твердь,

Которую б не размягчали

Ни ваши муки, ни мольбы,

Мольбы отчаянья, бессилья…

У вашей мысли рвутся крылья,

Мутнеет взор… то — месть судьбы!

Я мстить не стану вам активно,

Но сладко б видеть вас в беде,

Хоть то религии противно.

Но идеала нет нигде.

И я, как человек, конечно,

Эгоистична и слаба

И своего же “я” раба.

А это рабство, к горю, вечно.

…Чахотка точит организм,

Умру на днях, сойдя с “арены”.

Какие грустные рефрены!

Какой насмешливый лиризм!

Гатчина

ЗЛАТА

(ИЗ ДНЕВНИКА ОДНОГО ПОЭТА)

24-го мая 190… г.

Мы десять дней живем уже на даче,

Я не скажу, чтоб очень был я рад,

Но все-таки… У нас есть тощий сад,

И за забором воду возят клячи;

Чухонка нам приносит молоко,

А булочник (как он и должен!) — булки;

Мычат коровы в нашем переулке,

И дама общества — Культура — далеко.

Как водится на дачах, на террасе

Мы “кушаем” и пьем противный чай;

Смежаем взор на травяном матрасе

И проклинаем дачу невзначай.

Мы занимаем симпатичный флигель

С скрипучими полами, с сквозняком;

Мы отдыхаем сердцем и умом;

Естественно, теперь до скучной книги ль.

У нас весьма приятные соседи

Maman в знакомстве с ними и в беседе;

Но не для них чинил я карандаш,

Чтоб иступить его без всякой темы;

Нет, господа! Безвестный автор ваш

Вас просит “сделать уши” для поэмы,

Что началась на даче в летний день,

Когда так солнце яростно светило,

Когда цвела, как принято, сирень…

Не правда ли, — я начал очень мило?

7-го июня

Четверг, как пятница, как понедельник-вторник,

И воскресенье, как неделя вся;

Хандрю отчаянно… И если бы не дворник,

С которым мы три дня уже друзья,

Я б утопился, может быть, в болоте…

Но, к счастью, подвернулся инвалид;

Он мне всегда о Боге говорит,

А я ему о черте и… Эроте!..

Как видите, в нас общего — ничуть.

Но я привык в общественном компоте

Свершать свой ультра-эксцентричный путь

И не тужу о разных точках зренья,

И не боюсь различия идей.

И — верить ли? — в подвальном помещеньи

Я нахожу не “хамов”, а людей.

Ах, мама неправа, когда возмущена

Знакомством низменным, бросает сыну:

“Shoking!”

Как часто сердце спит, когда наряден смокинг,

И как оно живет у “выбросков со дна”!

В одном maman права, (я спорить бы не стал!)

— Ты опускаешься… В тебе так много риска.-

О, спорить можно ли! — Я опускаюсь низко,

Когда по лестнице спускаюсь я в подвал.

10-го июня

Пахом Панкратьевич — чудеснейший хохол

И унтер-офицер (не кто-нибудь!) в отставке —

Во мне себе партнера приобрел,

И часто с ним мы любим делать “ставки”.

Читатель, может быть, с презреньем мой дневник

Отбросит, обозвав поэта: “алкоголик!”

Пусть так… Но все-таки к себе нас тянет столик,

А я давно уже красу его постиг.

С Пахомом мы зайдем, случается, в трактир,

Потребуем себе для развлеченья “шкалик”,

В фонографе для нас “запустят” валик;

Мы чокнемся и станем резать сыр.

А как приятен с водкой огурец…

Опять, читатель, хмуришься ты строго?

Но ведь мы пьем “так”… чуточку… немного…

И вовсе же не пьем мы, наконец!

18-го июня

Пахом меня сегодня звал к себе:

— Зашли бы, — говорит, — ко мне вы, право;

Нашли бы мы для Вас веселья и забаву;

Не погнушайтеся, зайдите к “голытьбе”!

Из слов его узнал, что у него есть дочь —

Красавица… работает… портниха,

Живут они и набожно, и тихо,

Но так бедно… я рад бы им помочь.

Зайду, зайду… Делиться с бедняком

Познаньями и средствами — долг брата.

Мне кажется, что дочь Пахома, Злата,

Тут все-таки при чем-то… Но — при чем?

22-го июня

Она — божественна, она, Пахома дочь!

Я познакомился сегодня с нею. Редко

Я увлекаюсь так, но Злата — однолетка —

Очаровательна!.. я рад бы ей… помочь!

Блондинка… стройная… не девушка — мечта!

Фарфоровая куколка, мимоза!

Как говорит Ростан — Принцесса Греза!

Как целомудренна, невинна и чиста!

Она была со мной изысканно-любезна,

Моя корректность ей понравилась вполне.

Я — упоен! я в чувственном огне.

Нет, как прелестна! как прелестна!

Вот, не угодно ли, maman, в такой среде

И ум, и грация, и аттрибуты такта…

Я весь преобразился как-то!..

Мы с нею сблизимся на лодке, на воде,

Мы подружимся с ней, мы будем неразлучны!

Хоть дорогой ценой, но я ее куплю!

Я увидал ее, и вот уже люблю.

Посмейте мне сказать, что жить на свете скучно!

Но я-то Злате, я — хотелось знать бы — люб ль?

Ответ мне время даст, пока же — за сонеты!

Прощаясь с стариком, ему я сунул рубль,

И он сказал: “Народ хороший вы — поэты”.

3-го июля

Вчера я в парке с Златою гулял.

Она была в коричневом костюме.

Ее лицо застыло в тайной думе.

Мне кажется, я тайну отгадал:

Она во мне боится дон-жуана,

Должно быть, встретить; сдержанная речь,

Холодный тон, пожатье круглых плеч —

Мне говорят, что жертвою обмана

Не хочет, нет, в угоду страсти, пасть.

Прекрасный взгляд!.. Бывает все же страсть,

Когда не рассуждаешь… Поздно ль, рано

И ты узнаешь, Злата, страсти чад;

Тогда… тогда я буду триумфатор!

Мы создадим на севере экватор!

Как зацветет тогда наш чахлый сад!

Мы долго шли. Вдали виднелись хаты.

Пить захотелось… отыскали ключ.

Горячим золотом нас жег июльский луч,

И золотом горели косы Златы.

24-го июля

Вот уж два месяца мы обитаем здесь,

И больше месяца знаком я с милой Златой.

Вздыхаю я, любовию объятый,

И тщетно думаю, сгорая страстью весь,

Зажечь ответную: она непобедима,

Ведет себя она с большим умом.

Мои искания ее минуют мимо,

И я терзаюся… Ну, удружил Пахом!

Зачем он звал меня? зачем знакомил с Златой?

Не знал бы я ее и ведал бы покой.

Больное сердце починить заплатой

Забвения — труд сложный и пустой.

Мне не забыть ее, мою Принцессу Грезу,

Я ею побежден, я ею лишь дышу,

В мечтах ее всегда одну ношу

И, ненавидя серой жизни прозу,

Рвясь вечно ввысь, — в подвал к ней прихожу.

1-го августа

Что это — явь иль сон, приснившийся вчера

На сонном озере, в тени густых акаций?

Как жаль, что статуи тяжеловесных граций —

Свидетели его — для скорости пера

Не могут разрешить недоуменья.

Я Златою любим? я Злате дорог? Нет!

Не может быть такого упоенья!

Я грезил попросту… я попросту — “поэт”!

Мне все пригрезилось: и вечер над водой,

И томная луна, разнежившая души,

И этот соловей, в груди зажегший зной,

И бой сердец все тише, глуше…

Мне все пригрезилось: и грустный монолог,

И слезы чистые любви моей священной,

Задумчивый мой взор, мой голос вдохновенный

И в милых мне глазах сверкнувший огонек;

И руки белые, обвившие мне шею,

И алые уста, взбурлившие мне кровь,

И речи страстные в молчании аллеи,

И девственной любви вся эта жуть и новь!

Какой однако сон! Как в памяти он ясен!

Детали мелкие рельефны и ясны,

Я даже помню бледный тон луны…

Да, это сон! и он, как сон, прекрасен!

2-го августа

То был не сон, а, к ужасу, конец

Моей любви, моих очарований…

Сегодня мне принес ее отец

Короткое посланье:

“Я отдалась: ты полюбился мне.

Дороги наши разны, — души близки.

Я замуж не пойду, а в роли одалиски

Быть не хочу… Забудь о дивном сне”.

Проснулась ночь и вздрогнула роса,

А я застыл, и мысль плыла без формы.

3-го августа, 7 час. утра.

Она скончалась ночью, в три часа,

От хлороформа.

III. КОЛЬЕ ПРИНЦЕССЫ

УВЕРТЮРА

Колье принцессы — аккорды лиры,

Венки созвучий и ленты лье,

А мы эстеты, мы — ювелиры,

Мы ювелиры таких колье.

Колье принцессы — небес палаццо,

Насмешка, горечь, любовь, грехи,

Гримаса боли в лице паяца…

Колье принцессы — мои стихи.

Колье принцессы, колье принцессы…

Но кто принцесса, но кто же та —

Кому все гимны, кому все мессы?

Моя принцесса — моя Мечта!

В МИРРЭЛИИ

СЕКСТЫ

Озвень, окольчивай, опетливай,

Мечта, бродягу-менестреля!

Опять в Миррэлии приветливой

Ловлю стремительных форелей:

Наивный, юный и кокетливый,

Пригубливаю щель свирели.

Затихла мысль, и грезы шустрятся,

Как воробьи, как травок стебли.

Шалю, пою, глотаю устрицы

И устаю от гибкой гребли…

Смотрю, как одуванчик пудрится,

И вот опять все глуше в дебри.

В лесах безразумной Миррэлии

Цветут лазоревые сливы,

И молнии, как огнестрелие,

Дисгармонично-грохотливы,

И расцветают там, в апрелие,

Гиганты — лавры и оливы.

В доспехах Полдня Златогорлого

Брожу я часто по цветочью,

И, как заплеснелое олово,

Луна мне изумрудит ночью;

В прелюде ж месяца лилового

Душа влечется к средоточью.

Заосенеет, затуманится,

Заворожится край крылатый,-

Идет царица, точно странница,

В сопровождении прелата,

Смотреть, как небо океанится,

Как море сковывает латы.

Встоскует нежно и встревоженно…

Вдруг засверкает, как богиня,

И вдохновенно, и восторженно

На все глядит светло и сине:

Пылай, что льдисто заморожено!

Смерть, умирай, навеки сгиня!

Веймарн

АВИАТОР

Я песнопевец-авиатор…

Моих разбегов льдяный старт —

Где веет севера штандарт,

А финиш мой — всегда экватор.

Победен мой аэроплан,

Полет на нем победоносен,

Смотри, оставшийся у сосен,

Завидуй мне, похить мой план!

Куда хочу — туда лечу!

Лечу — как над Байкалом буря.

Лечу, с орлами каламбуря,-

Их ударяя по плечу…

Меж изумленных звезд новатор,

Лечу без планов и без карт…

Я всемогущ, — я авиатор!

И цель моя — небес штандарт!

ПРОЦВЕТ АМАЗОНИИ

Въезжает дамья кавалерия

Во двор дворца под алый звон.

Выходит президент Валерия

На беломраморный балкон.

С лицом немым, с душою пахотной,

Кивая сдержанным полкам,

Передает накидок бархатный

Предупредительным рукам.

Сойдя олилиенной лестницей,

Она идет на правый фланг,

Где перед нею, пред известницей,

Уже безумится мустанг.

Под полонез Тома блистательный

Она садится на коня,

Командой строго-зажигательной

Все эскадроны съединя.

От адъютанта донесения

Приняв, зовет войска в поход:

“Ах, наступают дни весенние…

И надо же… найти исход…

С тех пор, как все мужчины умерли,

Утеха женщины — война…

Мучительны весною сумерки,

Когда призывишь — и одна…

Но есть страна — mesdames, доверие!-

Где жив один оранг-утанг.

И он, — воскликнула Валерия,-

Да будет наш! Вперед, мустанг!”

И увядавшая Лавзония

Вновь заструила фимиам…

Так процветает Амазония,

Вся состоящая из дам.

Веймарн

1918. Май

САМОУБИЙЦА

Вы выбежали из зала на ветровую веранду,

Нависшую живописно над пропастью и над рекой.

Разнитив клубок восторга, напомнили Ариадну,

Гирлянду нарциссов белых искомкали смуглой рукой.

Вам так надоели люди, но некуда было деться.

Хрипела и выла пропасть. В реке утопал рыболов.

Из окон смеялся говор. Оркестр играл интермеццо.

Лицо ваше стало бледным и взор бирюзовый — лилов.

Как выстрел, шарахнулись двери. Как крылья,

метнулись фраки.

Картавила банда дэнди, но Вам показалось — горилл.

Как загнанная лисица, дрожа в озаренном мраке,

Кого-то Вы укусили и бросились в бездну с перил!

В ДУХАНЕ НАД КУРОЙ

В духане играл оркестр грузинов,

Он пел застольцам: “Алаверды!”

Из бутоньерки гвоздику вынув,

Я захотел почерпнуть воды.

Мне ветер помог раскрыть окошко,-

В ночь воткнулась рама ребром…

В мое лицо, как рыжая кошка,

Кура профыркала о чем-то злом…

Плюясь и взвизгнув, схватила гвоздику

Ее усатая, бурая пасть…

Грузины играли и пели дико…

— Какая девушка обречена пасть?

Веймарн

1913. Июнь

ГРИЗЕЛЬ

Победой гордый, юнью дерзкий,

С усладой славы в голове,

Я вдохновенно сел в курьерский,

Спеша в столицу на Неве.

Кончалась страстная Страстная —

Вся в персиках и в кизиле.

Дорога скалово-лесная

Извивно рельсилась в тепле.

Я вспоминал рукоплесканья,

Цветы в шампанском и в устах,

И, полная златошампанья,

Душа звенела на крылах.

От Кутаиса до Тифлиса

Настанет день, когда в тоннель

Как в некий передар Ивлиса

Вступает лунный Лионель.

Но только пройдено предгорье,

И Лионель — уже Ифрит!

О, безбережное лазорье!

Душа парит! паря, творит!

Подходит юная, чужая

Извечно-близкая в толпе;

Сердцам разрывом угрожая,

Мы вовлекаемся в купэ…

Сродненные мильоннолетье

И незнакомые вчера,

Мы двое созидаем третье

Во славу моего пера.

О, с ликом мумии, с устами

Изнежно-мертвыми! газель!

Благослови меня мечтами,

Моя смертельная Гризель!

Петербург

1913. Пасха

КАТАСТРОФА

Произошло крушение,

И поездов движение

Остановилось ровно на восемнадцать часов.

Выскочив на площадку,

Спешно надев перчатку,

Выглянула в окошко: тьма из людских голосов!

Росно манила травка.

Я улыбнулся мягко,

Спрыгнул легко на рельсы, снес ее на полотно.

Не говоря ни слова,

Ласкова и лилова,

Девушка согласилась, будто знакома давно…

С насыпи мы сбежали,-

Девушка только в шали,

Я без пальто, без шапки, — кочками и по пенькам.

Влагой пахнули липы,

Грунта плеснули всхлипы,

Наши сердца вздрожали, руки прильнули к рукам.

Благостью катастрофы

Блестко запел я строфы,

Слыша биенье сердца, чуждого сердца досель.

Чувства смешались в чуде,

Затрепетали груди…

Опоцелуен звонко, лес завертел карусель!

Веймарн

1918. Июнь

ЮЖНАЯ БЕЗДЕЛКА

Н. М. К — ч

Вся в черном, вся — стерлядь, вся — стрелка,

С холодным бескровным лицом,

Врывалась ко мне ты, безделка,

Мечтать о великом ничем…

Вверх ножками кресло швыряла,-

Садилась на спинку и пол,

Вся — призрак, вся — сказка Дарьяла,

Вся — нежность и вся — произвол.

Пыль стлалась по бархату юбки,

Зло жемчуг грудил на груди…

Мы в комнате были, как в рубке,

Морей безбережных среди…

Когда же сердечный припадок

Беззвучно тебя содрогал,

Я весь был во власти догадок,

Что где-то корабль утопал…

Но лишь приходила ты в чувства,

К моим припадала ногам

И скорбно шептала: “Как пусто,

Где сердце у каждого, — там…”

Веймарн, мыза Пустомержа

1913. Июнь

ПРИЗРАК-ДЕВУШКА

Гриэельде

Третий вечер приносит почтальон конверты в трауре,

Третий вечер читаю мутно-желтые листки.

Призрак-девушка пишет, обезумев от тоски,

О безликом монахе, появляющемся на море

И бросающем в волны пальцы, точно лепестки…

Это как-то я помню: вы когда-то с нею плавали…

Ландыш-девушка плачет через три-четыре улицы

О пробужденном матерью больном весеннем сне,

Что в вагонах экспресса был милей и неясней

Ленокрылых туманок; и голубкой ландыш гулится.

Третий вечер все никнет и все плачет в окне —

Ах! — не зная, что смертью так легко подкараулится…

1918. Апрель

ГАШИШ НЕФТИС

Ты, куря папиросу с гашишем,

Предложила попробовать мне,-

О, отныне с тобою мы дышим

Этим сном, этим мигом извне.

Голубые душистые струйки

Нас в дурман навсегда вовлекли:

Упоительных змеек чешуйки

И бананы в лианах вдали.

Писки устрицы, пахнущей морем,

Бирюзовая теплая влажь…

Олазорим, легко олазорим

Пароход, моноплан, экипаж!

Все равно, что угодно, но только,

Чтобы было движенье и лет.

Может быть, оттого, что ты полька,

Может быть, оттого, что я лед.

Так одевьтесь все жены, одевьтесь,

Как одевил порочность Уайльд,

Как меня юно-древняя Нефтис,

Раздробив саркофага базальт!

Веймарн

1913. Май

ДУША И РАЗУМ

Душа и разум — антиподы:

Она — восход, а он — закат.

Весеньтесь пьяно-пенно, воды!

Зальдись, осенний водоскат!

Душа — цветник, а ум — садовник.

Цветы в стакане — склеп невест.

Мой палец (…белый червь…) — любовник.

Зев ножниц — тривиальный крест…

Цветы букета инфернальны,

Цветы букета — не цветы…

Одно бесшумье гениально,

И мысль ничтожнее мечты!

ТОСКА О СКАНДЕ

Валерию Брюсову

У побережья моря Черного

Шумит Балтийская волна,

Как символ вечно-непокорного,

В лиловый север влюблена.

На море штормно, и гигантские

Оякорены в нем суда,-

Но слышу шелесты эстляндские,

Чья фьоль атласится сюда.

И вот опять в душе лазорие,

И вновь душа моя поет

Морей Альдонсу — Черноморие —

И Сканду — Дульцинею вод!

Одесса

1918. Март

БАЛТИЙСКОЕ MOPE

Зинаиде Гиппиус

Сребреет у моря веранда,

Не в море тоня, а в луне,

Плывет златоликая Сканда

В лазурной галере ко мне.

Как парус — раскрытые косы,

Сомнамбулен ликий опал.

Глаза изумрудят вопросы,

Ответ для которых пропал…

Пропал, затерялся, как эхо,

В лазори небес и волны…

И лунного, блеклого смеха

Глаза у плывущей полны.

Плывет — проплывает галера

Ко мне — не ко мне — никуда.

Луна — золотое сомбреро,

А Сканда — луна и вода.

Одесса

1918. Март

ОТ СЕВАСТОПОЛЯ ДО ЯЛТЫ

Вам, горы юга, вам, горы Крыма,

Привет мой северный!

В автомобиле — неудержимо,

Самоуверенно!

Направо море; налево скалы

Пустынно-меловы.

Везде провалы, везде обвалы

Для сердца смелого.

Окольчит змейно дорога глобус,-

И нет предельного!

От ската к вскату дрожит автобус

Весь цвета тельного.

Пыль меловая на ярко-красном —

Эмблема жалкого…

Шоффэр! а ну-ка движеньем страстным

В волну качалковую!

Ялта

1918. Март

БАХЧИСАРАЙСКИЙ ФОНТАН

Меня стремит к Бахчисараю

Заботливо автомобиль.

Ушедшее переживаю,

Тревожу выблекшую пыль.

Не крась улыбок охрой плотской,

Ты, Современность, — побледней:

Я бьюсь Мариею Потоцкой

И сонмом теней, близких к ней.

Пока рассудные татары

Взирают на автомобиль,-

В цвет абрикосов белочарый

И в желто-звездчатый кизиль!

Вхожу во двор дворца Гирея,

Мечтои и солнцем осиян,

Иду резною галереей,-

И вот он, слезовый фонтан…

Но ни Марию и ни Хана

Встречая, миновав гарем,

Воспевца монумент-фонтана,

Я музыкой былого нем…

Симферополь, 1913

Март

СИМФОНИЭТТА

Всю ночь грызешь меня, бессонница,

Кошмарен твой слюнявый шип.

Я слышу: бешеная конница —

Моих стремлений прототип.

Бесстрастно слушает иконница

Мой встон, мой пересохший всхлип.

О, Голубая Оборонница,

Явись мне в пчелах между лип.

Ужель душа твоя не тронется?-

Я разум пред тобой расшиб.

Уйти. Куда? Все — среды, вторники…

Пойти на улицу? Одень

Себя, как пожелают дворники

И проститутки, — в ад их день!

Столица ночью — это — в сорнике

Хам-Город в шапке набекрень.

Презренны “вольные затворники”:

В их снах животных — дребедень.

Поймете ль вы меня, просторники? —

Моя бессонница — С и р е н ь.

РАССКАЗ БЕЗ ПОЯСНЕНИЯ

(ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА МОНМАРТРЕ)

Посмотрев “Zаzа” в театре,

Путешествующий франт

В ресторане на Монмартре

Пробегать стал прейс-курант.

Симпатичный, лет под тридцать,

Сразу видно, что поляк,

Он просил подать девицу

Земляничный корнильяк.

Посвистав “Торреадора”,

Он потребовал форель,

Посмотрел не без задора

Прямо в очи fille d'hotel

Взгляд зарозовил веснушки

На лице и на носу.

Франт сказал: “Я вам тянушки,

Разрешите, принесу”.

Не видал во всем Париже

Упоительней волос:

Что за цвет! Златисто-рыжий!

О, когда бы довелось

Захлебнуться в этих косах!..”

Усмехнулась fille d'hotel

И в глазах ее раскосых,

Блекло-томных, как пастэль,

Проскользнула тень сарказма,

Губы стали, как желе,

И застыла в горле спазма,

Как ядро в сыром жерле…

Понял франт: ни слова больше,

Оплатил безмолвно счет.

— Этим жестом в гордой Польше

Достигается почет…

Дылицы

КИН-КАТО

Вы не бывали в чайном домике

Напротив виллы адвоката?

И на бамбуковом ли столике

Поила чаем вас Кин-Като?

Что вам она читала в томике

Цветов восточного заката?

Глазами, резвыми как кролики,

На вас смотрела ли Кин-Като?

В благоуханьи карилопсиса

Вы с ней сидели ли покато,

Следя, как от желанья лопался

Костюм вуалевый Кин-Като?

Скажите мне, какими темами

Вы увлекли жену фрегата?

О, вероятно, кризантэмами

Ваш торс украсила Кин-Като!..

Дылицы

1911

ПРОГУЛКА МИСС

Мисс по утрам сопровождает лайка,

Предленчные прогулки любит мисс

И говорит собачке: “Что ж! полай-ка

На воробья, но вовремя уймись…”

Забавно пес рондолит острый хвостик,

С улыбкою смотря на госпожу;

Они идут на грациозный мостик,

Где их встречать предложено пажу.

Попробуем пажа принять за лорда

И прекратим на этом о паже…

— Кто понял смысл последнего аккорда,

Тот автору сочувствует уже.

КОКЕТТА

В черной фетэрке с чайной розою

Ты вальсируешь перед зеркалом

Бирюзовою грациозою

И обласканной резервэркою…

Не хочу считать лет по метрике,

А на вид тебе — лет четырнадцать…

С чайной розою в черной фетэрке

Ты — бессмертница! ты — всемирница!

И тираду я обличайную

Дам завистливых — пусть их сердятся!-

Игнорирую… С розой чайною

В черной фетэрке, ты — бессмертница!

1912

Веймарн

Я — КОМПОЗИТОР

Я — композитор: под шум колес

Железнодорожных —

То Григ, то Верди, то Берлиоз,

То песни острожных.

Я — композитор: ведь этот шум

Метрично-колесный

Рождает много певучих дум

В душе монстриозной.

Всегда в лазори, всегда в мечтах

Слагаю молитвы.

Я — композитор: в моих стихах

Чаруйные ритмы.

Ст. Вруда, поезд

1912

КВАРТЕТ

…Марсель Швоб

Перронета, Гильомета,

Иссабо и Жаннетон,

Вашей страстности комета

Продается за тестон

Гильомета, Перронета,

Жаннетон и Иссабо

Вы для девочки-корнета

Принесли стихи Рембо.

Это верные приметы,

Что в крови повышен тон

Перронета, Гильомета,

Иссабо и Жаннетон.

Ах, теперь для кабинета

Надо ль спаржу и тюрбо,

Гильомета, Перронета,

Жаннетон и Иссабо?

1913. Август

Веймарн

БРИНДИЗИ

Полней бокал наполни

И пей его до дна,

Под бичелучье молний,

Истомна и бледна!

Душа твоя, эоля,

Ажурит розофлер.

Гондола ты, Миньоля,

А я — твой гондольер.

Пускай вокруг все серо

От каркающих стай,-

В объятьях эксцессера

Снегурово истай!

— О, в виноградной капле —

Премудрость всех планет…

Направь на дирижабли

Кокетливый лорнет!

О, очи офиоля,

Благоговейно грезь…

Дурман везде, Миньоля,

Везде — и там, и здесь!

В КУСТАХ ЖАСМИНА

То клубникой, то бананом

Пахнет крэмовый жасмин,

Пышно-приторным дурманом

Воссоздав оркестр румын.

Раковина окарины,

Пестротканное литье.

Устрицы и мандарины.

Вместо жизни — пляс-житье.

Лоскощекие мещанки.

Груди — дыни, жабой брошь.

Разговорные шарманки.

Имперьял идет за грош.

Бутафорскою туникой

Шансонетка, с гнусью мин,

То бананом, то клубникой

Помавает, вся — жасмин.

Веймарн

1918, июнь

ПОЧТИ ГАЗЕЛЛА

И розы, и грезы, и грозы — в бокалы!

Наполним бокалы — осушим бокалы!

Звените, как струны, как лунные струны,

С напитком ледяным, бокалы!

Плещите, как моря седые буруны,

Плещите нектаром, бокалы!

Вскрутите восторгов волшебные руны,

Со льдом раскаленным бокалы!

И вспыхнут в крови огневые Перуны,

Когда испарятся бокалы!..

ХАБАНЕРА I

СОНЕТ

Зое Ч.

Гитана! сбрось бравурное сомбреро,

Налей в фиал восторженный кларет…

Мы будем пить за знатных кабальеро,

Пуская дым душистых сигарет.

Мечта плывет, как легкая галера,

Куда-то вдаль плывет, куда — секрет!

Огня! огня! пусть вспыхнет хабанера,-

Взнуздаем страсть и унесемся в бред!..

Галоп мандол достигнет аллегрэтто,

Заворожен желаньем пируэта,

Зашелестят в потоке вздохи пальм…

Вина! вина! Обрызгай им, гитана,

Букеты грез… Тогда не надо тальм,-

Тогда помпезней культ нагого стана!..

ХАБАНЕРА II

Синьоре Za

Вонзите штопор в упругость пробки,-

И взоры женщин не будут робки!..

Да, взоры женщин не будут робки,

И к знойной страсти завьются тропки.

Плесните в чаши янтарь муската

И созерцайте цвета заката…

Раскрасьте мысли в цвета заката

И ждите, ждите любви раската!..

Ловите женщин, теряйте мысли…

Счет поцелуям — пойди, исчисли!

И к поцелуям финал причисли,

И будет счастье в удобном смысле!..

ИЗ ШАРЛЯ БОДЛЕРА

КРЕОЛКА

СOHEТ

“Au pays parfume que soleil caresse…”

Где ласков луч, в стране благоуханной

Я знал под щедрым куполом дерев,

Где все полно какой-то негой странной,

Царицу гор, креолку, дочь лесов.

Атлас лица и смуглый, и горячий;

Горд очерк шеи: власть она хранит;

Изящный бюст весь вылеплен удачей;

В улыбке — зыбь; в глазах ее — гранит.

О, к вам бы шел и малахит Луары,

И Сэны гладь — как изумруды прерий…

Украсьте замки, гнезда суеверий,

В тени аллей будите Ваши чары.

Сотките свет сонетов для поэта,-

Ваш взгляд один важнее глаз дуэта!..

Мыза Ивановка

КУТЕЖ

— Дайте, дайте припомнить… Был на Вашей головке

Отороченный мехом незабудковый капор…

А еще Вы сказали: “Ах, какой же Вы ловкий:

Кабинет приготовлен, да, конечно, и табор!..”

Заказали вы “пилку”, как назвали Вы стерлядь,-

И из капорцев соус и рейнвейнского конус…

Я хочу ошедеврить, я желаю оперлить

Все, что связано с Вами, — даже, знаете, соус…

А иголки Шартреза? а Шампанского кегли?

А стеклярус на окнах? а цветы? а румыны?

Мы друг друга хотели… Мы любви не избегли…

Мы в слияньи слыхали сладкий тенор жасмина…

Но… Вам, кажется, грустно? Ах, Люси, извините,-

Это можно поправить… Вы шепнули: “устрой-ка”?…

Хорошо, дорогая! для “заплаты есть нити”,-

У подъезда дымится ураганная тройка!

“ОЙЛЕ”

На Ойле, далекой и прекрасной,

Вся любовь и вся душа моя…

Федор Сологуб

Мы выключили электричество:

Луна в стекле

И Ваше светлое величество

Моя Ойле.

На свечи, реющие пчелами,

Устремлены

Глаза, поющие виолами,

И видят сны.

Дымится снег, голубо-фьолевый,

В снегу — шалэ

“Благоговея, друг, оголивай

Свою Ойле…”

Благоуханный и свирельчатый

Ваш голос пью,

И Вы вонзаете взор стрельчатый

В мечту мою.

Вспылало древнее язычество

В душевной мгле:

Не выключено электричество

В телах, Ойле!..

1913, февраль

РОНДО

Твои духи, как нимфа, ядовиты

И дерзновенны, как мои стихи.

Роса восторг вкусившей Афродиты —

Твои духи!

Они томят, как плотские грехи,

На лацкан сюртука тобой пролиты,

Воспламеняя чувственные мхи…

Мои глаза — они аэролиты!-

Низвергнуты в любовные мехи,

Где сладострастят жала, как термиты,

Твои духи!

Веймарн

РОЗА В СНЕГУ

Как в пещере костер, запылает камин…

И звонок оправдав, точно роза в снегу,

Ты войдешь, серебрясь… Я — прости, не могу…-

Зацелую тебя… как идею брамин!

О! с мороза дитя — это роза в снегу!

Сладострастно вопьет бархат пестрой софы,

Он вопьет перламутр этих форм — он вопьет!

Будь моею, ничья!.. Лью в бокалы строфы,

Лью восторг через край, — и бокал запоет…

А бокал запоет — запоет кабинет,

И камина костер, и тигрица-софа…

Опьяненье не будет тяжелым, — о, нет:

Где вино вне вина — жить и грезить лафа!

МИНЬОНЕТЫ

Твои уста — качели лунные,

Качели грезы…

Взамен столбов две ручки юные,

Как две березы,

Сольем в дуэт сердечки струнные

Виолончели…

Люблю уста, качели лунные,

Твои качели!

О. Ф.

Гудят погребальные звоны…

Как жутко ты мне дорога!..

Мечтаю ль, — лунятся лимоны;

Заплачу ль, — пушатся снега,

Плывут монотонные стоны,

Меняя в пути берега…

И где-то лунятся лимоны,

И где-то пушатся снега…

ТУНДРОВАЯ ПАСТЭЛЬ

Ландыши воздушные, реющие ландыши

Вечером зимеющим льдяно зацвели…

Выйди на поляны ты, сумраком полян дыши,

Падающим ландышам таять повели!

Ландыши небесные, вы всегда бесстебельны,

Безуханно юные искорки луны…

Лунное сияние — это точно в небе льны…

Ленно лани льняные лунно влюблены…

Сердце северянина, не люби лиан души!..

Кедров больше, лиственниц, хрупи, мги и пихт!

Ландыши бесплотные, тающие ландыши,

И у тундры клюквовой зубра сонный выход…

1909

ДИССО-РОНДЕЛИ

Шмелит-пчелит виолончель

Над лиловеющей долиной.

Я, как пчела в июле, юный,

Иду, весь — трепет и печаль.

Хочу ли мрака я? хочу ль,

Чтоб луч играл в листве далекой?

Шмелит-пчелит виолончель

Над лиловеющей долиной…

Люблю кого-то… Горячо ль?

Священно или страстью тленной?

И что же это над поляной:

Виолончелят пчелы, иль

Шмелит-пчелит виолончель?…

ВУАЛЕТКА

Евгению Пуни

Вздыхала осень. Изнежена малина.

Клен разузорен. Ночами тьма бездонна.

…Она смеялась, темно как Мессалина,

И улыбалась, лазурно как Мадонна.

Ветреет вечер. Стрекочет майдолина.

В студеном флэре теченье монотонно.

Сапфирны грезы. Виденье Вандэлина.

И тембры парка рыдают баритонно.

В САДУ КНЯГИНИ

В яблони в саду княгини,

Милая, в седьмом часу

Выбегай в кисейке синей,

Лилию вплети в косу.

Ласково сгибая клевер,

Грезово к тебе приду,-

К девочке и королеве,

Вызеркаленной в пруду.

Фьолево златые серьги

Вкольчены в твое ушко.

Сердцем от денных энергий

Вечером взгрустим легко…

Веймарн

НЕВЫРАЗИМАЯ ПОЭЗА

Невыразимо грустно, невыразимо больно

В поезде удалиться, милое потеряв…

Росы зачем на деревьях? В небе зачем фиольно?

Надо ли было в поезд? может быть, я не прав?

Может быть, только плакать было бы проще, лучше

Перед такой страдальной, точно всегда чужой?

Нежно письмо оскорблю; только когда получишь

Эту цепочку строчек, спаянную душой?

Бело ночеет поле, и от луны в нем мольно,

Филины-пассажиры и безлошаден пар…

Невыразимо грустно! невыразимо больно!

Хочется мне вернуться, но позади — кошмар!

Веймарн

1918, июнь

ЛИСОДЕВА

Как ты похожа сегодня в профиль на шельму-лисицу.

Но почему же твой завтрак — скумбрия и геркулес?

Ах, понакрала бы яиц, — курицы стали носиться,-

И наутек — через поле, через канаву и в лес!

В поле теперь благодатно: там поспевает картофель,

Розовая земляника; гриб набухает в лесу.

Вспомни, забывшая травы, что у тебя лисопрофиль,

Вспомни, что ты каждым вскидом напоминаешь лису.

В рыжей лукавой головке, чувствую, косточки лисьи

(Вот еще что: на лисицу очень похожа оса!..)

Взгляд твой крылат, да пристало ль грезить лисице

о выси?

Это едва ли удобно: аэроплан и лиса…

Веймарн

Май, 1913

CHARLOTTE CORDE

Она была на казнь осуждена,

Но в правоте своей убеждена;

Отважную смутить могла ли плаха?

Пошла на эшафот она без страха.

По мертвому лицу ее палач

Нанес удар и прочь отбросил тело,

Тогда от оскорбленья, как кумач,

Лицо казненной в гневе покраснело.

ПРОМЕЛЬК

В каждом городе, в комнате девьей

Есть алтарь королеве,

Безымянной, повсюдной,

Он незримо-голуб.

Вы ненайденную потеряли

Бирюзу на коралле,

Но она в вашей чудной

Озаренности губ…

Минск

1913, март

ПОКА ПРОХОДИТ ПОЕЗД

Я в поле. Вечер. Полотно.

Проходит поезд. Полный ход.

Чужая женщина в окно

Мне отдается и берет.

Ей, вероятно, двадцать три,

Зыбка в ее глазах фиоль.

В лучах оранжевой зари

Улыбку искривляет боль.

Я женщину крещу. Рукой

Она мне дарит поцелуй.

Проходит поезд. Сам не свой,

Навек теряя, я люблю.

1912, май

Варш. ж. д.

БЕСПРЕРЫВНАЯ ЗАПРЯЖКА

Каждое утро смотрю на каретник

В окно из столовой:

Кучер, надевши суровый передник,

Лениво, без слова,

Рыжую лошадь впрягает в пролетку.

Та топчется гневно,

Бьется копытами мерно и четко —

Всегда, ежедневно!

Странная мысль мне приходит: “а если б

Впрягал бесконечно

Он свою лошадь?…” — но это для песни

Так дико, конечно…

“…Лишь запряжет, глядь, нелепая лошадь,

Знай, ржет себе в стойле.

И не удастся ему уничтожить

Судьбы своеволья…”

1912

Веймарн

РЕШЕНО

Есть на небе сад невянущий

Для детских душ, для радостных…

М.Лохвицкая

Она (обнимая его и целуя):

О друг мой… Сегодня — блаженству предел:

Отныне любви нашей мало двух тел.

Ты понял?

Он (сердце догадкой волнуя):

Дитя от ребенка!.. Устрой мне! устрой…

Ты мать мне заменишь; ты будешь сестрой.

(Целуются долго, друг друга чаруя).

…Она машинально смотрела в окно:

По улице — в шляпе с провалом — мужчина

Нес розовый гробик…

“Сильна скарлатина”,-

Читал муж в газетах, — и стало темно.

Она (обращаясь к предчувствию): Боже?!

Он бросил газету и думает то же…

И каждому кто-то шепнул: Р е ш е н о.

СОНЕТ

Георгию Иванову

Я помню Вас: Вы нежный и простой.

И Вы — эстет с презрительным лорнетом.

На Ваш сонет ответствую сонетом,

Струя в него кларета грез отстой…

Я говорю мгновению: “Постой!”-

И, приказав ясней светить планетам,

Дружу с убого-милым кабинетом:

Я упоен страданья красотой…

Я в солнце угасаю — я живу

По вечерам: брожу я на Неву,-

Там ждет грезэра девственная дама.

Она — креолка древнего Днепра,-

Верна тому, чьего ребенка мама…

И нервничают броско два пера…

Петербург

1911

АНАНАСЫ В ШАМПАНСКОМ. Третья книга поэз →

← ГРОМОКИПЯЩИЙ КУБОК. Поэзы

* * *

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

Фиалковый ликер (фр.).

Смотрите также

Полное собрание стихотворений

Эдуард Асадов, 2021

Песня. Стихотворения

Алексей Кольцов

Как быстро учить стихотворения с ребенком

Рената Кирилина

Стихотворения

Давид Самойлов, 2021

Стихи

Сола Монова

Полное собрание стихотворений и поэм. Том II

Эдуард Лимонов, 2022

Любовные драмы русских поэтов

Николай Фёдорович Шахмагонов, 2016

Стихотворения

Андрей Вознесенский, 2023

Собрание стихотворений в 15 книгах. Том 14

Роман Полуэктов

Моменты жизни

Данни Зинченко

Сергей Сёмочкин. Сборник Стихотворений. Часть 4.

Сергей Дмитриевич Сёмочкин, 2018

Сто стихотворений

Андрей Новиков-Ланской

Гравитация страсти. Стихотворения

Степан Дуплий

Собрание стихотворений

Николай Владимирович Шмуратов, 2015

Листья жизни. О жизни, смерти и любви

Борис Благовещенский

Жизнь – проза, а я – это стих

Александр Настасьин

Полное собрание стихотворений

Оглавление

* * *

Оглавление

* * *

Примечания

Смотрите также