Опасайся человека одной книги. В преддверии

Игорь Сотников

Любое знание или же незнание, это та призма, через которую вы смотрите на окружающий мир. И когда вы знакомитесь с новым для вас миром, то кто знает, на что лучше опираться при знакомстве с ним.

Глава 5

Париж, Париж, а местами и «де Пари»

Париж хорош тем, что в нём меня всегда кто-то ждёт, даже если у меня там никого нет. (Е. Кос.).

— Ты чего остановился-то? — получив свой багаж, Яшка было направился к выходу, но, заметив у дверей, застывшего в нерешительности Фому, ведущих в это, так сказать фигурально, окно в Париж, решил подбодрить его в первом лицезрении этого города. Хотя он, не слишком виден с аэропорта, так что, выйдя в двери, перед тобой предстанет такой же аэровид, которым может похвастаться любой среднестатистический аэропорт.

— Чё-то волнуюсь, — эта детская непосредственность, с которой выразился Фома, хоть и слегка, но всё же защемила сердце Яшки, забывшего и уже не знающего этого удивительного чувства придавать значение новизне, открывающей сердце для этой встречи. Это было им в корне вырвано, оставив лишь воспоминание, которое совестливо и защекотало его сердечный отдел.

— Не дрейфь, пройдёт, — Яшка, дабы не мучить себя рассусоливаниями, хлопнул Фому по плечу и, направив того, выдвинулся вперёд к выходу. Там же, пока они тут мялись на месте, уже столпилась эта фанатская группа, которая за время полёта растеряла самоуверенность и запал, и в некотором осадке, во главе с тем мускулистым парнем, пыталась собрать себя воедино и должным образом представить через свою частность лицо страны.

Когда же эта представительная часть, кое-как, всё-таки смогла преодолеть этот дверной барьер, разделяющий, кажется, один мир, в который почему-то входят разные миры. И, как оказывается, не просто миры, а по прихоти некоторых весьма глубокомыслящих умов, имеющие свою категорийную классификацию. Ну а так как ими, так же было принято правило, не выражаться и вести себя политкорректно, то давайте лучше промолчим и проследуем через таможенный контроль, где лучше не только молчать, но и на все их, такие каверзные вопросы, которые так и наводят на философствование, лучше отвечать своё твёрдое «нет». Ведь их намётанный глаз, не только всё зорко видит, но и предусматривает ваш осмотр-досмотр в отдельной комнате, где они могут вам заглянуть туда, куда вам уж точно не заглянуть и отчего вам станет не до всякого философского смеха.

Но Фоме, ввиду его малого знания иностранных языков, не пришло на ум завести с таможенной службой философских бесед, на что, впрочем, и они не испытывали большого желания на его безбородый счёт. Так что он, быстро пройдя эту часть пути к своему Парижу, наконец-то, оказался у стеклянной витрины, ограждающей помещение аэропорта от улицы. А ведь для него, это была как раз та витрина, через которую он мог видеть предложения этого нового мира. И хотя транспортная развязка и всё, что было с ней связано и завязано на ней, как вся эта автосуета на дороге и людская суета вокруг транспортных средств, широко и приглашающее раскрывших свои двери для любого из вновь прибывших гостей и необязательно гостей, не слишком привлекала глаз и даже ничем особенным (Проектировщики и архитекторы, помолчите, не до вас.) не выделялась. Всё же для Фомы, как для первооткрывателя, всё было интересно и очень наблюдательно приметливо.

А особенно вон та молодая особа, которая шла выдержанной, в нужном темпе и настрое походкой, опиравшейся для своей неотразимости на вышесреднего шпильки. Они, хоть, и придавали уверенности и полноценности этой девушке, но она, решив не останавливаться на этом, и, видимо, посчитав, что для того, чтобы что-то подчеркнуть, так же нужно, это что-то и выделить. Для этого ею и были предприняты соответствующие её фигуре и лицу косметические меры, умеющие очень чётко подчеркнуть то, что необходимо, для того чтобы вы никогда не прошли мимо и тут же на месте были готовы обо всём забыть. Ну а стоит ей поманить пальчиком, то вы сразу же направите шаг вслед за ней. Но она никому не манит пальчиком, хотя её взгляд так и манит свернуть всем мимо проходящим шею, а никуда не сворачивая, идёт прямо по направлению Фомы и присоединившихся к нему Каца и Яшки.

— Что, увидеть Париж и умереть? — заметив, с каким вниманием Фома смотрит в эту витрину мира, подошедший Яшка, отчего-то по приезду ставший очень внимательным к Фоме, не прочь того подколоть. На что Фома, повернувшись к нему, было хотел заметить своё отношение к его высказываниям, как, заметив более существенное, а именно эту идущую на них девушку, про себя переформулировал сказанную Яшкой фразу: «Увидеть в её глазах Париж, и умереть». Ну а Яшка, обнаружив внимание Фомы куда-то в сторону от него, повернулся туда и безошибочно определил его и ещё с десяток лиц мужского пола, объект внимания. Он не смог смолчать и обнаружил свою информированность.

— Это Люси.

— Что за Люси? — не успел Яшка на последнем слоге прикрыть рот, как последовавший от Фомы вопрос уже тут как тут.

— Чё, нравится? — обнаружив себя на пьедестале значения, который даёт всякое более информативное знание, Яшка тут же возгордился и в соответствии с этим, начал трубить в свои медные трубы.

— Ты давай, толком говори, — неожиданно для Яшки, в разговор влез Кац, для которого всё, что касалось женского пола, было так же небезынтересно, как и для Фомы.

— Потом скажу, — приближение Люси на расстояние, с которого ещё можно было что-то сказать, будучи уверенным, что она тебя не услышит, можно сказать, уже не предусматривало ведение каких-то разговоров. И теперь от вас, требовалось только одно: приоткрыв рот, стоять и заворожённо смотреть, как в вашу гавань заплывает этот лучезарно улыбающийся блондинистый теплоход.

— Здравствуйте, — поздоровалась Люси, когда между ней и этой мужской компанией оставалось пару шагов, после чего Люси, ещё шире расплылась в приветственной улыбке и, протянула вперёд для рукопожатия руку. Правда, при этом, уделила первое ручное внимание стоявшему с правой стороны от неё Фоме, чем вызвала падение сердец у рядом стоящих его товарищей, в одно мгновение воспылавших к нему ревнивой ненавистью. Ну а Фома, не разбалованный женским внимании к себе, определённо растерялся когда выборочность Люси поставила его впереди всех, и вкупе с её удивительным взглядом и маленькой тёплой ручкой, оказавшейся в его лапе, которую он даже и не понял, как посмел протянуть ей. С виду, конечно, он кроме этой глупой улыбки ничего не показывал, но между тем, оказался в полном внутреннем осадке. И если осадок, в котором оказались Яшка и Кац, отдавал горечью, взывавшей к мстительности, то Фома, оказавшийся в таком радостном, с элементами «не верю своему счастью» осадочном положении, как оказалось, спустя мгновение даже потерял дар своей осмысленной речи.

— Люси, — качнувшись пару раз руку Фомы, представилась Люси. На что от него требовался приличествующий месту и ситуации ответ. Но Фома, находясь в этой радостной прострации, видимо, для того чтобы подольше поддержать в своей руке эту ручку, что вполне понимаемо, ведь он не держал таких рук, и кто знает, когда ещё подержит такое будоражащее сознание человеческое ответвление, в общем, Фома только глупо улыбался и молча раскачивал её руку. И кто знает, сколько бы это продолжалось, что, судя по желанию Фомы, не отпускать ничего из своих рук, могло затянуться на чрезмерно долго. Что для трепетных сердец Каца и Яшки было невыносимо видеть и поэтому последний из них по порядковому числу, но первый завистник в качественном определении, не стал дожидаться хэппи-энда, на который у него было своё смекливое воззрение, и влез со своим занудливым словом.

— Фома! — с элементами утверждающего возмущения, встрял в этот немой разговор между Фомой и Люси, этот «ни себе ни людям» Яшка.

— Вот как, — последовавший ответ со стороны Люси, не торопящейся отделить своё внимание от этого, «достал уже всех страдальцев» Фомы и перевести взгляд на эти жаждущие внимания лица Каца и Яшки.

— Ага, — Фома, в свою очередь, сумел-таки себя позиционировать с произнесённым Яшкой именем.

— Запомню, — улыбнулась Люси и, вернув себе руку, уже первым этим движением заставила улыбнуться Яшку и Каца, в предчувствии своего незабываемого рукопожатия, на которое пришло и их заслуженное время. И если рукопожатие с Кацем прошло с таким же приветственным формализмом, то быстротечность молчаливого рукопожатия между Яшкой и Люси, под чьей улыбкой не смогло укрыться возникшее напряжение, не прошло мимо уже ставших наблюдающими лицами Фомы и Каца.

— Надеюсь, полёт был не слишком утомительным. — заняв центральное место в этом импровизированном круге, Люси, обращаясь ко всем, где каждому в отдельности казалось, что это обращение касалось только его, наконец запустила процесс самой встречи.

— Разве полёт сюда может чем-то утомить, кроме нетерпеливого ожидания времени прибытия? — взяв на себя право отвечать за всех, Яшка проигнорировал желание других высказаться, а также пренебрёг брошенным на него взглядом проходившего мимо него грузного фаната Бориса и его товарищей по фанатскому делу во главе с вызывающим у прохожих неуверенность в своих силах, мускулистым типом. Ведь при взгляде на него, все умеющие видеть, осознают всю бренность попыток сравняться с ним. Хотя, наверное, их внимание привлекла не фигура какого-то выкормыша и доходяги, в ком перед ними предстал Яшка, а стоящая рядом с ним достойная пристального внимания фигура девушки, не понятно каким образом, оказавшаяся в компании этих хмырей. И эта мысль о не всегда верной относительности бытия женского пола, сверлила каждого мимо проходящего мужика в штанах, каждый из которых, однозначно считал только себя достойным стоять рядом с ней или хотя бы занимать своё достойное место на коврике у порога её квартиры.

— Ну это у тебя такое мнение. А твои товарищи, может быть, устали с дороги, — Люси явно игнорирует этого Яшку, что, в общем-то, теплотой отдаётся как в Фоме, так и в Каце, быстро сменившего союзника и переметнувшегося в стан противников Яшки.

— Нет, мы не устали, — чуть ли не хором ответили ей Кац и Фома, готовые без устали глазеть на неё.

— Ну тогда, поехали, — резюмировала Люси, на что с их стороны последовало недоуменное: «А…», в ответ на которое прозвучало, лезущее куда и когда его не просят, слово Яшки, решившего, что его голос сладкоречивей и томнее, чем у Люси. «Тьфу», — так и хотелось расплеваться, слушая его лебезение, но его товарищам было нечего делать и пришлось терпеть этот информационный поток, полившийся со стороны Яшки.

— Люси, можно сказать, ассоциированный член нашей партнёрской компании, работающей в сфере укрепления российско-французской дружбы. Зная о нашей рабочей поездке, она и вызвалась выступить в качестве нашего сопровождающего.

«Руки бы оторвать этому Яшке за такие ассоциированные, непонятно с чем, в его голове или, скорее всего, в каком-то другом нижнем отсеке членослова», — так и читалось во взгляде Фомы и Каца.

— Программе? — в голове Фомы пронеслось это вопросительное недоумение.

— Ну это не бесплатно, — а вот эта сказанная Люси фраза, заставила Яшку да, впрочем, и Каца, всегда очень трепетно относящихся к любым кредитно-денежным отношениям, с долей волнительного удивления посмотреть на Люси, от которой они, скорее всего, не ожидали услышать такого подвоха. — Для любой стажировки очень важна практика, а для изучения языка просто необходимо общение. Так что, я надеюсь, вы мне поможете в этом деле, — не успел сразу поле слов Люси, этот новый альянс, зародившийся на общности подходов к экономическим интересам, испытать себя на прочность, как она этим дополнением, раскрыла своё «не бесплатно» и вновь внесла зерно сомнения в голову каждого из партнёров этого альянса, посчитавших, что с предложенным ею контрактом, лучше всего, только он и справится.

И дабы продемонстрировать своё умение сладкоречиво говорить, эти заклятые партнёры, вытянув лица и приставив язык к нужному зубу, в той комбинации, с которой им было желательно начать говорить, уже приготовились облечь мысль в слово, как, к их большому изумлению, беда пришла оттуда, откуда её сейчас не совсем ждали, а именно со стороны Фомы. Где он своей простотой: «А я и не заметил у вас никакого акцента», — просто огорошил этих навязчивых партнёров, для которых заключение контракта по эксклюзивному обслуживанию лингвистических запросов Люси, оказалось под большим вопросом.

«Да как так? Да он что себе позволяет? Да откуда он такой взялся?» — как только Фома разразился этой неуместностью, то языки партнеров, тут же, без всякой ясной мысленной определённости, соскользнули со своего стартового места и, потеряв устойчивость, свалились вниз в глотковое пространство, откуда в раскрытую ротовую щель принялись разглядывать подбородок Фомы и так вопросительно переживать за него. Но Фома совершенно не замечает этих внутренних движений, пускающих ртом воздух Яшки и Каца, а сосредоточив внимание на устах Люси, которые, как все знают, играют немаловажную роль в разговорной речи, видимо таким образом, пытается понять её выговор. Так что, если она хочет, чтобы ей помогли более эффективно усвоить разговорную русскую речь, то она не должна смущаться таких пристальных взглядов, которые, возможно, служат лишь для улучшения взаимопонимания. Конечно, Фома, как всего лишь любитель, что, наверное, многое объясняет, в своих фантазиях зашёл несколько дальше видимого удовольствия наблюдать за её устами, для которых он уже приготовил практические устные занятия. Но сейчас, неподходящее для этого время, и Фома, дабы за зря его не терять, глядя на неё, пока что лишь покусываниями, разминает свои губы.

— Не сомневайтесь. Он присутствует, — в ответ засмеялась Люси, которая, подмигнув Фоме, чуть не заставила лопнуть от злости Яшку и Каца. Ведь они и сами любили, когда им подмигивают, а вот когда подмигивают не им, то это они очень даже не любили и видели в этом нехороший капитуляционный для себя знак.

— Это будет нелегко, — Фома уже чётко встроившись в разговор и тем самым заняв для себя подобающее место рядом с Люси, можно сказать, оттёр от неё двух своих товарищей. Но они видели в нём никакого не товарища, а даже вообще не товарища, а определённо выскочку, который каким-то удивительным образом, сумел завоевать внимание Люси и сейчас своим «нелегко», явно набивался на её «легко».

— Отчего же? — Люси, как и ожидали эти два сзади идущих прислушивателя, попалась-таки на эту ловко расставленную ловушку, только с вида простака Фомы. Где он, однозначно, выдаёт себя не за того, кто он есть на самом деле, а на самом деле он… подлец, Казанова чёртов и… (Ну а дальше бурная, с элементами поносительства, фантазия, которая разыгралась в голове Яшки и отвлекла его на время, как от беседы, так и от всего остального).

— Рядом с вами не сомневаться, в особенности, в себе — сложное дело, — ответ Фомы, если бы Яшка не был так увлечён своим перечислением его категорийных достоинств, скорее всего, подтвердил бы предположение Яшки на его счёт. От этого он, наверное, ещё больше бы, как говорят, позеленел. В общем-то, за него это проделал Кац, оставшийся в своём подслушивающем, гордо-внимательном к этой слишком часто поглядывающей друг на друга парочке, одиночестве.

— Это комплимент, — интонация ответа Люси, в зависимости от вашей смелости, подразумевала разную трактовку её ответа, где Фома был даже подозреваем в наличии у себя подобной смелости. В общем-то, ему самому хотелось её подозревать в таком же желании насчёт себя.

— Ну, я в иностранных словах не силён. Так что если вы, со своей стороны, меня подтяните во французском, то, во-первых, для лучшего взаимопонимания это пойдет нам обоим на пользу, что в последующем позволит мне разобраться в том, что же такое этот комплимент, — умеет же Фома заговорить зубы, отчего сам напрашивается на комплимент.

— Ну а во-вторых? — Люси, видимо, отлично знала, что такое комплимент и поэтому, уловив его суть, не стала отвлекаться на несущественное, а вот на необходимое решила узнать ответ.

— Что, во-вторых? — не совсем понимая, что от него хотят услышать, Фома переспросил Люси.

— Ну если есть «во-первых», то, значит, должно быть и «во-вторых». Или я что-то не так понимаю? — как говорится, на каждый камень найдется своя коса, в которую, если бы Люси заплела свои волосы, то она бы ей, наверное, до поясницы доходила. Ну а пока её ответ доходил только до Фомы, то он по дороге понял, что она не только правильно понимает, но к тому же также верно и считает, что очень понравилось Кацу, испытывающему всякий раз восторг при виде цифр входящего баланса его кредитной карты.

— Ну а, во-вторых, вы, я вижу, уже многое для себя и в себе подчеркнули от русских, — Фома, надо отдать ему должное, ловко умеет увести разговор в свою сторону.

— Вы это о чём? — Люси, как и любая девушка нежного возраста, не может не заинтересоваться, когда речь заходит о ней. От этого они очень часто отвлекаются от основной мысли, которая, впрочем, всего лишь подмысль той главной мысли, в которой только лишь она и существует. И Люси, забыв о своём вопросе, тут же переключилась на новую заинтересованность собой этим молодым человеком, который в ней увидел то, что она как никто другой лучше знающий себя, может быть, уже просто не обратила внимания и просмотрела. Ведь с каждым разом, по мере взросления, у тебя появляются всё новые причины для беспокойства, которые со своей заявкой на морщинку, этой, так сказать, новизной отодвигают на задний план, ещё вчера волнующие тебя, видимые только тобой проблемы. Так что, несмотря на то, что маловажность существования недочётов на твоей внешней представительной стороне, не может, в принципе, стоять на повестке лицевого дня, тем не менее, видимость себя в нужном и совсем не нужном свете, всё же несёт определяющую степень уверенности и самочувствия всякой молодой особы. И все эти некоторые кажущиеся ей недочёты, которые, может быть, только для неё, стремящейся к совершенству, являются этими недочётами, со временем из-за невозможности их устранения смиряют их с хозяйкой, которая уже и не обращает на них внимания. Когда как Фома взял и обратил, и тем самым взволновал Люси. От этого она даже остановилась и уже после внимательного взгляда на этого «смотри у меня» глядельщика, задалась своим вопросом.

— Ну я думал, что шпильки для повседневной носки одевают только у нас, — Фома определённо испугался такого проницательного взгляда Люси, и поэтому его ответ сквозил большой неуверенностью, на которую, между тем, последовала ответная очень любопытная и такая же неуверенная реакция Люси. Заметив движение голов, обступивших её, попутчиков и самого Фомы в сторону её туфлей, она сама не удержалась и, поддавшись этому стадному чувству (Ей-то чего смотреть на них, когда она уже сотни раз их видела, как сверху, в зеркало со стороны, так и в пылких взглядах прохожих.), обратила внимание на свои, очень даже ничего ноги, в этих красивых туфлях. Ну а для того чтобы их (кому что больше нравиться), лучше было рассмотреть, вытянула одну ножку вперёд, слегка подтянула штанину от брючного костюма (которому уже хватит наглеть и через шаг закрывать всю эту красоту) и выставила (со своим прицелом, уже сбить здравомыслие у этого слишком уж внимательного, что ему, в общем, не возбраняется, к ней Фомы.) её на обозрение.

«М-да», — очень явно читалось (Ну а что это значило, то разве возможно достать эту мысль, которая этим «м-да-эхом» отразилась из самой Марианской глубины души каждого смотрящего.) во взглядах окруживших её остолопов, которые, как будто в первый раз видели красивую ножку в туфельке. Между тем, это начало привлекать нездоровое внимание очень спешащих на выход приезжих гостей этого города любви. Они увидели в этом поведении этих незнакомцев, внимающем к исходящей от ног красоте, какой-то затаённый сигнал, требующий от них отбросить всю свою, всё равно ни к чему лучшему не ведущую спешку и, присоединившись к компании, однозначно эстетов женской красоты, внести свою посильную лепту в это обозрение.

— Ну разве плохо? — Люси выразительно высказалась и с преобладанием во взгляде этого чувства, посмотрела на окруживших её, «глаз не оторвать от её ног» глазельщиков, чья тень сомнения, только попробуй, возникни, тут же превратит этого неблагодарного, как выразился Яшка, в ассоциированного ею, вычеркнутого из членства её партнерской программы, уже и не понятно какого фоба.

— Ну всё, посмотрели и хватит, — заявила Люси, заметив, что её действия не остались без внимания со стороны ещё с десяток дополнительных, уже никуда не спешащих глаз гостей этого города. А ведь сердце каждого из них, при взгляде на эту её часть, уже поселилась прочувственная надежда на возникновение связующей нити с этими городом любви, которая для лучшего памятливого запоминания, должна облечься в сердечную связь. Ну а пока, чтобы они слишком себя не обнадёживали, Люси опустила штанину и приставила эту выставленную вперёд ногу в строгое соответствие со второй; тем самым закатав всем губу.

— Ну всё, пошли. А то такси нас уже заждалось, — Люси никому не дала опомниться, и, прихватив Фому за локоть, проследовала на выход, где их и вправду ждало такси, которое, впрочем, следуя своему потоку, могло ждать и кого-либо другого.

В общем, долго неразберая, они подошли к первому же такси, водитель которого, тут же был уличён в желании их отвезти хоть на край света, и поэтому его настрой только способствует посадке в этот евростандартный автомобиль, который мог бы, конечно, быть и несколько по больше. И если водителю такси, непонятно по какому праву, досталась лучшая доля, сидеть спереди и туманно лицезреть краем глаза на занявшую место на переднем пассажирском сидении Люси, то всем остальным, ничего другого не оставалось делать, как постараться, втереться в этот задний евро-формат пассажирского сидения и уже там попробовать, притереться к друг другу. Чему, в конечном счёте, несмотря на ваши желания или их отсутствие, всегда способствуют проезжие кочки, которые, надо отдать им должное, ещё не туда вас вотрут, в общем, даже туда, куда вам будет неугодно.

А ведь когда тебя ожидает такое не слишком желательное соседство с товарищами по брюкам и штанам, а не с какими-нибудь короткими юбками, то тут требуется не меньшая осмотрительность в выборе хорошего обзорного места. А в данном случае, где сугубо одноштанная компания, не подразумевала всего этого, и когда предмет желаний, находился спереди, то тут уж, для того, чтобы занять своё должное место в её глазах, требовалось занять самое видное для неё место сзади. Правда, при этом, нельзя было слишком усердствовать, чтобы не оказаться в окружении оставшихся двоих неудачников, придавивших тебя с двух противоположных боков, для чего собственно и необходима своя, выработанная на ходу стратегия. Что очень сильно осложнялось тем, что каждый из троих, не просто догадывался о намерениях своих противников, но и определённо знал о них. И поэтому они, как только выдвинувшаяся вперёд Люси, обозначила собой своё место в машине, не стали спешить, а застыли на месте в этом мгновенном, расчётливом определении подходов к наиболее подходящему месту в машине и тех шансов, на которые может рассчитывать каждый из них.

— Ну и чего вы там встали? — выглянувшая из окна с водительской стороны Люси, своим недоумённым вопросом, дала старт этому определяющему место под её солнцем забегу. Где во всей своей локтетолкательной манере, которая при этом, должна быть незаметна за наблюдающей Люси, проявились всесторонние качества каждого из участников этого забега по пересеченной местности.

Наверное, и говорить не надо о том, что первым, несмотря на самый невысокий рост, вырвался вперёд Яшка (Кац со своей каланчи, пусть лучше смотрит на стайерские забеги, где не требуется быстрый старт и можно со временем разбежаться). И он, юркнув вперёд в дверь, уже было хотел возрадоваться своему успеху, забыв, правда, учесть, что на этих соревнованиях финиш, скорее всего, определяет не финишная ленточка, а степень напористости и желания участников забега, достичь своей цели, ради которой, они не посмотрят безынициативно на твой зад, а пинком колена, поддав его, загонят вас в самую гущу событий. В них-то и оказался Яшка, таким образом, вдавленный дальше вперёд Кацем и встреченный уже с той стороны Фомой. В общем, по окончании этого первого забега, можно было подвести предварительные результаты, в которых, в лучшем для себя положении находился Кац, занявший место позади водителя, чью рожу ему совершенно не улыбалось видеть, тогда как, самый лёгких разворот к ним со стороны Люси, не мог пройти мимо него.

В следующем положении, в менее комфортных условиях, между, а это «между», может быть приятно только в одном и то кратковременном случае, когда вас окружают близкие по духу особы противоположного пола, тогда как во всех остальных, даже в особо холодных случаях, это совершенно не тешит ваше самолюбие, в общем, выбора другого не было и такси тронулось. Правда при этом, неудобство занимаемого Яшкой места, компенсировалось близостью к Люси. Это, конечно же, оправдывает эту стесненность Яшки, чьё предположение о колкости его занимаемого положения, два раза, в особо турбулентных местах, получало основательное подтверждение, сильным пощипыванием в его левую половину полузада. В этом он небезосновательно, глядя в эти наглые глаза, с вероятностью близкой к ста процентам, мог заподозрить этого Каца, которому он, видишь ли, весь обзор перекрыл («Вот когда я ему кислород перекрою, то тогда бы хотелось посмотреть в эти вытаращенные шары», — проглотив вместе со слюной слова, Яшка за здравие посмотрел в вылупившиеся зенки Каца.).

Ну а Фоме, как самому нерасторопному участнику забега, досталось то, что досталось, а именно место позади Люси. Оттуда он, конечно, не мог её должным образом видеть, кроме этой торчащей из-за кресла головки, так что ему пришлось ограничиться её голосом и видом из окна, который, между тем, не зная всех этих его душевных движений, ещё загодя приготовил для него свою увлекательную программу, которая, если честно сказать, хоть и очень интересна, но, когда твоё сердце уже отвлечённо занято, то даже самое заманчивое и заметное обзорное предложение, уже не столь красочно выглядит в этом ярком присутствии её глаз. Вот и спрашивается, неужели столь необходимо было их встречать в аэропорту, после чего вся культурная программа пошла… нет, не насмарку, а в некоторой степени, по её очень отвлекающей и красивой наклонной. А вот если бы у них было время на самих себя, откуда всегда очень всё хорошо смотрится и запоминается, то, наверное, они в полной мере изучили бы все памятливые для истории Франции и мира, места в округе, после чего уже можно было и на неё посмотреть.

А пока твоё место определяется пассажирским сидением, то решения будут приниматься не тобой. Так что на данном этапе движения вперёд по жизни всех этих сидельцев в такси, определял водитель, которому, по большому счету, нет дела до всех этих внутренних пассажирских ёрзаний (Если ты, конечно, пепел не стряхиваешь на протёртые чехлы, такими же, как и ты, не сидящими на месте торопыгами.). И он, следуя дорожным указаниям, в зависимости от дорожной обстановки, постепенно своей манерой вождения, придал внешнюю тональность внутренней обстановке такси, где на этом фоне, сердца пассажиров, успокоившись, начали расслабляться и принялись вести себя по отношению к окружающему, в соответствии с этой размеренностью, которую и определял ход езды такси.

Так Люси, взявшая на себя роль гида, время от времени, по мере появления на их пути знаковых достопримечательностей, считала своим долгом проинформировать о них сзади сидящих. Для чего она иногда поворачивалась к ним лицом и рассказывала об этих местах. И эти гости, так сказать, не видя возможности что-либо изменить, смирились с этой временной неизбежностью и, предавшись созерцанию, уткнулись кто, куда и кому куда удобней. И если Яшка с Кацем, находясь в поле зрения Люси, в большей мере, уткнулись в собственное «я», которое сквозь облако непрояснений, пеленой окутавшее Люси, смотрели через её призму взглядов туда, куда она пожелает посмотреть, то Фома уткнулся лицом в окно двери, как это делают маленькие дети, не то что не стесняющиеся, а просто из-за своей детской непосредственности, не замечающие всего того, что кажется важным взрослому человеку, для которого, скорее важнее то, как он выглядит со стороны, чем то, что при этом делается внутри.

И хотя Фома чувствовал себя созерцательно прекрасно, всё-таки его задумчивая прижатость носом к окну, из которого на окружающих теперь смотрел такой взрослый ребенок с пятачком на месте носа, выглядела ещё выразительней и не могла не растрогать чувствительные сердца прохожих, случайно бросивших свой взгляд на эту картину без масла. Так этим прохожим, в этом застывшем кадре определённо представилась видимая изнанка жизни, где сидящая на штурманском месте красавица, рулит движением, не обращая внимание на тех, кто в лодке, и на то, что встречается им на пути, тогда как сзади сидящим и зависящим от неё пассажирам, особенно этому с выразительным, вглядывающимся вдаль лицом, остаётся только одно… А вот что, то над этим нам даёт задуматься задумчивый создатель этой картины безнадёги, которым является каждый из обладателей богатой фантазии, кто и создал эту видимость у себя в голове.

Отчего им, в особенности тем, кто находился в состоянии одиночества, что, в общем, свойственно всем фантазёрам, становилось очень грустно, и они приостанавливали свой бег по жизни или, вернее сказать, на месте (Любое бессмысленное хождение для них — это и есть бег, и даже на месте), после чего они принимают твёрдое решение и тут же сворачивают в ближайшее заведение, где разливают даже с утра, и уже там начинают приводить свои мысли и сердце в порядок.

А ведь, скорее всего, в своё время, судьба уже раз посадила это одиночество на такое же пассажирское сидение, и такая же красавица, как-то завезла его в такое бездушное место, из которого вырваться, не потеряв себя и душу, ему помогла лишь одна из миллиона случайностей. И, вспомнив все перипетии своей прежней жизни, это одиночество тут же залпом зальёт эту незаживающую боль своей души, и не почувствовав облегчения, закажет ещё, затем быстро выпьет и эту добавку, но и она не сможет смягчить его мнение о той особе разбившей его сердце. После чего он, уже закажет целую бутылку и, найдя её дно, уже определится. После чего, в зависимости от этого решения, отправится либо смягчать сердца незнакомых, но очень желающих на время познакомиться дам, либо же смягчать лица кулаком, опять же незнакомых, но слишком дерзко смотрящих на него лиц месье.

А ведь такие сюжеты, почему-то всегда можно усмотреть, глядя во все эти перевозящие людей транспортные средства, где ваша жизнь находится в зависимости от этого внешнего движущего фактора. В чём можно узреть свою ассоциативность, эту власть чувств над вами, движущихся со скоростью вашей жизни и находящихся во временной зависимости от привлекательности окружающего, в котором вы видите то, что вам мыслиться, исходя из собственного побудительного к этим мыслям опыта. Но если вам видится одно, то это ещё не значит, что это есть на самом деле.

Так что Фома, ещё не был столь безнадёжен и, пожалуй, ещё сохранил свою независимость (Правда, находящийся в зависимости от качества её внимание к нему.) от этих красивых глаз и улыбки Люси. И стоило им прибыть на место назначения, к одному из вполне себе ничего отелей, то от его задумчивой выразительности на лице не осталось и следа. И он, заняв своё новое место в этом выстроившемся мужском ряду перед такси, расплылся в улыбке в ответ на прощальные на сегодня слова Люси, которая бы, конечно, очень хотела их сегодня куда-нибудь сводить, но она и так еле смогла вырваться, так что пока давайте обустраивайтесь, а уж завтра, она с самого утра вся к их услугам.

— Пока. Пока. Пока, — как попугаи заладили одно и тоже, эти трое, теперь уже провожающие такси, увозящее Люси вдаль, в которую они посчитали нужным помахать руками вслед.

— Ну, выстроились, как лесенка дурачков, — когда проводы закончились, Яшка взглянул на эти такие мило-противные рожи своих товарищей, выстроившихся в один по ростовому ранжиру ряд и, не сдержавшись, дал чёткое определение всем им.

— Запомни, дурость — не количественная характеристика, — схватив чемодан, Кац бросил эту фразу Яшке и двинулся ко входу в гостиницу.

— Ты это о чём? — зло, уже в спину Кацу заявил Яшка, чей рост не позволял ему подпрыгнуть выше двух вершков от горшка, отчего он всегда смотрел с подозрением на тех, кто был выше среднего и чьи излишки роста, по его размышлению, сложились в результате обкрадывания таких, как он. И поэтому его недружелюбие ко всякой длинной каланче, имело под собой теоретическое обоснование, да и к тому же, любые разговоры по поводу размерности, он был склонен переводить на свой счёт. Так что Яшкина подозрительность к Кацу, несмотря на их духовное единодушие на чужой финансовый и какой иной счёт, после этого его высказывания, начала облекаться в пока что недоумение, грозившее тому, «о-го-го» много чем.

— Давай уж, без лишних слов, — Кац, придержав дверь, пропустил вперед Яшку и тем самым закрыл тему разговора и дверь отеля за собой, Фомой и им.