Я с вами жив…

Игорь Якобсон, 2018

Эти записки представляют собой «сугубо частные впечатления сугубо частного лица» о том, как жили в последний период СССР и как из него выходили. А еще о том, как при непосредственном участии автора создавалась и функционировала одна небольшая софтверная компания… Это рассказ о времени и о его людях, когда побуждающими мотивами действий участников перемен, вопреки расхожему мнению, зачастую являлись не великие идеи и даже не какие-то умные соображения, а банальные бытовые и повседневно-человеческие причины. Книга, которая сейчас у Вас в руках, – одна из серии воспоминаний очевидцев и участников тех самых «перемен», среди которых – инженеры, ученые, писатели, журналисты, художники, музыканты, программисты и люди многих других профессий… Все они пишут ярко, талантливо, с большой любовью ко всем упоминаемым в них персонажам. Хочется надеяться, что чтение доставит настоящее удовольствие тем, кто жил в это непростое время, помнит его и захочет сравнить свои воспоминания с воспоминаниями автора. Уверены, что книга заинтересует и молодых читателей, в том числе специалистов в области разработки программ для предприятий.

Зародыши рынка

Что хорошо для синдиката, то хорошо для Родины

Дж. Хеллер «Уловка 22»

Всем известно, что в СССР «белый» (то есть узаконенный) рынок присутствовал исключительно в той ипостаси, которая по-другому называлась «базар» или «колхозный рынок», и где, по замыслу Софьи Власьевны (отнюдь не ласковое прозвище Советской Власти), продавалась сельскохозяйственная продукция, выращенная в колхозах, в крайнем случае, в приусадебных хозяйствах.

Был еще вездесущий «черный» рынок, на котором торговали элитными продуктами, книгами, антиквариатом, бытовой техникой, заграничными шмотками, в общем, всем, что представляло хоть малейший дефицит. А дефицитом было почти все необходимое или желаемое в семейном быту. Субъекты черного рынка назывались спекулянтами и преследовались по закону с разной степенью активности, зависевшей в основном от настроений власти, которые, в свою очередь, были функцией времени.

Однако то, что не годилось для бытового употребления (а это в нацеленной на мировое господство советской империи была основная доля валового национального продукта), ни на одном из этих рынков приобрести было нельзя.

Программное обеспечение, о котором пойдет речь в этой книге, к предметам быта никак не относилось. Тем более что вследствие западного эмбарго на ввоз персональных компьютеров, с одной стороны, и отсутствие в свободной продаже даже слабеньких отечественных «персоналок», с другой, привело к тому, что счастливыми индивидуальными обладателями вычислительной техники были единицы «мажоров» — детей партийной элиты. В результате основная часть ПО (software) разрабатывалась для мейнфреймов: очень неплохая линейка отечественной разработки БЭСМ — Эльбрус, а также производимая по украденной в фирме IBM документации серия ЕС (Единая Серия, аналог IBM360). Задуманную как серия малых вычислительных машин, слизанную с PDP линейку СМ я бы тоже отнес к мейнфреймам, во всяком случае по режиму их эксплуатации. Да и занимали они пусть и не несколько залов, как БЭСМ или ЕС, но все же по довольно большой комнате.

Экономическая схема разработок software была следующей. Оно создавалось на основе единого плана и распространялась в соответствии с ним же: получит та организация, которая по замыслу вышестоящих начальников должна такое ПО иметь. Чаще всего это были так называемые отраслевые разработки. Например, серия САПР (систем автоматизации проектирования), которая называлась ПРАМ, и в работе над которой принимал участие лично я, производилась и распространялась на предприятиях министерств радиопромышленности и производства средств связи.

Однако в последний, пусть и очень краткий, период существования СССР ситуация начала меняться. Первый шаг был сделан, когда в 1987-м году при райкомах комсомола начали создаваться Центры НТТМ (научно-технического творчества молодежи). По замыслу советского правительства они должны были дать возможность молодежи зарабатывать деньги за счет развития производства и, в первую очередь, передовых высокотехнологичных разработок. Стимулировать и мотивировать молодых! На практике же эти Центры стали первым легальным каналом «отмывки» денег за счет уникального на тот момент права обналичивать «безнал». Говорят, что комсомольские лидеры использовали их для продажи сырья, а также, что ЦННТМ стали «локомотивами инфляции». Но это уже совсем не моя епархия.

Меня же волновало только то, что через ЦНТТМ я могу продать (а не отдать!!!) свои разработки другим предприятиям. Если говорить откровенно, то с точки зрения нормальных экономических отношений, с моей стороны это была не чистая игра: я разрабатывал свой софт, получая за это зарплату в своем ЛНИРТИ (Ленинградский Научно-Исследовательский Радиотехнический Институт, ныне Российский Институт Навигации и Времени), значит, по-хорошему, Институт и должен был заниматься продажей. Но, во-первых, Институт, будучи государственным учреждением, не имел такого права, а если бы и имел, то это был бы такой сложный процесс с копеечным, по меркам предприятия ВПК, результатом, что никто бы этим не стал заниматься. Во-вторых, если бы он все же стал этим заниматься, то непосредственные исполнители получили бы «шиш с маслом». В-третьих, в «кухонных» понятиях того времени, ЛНИРТИ, как и все вокруг, был государственным учреждением, ergo принадлежал народу, частью которого я являлся и просто получал таким образом свою долю. (Народная частушка того времени гласила: «Неси с работы каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость»). Собственно говоря, для таких схем ЦННТМ и были задуманы, так и должно было осуществляться «стимулирование молодежного творчества». Ох уж эта смешная экономика переходного периода!

Продажи через ЦНТТМ строились следующим образом. Заказчик заключал договор с Центром, а тот, в свою очередь, договор с бригадой исполнителей, персональные данные которых были перечислены в приложении. Юридических подробностей я не помню, ибо всегда старался улизнуть от этих проблем. Когда я получил первый заказ, который оформлялся через ЦНТТМ, то тут же создал бригаду, в которую первым делом записал своего завлаба, коему и поручил ведение всех бумажных дел. Распределение денег контролировал я, а остальное меня не волновало.

После завершения договора Заказчик перечислял деньги на банковский счет ЦНТТМ, который переводил их на сберкнижки «бригадников», предварительно вычтя свои «комиссионные», поступавшие в координационные советы НТТМ, и долю, причитавшуюся государству (налогами ЦНТТМ не облагались, но 3 % доходов в общесоюзный бюджет вынь да положь). Чтобы Заказчик не тянул с оплатой, в бригаду практически всегда включались его представители, которые, впрочем, осуществляли реальную работу по приемке софта.

Занимался я тогда той частью САПР цифровой аппаратуры, которая называлась системами логического моделирования, готовился к защите кандидатской диссертации на эту тему. Такие системы решали проблемы проверки корректности разработанных принципиальных схем, в частности отсутствия рисков сбоя, а также синтеза тестов для выпущенных изделий.

Основной моей задачей было сопровождение систем логического моделирования и синтеза тестов, написанных совсем другими людьми. В процессе сопровождения приходилось исправлять ошибки и в программах, написанных на незнакомых мне языках программирования. (Ну как упустить случай похвастаться?!). Сам же я полностью создал подсистему синтеза логических моделей цифровых микросхем (тема моей диссертации). Дело в том, что у системы моделирования была иерархическая организация — основная моделирующая программа плюс пополняемая библиотека вызываемых подпрограмм, каждая из которых имитировала работу одной микросхемы от вентиля до микропроцессора. И пополнение этой библиотеки моделями новых микросхем было отдельной большой проблемой при сопровождении. Ну, я и облегчил слегка этот труд.

Из приведенного выше описания, очевидно, что спрос на такие системы существовал среди от силы пары сотен предприятий нашей необъятной Родины. Но и такого спроса мне хватало, чтобы несколько лет в конце 1980-х зарабатывать так хорошо, как никогда «до» или «после». За работы по установке ПО, занимавшие пару дней, я и мои помощники, составлявшие в терминологии перестроечного времени бригаду НТТМ, получали по несколько тысяч рублей. Для сравнения: моя месячная зарплата ведущего инженера составляла 180 рублей, а чуть позже, когда после защиты диссертации я стал «остепененным» старшим научным сотрудником, — 300 рублей.

Любопытно то, что бытовые условия существования моей семьи столь существенное увеличение доходов улучшило крайне незначительно. Дело все в том же всеобъемлющем дефиците. Большая часть полученных денег лежала на сберегательной книжке бессмысленным грузом, ибо купить что-то на них можно было только на черном рынке. Но для этого денег было мало, нужны были и соответствующие связи (напомню, что это была запрещенная деятельность, соответственно покупатель должен был пользоваться доверием продавца). У меня таких связей не было. Более того, не будучи «хозяйственным мужиком», я испытывал к ним отвращение.

Небольшой экскурс в сторону. Хочу сказать несколько слов о жизни в СССР. Поскольку помнится только хорошее, а плохое быстро забывается, «старожилы» СССР нынче стали массово ностальгировать по советским временам. Это бы и ладно! Плохо то, что значительная часть молодежи прислушивается к их словам и мечтает о возвращении тех времен и порядков.

Огромная ошибка! Лично я ни за что не хотел бы вернуться в советскую эпоху. Оставим в стороне тот простой факт, что СССР и на мой взгляд был, как выразился Рейган, империей зла (в конце концов это вопрос политических пристрастий). Не будем обсуждать также отсутствие элементарных свобод: например, несколько моих друзей угодило в лагерь за «хранение запрещенной литературы», а именно общедоступных ныне Солженицына, Бродского, Оруэлла, Конквиста и др. В конце концов, далеко не все нуждаются в этих самых свободах.

Но даже воспоминания о самых простых бытовых условиях существования вызывают у меня отвращение!

О, эта необходимость занимать очередь в магазин минимум за час до открытия, если ты хочешь приобрести кусок мяса, а не состоящий из костей «суповой набор»! И это в прилично снабжавшемся Ленинграде! В Поволжье, например, зачастую не было и костей. Собираясь туда в командировку, мы изыскивали любые возможности перехватить у кого-нибудь пару банок мясных консервов.

О, эти многочасовые очереди за бананами, женскими сапогами, туалетной бумагой! И ведь даже наткнуться на такую очередь уже было большой удачей!

Свой летний отпуск мы тогда проводили в походах. И к летнему походу готовились целый год, накапливая вышеупомянутые мясные консервы, гречневую крупу, твердокопченую колбасу и тому подобные «долгоиграющие» продукты. В магазинах ничего такого не было. Все это извлекалось из продаваемых непосредственно на предприятии продовольственных заказов. Борьба за эти заказы вносила дополнительные малопривлекательные штрихи в жизнь производственных коллективов.

Не буду говорить о проблемах с более-менее качественной одеждой или мебелью — меня эти вещи мало интересовали. Но вот трудности с покупкой хороших книг раздражали сильно! Единственной отдушиной в этом смысле оставались визиты в глухую сельскую местность или же в иноязычные республики типа Армении или Молдавии. Книги были основным вывозимым оттуда грузом.

Короче, жизнь в СССР (по крайней мере, в Ленинграде) не была голодной, но за счет временных и трудовых затрат на элементарное бытоустройство, она была очень унизительной.

В 1998-м году мой коллега Витя Ефремов поехал со своей семьей в Грецию на автобусе. Путь лежал через Беларусь. Автобус на несколько минут остановился для заправки в маленьком городке. Витька, который, благодаря своему метаболизму, мгновенно сжигал любые калории, тоже решил использовать эту остановку для «дозаправки» и устремился в близлежащий магазин, не заметив, что за ним увязался десятилетний сын. Узнал он об этом, только услышав за спиной изумленный голосок: «Папа, что это?» Витя обернулся и отследил, куда устремлены расширившиеся глаза малыша: всего лишь на магазинные полки, на которых предстало вполне привычное Витиным глазам памятное с давних лет зрелище — трехлитровые банки с березовым соком вперемежку с буханками хлеба и рыбными консервами типа «килька в томате». И тут мой друг сообразил, что ребенок в силу своего малолетства не может помнить советские времена, а посему зрелище почти пустых полок для него в диковинку.

Заметьте, выше я описывал не пресловутое перестроечное время, когда быт стал еще хуже, но это компенсировалось несравненным ощущением нарастающей свободы и счастья позитивных перемен, но впечатления эпохи развитого социализма.

А примерно к 1990-му году бытовые условия опустились вообще ниже плинтуса. Правительству пришлось нормировать распределение, выпустив талоны на большую часть дефицитных продуктов, среди которых были гречка, сахар, мыло, стиральный порошок и многое другое. Особенное же мучение порочным людям, к которым относился и я, доставляло нормирование отпуска алкогольных и табачных изделий. Впрочем, в отдельных случаях введение талонов играло положительную роль: талоны выдавались в равных количествах на каждого члена семьи, включая новорожденных младенцев. В том числе на водку и сигареты. В результате, по воспоминаниям моей нынешней жены, художника Галины Гричановой, кладовые многодетных семей были забиты спиртным и табаком. А существовала ли когда-нибудь в России валюта более надежная, чем бутылка водки, которой можно было расплатиться хоть за вызов водопроводчика, хоть за наем трактора для своих шести соток? То есть непьющие, некурящие и многодетные люди на короткое время стали привилегированным классом, настоящими богачами.

Кстати, уже в конце 1990-х я неоднократно был свидетелем обнаружения «заначек» почти десятилетней давности. Как правило, это происходило именно в таких семьях.

Еще одна feature заключалась в том, что талоны эти имели исключительно региональное хождение. Сие означало, что командировочный не мог разжиться в чужом городе ничем из обширнейшего перечня. А что командировочные традиционно делают по вечерам после работы? Конечно же, выпивают в приятной компании. Таким образом, в конце перестройки командировки лишились своей основной мотивации.

Ну да хватит об этом. В целом смысл моего отступления прост: не надо стремиться «Back in USSR».

Но вернемся к нашим баранам. Следующей экономической предпосылкой появления рынка ПО стало принятие весной 1988-го года закона «О кооперации в СССР», разрешившего кооперативам заниматься любыми не запрещёнными видами деятельности (до этого разрешенные кооперативам сферы деятельности можно было по пальцам пересчитать). Не скажу, что эта форма собственности стала особенно популярной среди разработчиков софта, но все же появились и такие организации. Главным примером может служить организованный Сергеем Проскуриным «Локис». Но о преимуществах и недостатках кооперативного движения пусть рассказывает сам Сергей.

Зато выраставшие как грибы кооперативные магазины и рестораны, в которых можно было купить пусть не все, но гораздо больше, чем в соответствующих государственных учреждениях, наконец, позволили нам тратить заработанные через ЦНТТМ деньги, не прибегая к помощи черного рынка. Это было приятно и удобно!

Наконец, еще одним стимулом к появлению рынка ПО стал ежегодно возобновлявшийся мораторий на действие эмбарго на ввоз персональных компьютеров, что привело к появлению рынка hardware. Первоначально сей рынок носил несколько странный характер. Уже не помню, по внешним или по внутренним причинам (скорее, по внутренним) торговать собственно компьютерами было запрещено, зато можно было свободно приобретать программно-аппаратные комплексы.

С такого комплекса и началась компания «КОМПАС». Дело было примерно в 1988-м году. Мне позвонил мой близкий друг Сережа Артюшков, занимавшийся аутсорсинговым (правда, тогда такого слова в русском языке еще не было, но, как говорится, «слова нет, а попа есть») обслуживанием вычислительной техники. Среди его клиентов была и некая расположенная в Ленинграде военная часть. Эта часть получила разрешение (и финансирование!) на приобретение такого программно-аппаратного комплекса на базе IBM PC/XT.

Вояки разумно решили, что раз за софт все равно уплачено, то надо отобрать из предлагаемого продавцами набора такие пакеты программ, которые смогут хоть как-то пригодиться в жизни и работе. Но своих специалистов в военной части не водилось, посему они воззвали о помощи к Сереге и предложили съездить в командировку в Москву, дабы совершить на территории продавца необходимый отбор. Сергей занимался тогда исключительно отечественными «персоналками» и переадресовал эту просьбу мне. Я тоже в тот момент работал, в основном, с мэйнфреймами и поэтому предложил в качестве эксперта свою первую жену Нину Якобсон, уже тогда занимавшую на своем предприятии должность руководителя группы разработки АСУ на персональных компьютерах и имевшую в этом деле немалый опыт.

Пожалуй, в личном плане эта моя рекомендация была ошибкой, так как впоследствии оказалось, что у красавицы Нины был немалый опыт и в других сферах деятельности. Но я тогда на эту тему совершенно не думал и сомнений в верности жены не имел ни малейших.

Нина съездила на выходные в Москву, с восторгом рассказывала о созданных ей бытовых условиях: хотя они с возглавлявшим экспедицию капитаном перемещались на поезде, параллельно солдатик гнал из Питера машину для передвижения по Москве. Работать, по ее словам, пришлось без сна (!!!). Зато в завершение поездки капитан, в придачу к оговоренному денежному вознаграждению, сводил ее на концерт в Кремлевский Дворец Съездов, а затем и в шикарный ресторан.

Главное в этой истории — не «разработка» программно-аппаратного комплекса и даже не весьма вероятный адюльтер. Главное, что с этой самой военной частью остались деловые контакты. И когда ее командование «пробило» финансирование разработки программы учета основных средств на персональном компьютере, вопроса о выборе исполнителя не возникло. Таким образом, будущая фирма «КОМПАС» получила свой первый заказ. Пока еще под личиной бригады НТТМ.

Это были только зародыши рынка. Но в те годы все происходило столь стремительно, что его рождение не заставило себя долго ждать.