Кто убил их всех

Извас Фрай, 2018

Мы – остались последними, кто выжил. Но кто убил нас? И что произошло с нами? Что такое человек? Мы столкнулись с адом – кто смог бы выдержать то, что пришлось пережить нам? Теперь, когда у нас осталась лишь одна ночь перед последней битвой – я должен найти ответы на вопросы: кто убийца? И что с нами произошло? Содержит нецензурную брань.

Кто убил их всех?

Воды и еды нам хватит продержаться до утра — затем, те из нас, что остались после отступления с боем — будут с боем завоёвывать себе лишние секунды своих никчёмных жизней в неравной борьбе; нас прижали к самой стене. Ни у кого из нас нет ни малейшей возможности остаться в живых — у нас есть только этот миг, чтобы проститься со всеми, кого мы когда-либо знали, любили и потеряли. У нас есть — только наши воспоминания, немного еды, чтобы протянут эту ночь и пара винтовок. И страшнее всего для нас теперь — не смерть — мы к ней уже давно привыкли. Мы боимся того, что мы — начинаем забывать, что происходило с нашими семьями и друзьями. Мы рассказываем друг другу истории своих жизней — чтобы не дать последней искре в темноте погаснуть. Эта проклятая земля, которую мы называли раем — уже многих из нас свела в могилы.

Я сохранил свою жизнь случайно — я не заслуживаю того, что сейчас могу говорить, могу писать — я знал людей, куда более лучших, чем я; и которые смогли бы рассказать эту историю лучше. Но так как все они — мертвы; а я — жив, я должен сражаться со смертью последним, оставшимся у меня оружием — чернилами. Я буду говорить от лица всех, потому что я — последний, кто может ещё разумно мыслить. Мне выпал этот жребий — и я обещаю исполнить свой долг.

Пещера, которая станет нашей братской могилой: стены выбиты временем и холодны как лёд. Здесь: сыро, много страшных насекомых, названия которых унесли с собой в могилу наши отцы энтомологи. Сидеть можно только на земле или на пустых ящиках из-под еды, воды и оружия. Но все — предпочитают стоять.

Вокруг нас: бродят духи; мы видим их тени на стенах — их силуэты появляются перед нашими глазами. Их голоса холоднее льда — в них вся безмятежность и грусть мира мёртвых. Они — жили здесь задолго до нас; им — есть, что рассказать нам. А мы — рады любому, кто согласится слушать наш невнятный трепет. И мы, и они — мы хотим только не быть одинокими в своих несчастьях: и после смерти, и в последних часах жизни. Любые слова — лишь бы не молчать. Духи щедры на истории; впрочем, как и мы. Дыхание смерти — лучше всего развязывает язык и гонит людей на красноречия. Но я — изо всех сил стараюсь быть как можно кратким — чтобы успеть рассказать всё.

Это — наше последнее наслаждение — смерть.

Наше поколение исчезнет; оно оставит после себя много следов, но наши потомки — их не заметят — и буду вновь и вновь, из века в век, повторять наши ошибки. Своим опытом мы можем поделиться — только с мертвыми и с теми, кто вскоре умрёт. Это — самая длинная ночь в наших жизнях. Это — ночь историй и легенд.

Главным рассказчиком среди мёртвых — был король призраков. Он не сказал ни слова — но бесконечность тех сюжетов и смыслов, которые он извлекал из себя — поражали и потрясали дух. Он впитал в себя все истории, которые когда-либо слышал. И я знаю, что ему нужно было от меня — последняя ценность, что у меня осталась — моя история. И я — готов рассказать её.

Я родился далеко отсюда. О тех временах — я помню, что повсюду были люди и ни одного дерева. Впервые, я увидел дерево в шесть лет, когда был во Дворце Жизни — огромном здании под куполом. Мама сказала мне: «Туда, куда мы вскоре направимся — деревьев будет больше, чем людей».

Когда я пришел сюда — я деревья я мог увидеть только в лесу — за двадцать километров от деревни. Место, в котором я провёл почти всю свою жизнь — стояло посреди пустыни — на вершине холма. Я — с самого детства был богаче своих сверстников — я помнил мир, откуда мы родом. Все мы — люди — вышли из мест, которые называли «города».

Я помню, как был счастлив. Всё моё детство — пролетело так: я чего-то ждал, жил спокойной, готовый в любой момент отправиться в путь — я смотрел на одинокую гору вдалеке, всё время находившуюся у нас перед глазами; и я мечтал: когда-нибудь, я поднимусь на её вершину и взгляну на мир со стороны облаков.

Я помню, как старик Аркадий брал меня на рыбалку; но я совсем не помню его лица. Я помню, как в десять лет — я поймал свою первую рыбу и мы все вместе её разделили и съели — большая и вкусный был в тот вечер ужин.

Так проходили дни — так пролетали годы.

Кроме папы, мамы, меня и старика Аркадия — в деревне жило ещё около трёхсот человек. Одни рождались и приходили их городов — другие умирали и возвращались обратно; но почти всегда — нас было ровно три сотни и четыре. Мы жили в тёплых и уютных домах, которые построили люди, жившие здесь до нас. Кроме меня, здесь было ещё пятьдесят детей. Задачей взрослых — было следить за поведением и образом жизни вертов, живших в двух деревнях неподалёку от нас; и попутно — изучать их язык, который, по словам отца: «не похож ни на что, что может встретить человек в природе».

Людям было известно о двух расах вертов: двуруких и двуглазых; и о четвероруких и четвероглазых. Оба племени жили в своих деревнях и никогда не сносились между собой, хоть и поддерживали дружеские отношения. Они были очень похожи на людей. Они — могли любить друг друга и ненавидеть; быть жестокими и милосердными одновременно. Единственное, что не увидел мой отец за долгие годы своих изучений — это то, как верты умирают; или то, как верты — убивают.

Я никогда не забуду тот день, когда впервые увидел четверорукого верта — в тот солнечный день: я играл в одиночестве со своим баскетбольным мячом. Верт стоял неподвижно, широко раскрыв рот; я заглянул в его пасть — в ней было три ряда острых зубов — никто не знал, для чего они нужны были вертам. Кожа у них — тёмно-зелёная и грубая; по ночам — они становятся невидимыми, пока не ударить по ним лучом фонаря. Языки у вертов, по словам отца, были правильной формы — так что, они вполне могли выучить язык людей. Но ни разу за долгие годы исследований — ни один верт не произнёс ни единого человеческого слова. Мой отец шутил: «Верты — знают наш язык, но не хотят говорить на нём, чтобы люди — не заставили их работать». Мой отец — всю жизнь изучал их. Каждый день, встав и позавтракав — он выходил из дома и шел к вертам. Возвращался он — только поздно вечером; сразу после ужина — он садился за свой компьютер и начинал писать: о том, что видел, слышал и понял. Он — был великим учёным. Мне так не хватает его мудрых слов.

Когда я был ребёнком и рос без отца, я бегал между домами и кричал во всю глотку. Я помню: тогда, кажется, у меня ещё был пёс. Мы всегда были вместе. Жаль, что того же я — не могу сказать про свою семью.

Моя мать — не была учёным. Ей не приходилось ухаживать за хозяйством — разве что, время от времени, она готовила завтраки и ужины. Всё за неё делали девушки — наши соседки; они приходили к нам в дом и играли со мной. Она уходило из дому почти на весь день — как отец. Всё это время она — проводила в поле. Она брала с собой несколько бутербродов с сыром, молоко и этюдник. Она — очень любила одиночество; больше него — только папу и природу. С первым — она почти не виделась; а с природой — проводила время постоянно. Пробегая глазами по её пейзажам — я учился искусству. Даже пробовал рисовать — но не вышел из меня художник. Папа говорил, что такой талант — передаётся через поколения; и что мой сын или моя дочь — станут величайшими художниками своего времени; художниками, которые никогда не родятся.

Моя мама — никогда не разрешала мне ходить с ней в поле — ни разу. Она говорила мне, что ей — нужно спокойствие и уединение, чтобы рисовать настоящие шедевры. Это — у неё получалось; но я — никогда не понимал: как можно принести в жертву детство собственного сына — ради каких-то рисунков?! Я любил их — они были красивыми и необычными — не такими, как мир за окном; но я — ненавидел их — потому что они отняли у меня маму.

Но я — не часто думал об этом и жалел — только в далёком детстве. Всё своё отрочество — я был сам по себе.

Только иногда: папа водил меня ночью вместо сна смотреть на звёзды в его телескоп, а мама — целовала в щеку, когда я вёл себя хорошо. Не считая этого — я знал о родителях больше понаслышке и рос — как сам того хотел.

В нашем доме: была целая куча машин. Иногда — они ломались — тогда к нам приходил дядя Алекс и всё чинил. Он был весёлым — он научил меня многим новым и интересным словам, за которые мама, однажды, дала мне пощёчину и сказала мне, чтобы я больше никогда их не говорил и не писал. Писать их — я не стал; а говорил — постоянно. Моим родителям — слишком много внимания уделяли их родители, чтобы они научились говорить то, что думают — часто размышлял я.

Однажды, когда папа брал меня смотреть на звёзды, я спросил его:

— Пап, а кто всё это создал? — я показал на звёзды.

Он даже не головы не повернул в мою сторону — всё на что-то смотрел и улыбался.

— Пап, — повторил я, — так — кто же всё это создал?

Конец ознакомительного фрагмента.