Мы остаёмся жить

Извас Фрай, 2019

Спустя три тысячи лет он решает умереть. Но если бы всё было так просто… Многие века он искал смерть. И нашел её. Но прежде, чем уйти из жизни, бессмертный должен рассказать свою историю любимой – от детства в древнем этрусском городе до должности посла Марса на Земле. Вдвоём они отправляются в своё последнее путешествие. Странствуя по городам, они открываются друг другу с новых сторон, отвечают на главные вопросы вечности и стремятся узнать, что такое бессмертие. По пути встречают главного врага, без помощи которого бессмертному не удастся уйти из жизни. Когда все истории будут рассказаны и сведутся к концу, что они оставят после себя? Прожив три тысячи лет, бессмертному предстоит научится жить, прежде чем он покинет этот мир. И только та, что остаётся жить, может ему в этом помочь. Содержит нецензурную брань.

Интермедия Вторая

Мы шли по Хрещатику в сторону Майдана Незалежностi, как какой-то нищий преградил нам путь. Он сказал:

— Вы думаете, что знаете куда идёте; но вы ошибаетесь! Там, — он указал в сторону площади, — вас ждёт только горе. Такое, каким оно постигло меня, всю страну; и такое, какое ждёт и вас!

И убежал.

Вокруг, как всегда: бродили толпы людей; и остановивший нас бродяга неопределённого пола быстро скрылся среди них, направляясь, наверное, в сторону какой-нибудь станции метро.

Киев, в который мы прибыли утренним поездом, встречал нас весело.

Уже и не вспомню в который раз я снова здесь; и в который раз я снова вижу этих чудаков, всегда умевших поднять мне настроение.

В Киеве, как и в любом большом городе, единственное, что меня привлекало — это его ритм жизни. Во всех этих пейзажах, застывших в постоянном движении — я каждый раз прочитывал гимн вечной жизни, состоящей из множества коротких — таких же бессмысленных, сколько прекрасных. В таких городах легко проходит время; хоть и сам Киев, почти во всём, меня только разочаровывал. Но это не важно. Вопрос: почему?

Потому что мы вместе; но, кажется, я немного заговорился. Совсем забыл, что рядом со мной находится милое и ранимое создание — куда моложе и ранимее меня. Её совсем не интересуют метафизические достопримечательности Киева, о которых я распинался перед ней битых полчаса — впустую потраченное время.

Когда я так много говорю и не встречаю сопротивления — мне постоянно приходится напоминать, что в мире существуют и другие люди кроме меня. Но, впрочем, на этом свете много чего существует — и всё ни про что.

— Хочу спать, — сказала она, но вряд ли обращаясь ко мне.

Она перевернула сувенирный шар с ёлочкой и искусственным снегом, который всегда носила с собой в рюкзаке. Затем, моя спутница долго смотрела, как маленькие звёзды так медленно падают вниз. Она там устала, что не осталось у неё сил даже на то, чтобы закрыть глаза и просто упасть головой на стол кофейни, куда я привёл её и где я надеялся слиться с толпой зевак.

— Как ты? — спросил я.

— Неплохо, но бывало и лучше.

— Это всё из-за того, что я всю ночь рассказывал тебе свою историю?

— Да нет. Просто мне нужно немного прийти в себя.

— Тебе бы выспаться. Извини, я совсем забыл, что люди придумали ночь для сна; это всё моя вина.

Она только вздохнула.

— Да — ты права; я — тот ещё мерзавец. Я ещё более вредный, чем яд на завтрак. И мне многие об этом говорят; но я слушаю только тех, кто как ты — мне ничего не говорит, зато так громко думает.

— А ты сам: вообще, хоть иногда спишь?

— Только когда мне невыносимо скучно — тогда, я могу спать и день, и ночь. Но во время путешествия — мне почти никогда не бывает скучно. Этот мир — постоянно меняется и я не хочу пропустить это ни секунды этого момента.

— С твоими деньгами ты можешь путешествовать постоянно.

— И да, и нет.

Я улыбнулся.

— Сложно, правда?

— Ну конечно, — она упала на спинку кресла, всем своим видом давая понять, что устала и от него, и от меня, и от путешествия, да впрочем, и от всего остального.

Я смотрел на неё; и думал о будущем.

А затем, неожиданно, она подымается со спинки кресла, будто что-то придумала, и широко раскрывает глаза.

— Ладно, действительно, чего это я?! Всё ведь зашибись — мы наконец-то выбрались в Киев, а не в какой-нибудь проклятый Мелитополь, в который тебе неизвестно с какой стати понадобилось отправиться. Допивай уже свой дорогущий, невкусный кофе и пошли гулять. Уж как-нибудь, раз мы путешествуем, постараюсь не свалиться с ног после той ночи.

А ведь это — почти искусство — жить так, как живёт она.

Двадцать четыре удара — двадцать четыре рёва; отовсюду слышен гул мотора, кислотные сигналы электрокаров и топот ног. На время, мы с ней сошли с ума; и полчаса в этом городе стали всего одной минутой.

Добравшись до Мариинского парка, мы вернулись обратно до Европейской площади; затем спустились вниз до Фуникулёра и направились к Андреевскому спуску, чтобы по нему подняться. Прогулка для любителей горных походов. Мы прошли мимо Михайловского и Софиевского собора и по Пушкинской улице вышли на бульвар Шевченка. И направились по нему вверх.

Мы прошли уже довольно много; но всегда готовы пройти ещё больше — пока ноги не отвалятся, ну и чёрт с ними.

Я ходил по этому же маршруту сто лет назад; и не могу не поразиться, как сильно изменился город за это время. Теперь, он похож уже не на свежий плод, а скорее на перезревшее, червивое и надкушенное яблоко, все дыры и трещины в котором заделаны металлом и стеклом. Но я не говорю, что всё, что произошло с городом — плохо; это просто совсем по-другому, чем было. Любое зрелище стоит того, чтобы им любовались. И я — смотрю на все эти сорокаэтажные дома, но вижу совсем не их, а происходившие в них когда-то маленькие трагедии и истории, многие из которых затронули и меня — однажды, когда-то давно. Тогда, эта страна была совсем другой. Но люди в ней — остались всё те же. Легко представить, что ждёт в будущем эту продутую всеми ветрами землю, люди которой проносят через всю жизнь ожидание счастья.

Я снова принялся что-то рассказывать Маше, даже не обращая внимания, рассказываю я о прошлом, настоящем или будущем. Я — даже не слышу собственных слов. Мозги мне давно промыло знойное солнце. Но мысли ко мне приходят всё равно.

— Человек, который жил в этой квартире — редко выходил из неё; даже из собственной комнаты он предпочитал не высовываться. Его единственный друг, знавший его ещё со школы, рассказывал мне, что всё время, которое он проводил взаперти — он посвящал мыслям о будущем. Но это — всё равно не помешало смерти очень быстро найти его. Те, кто должен умереть — умрут всё равно — они рождены не для жизни. А тот, кто должен жить долго — не сможет умереть, даже если очень сильно того захочет.

Когда мы вернулись к Майдану Незалежности, меня накрыла новая волна воспоминаний. В былые годы, все самые большие концерты, всё самое лучшее и важнее — происходило здесь. Сюда стремились попасть все из самых дальних уголков этой страны. А теперь: здесь только молчание, памятники мёртвым революциям и пустые надежды.

Столица полна памятников нашей великой и ужасной истории. Но стольких людей — уже не спасти; и не стоит беспокоиться о них. Думать стоит только о живых.

— Ты помнишь этот город во время прошлой войны? — неожиданно спросила она, — та заварушка уже давно кончилась; но ты ведь был ещё тогда здесь, раз говоришь, что прожил уже почти три тысячи лет?

— Это была не война, — покачал головой, — это было безумие.

— И всё-таки, расскажи о ней.

— Я ещё не дошел до этой части своего рассказа.

— Ну, хоть коротко.

— Хорошо, — сказала я и почесал подбородок, — Представь, что у меня в руке кубик. Ты не видишь того, что находится внутри; но есть люди, которые просто знают, что там. Они не говорят откуда — а если говорят, то часто лгут. Так вот: в одно ухо тебе шепчут одно; а в другое — совсем иное. А у тебя в голове может быть своё мнение — третье. Но на то, что происходит внутри самого кубика — это никак повлиять не может. А узнать, что там, наконец, происходит — можно только разбив его. Но это невозможно. Ты можешь просто выбрать одну из существующих гипотез — но наверняка среди них нет ни одной правдивой. Вот почему я не люблю говорить об этом.

Я говорю ей все эти странные и грустные слова; и почему-то добавляю:

— Но для нас — это совершенно неважно. Для нас — значение имеет лишь собственное будущее — единственное, о чём имеет смысл думать всерьёз.

Мы проходим мимо Контрактовой Площади.

— Эти мысли могут прийти к тебе, когда ты с чашкой полуночного кофе станешь в сотый раз пролистывать свою однообразную ленту в телефоне; или читать книгу; или ехать в переполненном вагоне поезда, вдыхая запах, от которого начинаешь жалеть, что у тебя не заложен нос. Эти мысли догоняют тебя, как бы быстро ты ни бежал. Они могут застать тебя при исполнении самых обыденных и рутинных дел. Но так или иначе: они приходят всегда и ко всем — это знали люди, которые жили ещё три тысячи лет назад. Эти мысли могут прийти к тебе, когда ты шестнадцатилетняя или шестидесятилетняя. Они — чудовищны и прекрасны. Они заставляют тебя смеяться сегодня; но завтра — уже плакать. Но благодаря ним ты знаешь точно, что жива.

Эти мысли…

Проходит полчаса.

— И чего ты снова улыбаешься? — слышу я голос, будто издалека.

— Да так: задумался.

— О чём?

— О будущем, конечно.

Мы свернули вправо; дом за домом, улица за улицей — нам открывался город. Мы остались совершенно одни. Я заразил её своими думами о грядущем; но своё прошлое мы вспоминали вместе. Это было не очень приятно. На той позабытой территории лежала лишь давно умершая любовь. Вернуть её к жизни было невозможно. Нет, и думать даже здесь не над чем. И эти одинокие мысли на пару — напоминали мне город, по которому мы всё идём и идём, и не видим ему конца.

— Ты веришь в ту историю, которую я тебе рассказал этой ночью?

— Разве тебя это волнует?!

— Иначе окажется, что вся моя жизнь — это просто выдумка.

— А ты попробуй самому себе доказать обратное.

Она улыбнулась.

— Забей, ладно? Ты позвал меня в это путешествие и мне нравится здесь. А ещё: мне просто нравится тебя слушать. Хорошая история. Жду продолжения.

— Я это делаю не только для того, чтобы она тебе просто нравилась.

— Пока что у тебя хорошо получается только это — хорошо рассказывать, — она похлопала меня по плечу, — надеюсь, твоя следующая история окажется убедительнее. Давай купим кофе в этом киоске и сядем вон там — оттуда открывается хороший вид на закат.

Что и говорить: так мы и поступили. Сели; и она спросила:

— Ну и в какую эпоху мы отправимся сейчас?

Мы — путешествуем постоянно, каждую секунду; и не важно: по лабиринтам планеты Земля или в глубинах собственного сознания, своих судеб.

Нам обоим — это известно. И мы — отправляемся в путь.

Она купила кофе латте, а я эспрессо. Мы сели, смотрели на умирающее солнце. И в этот момент я продолжаю свою историю.