Вспомнить будущее

Илия Майко, 2015

В данный сборник включены повести и рассказы в жанрах фантастики и фэнтези, а также несколько сказок, которые больше подходят для чтения взрослым, чем детям, даже если произведение не отмечено категорией «18+». Герои путешествуют во времени, бороздят просторы Вселенной, ведут космические бои, ищут свою судьбу, а порой просто живут в ином мире, куда предлагается заглянуть читателю. Все иллюстрации к произведениям авторские.

Вспомнить будущее

Мы привыкли к тому, что время течёт строго по плану: 12:00, 12:01, 12:02… и так далее без сбоев. Из точки А в точку Б и только по прямой. А представьте, что сегодня Вам двадцать, вчера было пятьдесят, а на прошлой неделе — восемь. И что, если переместиться можно дальше собственного рождения и смерти?

* * *

Моя жизнь перевернулась десять лет назад, когда на каникулы я поехал с друзьями в Индию. Шутя и фотографируясь на ходу, мы с моей девушкой Викой и лучшим другом Максом, опередив остальных, вбежали через ворота, ведущие к Тадж-Махалу. Ворота построены так, чтобы полностью загораживать основное здание. Поэтому до последнего его не видишь, а потом вдруг делаешь один шаг — и мгновенно возникает он, прекрасный белоснежный Тадж-Махал.

Восхищаются и любуются им многие, но я вовсе не такой ценитель архитектуры и прочего искусства, чтобы моя реакция на это место была хоть как-то объяснима: едва увидев его, я вдруг резко потерял равновесие, всё стало туманным, кроме этого белоснежного здания впереди, голоса приятелей стихли, а затем я почувствовал, что меня очень бережно несут на руках.

— Амрит, малышка, ты не устала? — тихо спросила мама, наклонившись ко мне.

Мама?.. Ну, да, мама. Мысли в голове перепутались. Перед глазами был всё тот же Тадж-Махал, нещадно палило солнце, толпы людей в разноцветных одеждах шли по дорожкам. Только собственное тело казалось мне странно лёгким, почти невесомым, все окружающие вдруг стали выше ростом, и почему-то казалось одновременно естественным и нелепым, что мама несёт меня на руках.

А затем в голове прояснилось. Вот и папа рядом, и мой старший брат Викрант. Не покидало только ощущение, что мне только что приснился сон, а какой — не помню. Наверно, это от жары.

— Зря ты настоял на том, чтобы взять её с собой, Риши, — чуть укоризненно сказала мама отцу. — Девочка, да ещё такая маленькая, она и не запомнит, что была здесь, а устанет ужасно. Викранту надо привыкать помогать тебе в работе. Но дочку-то зачем везде с собой таскаешь?

— Она запомнит, Шивани, — с улыбкой уверенно ответил отец. — Поверь мне. Это место особенное. И люди со всего мира веками будут съезжаться сюда. Вот и она однажды вернётся и всё вспомнит, как только его увидит.

Эти разговоры и споры велись столько, сколько я себя помню. Уезжая куда-то, отец брал с собой Викранта и — игнорируя младших сыновей — меня. «Они ещё маленькие» относилось к мальчишкам от пяти до двенадцати лет, но почему-то не касалось двухлетней дочери.

В общем, ничего нового сейчас для меня не было. Только странно коробили слова «она» и «девочка» в отношении меня. Словно что-то надо было вспомнить… но что?..

— Амрит, иди ко мне, — отец забрал меня с маминых рук. Теперь его голова была совсем рядом с моей. При этом возникло ощущение, что я помню каждую его чёрточку и при этом вижу впервые. Круглое улыбающееся лицо, черные волосы и борода, карие глаза… Вдруг он весело подмигнул мне, — ты не на меня гляди, а туда, — он указал на прекрасный Тадж-Махал, — смотри, какая красота. Однажды через много лет ты обязательно снова приедешь сюда.

Странное наваждение почти прошло: с папой всегда всё казалось очень просто. Поэтому, повернув голову, я снова посмотрела на это великолепие.

— А почему никто не фотографируется? — вырвалось вдруг. Только что здесь была толпа, занимающая очередь ради кадра. А была ли?.. В голове снова затуманилось.

–…что делает? — озадаченно спросил отец.

–…фотографируется… — почти по слогам повторила я, только сейчас сообразив, что сказала это слово по-русски, в отличие от всех остальных.

Русский… Россия… фотоаппараты… туристы… мои друзья-однокурсники… Словно картинки мозаики смешались в голове, а у меня никак не получалось собрать их воедино. Как будто два кадра фильма наложили друг на друга. В одном меня, двухлетнюю девочку в красном платьице, на руках держали родители-индусы, а в другом была толпа русских студентов, одним из которых был я.

Папа перехватил меня, взяв за подмышки, и посмотрел в глаза. Серьезно и задумчиво на этот раз. И в голове резко прояснилось: меня зовут Костя!! Я парень, мне двадцать лет… и что, чёрт подери, происходит?! Ведь девочка Амрит это тоже я, определенно.

— Ааааааа!!.. — только и удалось мне заорать, желая изо всех сил оказаться Костей, которому всё было просто и понятно.

Лица моих друзей стояли в голове. Но еще яснее виделись папины карие глаза.

— Макс!! — удалось вспомнить мне, наконец, имя лучшего друга. — Макс!!

И тут мне надавали по щекам, и туман рассеялся.

— Костян, ты в порядке? Эй! — друг тряс меня за плечи.

Я стоял всё так же, глядя на Тадж-Махал, а вокруг столпились обеспокоенные приятели.

— Чёрт подери, как же я рад всех вас видеть… — только и мог сказать я.

— Что случилось-то?

— Перегрелся?

— Воды давай выпей, — Вика протянула мне бутылку.

— Перегрелся, наверно, — выдохнул я, чувствуя, что и сам до конца ещё не осознал, что же произошло…

С тех пор подобное случалось часто, и постепенно я понял основные правила этого процесса.

Во-первых, ситуация, являющаяся «дверью» для такого перемещения, должна быть похожей. Во всяком случае, должно произойти что-то одинаковое в моей жизни, Константина Лазарева, и того человека, которым я становлюсь.

Во-вторых, этот момент должен вызвать во мне более-менее сильные эмоции. Причем годятся любые: радость, злоба, восторг — что угодно, кроме равнодушия.

В-третьих, при перемещении я получал память этого человека, знание языка, даже менял пол, полностью ощущая себя мужчиной или женщиной без каких-либо моральных проблем по этому поводу.

И, наконец, каждый раз, перемещаясь, я ощущал всеми фибрами души, что это я, моё тело, моя жизнь.

При этом время и пространство, похоже, не имели ровным счётом никакого значения, поскольку попасть я мог на другой континент за столетия до своего рождения.

Впрочем, на самом деле, перемещался я лишь в двух людей: маленькую индианку Амрит из начала 18-ого века и немецкого парня по имени Маркус из конца 19-ого. Единожды попав в их тела, я начинал чувствовать их, что давало мне впоследствии свободу попадать в их жизни по собственному желанию. Однако попасть по своему хотению куда-то ещё я, увы, пока не смог.

…От воспоминаний меня отвлёк мамин звонок.

— Дорогой, у тебя всё в порядке? Не заходишь, не звонишь…

— Мам, ну, всего три дня не объявлялся, а ты уж и волнуешься.

— Конечно, волнуюсь! Костя, ты живёшь один как в пещере, хоть бы женился, наконец, всё б мне спокойнее было…

Ну, вот, мама села на своего конька. Ну, как объяснить ей, что моё сердце занято, но эта девушка не моя… Точнее не совсем моя.

Ангелика… Мой милый светловолосый ангел. Однажды, гуляя по берегу реки, я увидел издали девушку в чем-то белом — и попал в уже знакомый туман.

— Птички, смотри! Клеменс, где птички? — Ангелика в длинном белом платье присела на корточки перед малышом, который едва учился говорить.

— Ачки! — довольно повторил наш сын, показывая пальчиком на озеро.

Так я впервые их увидел. Мою семью. Ещё одну мою семью.

— Маркус! — она подняла на меня глаза, полные нежности и любви, и встала, беря за руку сына. — Пойдём к папе.

Я смотрел, как они подходят ближе, и не понимал, как же парень по имени Костя столько лет мог жить без них. Бедняга!.. А ещё мне-Косте вдруг безумно захотелось врезать по челюсти мне-Маркусу за то, что Ангелика не совсем моя.

Она обвила руками мою шею:

— Что-то случилось?

В её глазах было столько нежности и кротости, так на меня никто прежде не смотрел. Словно мой ангел-хранитель спустился с небес и воплотился в человеческом обличье. И за что она полюбила меня, бандита и вора? Ангелика навсегда изменила ту мою жизнь, спасла мою душу.

Вернувшись в тот раз из путешествия, я помчался к Вике, с которой тогда встречался уже пять лет, чтобы разорвать отношения, не имевшие, как я мгновенно понял, ничего общего с любовью.

–…вот Танечка, моя соседка, ну чем не понравилась тебе? — продолжала между тем наставления мама.

— Она чудо… сущий ангел… — задумчиво пробормотал я, но тут же очнулся от мечтаний, — мам, хватит меня знакомить с девицами всякими. Я в состоянии найти себе девушку.

— Да уж, «в состоянии»!.. Вот Вика, какая чудесная девушка была, и умница, и красавица, и всё при ней… Порвал отношения с ней на ровном месте, а она теперь с приятелем твоим Максимом построила нормальную семью. Поженились недавно, я видела их вчера.

— Отлично, флаг им в руки, — уже резковато ответил я, потому что тема Вики и моего бывшего лучшего друга Макса была больная.

Я и сам встретил их буквально пару дней назад. Счастливая парочка, держась за руки, важно прошествовала мимо меня, старательно смотря мимо.

— Ладно, мам, мне бежать пора, у меня встреча с клиентом назначена, и машина как назло встала, такси придётся вызывать… — поспешил закруглить я неприятный разговор.

— Да? — на удивление радостно переспросила мама. — Хоть одна хорошая новость. А то вечно гоняешь, не пристёгиваясь.

— Ты же знаешь: у меня с детства аллергия на ремень, — привычно пошутил я.

Такси я решил подождать во дворе, дома не сиделось. Мама, конечно, права: жил я как в берлоге. С девушками после встречи с Ангеликой всерьез встречаться не мог и друзей после ссоры с Максом тоже в свою жизнь не пускал.

Присев на свободную скамейку, я смотрел на играющих на площадке малышей. «Вот бы и наш Клеменс мог играть тут», — тоскливо пронеслось в голове, но я тут же, похолодев, одёрнул себя: «Так, спокойно. Я Костя. Костя, а не Маркус!».

Дети меж тем затеяли опасную игру: раскачиваясь на качелях, прыгали с них в полёте в песочницу.

— Э-ей… — только привстал я, собираясь образумить прыгунов, но одна из девочек уже ударилась головой о край песочницы.

Все взрослые, находившиеся во дворе, помчались к закричавшим детям, а меня закружил знакомый туман.

— Отойдите, я буду прыгать! — собственный восторженный возглас вывел меня из обычного после перемещения забытья.

— Надя! — послышался сбоку встревоженный мужской голос.

Перед глазами мелькал в полёте край моего розового платья и белые туфельки, а потом, по инерции уже приготовившегося к прыжку тела, оно дёрнулось вперёд, а через мгновение резкий удар угла песочницы в висок меня отключил…

— Успокойтесь, мамаша, сядьте, — резковатый женский голос вывел меня из забытья. — О, вот и очнулась красавица.

Грубоватое лицо женщины лет сорока в белом халате склонилось надо мной, а на моей кровати сидели… Вика и Макс.

— Какого чёрта вы тут делаете? — не знаю даже, чего во мне было больше: удивления или раздражения.

Они переглянулись, а Макс нахмурился:

— Где ж нам ещё быть?.. Ну, как ты себя чувствуешь?

— Вашими молитвами… — на самом деле мне хотелось выдавить что-нибудь пожёстче, чтобы они поскорее свалили отсюда.

— Надя! — собирался, видно, что-то резко высказать мой бывший друг, но Вика сжала его руку и придвинулась ближе ко мне, поглаживая меня по голове.

Её вид меня несколько озадачил. Пышные жгуче-чёрные волосы убраны в строгий пучок, юбка до колен, вечно длинные ногти-когти коротко обрезаны… Куда делась яркая красотка, с которой я когда-то встречался?..

И тут взгляд мой упал на висевший на стене календарь. 2020-й год… В памяти закружились картинки очередной мозаики… Розовое платье на мне, качели, песочница, удар в висок… И это имя сейчас — Надя… Впервые после перемещения память нового человека не завладела мной сходу. Видимо, из-за того, что Костя Лазарев тоже знал этих людей.

— Папа?! Мама?!.. — признаться, ощущать себя новым человеком было не так жутко, как осознать, кто передо мной.

— Ну, слава Богу, пришла в себя, — поцеловала меня в лоб Вика.

Память молниеносно прояснялась. Вот мои мама и папа, а меня зовут Надя, мне шесть лет.

Честно говоря, возникло желание орать от ужаса. Я дочь этих предателей?! Да в страшном сне не приснится такое. А ещё впервые мне всерьёз захотелось разобраться, как работает эта система: почему я перемещаюсь в одних людей, а не в других.

«Папа Риши — вот кто мне поможет», — подумалось вдруг. Из всех моих близких в этих разных мирах он лучше всех, казалось, понимал, что со мной происходит. И, зажмурившись, чтобы не видеть обеспокоенные лица моих бывших друзей, а ныне родителей, я настроилась на Амрит. Спасительный туман закружил почти сразу. Какое счастье! А то, наверно, пришлось бы бежать от них по старинке, на собственных ногах.

Оказавшись в теле Амрит, мне удалось немного успокоиться. Индийская жара вообще не располагает к суете и беспокойствам.

Моя комната не изменилась. Как же хорошо быть дома после ужаса, пережитого в больнице будущего. Посмотрев в зеркало, я быстро поправила длинные черные волосы и красно-зелёное сари. В Костиной России начала 21-ого века я бы, наверно, была совсем ребёнком. А здесь в мои двенадцать лет уже надо быть девушкой.

Судя по звукам, отец находился в кабинете. «Хватит колебаться», — стараясь придать себе уверенности, я подошла к двери: «Пора поговорить».

К моему удивлению (а, впрочем, всегда чувствовалось, что папа Риши всё понимает), мне даже не пришлось подробно объяснять.

— Так должно было быть, — спокойно кивнул он. — Для этого я и вожу тебя с собой по всей стране. Чтобы помочь тебе вспомнить. Как только ты видишь что-то знакомое — это проясняет твою память. Поэтому ключ к ней — видеть как можно больше мест.

— Но почему я попадаю именно в этих людей? Почему не в других?

Отец засмеялся:

— Ты попадаешь в себя, дочка.

Меня аж передёрнуло:

— Ну, тогда у меня раздвоение личности… Точнее, уже расчетверение…

— Разве? — он приподнял брови. — Вот сейчас ты моя дочь Амрит.

— Но я помню ещё троих себя!

— Помнишь — да. Но ощущаешь ты себя как Амрит?

— Пожалуй, да…

Папа изучающе с улыбкой смотрел на меня. А мне, честно говоря, подумалось, отчего он даже не спросит, как живут люди в другой стране в другом времени. Неужели ему совсем не интересно? Но он не спрашивал и ему, казалось, это совершенно безразлично. А, может, он просто сам всё знает?

— А с тобой когда-нибудь такое случалось, папа?

— Нет, — он пожал плечами и задумчиво посмотрел в окно. — Каждому своя судьба.

— А что значит «попадаю в себя»? Ведь эти люди — Костя, Маркус, Надя — они не я, не Амрит?

Он улыбнулся и посмотрел на меня как на младенца:

— Если ты сейчас наденешь жёлтое сари или голубое, то ты перестанешь быть Амрит? Тело — это всего лишь одежда, малыш.

— То есть их жизни — они мои?..

— Конечно, — он засмеялся, — мне странно, что ты не поняла этого раньше. Ты что же, думала, что завладеваешь чьим-то телом на время? А какую же из этих жизней ты в таком случае считала своей?

Я заёрзала на стуле:

— Кости…

— И почему? — карие глаза щурились от смеха.

— Потому что из его жизни начались перемещения…

— То есть первое сари, в котором ты себя помнишь — твоё, а остальные чужие? — папа откровенно смеялся.

Я тоже улыбнулась. Признаться, самое радостное в этот момент для меня было понять, что он на самом деле мой отец. И Ангелика именно моя жена, а не чья-то, а Клеменс мой сын. И все мои братья, сёстры, мамы и папы — они все моя настоящая семья.

— Но… если я вдруг вспомнила свои прошлые жизни, то как я могла туда попасть и что-то менять там?

— Менять как раз не советую, — посерьёзнел папа. — А в чём проблема туда попасть?

— Ну, как же… — его лёгкое отношение к тому, что шокировало бы любого другого, меня поражало, — ведь это время прошло, его уже нет…

— Времени не существует, — он подошёл к окну, чтобы прикрыть его. Стало душно, но зато шум улицы не мешал говорить. — Это иллюзия. Каждый миг существует здесь и сейчас, просто мы перемещаемся из одного в другой. Ведь соседняя комната не перестала существовать, если ты сидишь в этой?

— Почему же я не могу везде путешествовать как Костя или как Амрит?

— Потому что если твоя душа шагнёт в другое время, то окажется именно в том теле, в котором существует там. Перемещается душа. Способов перемещения физического тела я не знаю, — улыбнувшись, он развёл руками.

— А как я могла попасть в будущее? Ведь Надя, она…

— Опять ты о том же, вот чудачка! Какая разница, налево пойти или направо.

— Допустим… — голова, казалось, разбухла от обилия мыслей, — но как я могу быть одновременно двумя людьми?

— А вот так не бывает, — пожал плечами отец.

— Но… как же… — уже догадываясь об ответе, я похолодела, — Костя живёт в 2013-ом, а Надя родилась в… — я судорожно подсчитывала, — 2014-ом…

— Значит, в этот период и произошло перерождение, — спокойно кивнул папа и глотнул остывший чай из стоявшей на столе чашки.

Хорошо хоть он не употребил слово «смерть». Во всяком случае, его версия звучала не так жутко.

Находясь в теле Амрит, было не столь страшно ощущать эту новость, но всё-таки в висках стучало: «Мне что — осталось жить меньше года?..». Нет, я всё понимаю, точнее чувствую. Конечно, душа останется жить, будет Надя, и даже больше того: останутся все те же Амрит, Маркус и Костя, и я буду так же путешествовать в их тела. Но память материалиста Кости не давала покоя мучительно стучащим в голове словом «смерть». Да и, если отогнать эти страхи, просто жаль родителей — тех, Костиных, жаль его непрожитых лет, а ведь мне-Косте всего тридцать. Именно сейчас встал на ноги, заработал на роскошную квартиру, бизнес едва закрутился, жизнь только началась… И променять её на то, чтобы снова стать ребёнком, да ещё родиться у этих предателей, Вики и Макса?! К горлу подступила тошнота.

Я тряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Как хорошо, что у меня есть папа Риши, который вовремя мне всё это объяснил. И как удачно, что Надя родилась так близко по времени к моменту смерти Кости и в том же месте. Думаю, мне не составит труда выяснить, как именно он погиб, и подстелить соломку. Здоровье у него как у космонавта, наверняка там произошёл несчастный случай.

— Спасибо, папа, — я встала, мысленно настраиваясь на Надю, — мне очень важно всё, что ты сейчас сказал.

Он изучающе посмотрел на меня и что-то явно собирался добавить, но я уже была в процессе перехода, и в следующее мгновение передо мной возникли напряжённые лица Макса и Вики.

— Похоже, легко отделалась, — констатировала неприятная врачиха, бегло осмотрев меня.

— Я чувствую себя хорошо, — быстро добавила я, мечтая выбраться отсюда. — Мы можем поехать домой?

— Можно её забрать? — повернулся к врачихе Макс.

— На рентгенографию черепа в пятый кабинет, и если всё в порядке, то не задерживаю, — буркнула она, выдавая моим новым родителям направление.

Нас отпустили довольно быстро. Похоже, я действительно отделалась лишь небольшой шишкой.

— Пристегнись, — сказал мне Макс, когда мы сели в машину.

— Ты же знаешь: у меня с детства аллергия на ремень, — забывшись, привычно пошутила я и тут же прикусила язык, увидев в зеркале вздрогнувшие лица родителей.

— С какой это стати? — медленно спросил Макс.

— Слушай, я на заднем сиденье, какая разница!

Так называемый отец, а в прошлом друг-предатель, повернулся ко мне:

— Надя! Пристегнись немедленно!

Вика взяла его за локоть, словно успокаивая, и тоже обернулась:

— Надюш, пожалуйста, сделай, как папа сказал.

Закатив глаза, я пристегнулась. Не то чтобы мне очень было важно её «пожалуйста» или очень страшны его приказы. Просто надо было уже куда-то двигаться.

За семь лет город неуловимо изменился: расширили почти все более-менее центральные дороги, вырубив деревья и сэкономив на пешеходных дорожках, поставили пару новых памятников, а, самое ужасное, что повсюду гремела аудио-реклама, переглушая одна другую.

Макс подрулил к двухэтажному частному дому. Я знала эту жизнь, как и все остальные, лишь эмоции Кости делали новые воспоминания иногда туманными. Поэтому немного неуверенно я направилась к дому, соображая на ходу, где находится моя комната.

— Надюша, пойдём помоем ручки, и пора ужинать, — догнала меня Вика, беря за плечо и на ходу заглядывая в глаза.

— Да, поужинать не помешало бы. Мама. — Честно говоря, я не представляла, как с ними общаться. — А руки я умею мыть самостоятельно. — Я изо всех сил старалась сохранить нейтрально-вежливый тон.

Дом, право, меня поразил. А молодец Макс, как раскрутился… несмотря на злость, не восхититься было невозможно. Всего за каких-то семь лет из однокомнатной квартирки заработать на такую махину — респект.

Ужин проходил в несколько напряжённой атмосфере.

— Может, не стоит идти завтра на собеседование? — нарушила, наконец, молчание Вика, посмотрев на мужа. — Думаю, ей следует отдохнуть после сегодняшнего.

— Отдохнуть следует. — Нахмурившись, Макс вздохнул. — Но тогда нам придётся осенью идти в обычную школу.

Ах, ну да. Они уже с полгода твердят про лучшую в городе гимназию. И завтра нам туда идти.

— Да, мне бы лучше отдохнуть, сегодняшняя травма вряд ли позволит мне хорошо сдать этот экзамен, — вставила я. Не слишком-то хотелось тратить время на дурацкое собеседование для жизни, которой просто не будет после того, как я изменю смерть Кости.

— Что-то болит? — тут же с беспокойством спросил Макс, положив руку мне на лоб.

— Да… — я судорожно соображала, как бы не переборщить в диагнозе, — …голова.

— Викуль, уложи её спать, — вздохнул мой отец.

Мои надежды на то, что утром они оба свалят на работу, и мне удастся незаметно сбежать из дома или детского сада, не оправдались. Макс решил, что собеседование слишком важно.

— Но у меня от волнения может голова разболеться, а она и так травмированная! — без толку убеждала я.

— А ты не волнуйся, — Макс присел передо мной на корточки и взял за плечи. — Примут — прекрасно, не примут — в обычную школу мы всегда успеем. Надюша! Считай, что мы просто идём поболтать, в гости. Хорошо?

— Хорошо, — хмуро буркнула я, поняв, что не отвертеться, и проще уже туда сходить.

Современное и светлое здание гимназии вызвало у меня тоску: ещё не хватало мне снова отучиться в школе! Какое счастье, что в мои планы это не входит.

— Здравствуйте! — Макс чуть подтолкнул меня вперёд, как только мы зашли в кабинет к комиссии.

— Здравствуйте. Присядьте вот здесь, — показали ему на стул у стены. — А ты подойди сюда, — женщина в центре строго, но в целом доброжелательно смотрела на меня. — Скажи мне, сколько на этой картинке вишенок? — она показала на одну из многочисленных картинок на стене: ягодки, грибочки, машинки — в общем, всё для детишек.

— Ни одной, — хмыкнула я. Что-то сразу захотелось повыпендриваться и заодно заставить Макса чувствовать себя неловко. Ага, побледнел сразу, засранец… А нечего было тащить меня сюда. Говорили же тебе, что голова болит.

Женщина нахмурилась:

— Посмотри повнимательнее. А вот это что? — она ткнула пальцем в картинку.

— Это черешня. И их тут семь. — Выглядела я уже нагловато и захотелось смягчить, поэтому я пояснила: — вишня темнее.

Учителя сразу заулыбались, а главная экзаменаторша даже не обиделась.

— Хорошо, молодец. Расскажи нам какое-нибудь стихотворение.

Нахмурив лоб, я пыталась хоть что-то сообразить. Макс на своём стуле изошёлся весь, губами суфлируя мне «Ехали медведи на велосипеде».

А, сам ты медведь! Я вскинула голову:

Мы двадцать лет — почти всю жизнь! — с тобой дружили,

Порой мне кажется, что ссора — страшный сон.

Сейчас проснусь — и сразу же исчезнет он.

А, может, сон был в детстве? Мы ли это были?

Вдруг, загуляв с моей девчонкой, ни за что,

Ты говоришь, что больше мы с тобой не дружим,

И видеть боль мою тебе совсем не нужно,

Тебе и смерть моя была бы нипочем.

О, нет, Макс, я не буду бить тебя и спорить,

Оставим это всё отпетым дуракам.

Мне просто невозможно мысли перестроить,

Гораздо проще пить пойти по кабакам.

Сложно после боли вспоминать о хорошем

И так легко плохое в сердце воскрешать.

Но как забыть тому, кто «лучшим другом» брошен?..

Когда же, наконец, я научусь прощать?..

Я вновь вдруг не могу смотреть на ваши лица,

И сердце будто только сегодня избито.

Эх, сейчас бы мне, память вырубив, напиться…

И ничто не прошло, и ничто не забыто.

А впрочем, уже всё равно. В конце концов,

Все рассуждения глупы и бесполезны.

Вы оба мне сейчас совсем неинтересны.

Не стоило держать среди друзей врагов.

Макс смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Я мельком довольно подумала, что ради такого его взгляда можно было потерпеть и ненавистную роль его ребёнка, и этот дурацкий никому не нужный экзамен.

Комиссия, казалось, тоже была озадачена:

— А кто автор? Как называются стихи?

— Константин Лазарев, — на этих словах Макс, к моему удовольствию, ещё раз вздрогнул, — …ммм… без названия.

— Стихи, конечно, не по возрасту… — нахмурившись, пробормотала одна из учительниц, строго глянув на моего и без того шокированного отца. — Но читала хорошо, — она ободряюще мне улыбнулась.

Домой мы ехали молча.

— Где ты прочитала эти стихи? — наконец, спросил Макс перед самым домом, нервно постукивая пальцами по рулю.

Я пожала плечами:

— В интернете.

Он вздохнул и зарулил во двор.

Следующие три дня, к моему глубокому разочарованию, они на работу не ходили и не отпускали меня ни на шаг. Честно говоря, я уже подумывала сбежать ночью через окно.

Я пыталась найти что-то о смерти Кости Лазарева в интернете, но, поскольку речь не о звезде шоу-бизнеса, мои поиски ничем не увенчались. Мне просто необходимо было вырваться из-под родительского надзора, найти ту свою семью, дом, могилу, в конце концов. Хотя бы узнать дату смерти, чтобы в тот день сидеть в каком-нибудь бомбоубежище и не высовываться.

Макс зашёл в свой кабинет, как раз когда я собиралась смыться.

— Что ты здесь делаешь? — он недовольно поднял брови. — Надя, у тебя есть свой компьютер, и не надо больше залезать в мой. Хорошо?

— Да он атрофированный, — буркнула я. — Кроме пары сайтов с играми никуда не зайти. Это в принципе оскорбление — называть ту розовую погремушку компьютером.

— М-да? — Макс прищурился. — И куда же ты хочешь зайти? — с этими словами он наклонился к экрану и вздрогнул, увидев страничку поисковика с забитыми словами «Константин Лазарев», которую я не успела закрыть.

Перехватив у меня мышку, он судорожно нажал на крестик в углу. Положа руку на сердце, было до чёртиков приятно наблюдать за тем, как он вздрогнул. Ага… рыльце-то в пуху…

— Надя! — он сел напротив, взяв меня за плечо. — Где ты услышала это имя?

— Я же сказала: в интернете, — пожала я плечами, усмехаясь про себя. Ну-ну, помучайся, предатель…

— А сейчас что ты ищешь о нём? — помедлив, спросил Макс.

— Ещё какие-нибудь стихи… — я задумчиво посмотрела в потолок. — Информацию о его жизни, о смерти…

— С чего это ты взяла, что он умер? — мрачно пробормотал мой бывший друг, глядя в сторону.

Вот так-так… даже не знает, что Костя Лазарев мёртв?.. Ну, конечно, мы давно не друзья, но чтоб так…

— Предположила просто… — меня переполняли шок, злость и боль. Даже на моих похоронах не был! Даже о смерти не знает! — А ты полагаешь, он жив?

— Наверняка, — Макс неопределенно махнул головой. — С чего бы он умер?..

— А ты знал его, да? — я тихо наблюдала за его реакцией. Не знаю, чего хотелось. Чтобы он зарыдал и сказал что-то типа «Мы были лучшими друзьями двадцать лет, а потом я предал его!…Как я мог!»? Возможно…

— Надюш, иди спать, — он грустно посмотрел в окно, а я, вздохнув, пошла к двери. — …И я запрещаю тебе впредь подходить к моему компьютеру! — строго донеслось мне в спину.

— Слушай, а тебе на работу не пора?! — неожиданно даже для себя, заорала я, развернувшись. — Что вы оба сутками дома сидите который день?! У вас деньги сами по себе, на деревьях растут?!

У него отвисла челюсть.

— Ты как разговариваешь с отцом? Избаловалась совершенно!

На крики прибежала Вика:

— Что за шум у вас тут?

— Да твоё порочное воспитание! — бросил он, мрачно вставая. — Хотели ребёнка после травмы дома подержать хоть несколько дней, я едва с работы вырвался, чтобы с ней побыть, а, оказывается, ей не терпится от нас избавиться! Тебе в детский сад захотелось? — прищурился он.

— Я бы лучше посидела дома одна, — скрестив руки на груди, парировала я. — Но можно и в детский сад.

— Отлично! Завтра туда и отправишься! И только попробуй мне заныть перед входом!

— Не дождёшься, — послала я ему холодную улыбку и, оставив их в полном ошеломлении, убежала к себе.

По большому счёту, он удивлял меня своей мягкостью как отец. Родители Кости давно бы уже достали ремень. Впрочем, может, просто чувствовал, что со мной (по крайней мере, теперь) такой номер не прокатит: самого хлестану так, что мало не покажется, а потом ещё засуну этот ремень ему в задницу.

Следующим утром Макс молча отвёз меня в детский сад. Все дети уже играли на улице, поэтому провожать меня необходимости не было: он просто подрулил во двор.

— Надя! — окликнул он меня из машины, когда я была уже на полпути к моей группе. — Веди себя хорошо. Ладно? — вздохнув, он проводил меня взглядом.

— Не вопрос, — послав ему ледяную улыбку, я направилась к воспитательнице и детям и добавила себе под нос: — катись уже.

Сбежать из детского сада, имея опыт взрослого человека, оказалось делом несложным. Одна воспитательница на два десятка детей — да у неё физически не хватит глаз уследить за всеми. Так что буквально через полчаса я шла к ближайшей автобусной остановке.

Как я и подозревала, в моей квартире жили чужие люди. А вот в родительском доме надеялась застать…хоть кого-нибудь из близких. Что я им скажу и кем представлюсь, честно говоря, пока не думала. Главное — увидеть.

— Девочка, тебе чего? — незнакомая женщина, явно оторванная мной от домашних дел, смотрела на меня с оттенком беспокойства, ища глазами взрослых.

Я вздохнула:

— Здесь раньше жила семья… Лазаревы. Вы не знаете, где они сейчас?

— Уж лет шесть, как мы сюда въехали… Понятия не имею. Да и мы у посредников дом покупали. — Но, посмотрев на моё помрачневшее лицо, сжалилась и напрягла память: — впрочем… вроде, риэлтор говорила тогда, что предыдущие хозяева уезжать заграницу собрались. Горе у них какое-то случилось, так что всё спешно продавали и уезжали. Но подробностей уж точно не знаю.

— Ясно… — понурив голову, я медленно пошла прочь от родного дома.

— Девочка! — донеслось мне вслед, — почему ты здесь одна бродишь? Тебе сколько лет?

— Много… — махнула я рукой, не оглядываясь, а потом побежала: надо успеть ещё в одно место, пока эта добрая самаритянка не вызвала полицию или органы опеки.

Последним пунктом моих надежд было кладбище. Всех в нашей семье хоронили рядом, так что не должно быть трудно отыскать собственную могилу.

Как только я села в очередной автобус, впервые зазвонил сотовый. Макс! Послав его словом, от которого все вокруг сидевшие взрослые поморщились и выразительно посмотрели друг на друга взглядом, в котором читалось «Чей ребёнок? Займитесь воспитанием!», я нажала «отказать» и отключила звук.

У входа, как и прежде, старушки продавали цветы, но денег у меня не было. Впрочем, не идти же с пустыми руками, да и, благо, лето, так что я просто нарвала ромашек.

Могилы бабушек и дедушек были на месте, но в совершенно запущенном состоянии. Постояв немного и положив букеты, я пошла по рядам, смотря на памятники. И через пару метров застыла как вкопанная, глядя на собственное улыбающееся лицо. Ну, конечно, не совсем собственное: лицо Кости Лазарева.

Меня прошиб озноб. Одно дело осознавать, что ты ищешь свою могилу, а совсем другое — стоять рядом с ней. Вот здесь под землёй лежит мой труп, посиневший и изъеденный червями… от таких мыслей к горлу подступила тошнота, и я плюхнулась без сил на ближайшую скамейку. Ещё, честно говоря, в голову лезли всякие глупости, типа «и зачем весь последний месяц надо было ежедневно пропадать в спортзале, если всё равно тело окажется тут».

Я не заметила, сколько просидела так. И не сразу услышала приближающиеся шаги и взволнованный окрик:

— Надя!

Подбежав, Макс сел на корточки и схватил меня за плечи:

— С тобой всё в порядке?…Господи, что ты здесь делаешь? — на его лице выражалась такая мука, что впервые стало его жаль.

Я вздохнула и тихонько вырвалась:

— Надо положить цветы, — с этими словами я пристроила последний букет возле памятника.

Когда я оглянулась, его лицо было мертвенно бледным под стать месту, где мы находились. Он неотрывно смотрел на фотографию и едва шевелил пересохшими губами:

–…седьмое…июля…две тысячи тринадцатого… семь лет назад… семь… лет… назад… Господи… Костян…

Теперь у него подкосились ноги, и он практически упал на скамейку. Вздохнув, я села рядом. Макс медленно приходил в себя, а на меня напал новый приступ озноба: я только сейчас прочитала дату смерти, а ведь это тот самый день! Тот самый день, на детской площадке!

Из шока моего так называемого отца вывел телефонный звонок. Словно очнувшись, он резко вытащил из кармана пиджака сотовый:

— Да! Викуль, я её нашёл, всё хорошо… — но продолжал он смотреть на памятник, а во взгляде отражалась такая боль, что я почти узнала прежнего Макса, лучшего друга, который только так и мог бы смотреть на мою могилу. — Ты знаешь… тут… — он сглотнул, — Костян умер. Давно уже. Семь лет назад.

Я не слышала, что отвечала ему Вика, но его лицо снова исказилось и, сгорбившись, он мрачно смотрел в землю.

— Да… я слушаю, слушаю… — через пару минут отозвался он. — Да, мы выезжаем сейчас, через полчаса будем.

Только в машине он вспомнил, что его шестилетний ребёнок неизвестно отчего попёрся на кладбище, сбежав из детского сада.

— Что ты там делала?

Хотелось огрызнуться «не твоё дело», но он немного растрогал меня реакцией на мою смерть, так что я решила не хамить:

— Отдавала дань памяти… любимому поэту… — звучало глупо, но наглость — второе счастье. Такие вещи главное говорить дерзко и уверенно. В конце концов, почему бы и нет?

— Какой поэт! Он экономист! — глаза и руки Макса не могли ни на чём остановиться.

— И поэт. Любитель.…Слушай, ты не мог бы вести аккуратнее?

— Да. — Он взял себя в руки и повысил голос, глянув на меня: — а ты пристегнись!

— У меня с детства аллер… ладно, ладно… — я пристегнулась и отвернулась к окну. Впрочем, ненадолго: меня тоже занимал один вопрос. — Как ты меня нашёл?…так быстро.

— Через камеры, — он пожал плечами, махнув рукой в сторону остановки, мимо которой мы проезжали.

Присмотревшись, я заметила, что на каждой остановке и впрямь висели видеокамеры.

— Вау… И где можно просмотреть их записи?

— На любом мониторе рядом с ними, — с досадой пояснил Макс, думая о своём.

— Со всех камер сразу или с каждой по отдельности?

— Зачем по отдельности? — он наморщил лоб, напрягаясь от моих вопросов, потому что мысли его были заняты. — Со всех. Вместе. Сразу. Любые записи.

Эх, жаль, что в день моей смерти такого ещё не было.

Благодаря шоку Макса побег сошёл мне с рук. Нет, мне, конечно, и так было совершенно наплевать на их реакцию, и наказывать себя я уж точно не позволю. Но всё-таки я была рада отсутствию криков и объяснений.

Как только мы вошли в дом, Вика обняла мужа, и они сели тут же, на диванчике в прихожей. Макс, похоже, не в силах был сейчас куда-то двигаться. Громко протопав в направлении своей комнаты, я, сняв туфли, тихо вернулась, затаившись за углом.

–…Прости, я не знала, как тебе об этом сказать… — почти шептала Вика, обнимая моего бывшего друга.

— Когда ты узнала? — в его глазах теперь появились слёзы, которые он судорожно смахнул.

— Я тогда на пятом месяце была… родителей его встретила случайно… на улице… седых как белый снег… — она с болью посмотрела на стену, а затем уткнулась лицом в его плечо.

— Они сказали, как он умер?

— ДТП… как обычно… не пристегнулся…

— Ну, да. Конечно. — Он снова вытер ладонью глаза и встал. — Я всегда ему говорил, что он так кончит.

Ну, хоть какая-то информация! Я была почти готова расцеловать Вику. Это же так просто: один день не садись в машины — и всё! Я на цыпочках убежала к себе, пока меня не заметили, да и, собственно говоря, я уже услышала главное.

В волнении, я мерила шагами свою комнату. Что теперь? Обратно в Костину жизнь, на ту детскую площадку — и бегом домой и не вылазить целый день? В тот момент меня ждёт клиент, и успеть к нему можно только на машине, ну да Бог с ним. Неужели то самое такси меня подвело? Или вечером, по дороге домой? А… какая разница!..

Я настроилась на Костю. Привычный и уже такой родной туман почти закружил меня, но в этот момент, бросив взгляд в окно, я заметила, что дом напротив горит. И первая мысль — позвать на помощь, звонить пожарным, тушить… — смешалась с закружившим ещё сильнее туманом.

— Пацаны, я кому сказал «не мешаться»! — прикрикнул на ходу пропахший дымом пожарный с испачканным лицом и побежал к горящему дому.

— Но мы тоже можем помочь! — просительно закричал ему вслед стоящий рядом со мной Макс, но мужчина уже не слушал.

Через силу преодолевая шок, мне удалось повернуть голову вправо… Это был Макс!.. Мой лучший друг! Двенадцатилетний! Чёрт подери, я помню этот пожар у соседей!..

— Это не честно! Он даже не слушал! — топнул ногой мой друг. — А мы можем, между прочим, в форточку пролезть, в отличие от них!

Он так и собирался сделать, но, придя в себя, я автоматически удержал его за рукав.

— Да забей, они вон почти потушили уже.…К тому же нас там сразу поймают и по задницам надают, а ты ещё ожог на руку получишь.

— С чего это ты взял?

— Третий глаз открылся, — буркнул я. Не объяснять же ему, что у меня есть память и тридцатилетнего Кости.

— Сам же первый кричал «Бежим пожар тушить», а теперь сачкуешь!

Однако в этот момент мне словно живот скрутило. Не физически, нет. А словно как-то… страшно стало, и всё сжалось внутри.

Моё лицо исказила гримаса боли, и, присев на корточки, я схватился за живот, недоумевая про себя, как он может так «болеть не физически».

— Костька, ты чего? — казалось, он колебался: волноваться за меня или обвинить в трусливом притворстве. — Съел что-то не то? — похоже, волнение победило, поскольку он участливо присел рядом.

Меж тем, пожар был окончательно потушен, а боль в центре живота ушла, словно её и не было. Вот только не покидало ощущение неправильности происходящего. И вдруг меня словно холодом обдало осознавание того, что Макс должен был сейчас получить ожог.

— Чёрт! — заорал я и, вскочив и схватив за руку Макса, помчался вокруг дома, ища хоть какие-нибудь остатки огня.

Но ничего уже не горело.

— Слушай, ты белены объелся? — вяло сопротивлялся на бегу тот. — Всё! Потушили уже, поезд ушёл…

Я остановился на заднем дворе и схватился за голову:

— Надо… поджечь… я сейчас… спички… — я сделал пару шагов в направлении своего дома, но он схватил меня за куртку.

— Ты дурак?!

Да… что это я… чуть не поджёг едва спасённый дом соседей. Вздохнув, я плюхнулся на крыльцо.

С подозрением посмотрев на меня, Макс присел рядом.

— У тебя что — пожарофобия? Хотя нет, скорее, пожаролюбия… — он хмыкнул.

Помолчав, я размышлял о последствиях. Макс был здесь пацаном совсем, и я как-то автоматически удержал его от глупости, а теперь…

— А ты серьёзно хочешь стать музыкантом, Макс?

— Ага, — кивнул он.

— И если ты вдруг завтра завалишь свой отчётный концерт, то будешь в следующем году пробовать снова?

— Не-а, — он помотал головой. — Все настоящие шансы даются в жизни один раз. Или пан или пропал — вот так. Но ты не думай, — он слегка толкнул меня плечом, смеясь, — у меня там просто нет конкурентов!

— Ну, да, точно…

Конкурентов у Макса не было. Он был лучший гитарист из всех, кого я знал. Завтра он займёт первое место, и жизнь пойдёт по совсем другому руслу… Кто знает, до чего дойдёт… Может, и Нади-то никакой не будет.

— А ты бы хотел изменить что-нибудь в своей жизни, если бы мог?

Не знаю, что заставляло меня ещё сидеть вот так, рядом с ним, и болтать о чепухе. Наверно, просто соскучился по этому Максу, тому, который друг и не предавал. К которому у меня не было злости и обиды.

— Ты дурак? — второй раз за вечер спросил он. — Если что-то случается, значит, так должно быть.

Я хмыкнул. Он мне напомнил этим папу Риши. Только у Макса-то откуда такой философский настрой?..

И, вспомнив старого индуса, мне что-то безумно захотелось его повидать. Устал я до чёртиков разгребать причины собственной смерти и все эти семейные проблемы с бывшими друзьями. И я погрузился в спасительный туман.

— Перемещалась? — папа встал со стула и взял меня за плечи. Какое счастье снова оказаться в его кабинете!

— Да… — осознание себя порой наступало медленно. — А как это выглядит со стороны, пап?

Он пожал плечами:

— Взгляд стеклянный, словно сейчас в обморок упадёшь, — а затем серьёзно посмотрел мне в глаза, — Амрит, что ты натворила?

— С чего ты взял?..

— У тебя солнечное сплетение пульсирует до сих пор от ужаса, — он махнул ладонью на мой живот.

— Ты знаешь, откуда была такая боль?.. — я схватила его за руку. — Но ведь боль была у Кости. Почему она у меня сейчас? Ты же сам сказал, что физическое тело не перемещается…

— А это и не физическое тело болит, а энергетическое.

— Но как ты это заметил? Боль…

— А это уже моя судьба — видеть, — чуть улыбнулся он. — Не отвлекайся от темы. Ты меняла что-то в жизненном пути людей?

— Да… — тяжко вздохнув, я села на стул. — Но почему больно именно сейчас?.. Ведь всякий раз при перемещении всё идёт немного не так, как было. Я говорю другие слова, могу зарулить совсем в другую сторону…

— Это мелочи, Амрит. — Он сел рядом. — На самом деле и от них твоё солнечное сплетение немного сжимается, потому что бессознательно тебе страшно. Просто ты этого не чувствуешь: не так тотальны эти изменения.

— Но… что же теперь делать? Кое-что в судьбе одного человека сейчас изменилось из-за меня…

— Ничего, — папа пожал плечами. — Судя по всему, ты отделалась небольшой болью, — он махнул рукой на мой живот. — Возможно, его судьба вернётся на круги своя. А, может, изменения не так велики, как тебе сейчас кажется. Увидим.

— А если… изменить что-то действительно важное? — я осторожно посмотрела ему в глаза.

— Разорвёт на части, — спокойно, но сурово ответил он, строго взглянув на меня. — В лучшем случае только тебя.

— А в худшем?..

— Ох, Амрит… — папа поморщился, — просто не делай этого, вот и всё. Ведь ты же почувствовала сейчас: всё внутри тебя противится изменению судьбы. Не надо с ней спорить.

— Но ведь боль прекратилась! Значит…

— Значит, судьба свернула на другую дорогу и теперь всё пошло по новому, снова нормальному, руслу! А больно тебе, так сказать, на поворотах. Но если поворот слишком крутой… — папа многозначительно посмотрел на меня, — не выживешь, дочка.

Обняв старого индуса, я решила переместиться ещё разок в Надю: просто проверить, существует ли она после того, что произошло на пожаре.

Надя существовала. И дом со всеми вещами находился на прежнем месте, разве что теперь чуть ли не в каждой комнате висело по гитаре на стене, даже одна маленькая лежала в моей детской. А, выйдя на цыпочках в коридор, я вновь услышала сдавленные голоса родителей.

— Он был и моим другом тоже… — шептала сквозь слёзы Вика. — Я не знала, как тебе об этом сказать…

Что ж, похоже, всё вернулось на круги своя. Облегчённо вздохнув (всё-таки, это могло и на Костиной жизни сказаться), я тихонько шмыгнула обратно в свою комнату.

Снова походив из угла в угол, я всё же решила действовать по плану. Да, на поворотах больно! Ну, и пусть… Уж лучше пусть меня совсем не будет, чем жить в семье этих предателей. Только сопли горазды пускать post factum! «Он был моим другом тоже!», «Не знала, как тебе сказать!», «Ох, Костян!..». Тоже мне, друзья…

Я кивнула самой себе, садясь на стул: значит, решено. Сейчас перемещаюсь в Костю, возвращаюсь в квартиру и сижу сутки, не высовываясь.

На столе передо мной лежал мой атрофированный розовый ноутбук-«погремушка». А если что-то не получится? Если не выживет Костя? Поколебавшись, я включила компьютер. Всё может сильно измениться. Кто знает… вдруг я вообще не буду помнить другие жизни? И что же — оставить Надю в неведении? Ну, уж нет. Пусть знает, кто её «родители».

«…он просто так, на ровном месте, без каких-либо подлых поступков с моей стороны, сказал, что мы больше не друзья. Мы всю жизнь с ним дружили, за одной партой сидели, были как братья! А тут… из-за девчонки… Боялся просто, что если мы с ней будем видеться, то вспыхнут снова чувства. Вот и решил удалить меня из своей жизни. Предатель».

Моё письмо самой себе было почти готово, когда в комнату зашёл Макс. Я повернулась к бывшему другу, захлопывая на всякий случай ноутбук. Он молча присел на мою кровать и опустил голову в ладони, смотря в пол невидящим взглядом.

«И чего зашёл? Помолчать больше негде?» — недовольно подумалось мне, хотя, казалось, нас обоих мучило желание что-то сказать, но словно конкретные слова ещё не созрели.

— Тебе чего? — грубовато буркнула я, не выдержав напряжённого молчания.

Он поднял на меня полные муки глаза:

— Да хоть немного понимания, Надя! Ты не маленькая уже, осенью в школу пойдёшь, а не можешь хоть на секунду встать на место родителей! Я сегодня… — казалось, он едва сдержался, чтобы сказать это спокойно и тихо, — узнал, что у меня умер лучший друг. Мы с ним… были как братья. Всю жизнь за одной партой сидели. Все секреты друг другу доверяли. — И снова уронив голову в ладони, он уставился глазами в пол.

Я мысленно хмыкнула. Во-первых, словам «братья» и «лучший друг» из уст этого засранца, не знающего, что такое дружба. А, во-вторых, тому, какой же он всё-таки «милый» папаша. Ведь явно же пришёл отчитать за побег. Костин бы отец достал ремень, выпорол и ушёл уже смотреть телевизор. А этот сидит и нудит: «Пойми ты меня… ну, пойми ты меня…». И тут я с холодком, пробежавшим по спине, подумала, что Костя мог только мечтать о таком воспитательном процессе и таких родителях. Я заёрзала на стуле. Чёрт подери! Уж не захотелось ли мне родиться у них? Ну, уж нет!

— Ты хоть представляешь, какой ужас испытывают родители, когда их ребёнок убегает один неизвестно куда? — поднял голову Макс, прерывая затянувшуюся паузу. — А если бы мы с мамой уехали куда-то, и ты не могла нас найти?

Вот тут я захохотала. Я сижу, мечтаю от них избавиться, а он… Я смеялась до икоты, пока он багровел.

— Ну, ладно, ладно, ладно!.. — прервала я и свой смех и его грозящиеся вылиться на меня эмоции. — Я осознала, — изо всех сил постаралась я сделать серьёзное лицо, — и больше сбегать никогда не буду. А что за друг у тебя умер? Костя Лазарев? — попыталась я перевести тему. Лучше пусть говорит ересь про нашу «дружбу», чем отчитывает.

Уловка удалась, боль вновь исказила его лицо.

— Да… Костя. Лазарев.…Твой любимый поэт, — на миг грустно улыбнулся он, но тут же в глазах снова блеснули слёзы. — Я даже не был на его похоронах. Не знал, как он умер. Если бы я мог хотя бы поговорить с его родителями… хоть с кем-то… — казалось, он забыл, что говорит с ребёнком.

— То что — тебе бы стало легче? — возникла у меня интересная идея, которую мне было бы сложно реализовать одной.

— Да. В чём-то. — Он пожал плечами.

— Мы можем найти водителя, который был за рулём в момент ДТП. Если он жив, конечно. Узнать, как умер Костя. Хочешь?

Хорошо, конечно, что я знаю дату и причину своей смерти, но чем больше подробностей, тем надёжнее. Лучше всё узнать, прежде чем перемещаться в Костю и подстилать роковую соломку. Вдруг ошибёшься.

Макс посмотрел на меня с грустной улыбкой и вдруг встал и, подойдя, крепко обнял меня.

— Спасибо, малыш. Я знал, что ты у меня добрая девочка.

— Только ты меня с собой возьмёшь! — я тихонько вырвалась из объятий. — Он же мой любимый поэт.

— Надюш… — он улыбнулся, присев рядом. — Да где ты найдёшь его сейчас… да и зачем… столько воды утекло…

— Найти не проблема, — сразу взяла я быка за рога. — Он работал в такси «Три семёрки», дату его смены мы тоже знаем — седьмое июля две тысячи тринадцатого.…Это из интернета, из интернета! — добавила я, сразу ответив на его вопросительно поднятые брови. — А зачем… да разве тебе не хочется послушать очевидца о последних минутах жизни твоего лучшего друга? Хоть как-то помянуть его, так сказать?

Макс вздохнул. Наверно, он понимал бессмысленность этой затеи, но, с другой стороны, мне слишком хорошо был известен такой сорт людей вообще и мой бывший друг в частности: не желая совершать реальных действий ради близких людей, они потом очень долго онанируют свои извилины, вспоминая, рассказывая, слушая про погибшего, и чувствуют при этом себя чуточку легче. Типа что-то сделал.

Так что, сам, наверно, не понимая, зачем, Макс всё же набрал номер «Трёх семёрок» (к счастью, существующих до сих пор), и даже таксист оказался живым, невредимым и верным своему рабочему месту.

Нам открыл полненький бородатый мужик лет пятидесяти, в майке и старых трико. А после того, как Макс представился, он молча пропустил нас в грязноватую квартирку, достал второй стакан (один уже стоял на столе) и налил водки из стоящей у дивана бутылки себе и моему отцу.

— Поверишь ли, единственный смертельный случай у меня, — водитель и с утра-то явно уже был подвыпивший. — Как сейчас помню этого парня. Я и сам потом два месяца в больнице провёл, а он… — мужик махнул рукой, — насмерть, сразу.

— А почему… ну… случилось ДТП? — влезла я.

Хозяин квартиры очумело посмотрел на меня, словно только сейчас заметив.

— Ну, по встречке, может, выехали, обгоняли или что?

— Ну, обгонял я, обгонял! — как-то болезненно закричал он. — А кто не обгоняет? Покажи мне такого! Ничего бы не случилось, если б он пристегнулся! Даже родители его так и сказали!

— Да никто Вас не обвиняет… — сам стараясь успокоиться, вставил Макс.

Таксист выпил залпом ещё рюмку и, разведя руками, добавил:

— Я сказал ему: «Ты б пристегнулся», а он мне: «У меня с детства аллергия на ремень». Ну, посмеялись да поехали. Мне недосуг каждому клиенту речи читать о мерах безопасности.

Домой мы ехали молча. Каждый думал о своём. Ох, что-то от Надиной жизни я устаю быстрее всего, так и хочется отсюда смотаться. В общем-то, можно уже перемещаться в Костю, вся информация о смерти у меня есть. Но словно что-то мешало сделать решающий шаг. Страх перед «поворотом»? Возможно…

«Хоть обнять надо Ангелику и Клеменса перед всем этим. А то мало ли, чем закончится…» — подумалось вдруг и, не откладывая в долгий ящик, я прямо в машине настроилась на Маркуса.

Но повидаться не удалось. Ещё на входе показалось странным, что дверь не заперта. Мы всегда закрывались на все замки, даже выходя на пять минут к соседям: бывшие приятели, а теперь лютые враги не давали мне начать новую жизнь, поэтому то и дело мне с семьёй приходилось срываться с места и уезжать.

— Ангелика! — уже всем сердцем ощущая неладное, я ворвался в дом и тут же почувствовал запах крови.

А потом увидел их. Обоих. Двух моих ангелов: Ангелику и Клеменса. Лежащих на полу со струйкой крови у горла. Мне оставалось только надеяться, что их убили мгновенно.

— Ну, что, Маркус, свинья, поговорим?.. — услышал я противный скрипучий голос за спиной и почувствовал нож у лопаток.

Мне уже было всё равно, что со мной сделают. Умерло что-то внутри, вместе с теми, кого я любил. А, с другой стороны, я чувствовал, что не должно пропасть то, что Ангелика сделала для меня. Не должен я снова стать зверем, единожды превращённый ею в человека.

— Убей меня, Горбатый, давай уже, — тихо прошептал я и, зажмурившись, как-то автоматически настроился на Амрит. Наверно, инстинкт самосохранения спас психику от предстоящей чудовищной боли. Ведь я знал: меня-то они быстро не убьют, растянут удовольствие.

Странно, но туман привёл меня не в отцовский кабинет, где мы расстались последний раз с папой Риши. Я стояла босиком на горячем песке, на мне было голубое сари, волосы выросли сантиметров на двадцать, а вокруг дрались люди. Кто холодным оружием разного формата, кто первым попавшимся под руку предметом, а иные и врукопашную. Выходит, эмоции смерти привели меня к смерти?

Воспоминания Амрит нахлынули и застучали в висках: в городе уже пару месяцев было неспокойно, то и дело случались волнения.

Что ж мне так не везёт-то, и я везде умираю во цвете лет?

— Амрит! — измазанный в грязи и крови Викрант подбежал ко мне и, схватив за руку, потащил прочь от основного побоища.

— Стой! Погоди! Викрант! Да стой же! — я вспомнила, что здесь где-то должен быть отец. — Где папа?

— Он умер, — на бегу бросил Викрант. Если бы я не знала своего брата, то подумала бы, что ему всё равно. Но я видела, что его сердце обливается слезами, просто сейчас не время для слёз. — Как и говорил. Он был прав. Он всегда прав. А я уведу тебя к тёте, как ему и обещал.

Нет… Нет!! Ничего не соображая, я бежала за братом, тянущим меня за руку. Воспоминания опять складывались, как картинки мозаики: вся семья погибла две недели назад в таком же побоище, а сегодня утром отец усадил нас с Викрантом рядом с собой возле фонтана и долго прощался. Но почему он просто не увёз нас отсюда заранее, если знал?! Слёзы застилали глаза.

«Амрит… Амрит в двенадцать лет… там, в кабинете… ну же, давай…» — сквозь эмоции с усилием настраивалась я. Наконец, туман закружился.

Конец ознакомительного фрагмента.