Последняя глава

Илья Воробьёв (2024)

Литературное творчество подобно священнодействию, для которого нужен собственный храм. Элизиум — как раз такое место, где можно свободно творить в идеальных условиях. Но достаточно ли этого?

“Горбатые улицы Сан-Франциско проплывали за окном. Мерное покачивание вагона убаюкивало. Гордон знал, что в маленькой грязной квартирке на окраине Китайского квартала сейчас проснется Эрика. Взглянет на величественные “Золотые Ворота” за окном. Вспомнит вчерашний вечер. А затем ее взгляд упадет на пухлый конверт из папиросной бумаги, лежащий на тумбочке. И это изменит все.

Гордон поудобнее устроился на деревянном сиденье. С каждым звонком трамвая его вера в победу над Верховным Комитетом крепла. Оставалось лишь сделать шаг навстречу судьбе. С гордо поднятой головой”.

Последние слова я напечатал с наслаждением. Звоночек, с которым каретка возвращалась к началу строки, воскрешал в памяти дни из далекого детства. Воспоминания о поездках на настоящем трамвае.

“Только

правда

делает

нас

свободными”.

Каждый раз, возвращая каретку широким жестом, наотмашь, словно давая пощечину одному критику за другим, я почти физически ощущал силу своего текста.

Все-таки я правильно придумал писать в этом дайнере. Еще только два часа пополудни, а я уже закончил предпоследнюю главу. В процессе родилось несколько любопытных решений для финальной главы, но за нее я решил взяться уже завтра.

Я сделал пару торопливых пометок в блокноте, затем нашел глазами официантку и помахал ей, прося счет. Четыре кружки кофе и блюдо оладий обошлись в доллар тридцать пять центов. Я оставил на блюдце четыре блестящих кругляша с профилем Кеннеди. Почти законченная повесть стоила щедрых чаевых.

Упаковывая портативный “Гермес 3000” в футляр, я невольно залюбовался оливковым корпусом своей печатной машинки, причудливой вязью логотипа, клавишами мятного цвета. Красота и надежность вещей — то, что кажется почти забытым в наше время одноразовых заменителей.

Мне не терпелось показать повесть Бекке, а потом Гарри. Я решил сделать несколько ксерокопий — тут рядом, на углу.

…Прыщавого подростка за копировальным аппаратом я видел первый раз. Обычно меня обслуживала бойкая веснушчатая девчонка. Кажется, ее звали Лиз. Уже предчувствуя подвох, я протянул парню кипу машинописных листов.

— В двух экземплярах, пожалуйста.

— Ага… Да, сэр, сейчас. Так… Секунду… Это вот сюда, потом жмем сюда…

Парень запорол три листа, прежде чем смог сделать первую нормальную копию.

— Сэр, может, вам лучше, ну… просто сфоткать или отсканировать?

— Простите, молодой человек?

— Ну… типа, отсканировать и… записать… типа, на диск.

— Какой диск? Как вы себе это представляете?

— Ну… а какой это формат? Или…

Я молча указал на настенный календарь со знававшим лучшие времена Элвисом.

— Какое сегодня число?

— Ну, двадцать третье июня.

— Какой год, молодой человек?

— Ну, типа, семьдесят пятый…

— А теперь целиком.

— Двадцать третье июня тысяча девятьсот семьдесят пятого года, сэр.

— Так о каком диске вы толкуете?

— Блин… Простите, я опять накосячил. Ну а что тогда? Типа, дискета? Кассета?

— Верните мне мои листы, пожалуйста. И копии, будьте добры. Сколько с меня?

Еще вечность парень потратил на то, чтобы подсчитать в уме сумму.

— Ну, типа, с вас семнадцать центов.

— У меня только квотер.

Смотреть, как это прыщавое недоразумение пытается наскрести мне сдачу с четвертака, было мучительно. Впрочем, парень тоже страдал — на лбу у него вздулись вены. Кажется, бедняга впервые видел монеты.

— Вот. Типа, восемь центов. Правильно?

— Правильно, молодой человек. Скажите, как вы вообще получили эту работу?

Конец ознакомительного фрагмента.