Девушка с синей луны

Инна Бачинская, 2018

К Олегу Монахову, называющему себя ясновидящим и волхвом, обратилась за помощью Диана Рудник – странная молодая женщина, из тех, про кого говорят «не от мира сего». Она попросила Монаха помочь найти убийцу своего возлюбленного, Леонида Краснова. Диана одинока: ее сестра покончила с собой, брат уехал в Бразилию, и от него нет вестей, мать, известная актриса, умерла… И вот теперь Леонида, с которым они познакомились в Интернете, обнаружили мертвым в весьма пикантной позе – он был привязан к кровати шелковым шарфом ручной работы, который расписала и подарила ему Диана. Никто не связал воедино все эти случаи, кроме Монаха. Но он сразу понял – если в окружении Дианы за последнее время произошло столько странных смертей, ей тоже угрожает опасность…

Глава 2

Стон и плач в рядах умных и красивых

Тело стоит кверх ногами.

Это очень одухотворенное тело.

Оно ищет истины

И поэтому опирается на источник мысли

Время от времени…

Р. Минаев. Тело стоит кверх ногами…

Монах попал под машину. Такая с ним приключилась неприятная история. Пошел через зебру, красная «Субару» на первой полосе пропустила, а синяя «Ауди» на второй и не подумала притормозить. В результате перелом ноги и ушибы. Причем в красной за рулем блондинка, а в синей мужик. А вы говорите. Козел в синей «Ауди» думал, проскочит, но Монах оказался проворнее, в итоге роковое столкновение. Блондинка даже расплакалась и обругала козла нехорошими словами, потом позвонила в «Скорую». Потом сидела на асфальте, держала голову Монаха на коленях и утешала. Он старался не шипеть от боли, лежал, чувствуя лопатками твердый асфальт, а затылком ее мягкие колени, ностальгически втягивая носом запах ее духов. Такие же духи были у одной из его жен, и он, жалея себя, подумал, что все, виток завершился, он выброшен на обочину жизни, неизвестно, выживет ли, и в больницу прийти некому…

Последнее утверждение неверно, так как друзья есть, взять того же Лешу Добродеева, золотое перо местной журналистики, изрядно бессовестное, кстати сказать… как сейчас говорят «борзое»; или друга детства Жорика Шумейко с супругой Анжеликой. А бывшие жены? Да только свистни — мигом прибегут! А знакомые женщины? Без вопроса. Даже неадекват Эрик, и тот прибежал бы с радостью, хотя помощи от него как с козла молока, скорее, наоборот, опыт подсказывает, что от Эрика лучше держаться подальше. Однажды он чуть не убил Монаха. Ну да это старая история…^[1]

Неверное-то неверное, но уж очень хотелось пожалеть себя, накатило настроение… бывает, особенно когда лежишь сбитый на твердом пыльном асфальте, чувствуя хребтом его неровности, а красивая, хорошо пахнущая женщина плачет над тобой, и ее слезы падают тебе в бороду и щекочут там. Он осторожно нащупал мобильник в кармане и набрал Лешу. Тот разахался, раскричался, еду, мол, сейчас же, держись, Монах! Не умирай.

И пошло-поехало. Полиция с мигалками и сиреной, «скорая» с мигалками и сиреной, козла вяжут, образно выражаясь, движение перекрыто, затор, недовольные водители сигналят. Блондинка продолжает рыдать и дает обвинительные показания; Монах лежит молча, даже глаза закрыл, потому что так легче переносить боль, которая крепчает. И само собой, толпа. Живо обменивается мнениями, сходится в осуждении козла, купившего права и заодно всю полицию. На всех парах прилетает Добродеев, врезается в толпу, размахивая синей книжечкой и крича: «Пресса! Пропустите прессу!» Монаха увозят, погрузив на носилки. Блондинка кричит: «Я приду! Держитесь!» Добродеев усаживается в «скорую» и берет Монаха за руку.

Занавес. Толпа неохотно расходится.

— Как ее зовут? — едва слышно шепчет Монах, сжимая руку Добродеева.

— Что? — не понял журналист. — Что ты сказал? Тебе плохо? Больно?

— Ты взял ее координаты?

— Его координаты? — уточняет Добродеев. — Взял. Он у нас поскачет!

— Ее!

— А! — До журналиста наконец доходит. — Записал номер машины, она же свидетель. Красивая женщина. Ты ее знаешь?

Монах не отвечает. Лежит с закрытыми глазами, бледный, слабый, сложив руки на животе. Покачивается в такт движению. Добродеев вздыхает и качает головой. Гонит от себя плохие предчувствия, но время от времени трогает руку Монаха. Живой, говорит, ухмыляясь, врач, молодой человек в зеленом халате и зеленой шапочке. Будет жить. Через пару месяцев как огурец. Главное, чтобы ел поменьше, а то лежачий образ жизни, сами понимаете. Нахал выразительно смерил взглядом внушительную фигуру Добродеева. Брат? Друг, отвечает Добродеев сухо — молодой человек, тощий и длинный, ему несимпатичен и доверия не внушает, тем более несерьезно скалит зубы, шуточки отпускает, неуместная ирония какая-то…

…Монах лежал на своем необъятном диване… Можно сказать про диван, что он «необъятный»? В смысле, нельзя обнять. А кто будет обнимать? Неясно. Скажем иначе. Лежал он на гигантском диване с задранной кверху ногой. Нога была задрана кверху по причине подложенной подушки и напоминала жерло пушки; смотрела на кухонную дверь. Ему нравилось лежать и рассматривать потолок, и при этом думать про разные интересные вещи. Обычно, но не сейчас, когда лежание было насильственным. И мысли какие-то депрессивные лезли в голову. Про смысл жизни, планы на будущее, которых нет, а время идет, пора определиться, дерево хотя бы посадить. Где? У него нет и кусочка земли. Он представил, что у него есть дача, где растут редиска и клубника. Можно еще зеленый лук и салат. Нарезать, залить сметанкой, добавить сваренное вкрутую яйцо или парочку, посолить хорошенько и… Монах сглатывает слюну, с отвращением переводит взгляд на миску с недоеденной овсяной кашей на журнальном столике и кружку молока. Тоскливо рассматривает ногу в гипсовой упаковке. Потом закрывает глаза и пытается вздремнуть. Но сон не идет. И опять всякие дурацкие мысли.

Интернет надоел, ящик надоел, местная пресса… тьфу! сплетни и реклама, книга не читается, не растет кокос. Кроссворды… опять тьфу! Идиотские вопросы, идиотские ответы. Например, концерт для зрителей. Одиннадцать букв. Ну-ка! Да будь вы хоть семи пядей… Цветомузыка! Концерт для зрителей это цветомузыка. Ну не япона мама, как говорит Жорик. А золотое перо Лео Глюк, он же Леша Добродеев, тоже отличилось, сообщив про кассовый аппарат позапрошлого века, найденный на Марсе. Скучно, господа. Даже про зачавшую от марсианина барышню было креативнее. Кризис жанра.

Два месяца! Сколько, сколько? В больнице сказали два! Столько не живут. Монах закрывает глаза в знак протеста против невыносимо черной полосы бытия и складывает на груди руки. Представляет себя с горящей свечкой в холодных пальцах, где-то поет ангельский хор и курится удушливая смола. Кто-то из присутствующих живых покашливает, кто-то чихает или чешется, кто-то выстукивает эсэмэску. Прощальная панихида. Тьфу!

Все, докатились, что называется. Ладно, сказал он себе, хорош ныть. Повторяй: я хладнокровен как удав. Точка. Десять раз! Ну! Как большой и длинный удав! И толстый.

Монах… Олег Христофорович Монахов — оптимистический реалист по жизни, во всяком случае, таковым являлся до сих пор. Кроме того, личность несколько необычная. Чем же это необычная, спросит читатель. Да взять хотя бы внешность! Толст, большеголов, с длинными русыми волосами, скрученными в узел на затылке, рыжей окладистой бородой, с голубыми детскими глазами, полными наивного любопытства, хотя далеко не дурак и айкью у него дай бог всякому. Поигрывает, чувствуя себя актером в театре по имени жизнь, ничего не воспринимает всерьез, благодушен, всем доволен и кушает, что дают. Уверен, что там, за пределами, нас ожидают приятные сюрпризы, так как материя нескончаема. Циник и волхв… где-то. Циник потому что знает человеческую породу и ее всякие мелкие полупристойные умо — и телодвижения, снисходителен, никого не судит, а при случае и сам способен… гм… но только для пользы дела, а также из любопытства. А волхв… тут сложнее. Монах вполне искренне считает себя волхвом. Я, конечно, не господь бог, говорит он с присущей ему скромностью, а лишь всего-навсего маленький незаметный волхв с детективным уклоном и легким даром ясновидения. Как-то так. Зачатки ясновидения, внезапные озарения и догадки, интуиция, вещие сны… да, да! Вообще, если любой… повторяем: любой! индивид отвлечется от мобильника, Интернета, сплетен и семейных разборок, а сядет и задумается и пропустит через умственное сито события сегодня, вчера и всей жизни в целом, да проанализирует ляпы и промахи, да истолкует должным образом, то обнаружит, что всю дорогу одни и те же грабли, что судьба рисовала знаки, подавала сигналы и вопила «SOS», а он не внимал и лез напролом. В итоге… сами понимаете. Тут главное прислушаться. Желательно в тишине.

У Монаха привычка степенно пропускать бороду через пятерню — так легче думается. Вот идет он по улице в широких полотняных штанах, в необъятной футболке, в матерчатых китайских тапочках с драконами, с рыжей бородищей и узлом волос на затылке — не торопясь, слегка раскачиваясь для равновесия, на лице задумчивость и благость, а бабульки вокруг крестятся, принимая его за служителя культа. Лепота! Он же серьезно кивает и осеняет их неспешным мановением толстой длани.

В свое время он практиковал как экстрасенс и целитель, причем весьма успешно. Был такой период в его пестрой биографии. А еще он преподавал физику в местном педвузе, защитил кандидатскую. Иногда, в зависимости от аудитории, рекомендуется профессором. Потом перекинулся на психологию, стремясь разобраться в душе как собственной, так и страждущих. Он был женат три раза, и жены его были красавицами и умницами, и дружеские отношения сохранялись после разводов…

Так какого рожна надо, возможно, спросит читатель. Именно! Но беда в том, что он всегда сбегает. Только согреет место, встретит замечательную женщину, и карьера попрет, как вдруг одномоментно и бесповоротно сыплется и рушится вся его жизнь! Просыпается в нем что-то и толкает, толкает вон из города, на волю, топать вдаль с неподъемным рюкзаком за плечами, ночевать в чистом поле и пить из ручья. Бродяжничать, одним словом. И тогда он все бросает: и жен, и насиженное место, и друзей, и летит куда глаза глядят. В Монголию, в тайгу, в Непал или в Индию.

И там, затерявшись в непроходимых дебрях, сидит неподвижно на большом валуне, смотрит на заснеженные горные пики и любуется цветущими белыми и красными олеандрами; в прищуренных глазах отражается хрустальный рассвет. Безмятежность, покой, отрешенность, сложенные на коленях руки… Нирвана. Счастье. Постижение.

Монах понимает в травах, ему сварить любое снадобье раз плюнуть. Он чувствует, что нужно смешать, и куда намазать, и сколько принять внутрь, чтобы не простудиться. Или взлететь. И спишь после приема как младенец, и видишь сны. Правда, потом их трудно, почти невозможно вспомнить — только и остается чувство, что осмыслилась и доказалась некая суперзадача, а вот какая — увы. Зато наутро выспавшийся индивидуум свеж и бодр, мыслительные шестеренки крутятся будь здоров, мысль бежит вприпрыжку, голова варит, и всякая проблема, непосильная вчера, разрешается на счет раз-два. И никакого похмельного синдрома.

С журналистом Алексеем Генриховичем Добродеевым, местным золотым пером, гордостью «Вечерней лошади» — рабочий псевдоним Лео Глюк, вернее, один из, — Монах познакомился, можно сказать, вполне случайно. Что называется, судьба свела. Его попросили разобраться с убийствами девушек по вызову, тут-то они и столкнулись…^[2]

С какого перепугу, спрашивается. В смысле, с какого перепугу попросили. Он что, частный сыщик? Оперативник на пенсии? Нет, нет и нет. Монах не частный сыщик и не оперативник на пенсии, а попросили его по той простой причине, что пару лет назад он открыл в сети сайт под названием «Бюро случайных находок» — накатило настроение, соскучился по людям, скитаясь в тайге, и захотелось новых прекрасных жизненных смыслов. Поместил собственную фотографию для наглядности и пообещал помощь бывалого человека и путешественника под девизом: «Не бывает безвыходных ситуаций» всем попавшим в тупиковое положение. На фотке большой внушительный человек с рыжей бородой в голубой джинсовой рубашке; щурится на солнце, слегка улыбается, руки сложены на мощной груди. Нельзя сказать, что от желающих отбоя не было, за весь отчетный период позвонили и попросили о помощи всего-навсего четверо. Из них двое каких-то психов, а другие двое оказались в масть. В итоге Монах раскрутил два красивых дела, из тех, что называется, резонансных, обскакав оперативников, в результате чего уверовал в свой детективный гений. Нет, не так. Он подтвердил свой детективный гений, в котором никогда не сомневался, просто руки не доходили попробовать.

Да, так о чем мы? Об исторической встрече Монаха и Добродеева. Эти двое сразу нашли общий язык, заключили союз о творческой взаимопомощи и родили «Детективный клуб толстых и красивых любителей пива». Усовершенствованное название: «Детективный клуб толстых и красивых любителей пива и подвешивателей официальных версий». Монах был интеллектуальным двигателем и аналитиком, а Добродеев добытчиком информации из самых достоверных источников, так как у него везде все схвачено; он также подставлял плечо и разделял самые бредовые идеи Монаха по причине некоторой склонности к аферам и мистификациям. Бар «Тутси» стал явочной квартирой Клуба. Тот самый, где барменом добряк Митрич, он же хозяин заведения. Добавьте сюда фирменные бутерброды с копченой колбасой и маринованным огурчиком и замечательное пиво! И девушку, которая поет по субботам — не дешевую попсу, а настоящие старинные романсы, а также из бардов, — и фотографии местных и залетных знаменитостей, и вам сразу станет ясно, что «Тутси» — бар для понимающих: без криков, скандалов и мордобоя, с теплой, почти семейной атмосферой в духе этакого слегка ностальгического ретро…

Между побегами на волю Монах проживал в семье друга детства Жорика Шумейко, о котором уже было упомянуто ранее, и его жены Анжелики. Это была та еще семейка добродушных раздолбаев, с тремя детишками: крикливыми девчонками Маркой и Кусей и его крестником, тезкой Олежкой, а еще с кошками, собаками и хомяком и без продыху вопящим зомбоящиком. И Монах часто говорил Добродееву, как хорошо было бы заиметь отдельную квартиру, повесить везде жалюзи — упаси бог, никаких тряпок, — и балконную дверь держать открытой, зимой тоже, чтобы залетали снежинки.

И вот свершилось! Квартира есть, жалюзи повешены и приобретен безразмерный диван. Правда, сейчас лето, снежинки не залетают, а залетал еще недавно тополиный пух, от которого чешется в носу. Жить да радоваться. Так нет же! Чертова зебра и чертов козел! Одна радость — прекрасная самаритянка, чьи мягкие колени до сих пор ощущает Монахов затылок. И сладкие духи…

Он задремал, и снилась ему прекрасная незнакомка. Она вела Монаха за руку через бесконечную зебру, оборачивалась, кивала и улыбалась. Он покорно шел, держа ее за руку, кивал и улыбался в ответ…

Разбудил его скрежет ключа в замочной скважине. Ключи у Леши Добродеева и Жорика. Кто? Монах поставил на Жорика с кастрюлями и проиграл. Это был журналист. Он влетел в комнату, лучась наигранным весельем, с ворохом местных газет, свертками из «Магнолии», от которых по квартире распространился божественный запах копченостей, и оптимистично закричал:

— Ну-с, как дела у нашего болезного? Не скучаем? Чем занимаемся? Что новенького? Не разбудил?

Монах поморщился и промолчал. Ему пришло в голову, что все идиоты думают, что именно так нужно говорить с больными… так сказать, вселять оптимизм и волю к победе. И спросил себя, а если бы это, к примеру, Добродеев лежал с ногой, а он, Монах, его навестил — что бы он сказал? Тоже орал бы как ненормальный?

— А я тут принес перекусить! — продолжал радостно журналист.

— А пиво? — перебил Монах.

— Врач сказал, лучше воздержаться.

— Ага, а то не срастется. Хочу пива. И мяса. Ненавижу овсянку! Анжелика как с цепи сорвалась, с утречка пораньше уже тут как тут и варит эту дрянь, причем без соли. И яйца вкрутую. Это же пытка!

— Я принес шампанское. Мясо тоже.

— Шампанское? — поразился Монах. — На хрен? Терпеть не могу шампанское. У тебя что, день рождения?

— У нас гости, Христофорыч. — Добродеев посмотрел на часы. — Через полчаса.

— Какие еще гости?

— Увидишь! Ты умывался? Зубы чистил? Я бы на твоем месте переоделся, футболка у тебя не того-с…

— Лео, в чем дело?

Но Добродеев уже суетился на кухне. Надел фартук с экзотическими фруктами, подарок Анжелики, и суетился. До Монаха долетало звяканье посуды, шум льющейся воды, хлопанье дверцы холодильника. Кроме того, Добродеев громко пел свою любимую арию Вертера: о, не буди меня, зефир весны младой, о не буди-и-и меня… Пел он с чувством, подвывал и дребезжал голосом, и Монах вспомнил, как однажды ехал по проселочной дороге в трясущемся вонючем автобусе, в богом забытой глубокой провинции, а полная женщина рядом везла в мешке крошечного поросенка; тот выглядывал из мешка и пытался выбраться, а она пихала его обратно, и он взвизгивал. Было душно, автобус трясло, поросенок визжал, народ громко переговаривался, на заднем сиденье пили, крякали и закусывали. А потом пели, тоже взвизгивая на ухабах. Добрая домашняя обстановка. Эх, сколько воды с тех пор утекло, и поросенка, поди, уже нет в живых, и не вспоминал Монах о нем никогда, а вот поди ж ты, накатило!

Он потянулся за костылями; с трудом поднялся с дивана. Доковылял до кухни, стал в дверях:

— Где ты ее отловил?

— Кого? — удивился Добродеев, отрываясь от снеди, которую раскладывал в тарелки.

— Марину. — Монах сглотнул — пахло восхитительно, и вспомнил овсянку на журнальном столике.

— Откуда ты… — вытаращил глаза журналист.

Монах красноречиво приподнял бровь и покачал головой.

— Ладно, ладно, волхв, сдаюсь! — Добродеев поднял руки. — Я думал, ты в отключке, а ты подслушивал. Красивая женщина, Христофорыч. И если ты сачканешь… не знаю! Имей в виду, тебе давно пора остепеняться, такие женщины на вес золота, и вообще…

— Она не замужем?

— В разводе. Детей нет. Маленький торговый бизнес. Это фарт, Христофорыч. Расспрашивала про тебя, кто такой, женат, любимая женщина, характер, привычки, пьет, курит… все такое. Знаешь, какие женщины.

— Что ты ей сказал?

— Что ты предприниматель, одинок, в душе романтик и путешественник. Прекрасный пол вешается на шею, но ты отодвигаешь, так как ждешь настоящей любви. Причем некурящий трезвенник. Про пиво я не упоминал.

Монах хмыкнул и спросил:

— Как ты на нее вышел?

— Прочитал протокол и позвонил. У меня там свой человек. Встретились, поговорили. Охи, ахи, как он там, жив ли. Ну и… вот. Между прочим, я подкинул ей адрес твоего сайта. А через пару дней она звонит, спрашивает о тебе, снова ахи, охи, я и пригласил. А что? Не рад?

— В мужчине должна быть тайна, Лео. И нечего трепать за моей спиной.

Добродеев окинул взглядом внушительную фигуру Монаха и сказал:

— Христофорыч, в тебе еще много тайн. Если ты, беспомощный, лежа на асфальте, произвел на нее такое неизгладимое впечатление, то сейчас тебе и карты в руки. Материнский инстинкт еще никто не отменял. Ты бледен, молчалив, на твоем лице печать страдания и боли, ты одинок, ты…

Неизвестно, до чего бы еще договорился Добродеев, но тут раздался неприятный дребезжащий звук дверного звонка. Оба вздрогнули и уставились друг на друга. Монах разгладил бороду, Добродеев сдернул с себя фартук…

Примечания

1

См. роман И. Бачинской «Маятник судьбы».

2

См. роман И. Бачинской «Маятник судьбы».