Ритуал святого Валентина

Инна Бачинская, 2021

В город после долгого отсутствия вернулся бизнесмен Виктор Бражник с молодой красавицей-женой Маргаритой. Они явились на прием в честь дня святого Валентина, женщина вышла на минутку и… бесследно исчезла. А через два дня обнаружили тело убитой Маргариты: у нее обрезаны волосы и на щеке нарисован красным фломастером знак Троицы… И это уже не первое подобное убийство! Город в ужасе, тем более жители там и тут начали встречать зловещего черного монаха. И только Олегу Монахову, называющему себя волхвом и экстрасенсом, под силу раскрыть все тайны!

Глава 4

Визит к ведьме. Странный разговор

…Раздула свой очаг,

Смугла и остроскула,

С лихим клеймом разгула

И с пламенем в очах.

П. Антокольский. Гадалка

Ведьма, ведьма… Ну какая, к черту, ведьма! Саломея Филипповна не ведьма, не надо преувеличивать и повторять досужие сплетни. Саломея Филипповна по профессии ветеринар и травница, разбирается в растениях, грибах и ягодах и видит всякого человека насквозь. Тем более глаза у нее черные и пронзительные, взгляд оценивающий, голос громкий, а внешность… Представьте себе крупную женщину в длинной темной одежде, с распущенными по спине черно-седыми волосами, уставившуюся на вас в упор. Представили? Поежились и сглотнули невольно? И мурашки по спине? Правильно, так и надо. Добавьте сюда тяжелую походку, размашистые движения, ироническую усмешку на грубоватом лице, не лишенном известной привлекательности, — и Саломея Филипповна перед вами как живая. В ее фигуре чувствуется такая значительность и сила, что ей невольно уступают дорогу, когда, подметая улицу длинными юбками, она целеустремленно шагает куда-то по делу — к заболевшей корове или к человеку. Да, да, людей она тоже лечит, потому что человек та же скотина, извините за выражение. Принимая во внимание все вышесказанное, взвесив и поразмыслив хорошенько… Ладно, наверное, все-таки немножко ведьма.

Монах и Добродеев давно знакомы с ней, даже дружат. Монах вообще питает к ней слабость, уж очень колоритная фигура. Умная, рассудительная, видит тебя насквозь. А какие у нее настойки на травах и меду! Говорит немного, резонно, каждое слово на вес золота. Философ! Поговорить с ней — все равно что окунуться в животворящий источник. И задатки ясновидения в наличии: может предсказать будущее, правда, не всегда понятно, что именно она предсказала. Но дуновение в затылке и ощущение вставших дыбом волос имеют место быть.

Добродеев с самого утра взялся за отлов майора Мельника, и преуспел. Майор согласился встретиться на их обычной явке — у памятника Пушкину напротив его места работы. Добродеев, сгорая от нетерпения, прилетел за десять минут до назначенного срока на тот случай, если майор вдруг придет чуть раньше, прекрасно понимая, что не придет: майор сказал в десять ноль-ноль, значит, в десять ноль-ноль. У Мельника обостренное восприятие времени, каждая минута и даже секунда на счету. Кофе он пьет три минуты с четвертью, перекусывает в столовке одиннадцать минут, это слегка, а если обед, скажем, то тянет на все пятнадцать. Все знают, восхищаются и слегка завидуют, хотя не упускают возможности позубоскалить — за спиной, потому что при виде майора, здоровенного детины с пудовыми кулаками, пропадает всякое желание острить. Майор Мельник и Добродеев давно дружат и взаимовыгодно кооперируются по мере возможностей. Майор подкидывает дозволенные к разглашению, так сказать, детали криминальных расследований, а журналист — городские сплетни.

Встреча произошла согласно протоколу у памятника в десять ноль-ноль.

— У тебя четыре с половиной минуты, — сказал майор Мельник. — Выкладывай.

— Что по женщине из парка? — выпалил Добродеев. — Личность установлена? Это секта? Маньяк? Что уже известно?

Майор Мельник нахмурился…

… — Понимаешь, Христофорыч, у них ничего еще нет! Ни-че-го! — эмоционально выкрикивал Добродеев, отчитываясь перед Монахом. — Ни имени жертвы, ни версий! Он дал понять, что они действуют: изучили шины на стоянке, прочесали территорию парка, обыскали с водолазами пруд, опрашивают жителей близлежащих домов. Еще пригласили историка из музея, спросили насчет знака. Майор интересовался, что говорят в народе.

Они выехали из города и взяли курс на Ладанку, где проживала Саломея Филипповна. День выдался вполне весенний: светило и даже припекало солнце, воздух был сладок и прозрачен. На полях лежал снег, вдоль дороги из подтаявшей земли бойко пробивалась ярко-зеленая трава и бежали ручьи талой воды. Монах открыл окно. Он жмурился и с наслаждением вдыхал весенний воздух, слушая Добродеева.

— Именно так я и предполагал, — заявил он, когда журналист закончил. — Поговорим с Саломеей и сходим в парк, хочу увидеть место, где ее нашли. Кстати, что с Маргаритой Бражник?

— Он ничего не сказал, значит, вернулась. Ой, да куда бы она делась! Я завтра же напрошусь на интервью с Бражником: интересно, что он собирается тут у нас строить. Говорят, завод по сборке автомобилей, какой-то крутой концерн, чуть ли не «Мерседес». Представляешь, можно будет купить новенький «мерс», со скидкой!

— Со скидкой? С какого перепугу?

— Дам несколько материалов, познакомлюсь, подружусь…

— Сомнительно, Лео. Где Бражник и где «Мерседес»…

— Говорят, у него сумасшедшие связи, он много лет работал в немецких компаниях. Ты не помнишь, какой поворот?

— Километров десять еще, там указатель.

Они добрались до Ладанки согласно указателю, свернули влево и въехали на кривоватую, крытую брусчаткой сельскую улицу. За заборами виднелись деревянные домики, из труб шел дым, из-под ворот лаяли собаки. В конце улицы видна была синяя, в серебряных звездах, луковица с крестом. Вдали от больших дорог, от цивилизации, от новых веяний Ладанка жила своей устоявшейся патриархальной жизнью. Здесь никогда ничего не менялось, и казалось, что это место провалилось в некий безвременной колодец и время в нем остановилось навсегда.

Нет, конечно, некие приметы современности имели место: машины, антенны, сельмаг «Ракета» и дискоклуб «Летающая тарелка». В названиях явно просматривалась космическая тематика, что неудивительно: согласно бытующей местной легенде, в нескольких кэмэ от Ладанки, под горой, где вход в подземную пещеру, находится древнее стойбище летающих тарелок. Все знают. Каждое лето от туристов, археологов, спелеологов и эзотериков с палатками яблоку негде упасть. Натыкаясь друг на друга, они взапуски лезут в пещеру, ищут следы, копают, просвечивают стены, измеряют радиоактивный фон — а как же! На чем, по-вашему, работает тарелка? На атомной тяге. Значит, фон.

Древние прекрасно знали про гуманоидов, поэтому устроили тут капище, что доказывает вырытая из земли пару лет назад громадная каменная баба весом в две-три тонны, которую тут же окрестили Пещерной Венерой. Шум был страшный, пошли дебаты насчет того, что с ней делать. Не оставлять же без надзору, так как народ ушлый: упрут, продадут, опишут разными «Тут был Коля»! А потому — караул, и пусть полиция обеспечит круглосуточную охрану. Потом все как-то угомонилось и улеглось, сообразилось, что вывезти бабу практически невозможно — рельеф «гуляет», наверх никакой мотор ее не затянет, а как погрузить, подъемным краном? Можно, правда, протащить до города трактором, но так и повредить недолго. Короче, пусть пока останется на месте обнаружения. Общими усилиями поставили бабу стоймя, очистили от земли и песка специальными веничками и кисточками, огородили металлической оградкой и вкопали столб с табличкой: «Руками не трогать, под охраной ЮНЕСКО». Разумеется, народ из урби эт орби^[3] рванул смотреть на бабу и фоткаться, даже иностранцы приезжали, а потом круги сошли на нет и наступила относительная тишина.

Можно сказать, что над Ладанкой распростерла широкие крылья сень пещеры с пришельцами — что-то такое чувствуется в ее атмосфере, некий дух снисходит здесь на человека, покой и мягкость, даже климат здесь другой. Везде град с дождем, циклоны и песчаные бури, а здесь тихо, как у бога за пазухой, и земля золотая — воткни веник, и тот зацветет, пчелки собирают нектар с экологически чистых цветов, а за медом приезжают чуть не со всей страны. И травы тут целебные. И вообще.

Словом, где еще жить Саломее Филипповне, как не в Ладанке?

Они запарковались напротив закрытых ворот с номером тридцать три и полезли из машины. Добродеев пискнул пультом, Монах толкнул калитку. Навстречу ему бросился громадный черно-серый пес, уперся лапами в грудь, жарко задышал и облизал лицо, причем молча, не издав ни звука. Добродеев попятился, с трудом подавив желание сбежать. То, что пес действовал бесшумно, придавало сцене какой-то дьявольский оттенок, хотя никакой тайны в этом не имелось — у него были вырезаны голосовые связки. Кто и зачем изувечил пса — бог весть, таким он прибился ко двору Саломеи Филипповны несколько лет назад. Леше Добродееву нравилось всюду видеть знаки, омены, дьявольщину и следы внеземного разума, в отличие от Монаха, который хоть и считал себя волхвом, но был здравомыслящим реалистом с авантюристической жилкой.

— Херес! — закричал Монах, уворачиваясь. — Узнал! Ах ты собакин! Ах ты разбойник! Узнал, паршивец!

— Херес, назад! — раздался зычный голос. — Проходите, не бойтесь!

Хозяйка, кутаясь в шерстяной крестьянский платок, черный в красные розы, стояла на крыльце, присматриваясь к непрошеным гостям.

— Саломея Филипповна, дорогая! — Монах сердечно обнял ее. — Ничего, что мы без звонка?

— Какой звонок! Я ожидала вас раньше. Заблудились?

Монах и Добродеев переглянулись. «Ведьма!» — было написано на лице Добродеева.

— Поздно выехали, — пробормотал он.

— Проходите, молодые люди. Херес, сидеть! Осторожнее, низкая притолока.

Они прошли в темные холодные сени. Добродеев все же стукнулся лбом о притолоку и зашипел. Уворачиваясь от пучков сухих трав и ягод, свисающих с потолка, они прошли за хозяйкой в комнату.

Здесь было светло и тепло. Горели, потрескивая, поленья в камине, сложенном из грубого дикого камня. На большом диване среди подушек спала кошка. Добродеев с опаской повел взглядом по комнате, высматривая другую живность, но, кроме рыбок в аквариуме и клетки с попугайчиком, никого не увидел. При виде гостей птичка оглушительно заверещала. Кошка открыла янтарный глаз и потянулась, подняв хвост трубой.

— Садитесь, мальчики, — пригласила Саломея Филипповна. — Ташка, брысь!

— Мы тут кое-что прихватили, — сказал Добродеев. — Городские гостинцы, так сказать. А внук дома?

— Никитка? В пещере, открывают сезон сегодня. Вся команда там. Время к обеду, подгадали вы. Сейчас накрою на стол, и поговорим.

— Откуда вы знали, что мы приедем? — спросил Добродеев. — Вещий сон?

Саломея Филипповна рассмеялась:

— На картах кинула. Выпали два короля.

— Правда? — поразился Добродеев. — Карты Таро? Вы и судьбу умеете?

Монах иронически фыркнул и посмотрел на потолок. На балке сидела небольшая сова и, в свою очередь, внимательно смотрела на него.

— До-До! — обрадовался Монах. — А я-то думаю, куда ты делся!

— В смысле? — не понял Добродеев и тоже посмотрел на потолок. — Ой, сова! Чучело?

— Сам ты чучело! — Монах хлопнул в ладоши. Сова слетела с балки и пролетела у них над головами. Они ощутили движение воздуха — легкий сквознячок. Добродеев пригнулся. Монах протянул руку, и птица уселась ему на ладонь. — Красавец!

— Судьбу? — переспросила Саломея Филипповна. — Само собой. Мальчики, ну-ка, придвиньте стол к дивану! И достаньте тарелки в буфете. Там же стопки.

До-До клюнул Монаха в палец, тот невольно взмахнул рукой, и птица плавно перелетела на спинку дивана. Тот сунул палец в рот.

— Больно? — спросил Добродеев, отодвигаясь на край дивана.

— Это он играет, — сказала Саломея Филипповна. — Скучает, а из дома не летит, холодно еще. То к Ташке пристанет, то попугая дразнит. Принцесса себя в обиду не дает, а Борька боится, забивается в клетку. Прошу к столу! Кто что будет? Вы, смотрю, коньячок привезли, а кто желает моей наливки?

— Я желаю! — обрадовался Монах. — Всегда вспоминаю вашу наливку. Мы с Лешей вместе вспоминаем. Из царских рюмок.

Они выпили за встречу. Саломея Филипповна приглашала кушать без церемоний, чем бог послал. Несколько минут гости с удовольствием уминали за обе щеки картошку с мясом. Наконец хозяйка спросила:

— Что уже известно про женщину в парке? Узнали кто?

— Откуда вы… — Добродеев поперхнулся. — Карты? — догадался.

Монах только головой покачал:

— В новостях было, Лео. Пока ничего не известно, Саломея Филипповна.

— А о чем спросить хотите? — Она смотрела на них, ухмыляясь. — Почему я? Я ведь не ведьма.

Монах и Добродеев переглянулись. «Ведьма!» — явственно читалось на лице Добродеева.

— С вашим житейским опытом… И Никитка, может, что-нибудь знает, — пробормотал он, раскрыл папку и достал фотографии. — Вот!

— Никитка? Вряд ли. Но спрошу, как вылезет из пещеры. — Саломея Филипповна взяла фотографии и принялась рассматривать одну за другой, держа их на вытянутой руке.

— Что за знак? — спросила она наконец. — Плохо видно. Тату?

— Типа того. Узел Троицы, слыхали?

— Слыхала. А что с волосами? Обрезали?

— Обрезали. Документов при ней не было, нашли пятнадцатого февраля в парке около пруда, там, где стоянка. Убили в другом месте, накануне, четырнадцатого вечером, в парк привезли на машине, видимо, ночью. Задушена шарфом. Никто не заявлял о пропаже, ее не ищут. В городе пошли разговоры про сатанинский культ и тайный обряд. У нас никогда ничего подобного не случалось. Я собираюсь писать об этом, буду говорить со старыми людьми, есть у меня пара старичков позапрошлого века. Мы подумали, а вдруг вы что-то… — Добродеев замялся.

–…что-то рассмотрите и подскажете, — подхватил Монах. — Никитка ваш в клубе «Руна», вдруг они что-то знают. Знак этот известен немногим, тут история и эзотерика… Похоже, не обычное убийство, тем более жертва не была ограблена, он оставил золотые украшения.

— Может, она ведьма? — сказал Добродеев. — Им, кажется, стригли волосы и потом сжигали на костре. Не помните?

Монах закашлялся.

— Не помню, Леша, — покачала головой Саломея Филипповна. — Это если и было, то до меня. Я уже после революции родилась…

— Я не то хотел сказать! — испугался Добродеев. — Я не имел в виду! Конечно, после революции… Честное слово! Вы молодая… еще. Просто я подумал, может, вы знаете… Тут странные места, пещера эта, легенды, колдовство, бабу выкопали… всякое говорят… — Он беспомощно умолк.

— Да ладно, я пошутила. Значит, молодая женщина, погибла насильственной смертью, убийца остриг ей волосы и нарисовал знак на лице. То есть с намеком на некий тайный смысл: не то ведьму казнил, не то женщину легкого поведения. Ничего подобного у нас здесь отродясь не было. Ведьмы проживали за селом, на отшибе, если возникали претензии, то их изгоняли или бросали в воду — потонет, значит, «чистая», выплывет — ведьма. Это было лет двести назад, да и то в редких случаях. Все публично, при стечении народа, по решению сходки, а в вашем случае тайно, с намеком… — Саломея Филипповна покачала головой. — Не поленился ведь, нарисовал знак, волосы остриг… — Она присмотрелась. — И украшения на ней. Не снял, получается. А с ведьмы снимали, что там на ней было — бусы, крестик, кольцо… Все снимали и закапывали на перекрестке четырех дорог.

— Это когда-то, а тут, может, новый ритуал, — заметил Добродеев.

— Против ведьм? Это кому же они помешали? В Интернете полно гадалок и ведьм, на все вкусы, выбирай, не хочу. А эта, получается, не угодила.

— Перебор? — догадался Монах. — Знак красивый, конечно, но ни силы, ни смысла уже нет, просто картинка, для красоты. И волосы остриг, и золото не взял. Слишком нарочито, согласен…

Саломея Филипповна развела руками, соглашаясь.

— И что? — спросил Добродеев. — Если ни силы, ни смысла? Зачем тогда? Псих? Маньяк?

— Зачем? — Она усмехнулась: — Значит, нужно было. Узнать бы, кто она… Ну да узнают, не сегодня завтра. Перебор, говоришь? — Она посмотрела на Монаха — Если перебор, то… сам понимаешь.

— Понимаю.

— В смысле? О чем вы? — спросил Добродеев.

— О том, что он все это проделал недаром, а с целью, — веско произнес Монах.

— С какой? — Добродеев переводил взгляд с хозяйки на друга.

— Обратить на себя внимание, заявить, застолбить участок. Перевести стрелки на магию. Если ему непременно нужно было ее убить, то просто убил бы, а он навешал декораций. А это значит, что… — Монах замолчал, глядя на журналиста.

— Что? — выдохнул Добродеев.

— А это значит, Лео, что будет продолжение. Мы это уже обсуждали. Не думаю, что псих, слишком просто. Хотя, может, и псих, — сказал он, подумав. — Ничего нельзя исключить. Мало информации, подождем. Думаю, он снова даст о себе знать.

— Еще наливки? — спросила после паузы Саломея Филипповна.

— Вы тоже думаете, что будет продолжение? — Добродеев выразительно взглянул на хозяйку.

Она пожала плечами и промолчала.

— А если бросить на картах? — закинул удочку он.

— На картах? — Саломея Филипповна усмехнулась: — Не верю я в карты, Леша. Я пошутила…

Примечания

3

Urbi et orbi (лат.) — дословно: городу и селу; иносказательно: к всеобщему сведению.