Преданные сражения

Иоханес Фрисснер, 1966

В 1944 году генерал-полковник Иоханес Фрисснер последовательно командовал немецкими группами армий «Центр» и «Южная Украина». В своих мемуарах автор подробно рассказывает о боях под Псковом (июнь), в Румынии (август-сентябрь) и в Венгрии (сентябрь-декабрь). В последние годы Великой Отечественной войны происходили не менее важные и судьбоносные события, чем в ее начале. Немецкая точка зрения интересна тем, что позволяет понять, как эти события оценивала противоборствующая сторона. Могли ли немцы повернуть необратимый ход войны? Кто их предал? Об этом рассказывается в настоящем издании. Книга будет интересна всем любителям военной истории.

Глава 1

От Балтийского моря к Черному

Я становлюсь командующим группой армий «Север». — Выезд в расположение 16-й и 18-й армий. — Личное письмо Гитлеру и вызов в Ставку. — Разговор без свидетелей. — Совещание с «разбором обстановки». — Последняя попытка восстановить положение. — Смещение с должности. — 20 июля на восточном фронте. — Новое назначение

Вплоть до лета 1944 года во всех боях на Восточном фронте руководимые мною войска, с которыми я прошел путь от командира дивизии до командующего оперативной группой^[19], успешно срывали попытки противника превосходящими силами прорвать фронт нашей обороны. Это можно объяснить как высокими боевыми качествами вверенных мне войск, так и чисто личным солдатским счастьем. Все это, и в особенности успех под Нарвой, по-видимому, и явилось причиной того, что Гитлер, несмотря на известную антипатию ко мне, вызвал меня вместе со старшим из подчиненных мне генералов — генералом пехоты Грассером с нарвского оперативного направления в Оберзальцберг^[20], чтобы возложить на меня новую задачу.

Я не знал, чем мне предстоит заняться, но, очевидно, речь шла о преодолении очередного кризиса. Но где? О положении на других участках Восточного фронта я был информирован крайне поверхностно. К сожалению, тогда существовал принцип, в соответствии с которым каждый командир получал лишь те сведения, которые были абсолютно необходимы для конкретного решения входивших в его компетенцию вопросов. Что же касается действительного положения на фронтах, то оно держалось от нас в секрете. Разумеется, я знал, что противник развернул крупное наступление на фронте группы армий «Центр»^[21] и что вследствие этого южный фланг группы армий «Север» тоже оказался в тяжелом положении. Однако я не знал, что и командующие и штабы обеих групп армий неоднократно требовали отвести группу армий «Север» на рубеж Западной Двины с целью высвобождения сил, необходимых для того, чтобы предотвратить новую катастрофу.

Я был полон решимости отдать все силы выполнению возложенного на меня задания, каким бы оно ни было. После того как Гитлер, начав войну против Советского Союза, вверг немецкий народ в борьбу, в которой решался вопрос о его жизни и смерти, я считал непременным долгом каждого солдата сделать все возможное, чтобы остановить Красную Армию и отбросить ее назад.

Ранним утром 3 июля 1944 г. мы вылетели из Эстонии, однако из-за противодействия авиации противника прибыли в Берхтесгаден только поздно вечером. В ту же ночь Гитлер принял нас. В присутствии тогдашнего начальника Генерального штаба [сухопутных войск] генерал-полковника Цейтцлера, а также начальника Управления личного состава [Верховного командования сухопутных войск (ОКХ)] и своего порученца^[22] генерала Шмундта Гитлер попросил меня доложить обстановку на Нарвском направлении.

После очевидного успеха наших оборонительных мероприятий в апреле там не произошло «ничего существенного». После доклада меня отпустили. В передней я дождался генерала Грассера, которого заслушали отдельно, после меня. Я все еще не понимал, зачем Гитлеру понадобилось вызывать нас к себе. Было далеко за полночь, когда меня вновь пригласили в кабинет. Гитлер развернул передо мной карту обстановки группы армий «Север», которая вела в то время тяжелые оборонительные бои. Незначительные силы русских продвинулись южнее Западной Двины в направлении Риги. Северный фланг группы армий «Центр» — здесь действовала 3-я танковая армия под командованием генерал-полковника Рейнгардта — уже отводился назад, чтобы избежать охвата. Гитлер спросил меня, какие меры принял бы я в данной обстановке на месте командующего группой армий «Север». Я ответил, что в этой ситуации я бы принял решение всеми имеющимися в распоряжении силами как можно быстрее восстановить связь с северным крылом группы армий «Центр», если нужно, то и наступательным путем, игнорируя уже прорвавшиеся части противника. По моему мнению, главным сейчас было — воспрепятствовать увеличению разрыва между этими группами армий, который открывал противнику путь для прорыва к Риге. А это было бы равнозначно окружению и уничтожению группы армий «Север» и повлекло бы за собой охват группы армий «Центр».

Гитлер согласился с моей точкой зрения и сказал, что она совпадает с решением, предложенным фельдмаршалом фон Клюге^[23], мнение которого по данному вопросу он запросил ранее. Он добавил, что штаб группы армий «Север»^[24] придерживается иных взглядов и предлагает такие мероприятия, которых он, Гитлер, не может одобрить. «В связи с этим, — продолжал он, — я решил произвести некоторые изменения в высшем командном составе группы армий “Север” и назначаю вас, генерал Фрисснер, командующим группой армий “Север” Вы вступите в должность немедленно и примете командование сегодня утром. Мой самолет в вашем распоряжении. Генерал Грассер примет от вас командование оперативной группой “Нарва”».

После этого нас отпустили.

Я выслушал поздравления генерала Грассера со смешанным чувством радости и досады. Чрезвычайность положения позволила мне лишь в общих чертах ориентировать Грассера по наиболее важным вопросам, связанным с моей прежней армейской группой; большей частью они касались расстановки кадров. Я передавал свой прежний пост новому командующему нарвской группировкой с чистой совестью и спокойной душой: он знал положение дел на этом участке фронта так же хорошо, как и я. Тем не менее я очень сожалел, что у меня не было возможности проститься, как это было принято, со своим проверенным в боях штабом и своими войсками, к которым я чувствовал большую привязанность, особенно после суровых, но успешных весенних боев на фронте под Нарвой.

Утром 4 июля на большом самолете «Кондор»^[25], принадлежавшем Гитлеру, я вылетел на командный пункт группы армий «Север», находившийся в Зегевольде^[26], к востоку от Риги.

Бывшего командующего, генерал-полковника Линдемана я застал за укладкой чемоданов^[27]. Его уже известили об изменениях в командовании. Мы хорошо знали друг друга. Генерал-полковник Линдеман довольно долго являлся моим начальником.

На следующий день в оставшиеся до отлета Линдемана часы мы успели сделать лишь самое основное из того, что предусмотрено процедурой передачи командования. При этом я впервые узнал детали того предложения Линдемана, которое было отвергнуто Гитлером и которое состояло в отводе войск группы армий к Западной Двине. Кроме того, обстановка на фронте группы армий отличалась от той, которую мне нарисовали в штаб-квартире фюрера.

Превосходящие силы противника готовились в это время начать новое наступление между северным крылом группы армий «Центр» и южным крылом группы армий «Север» в общем направлении на Ригу. Сведения о расположении противника перед фронтом группы армий «Север» ясно говорили о том, что выбрано три основных направления: на южном участке фронта, а также в районе Розиттена^[28] и в районе Пскова. Было совершенно очевидно, что русские намерены нанести главный удар на участке к югу от Псковского озера, расколоть группы армий пополам и выйти к Риге. Соотношение сил на фронте группы армий было 8:1 в пользу противника^[29].

На следующий день я вылетел на фронт, чтобы там, на месте, в расположении 16-й и 18-й армий ознакомиться с обстановкой на правом крыле группы армий. Генерал артиллерии Хансен, командующий 16-й армией^[30], встретил меня на аэродроме. Его я тоже знал очень давно: одно время мы оба преподавали тактику в пехотном училище в Дрездене^[31]. Хансен считался способным командующим. Но, к сожалению, он был болен и уже готовился уйти в отставку^[32], что огорчило меня, поскольку обстановка была критической. Его преемником стал генерал артиллерии Лаукс, который, к сожалению, погиб через некоторое время вместе со своим талантливым начальником штаба полковником Генштаба Хартманом^[33]. Самолет, на котором они оба летели, был сбит противником^[34].

Обстановка на фронте 16-й армии была исключительно угрожающей, несмотря на то что I армейский корпус, возглавляемый очень опытным генералом Гильпертом, мужественно отбивал атаки превосходящих сил противника. Уже становилось ясно, что русские, зная о постоянном увеличении разрыва между 3-й танковой и 16-й армиями, переносят направление главного удара дальше на юг и, двигаясь по обе стороны от Западной Двины, стягивают сюда все силы, которые они сумели высвободить.

Положение 18-й армии (командующий — генерал артиллерии Лох^[35]) было также далеко не блестящим. Противник наступал здесь на трех основных направлениях: у Острова, Пскова и Мадоны. Его план — наступлением через Псков на Выру разъединить 18-ю армию и стоявшую к северу от Псковского озера оперативную группу «Нарва» — был очевиден.

Эти выводы, которые были сделаны после ознакомления с обстановкой на фронте обеих южных армий, заставили меня принять все меры к тому, чтобы не допустить прорыва русских к Риге и восстановить связь с соседней 3-й танковой армией.

Однако, несмотря на принятые меры, положение в последующие дни продолжало обостряться, особенно на южном крыле группы армий. К этому следует добавить, что 3-я танковая армия, чтобы избежать охвата, вынуждена была отвести свое левое крыло еще дальше на запад. В результате разрыв между обеими группами армий серьезно увеличился, а южное крыло группы армий «Север» оказалось оголенным и чересчур растянутым. Несмотря на то что для установления связи с 3-й танковой армией были приняты все меры, которые ослабили 18-ю армию и оперативную группу «Нарва» едва ли не ниже всякого допустимого предела, связь установить не удалось.

Русские увеличили численность своих сил на Западной Двине и попытались форсировать реку с юга. Однако упорное сопротивление наших войск не позволило противнику сделать это.

Положение 18-й армии, на которую противник наступал с трех направлений, становилось все более критическим. Она вынуждена была не только передать часть своих сил 16-й армии, которую сильно теснил противник, но и вновь удлинить свой фронт к югу. Это означало увеличение протяженности и так уже сверх всякого предела растянутых фронтов ее дивизий. К этому следует добавить, что приданный 16-й армии литовский корпус СС^[36] под командованием фон Тройенфельда, введенный в бой под Островом, оказался не на высоте. Несмотря на все эти трудности, 18-я армия продолжала упорно сдерживать натиск превосходящих русских сил, добросовестно выполняя поставленную ей задачу — ни при каких обстоятельствах не допускать прорыва фронта.

Положение становилось все более серьезным. Учитывая совершенно очевидную концентрацию сил русских и будучи твердо убежденным в том, что, несмотря на нечеловеческое напряжение сил всех подчиненных мне войск, улучшить обстановку на фронте группы армий невозможно, я решился 12 июля направить Гитлеру личное письмо следующего содержания:

«Мой фюрер!

Когда 3 июля 1944 г. Вы поручили мне командование группой армий “Север”, обстановка на фронте группы армий “Центр” уже позволяла говорить о серьезной угрозе южному крылу группы армий “Север”. Уже тогда можно было сделать вывод, что противник готовит мощное наступление в общем направлении на запад под прикрытием крупной группировки на рубеже Западной Двины.

Мне было поручено “всеми силами и средствами удерживать прежний фронт группы войск “Север” и в то же время наступательными действиями установить связь с войсками северного крыла группы армий “Центр”.

Когда я прибыл сюда, войска северного крыла группы армий “Центр”, отведенные назад в связи с угрозой охвата, находились в 15 км к северо-востоку от Глубокого. Для осуществления мероприятий, которые представлялись реальными в тот момент, когда на меня было возложено новое задание, а именно — для нанесения контрудара во фланг наступающей группировки противника, то есть в направлении Шарковщины, теперь уже не было соответствующих предпосылок. Не имелось необходимых для этого войск, и к тому же противник, непрерывно наращивая свои силы в районе Друя, Дрисса, Миоры, сковал наши соединения южнее Западной Двины.

Постоянный и все усиливающийся нажим противника на северный фланг 3-й танковой армии явился поводом для отвода группой армий “Центр” своего северного крыла дальше на запад. Вследствие этого опасность расширения бреши между обеими группами армий стала еще более реальной.

Все меры, которые я, учитывая эту опасность, принял с первого дня моего пребывания здесь, чтобы соединить крылья обеих групп армий хотя бы в районе южнее Даугавпилса, не могли дать результата и способствовать стабилизации положения группы армий “Центр”. Не помогла и переброска в район разрыва двух соединении — 225-й и 69-й пехотных дивизий. Поэтому я решил с той же целью снять с фронта оперативной группы “Нарва” дополнительно 61-ю пехотную дивизию и 11-й разведывательный батальон СС^[37]. С ними будет взаимодействовать группа обеспечения стыка под командованием Клеффеля. Она формируется в районе к западу от Даугавпилса и сможет перейти в наступление в общем юго-западном направлении не раньше 14 июля, и то лишь при условии, что этому не помешают ни действия партизан, ни атаки противника на фронте группы армий. Сумеет эта группировка поправить положение или нет — зависит от дальнейшего развития обстановки на северном крыле группы армий «Центр», войска которой в настоящее время подвергаются атакам на многих участках фронта. Представляется, что достичь решающего улучшения обстановки к югу от Двины этой группировке не удастся.

Отвод на промежуточные позиции 81, 93 и 263-й пехотных дивизий, приказ о котором был отдан с целью накапливания сил, осуществляется по плану, однако, как и следовало ожидать, проходит под сильным давлением со стороны противника, который стремится помешать этому. После того как группа армий “Север” была крайне ослаблена передачей двенадцати дивизий группе армий “Центр’, а также вынуждена была постепенно удлинить свой фронт на 200 км, чтобы застраховать от охвата свое южное крыло, оголившееся после событий на северном участке фронта группы армий «Центр», ее оборонительные способности в сравнении с атакующими силами противника уменьшились настолько, что теперь она не сможет справиться с задачей стабилизации фронта ни на восточном, пи на южном участках.

Для поддержки решающих боев на южном крыле группы армий я приказал вывести 126-ю пехотную дивизию с псковского плацдарма. В связи с этим при определенных обстоятельствах, очевидно, потребуется отвести все обороняющиеся на плацдарме войска на уже почти готовую линию укреплений в районе Ирбоски^[38]. Я должен был также приказать оперативной группе “Нарва” выделить для переброски на правый фланг еще одну дивизию. Ввиду сокращения сил на этом участке фронта, я должен оставить за собой право отвести войска назад и с выступа фронта у Нарвы на тактически более выгодный и заранее подготовленный рубеж обороны у Кунды. Осуществление всех мероприятий намечено завершить к 15 июля.

В обобщенном виде я оцениваю обстановку следующим образом.

Противник всеми силами будет пытаться сохранить прежнее направление удара — на Ригу. Это практически означает, что группа армий “Север” будет изолирована. Он уже сейчас ведет наступление крупными силами на второстепенном направлении, стремясь овладеть Даугавпилсом. Если это наступление будет успешным, весь восточный участок фронта группы армий “Север” окажется под угрозой. Учитывая превосходство сил противника, который повсюду использует для прорыва танки, мы не в состоянии обеспечить собственными силами надежную оборону участка к югу от Западной Двины.

Трезво оценивая обстановку, можно сделать только один вывод — для спасения группы армий “Север” необходимо, оставив достаточно сильные арьергардные группы, способные вести сдерживающие бои, отвести армии в следующих направлениях:

— оперативную группу “Нарва” — в направлении Таллина, откуда в зависимости от развития обстановки эвакуировать ее морским путем в Ригу, Либаву или Мемель^[39];

— 16-ю и 18-ю армии — на линию Каунас — Рига.

Учитывая обстановку южнее Западной Двины, нельзя с уверенностью сказать, возможен ли еще отвод войск группы армий на новые рубежи. Но это необходимо попытаться сделать, потому что в противном случае группа армий “Север” будет окружена, а частично и уничтожена.

Как командующий группой армий “Север”, я считаю себя обязанным довести до Вас, мой фюрер, всю правду о сложившейся обстановке, как бы неприятна она ни была. Это не только мои личные выводы, но и мнение всех моих подчиненных, реально оценивающих положение группы армий я прошел вместе с ними длинный боевой путь и пользуюсь их полным доверием. Я не могу идти наперекор своей совести, я обязан предпринять все возможное, чтобы спасти эти верные делу войска от полной катастрофы. Я считаю необходимым в последнюю минуту отвести войска, чтобы их можно было использовать должным образом для эффективной обороны восточных границ нашего отечества.

Если Вы, мой фюрер, не будете склонны одобрить мою точку зрения и предоставить мне необходимую свободу действий для проведения предложенных мероприятий, то я вынужден буду просить Вас освободить меня от выполнения возложенного на меня задания.

Фрисснер».

Содержавшееся в этом меморандуме предложение казалось мне единственной возможностью предотвратить в последний момент нависшую над группой армий «Север» катастрофу. Само собой разумеется, я полностью отдавал себе отчет в том, что осуществление его будет иметь внешнеполитические последствия.

Финляндия, которая и так уже давно склонялась к выходу из войны, немедленно разорвала бы союз с нами^[40]. В результате мы лишились бы столь важных для нас поставок хрома^[41]. Швеция, вероятно, прекратила бы поставки железной руды^[42]. Бесспорно, это явилось бы серьезным ослаблением нашего военного потенциала. Кроме того, возврат прибалтийских территорий значительно усиливал противника.

Однако я не видел иного пути, и моя совесть противилась тому, чтобы вынуждать вверенные мне войска вести бесперспективную борьбу, которая наверняка должна была завершиться изоляцией группы армий. Этот труднейший, роковой вопрос ждал своего решения. Не прошло и суток, как я получил новый приказ Гитлера. Мне предписывалось срочно явиться к нему для личного доклада. Я, признаться, ждал этого. 14 июля я вылетел в Ставку Гитлера в Восточной Пруссии^[43], отчетливо сознавая, что результатом этой беседы будет мое смещение, если не худшее.

Сразу же после моего прибытия генерал Шмундт дал мне понять, что моим догадкам, по-видимому, суждено сбыться. Фюрер, по его словам, был крайне раздражен моим письмом. Я сказал Шмундту, что готов ко всему, но попросил как можно быстрее позволить мне лично доложить Гитлеру о действительном положении вещей на фронте группы армий и, по возможности, поговорить с ним с глазу на глаз. Вначале Шмундт отказался, так как с минуты на минуту должен был начаться разбор обстановки для большой аудитории. Лишь после того как я заявил, что в случае отказа на него частично ляжет ответственность за жизнь 700 тысяч солдат, он доложил Гитлеру о моей просьбе. Гитлер согласился меня принять.

Через несколько минут между мной и Гитлером состоялся драматический разговор без свидетелей. Гитлер начал в весьма серьезном тоне, заявив мне примерно следующее:

— Генерал Фрисснер, вы прислали мне письмо с угрозами. Я считаю, что, если командир роты, после того как получит от командира батальона приказ, с которым он не согласен, потребует заменить его или подаст рапорт о болезни, это будет выглядеть как самый невоенный из всех невоенных поступков. Что было бы с нами, если бы каждый вспоминал о своей болезни, как только дела начали идти не так, как ему нравится?

Я ответил вначале спокойно:

— Мой фюрер, никаких угроз в моем письме не было. Эго несовместимо ни с моим воспитанием, ни с представлением о солдатском долге. Я отвечаю за жизнь около 700 тысяч солдат, полным доверием которых я, как мне кажется, пользуюсь. Эти люди знают, что я могу потребовать от них самых больших жертв, если это будет продиктовано обстановкой. Но они верят в то, что я не потребую от них ничего, что идет вразрез с моей совестью. Сейчас наступил именно такой момент.

Я ясно вижу что группа армий “Север” будет в самое ближайшее время окружена и по частям разгромлена противником, если мы немедленно не примем решительные меры. Войскам приходится вести борьбу, превосходящую всякие человеческие силы. При этом следует иметь в виду: дивизии теперь уже не те, что в начале войны. Они большей частью состоят из переведенных из обоза солдат или из недостаточно подготовленных контингентов. Если раньше дивизии действовали на фронте от 4 до 6 км, то сейчас им приходится удерживать фронт шириной 20–25 км. О сплошном переднем крае обороны, который я вижу здесь на вашей карте, уже нет и речи. Мы давно ограничиваемся созданием временных оперативных групп на предполагаемых участках прорыва.

С помощью тут же сделанного наброска я объяснил ему тактику действий противника. Одновременно я хотел доказать, что при соотношении сил 1:8 вести оборонительные бои в течение долгого времени нельзя. Если до сих пор это все же как-то удавалось, то причину следует искать в высоком боевом духе немецких солдат, а также в опытности руководства.

— Но сейчас мы дошли до крайности, мой фюрер. Если не будут приняты немедленные и решительные меры, противник в ближайшее время выйдет нам глубоко в тыл. И это откроет перед ним все двери… Понимая все это, я решил довести до вашего сведения свою оценку обстановки, чтобы создать у вас полную ясность о действительном положении. Я хочу, чтобы вы поняли всю правду и поверили мне… Моя оценка обстановки явилась результатом ежедневных поездок на наиболее ответственные участки фронта и обстоятельных бесед с подчиненными мне командирами. Я считал своим долгом лично указать вам, мой фюрер, на всю серьезность создавшегося положения…

Мною руководит не упрямство и тем более не стремление уйти от ответственности, я не намерен также притворяться больным. Я не брошу свои войска в этой роковой, критической ситуации и буду, как прежде, выполнять свой долг, куда бы меня ни направили. Я не цепляюсь за свою должность. Вы можете сместить меня. Вы можете даже расстрелять меня, если хотите. Однако вы не можете требовать от меня, чтобы я сознательно, наперекор своей совести вел вверенные мне войска к неотвратимой гибели.

Все это я произнес, по-видимому, очень взволнованно. Гитлер взял меня за руку и сказал:

— Мой генерал! Я благодарю вас за искренний и ясный доклад, который позволил мне увидеть обстановку на фронте вашей группы армий так ярко и выпукло, как никогда. Обещаю вам помочь.

Разговор был окончен.

Многие были удивлены, что этот разговор не окончился для меня наказанием и не вызвал у Гитлера обычную в подобных случаям вспышку гнева. Я могу объяснить это следующими причинами.

Гитлер был крайне недоверчив ко всем, и прежде у всего к генералам и офицерам Генерального штаба. В контактах с ними особенно ярко проявлялся характерный для него комплекс неполноценности. В их кругу он, по-видимому, чувствовал себя чужаком, а потому вел себя с ними совершенно не так, как в компании своих партайгеноссе^[44]. Лапидарная деловитость военных Гитлеру явно не импонировала. Он не умел слушать собеседников и всегда хотел быть в центре внимания, особенно если круг его слушателей был большим. Когда же ему приходилось беседовать с кем-то наедине, он оказывался весьма примитивным. Он не замечал, что нагоняет скуку своими стереотипными фашистскими тирадами, и, по-видимому, понимал, что высшие военачальники намного превосходят его в военных вопросах. Поэтому он противился их предложениям, как бы хороши и блестяще — аргументированы они ни были, и, как правило, становился угрюмым и замкнутым! К этому следует добавить, что он чувствовал себя «избранником провидения». Это чувство укрепилось в нем после внезапных успехов в начале войны и стало особенно острым после того, как одно за другим сорвались несколько покушений на его особу.

Не имело смысла игнорировать все эти вещи. И нам, солдатам, пришлось привыкать к тому, чтобы видеть в Гитлере «вождя». Это помогало добиваться своих целей. Фельдмаршал Модель и я с успехом пользовались такими методами. Мы говорили с Гитлером так, как не осмеливаются разговаривать с вышестоящим командиром. В результате у Гитлера, по-видимому, исчезало ощущение, что его собеседник «проявляет высокомерие».

Выигрыш был обеспечен, если представлялась возможность бить Гитлера его же собственными аргументами, если собеседник напоминал ему о тех временах, когда он сам был солдатом, и при этом умел убедить его в том, что необходимо предпринять определенные действия, которые он сам, как «старый солдат», сможет оценить лучше других. При личных встречах с Гитлером успех одерживал тот, кто умел «проникнуть в его душу», а это удавалось не каждому.

Гитлер производил в то время впечатление человека утомленного и уставшего от всего. До самой последней встречи с ним осенью 1944 года я не замечал той «ненормальности», о которой говорят отдельные очевидцы. Наоборот, он был вполне ясен в выражениях и категоричен в постановке задач.

Его общие разборы обстановки на фронтах звучали вполне убедительно, и у меня никогда не возникало сомнений в том, отвечают ли его высказывания реальному положению вещей. Приводимые им данные о потенциале, в частности об «особом оружии», работа над которым шла полным ходом, казались отнюдь не утопичными, а вполне реальными и в конечном счете помогали сохранять бодрость духа. При этом нельзя не упомянуть, что данные, которые приводились Гитлером, как выяснилось позднее, очень часто брались из фальсифицированных источников, подготовленных его аппаратом.

Нельзя согласиться также и с тем, что Гитлер был ничем не примечательной личностью. Это был, несомненно, весьма незаурядный человек, хорошо знавший историю и обладавший удивительной способностью разбираться в вопросах, касавшихся вооружения. Его оперативные идеи были часто отнюдь не вздорными. Однако ему не хватало масштаба и широты взглядов специалиста, необходимых для реализации этих идей.

После моей беседы с Гитлером, состоявшейся без свидетелей, перед обычной аудиторией начался очередной разбор общей обстановки на всех фронтах войны. В число слушателей входили, как правило, представитель ставки генерал-фельдмаршал Кейтель^[45], начальник Штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта (ОКВ) генерал-полковник Йодль, начальник генерального штаба сухопутных войск Цейтцлер, имевший в то время чин генерал-полковника, начальник Оперативного отдела Генерального штаба генерал Хойзингер, начальник Управления личного состава ОКХ и одновременно шеф-адъютант фюрера генерал Шмундт, а также представители люфтваффе и ВМС в Ставке^[46]. Кроме того, обычно на разборах присутствовали референты-специалисты, офицеры Генерального штаба и офицеры для особых поручений.

Совещания с разбором обстановки — для краткости их называли просто разборами — обычно начинались в полдень или вечером. В этот раз мне предоставили возможность обрисовать положение на моем фронте. Гитлер дал начальнику Генерального штаба указание немедленно передать моей группе армий несколько дивизионов штурмовых орудий, пока не будет возможности оказать помощь «свежими войсками».

Конечно, эта помощь была явно недостаточной. Я прямо с совещания вылетел снова на свой командный пункт в Розиттен и тут же собрал командующих армиями. Положение, как и следовало ожидать, еще больше обострилось. Противник все сильнее теснил 16-ю армию, прижимая ее к обоим берегам Западной Двины. Фронт с каждым днем подходил все ближе к Даугавпилсу. 18-я армия в связи с несостоятельностью литовскою корпуса войск СС также попала в трудное положение. Предпринималось все, чтобы воспрепятствовать прорыву противником фронта, ставшего теперь очень узким. Однако это действительно было уже невозможно, и мне пришлось вновь поставить вопрос об оттягивании линии фронта к Западной Двине.

18 июля меня вновь вызвали на совещание в Ставку Гитлера в Восточной Пруссии. Кроме меня здесь присутствовали командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Модель, Геринг и гаулейтер Восточной Пруссии Кох^[47].

Обстановка на фронте группы армий «Центр», как доложил генерал-фельдмаршал Модель, также становилась все более критической. Модель набрался смелости предложить, чтобы моя группа армий передала часть сил для стабилизации его фронта. К счастью, Гитлер не согласился с этим предложением.

Когда я в свою очередь доложил о развитии обстановки на моем фронте и при этом детально обосновал необходимость перенесения линии фронта к Западной Двине, меня внезапно перебил Геринг. «Если бы концентрация сил русских перед южным крылом группы армий “Север” фактически соответствовала характеристике, данной генералом Фрисснером, — заявил он, — моя воздушная разведка, несомненно, уже давно бы доложила об этом». Короче говоря, Геринг хотел преуменьшить опасность, как это он уже неоднократно делал раньше. Я весьма энергично возражал против сомнений в достоверности моего доклада. Ведь, в конце концов, мои сведения о группировке сил противника в значительной части основывались на донесениях 1-го воздушного флота, которым командовал опытный и энергичный генерал Пфлюгбейль, тесно сотрудничавший со мной. Гитлер тоже вмешался и поддержал меня, признав мою правоту.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

19

Имеется в виду оперативная группа «Нарва» (до 23 февраля 1944 г. — «Фрисснер»), которой Й. Фрисснер командовал с 2 февраля 1944 г. — Здесь и далее, кроме специально оговоренных случаев, примеч. науч. ред.

20

В Оберзальцберге (Южная Бавария), близ Берхтесгадена находилась любимая альпийская резиденция Адольфа Гитлера — «Бергхоф», где он время от времени отдыхал от военных действий. Так с 1 по 14 июля 1944 г. он находился в «Бергхофе», куда и вызвали Фрисснера.

21

Имеется в виду проводимая с 23 июня 1944 г. войсками 1-го Прибалтийского (И.Х. Баграмян), 1-го (К.К. Рокоссовский) и 2-го (М.В. Захаров) Белорусских фронтов Белорусская наступательная операция («Операция Багратион»).

22

Генерал-лейтенант Рудольф Шмундт занимал пост шеф-адъютанта вермахта при Верховном главнокомандующем (А. Гитлере).

23

Генерал-фельдмаршал Ганс Гюнтер фон Клюге являлся командующим группой армий «Центр».

24

В данном случае имеются в виду руководители группы армий «Север»: командующий генерал-полковник Георг Линдеман, начальник штаба генерал-лейтенант Эбергард Кинцель и 1-й офицер Генштаба (начальник Оперативного отдела) полковник Ганс Ульрих фон Герсдорф.

25

Личным самолетом Гитлера был Фокке-Вульф Fw 200 Кондор (Focke-WulfFw 20 °Condor) — немецкий 4-моторный дальний многоцелевой самолет-моноплан, причем используемый Гитлером самолет — V3 (D-2600 «Иммельман»-Ш) — в серию не пошел.

26

Зегевольд — официальное название города Сигулда до 1917, ныне административный центр одноименного края Латвийской республики.

27

Георг Линдеман нового назначения не получил и зачислялся в резерв командного состава. Только 27 января 1945 г. он занял пост командующего вермахтом в Дании.

28

До 1917 г. и в 1944–1945 гг. Розиттен было официальным названием города Резене, ныне город республиканского подчинения в Латгалии (Латвийская республика).

29

Возможно, Фрисснер имеет в виду подобное соотношение на отдельных участках, а не на всем фронте. Ниже он упоминает, что в составе группы армий «Север» на июль 1944 г. имелось около 700 тысяч человек, противостоящие же ей войска Ленинградского, 1-го, 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов в конце сентября 1944 г., т. е. после получения пополнений накануне Прибалтийской операции, все вместе насчитывали всего лишь около 1,5 миллионов человек (Великая Отечественная без грифа секретности. М., 2009. С. 184). Таким образом, соотношение сил в июле 1944 г. никак не могло быть больше 2:1, что также довольно много.

30

На 15 июля 1944 г. в состав 16-я армии входили I, II, Х армейские корпуса, а также армейский корпус «Клеффель».

31

Это было в 1928 г.

32

Фактически к этому моменту Кристиан Хансен уже сдавал командование, готовясь отправиться в госпиталь.

33

Курт Хартман был не начальником штаба армии, а 1-м офицером Генштаба, т. е. начальником Оперативного отдела; начальником штаба 16-й армии был в тот момпент генерал-майор Пауль Рейнхольд.

34

Самолет был сбит или потерпел аварию 30 августа 1944 г. близ Риги, Хартман погиб на месте, а Лаукс с тяжелыми ранениями был доставлен в Ригу, в 158-м полевом лазарете, где скончался 2 сентября 1944 г.

35

Начальником штаба у Лоха был генерал-майор Фридрих Фёрч, а 1-м офицером Генштаба — полковник Ганс Штарке. На 15 июля 1944 г. в состав 18-й армии входили:

• XXVIII армейский корпус: боевая группа «Хёфер», 21-я, 30-я пехотные, 12-я авиаполевая дивизии;

• XXXVIII армейский корпус: 32-я, 83-я, 121-я пехотные, 21-я авиаполевая дивизии;

• группа «Вегенер» (L армейский корпус и VI армейский корпус войск СС): 69-я, 93-я, 218-я пехотные дивизии, боевая группа «Штреккенбах» (19-я гренадерская дивизия войск СС), 15-я гренадерская дивизия войск СС, часть 23-й и 126-й. пехотных дивизий;

• 207-я охранная дивизия, 300-я дивизия особого назначения.

36

Имеется в виду VI армейский корпус войск СС (латышский), в став которого входили 15-я гренадерская дивизия СС (латышская № 1) и 19-я гренадерская дивизия СС (латышская № 2).

37

11-й танковый разведывательный батальон СС входил в состав 11-й моторизованной дивизии СС «Нордланд».

38

Ирбоска — официальное эстонское название в 1920–1944 гг. города Изорск, ныне в составе Печорского района Псковской области России.

39

Либава (нем. Либау) — название до конца 1918 г. города Лиепая, ныне город республиканского подчинения в Курземе (Латвийская республика). Мемель — название до 1923 и в 1939–1945 гг. города Клайпеда, ныне административный центр уезда Литовской республики.

40

Финляндия разорвала отношения с Германией 2 сентября 1944 г., потребовав вывода частей вермахта из Лапландии. 5 сентября на советско-финском фронте был прекращен огонь, а 19 сентября в Москве подписано соглашение о перемирии.

41

Германия вообще не имела месторождений хрома и была вынуждены ввозить до 100 % хрома. Практически полностью ее потребности удовлетворялись поставками из Турции, которые были прекращены в апреле 1944 г. Кроме того, крупные месторождения хрома были в на Балканах — прежде всего в Греции и Албании. Не очень понятно, почему Фрисснер связывает поставки хрома с Финляндией, возможно, он имеет в виду не хром, а никель, который добывался на богатом месторождении в Петсамо.

42

У. Ширер писал в книге «Взлет и падение Третьего рейха» (т. 2. М., 1991. С. 54): «Само существование Германии зависело от импорта железной руды из Швеции… В теплые месяцы эту руду доставляли в Германию из Северной Швеции по Ботническому заливу и Балтийскому морю и никаких проблем даже в военное время не возникало, поскольку Балтика была прочно ограждена от проникновения туда английских подводных лодок и надводных боевых кораблей. Но в зимнее время пользоваться этим путем было невозможно, так как море покрывалось толстым слоем льда. В холодные месяцы шведскую руду приходилось доставлять по железной дороге в ближайший норвежский порт Нарвик и оттуда вдоль норвежского побережья на судах в Германию». В июле 1940 г. было заключено шведско-германское торговое соглашение, после которого более 90 % потребностей немецкой экономики в железной руде стало обеспечиваться Швецией.

43

Имеется в виду Ставка А. Гитлера в Герлицком лесу, близ Растенбурга в Восточной Пруссии — «Вольфсшанце» (Wolfsschanze, «Волчье логово»).

44

Партайгеноссе (Parteigenosse) — буквально «товарищ по партии» — в Третьем рейхе это было принятое обращение друг к другу между членами НСДПАП.

45

Вильгельм Кейтель был не «представителем Ставки», а начальником Верховного командования вермахта (ОКВ).

46

Офицером связи ВМФ при фюрере и рейхсканцлере и Верховном главнокомандующем с 1 октября 1939 г. и до конца войны являлся контр-адмирал Карл Йеско фон Путткамер, а Геринга представлял генерал авиации Кард Боденшац. Кроме того на совещаниях обычно присутствовали: представитель рейхсфюрера СС (с 30 сентября 1939 г.) группенфюрер СС и генерал-лейтенант войск СС Герман Фегелейн и представитель имперского министра иностранных дел посол Отто Хевель.

47

Эрих Кох одновременно являлся имперским комиссаром обороны Восточной Пруссии.