Обернись!.. Часть третья

Ирина Арина (2024)

Прямое продолжение первых частей, без вступления и предыстории.Где можно получить ответы на вопросы из другого мира? Оказывается, в своем. Кто бы знал, сколько тайн он скрывает! И кто бы подсказал, как со всеми этими тайнами и ответами вернуться в Аршанс, если путь в него теперь для меня закрыт. Но те, кто мне дорог, остались там, и я пойду на все, чтобы быть с ними.Чего не будет: политики, бизнеса, острой эротики.Что будет: история глазами главной героини.Предупреждение: содержит сцены жестокости.За обложку большое спасибо Нисмиане Королевне!

Прямое продолжение первых частей, без вступления и предыстории.

***

— Шок?

— Мягко сказано. Слишком много и слишком быстро. Я уже уверена была, что конец, что мне показали… ну, эти видения из прошлого, как объяснение, почему всё так и последняя капля, на прощание… А оно меня выбросило. Вроде бы, радоваться, что живая… Нет, я сначала обрадовалась, а потом… Ты не представляешь, как это: только что Аршанс и тут же Заповедник…

— Могу представить. Зная тебя, это не сложно. Сразу поняла, что вернулась?

— Трудно сказать. Странные ощущения, состояние такое… раздвоенное. И поняла, и нет одновременно.

— Поняла, но не поверила.

— Да, наверное, так. Нет, не так. Не хотела верить.

ГЛАВА 1 — Про озеро, свадьбу и старый дом

— Зина? Ты… здесь… Ты что здесь делаешь?

— Это ты что здесь делаешь? Тебя уже обыскались. Маш, ты даёшь, честное слово! Три часа до ЗАГСа. Что у тебя на голове и почему ты мокрая? О! Машка, это то платье?

— ЗАГС? Какой ЗАГС? — соотнести подругу и всё прочее с реальностью никак не получалось.

— Маш, ты чего? Он у нас один. Ольховская, ау! — Зинка помахала рукой перед глазами. — Ты, вообще, в адеквате? У тебя свадьба сегодня.

— Какая свадьба? Я уже замужем! Только мой муж об этом не знает… То есть, знает. В смысле он знает, что женат, но не знает, что на мне. На части меня. Бли-ин! Как же это сложно!

— Ольховская, тормози. Я всё понимаю, нервы, мандраж… Но не настолько же! Что ты несёшь?

— Зин, сегодня какой день?

— Ещё спроси год и где мы! Машка, что с тобой?

— Зин, я серьёзно.

— Суббота. День твоей свадьбы. Полегчало?

Не очень. Получается, я вернулась в день, следующий за тем, из которого ушла? Огляделась. Бутылка вина, которую так и не смогла открыть, связка ключей, чехол от платья. Полгода в Аршансе. Один день здесь. Платье опять белоснежное. Всё правильно, поменялся свет, поменялся цвет. А может ничего не было? И никакой я не гибрид Амарриэлли и Моринды, а Аршанс всего лишь бред воспалённого ума слегка свихнувшейся Марии Ольховской? Не было Алдариэля, Тайрина, Младших… Да как бы не так! Они были и они есть. И я возвращаюсь к ним, здесь мне делать нечего.

Легко вскочила, в смысле, кое-как встала, и побрела к воде. Так, Озеро, уговор, пока не пройду портал, не пинаться, в Аршансе можешь делать что хочешь.

— Машка, ты куда? Маша! Ольховская, ты двинулась? Стой, идиотка!

Озеро даже не попыталось выкинуть меня, Зинка вытащила. Я отбивалась, орала, рвалась назад, но подруга оказалась сильнее. Вскоре мы опять сидели на берегу и откашливались уже вдвоём.

— Что это было? Маш, что с тобой? Ты замуж не хочешь? Ну, не выходи. Зачем так радикально-то? Машка, не молчи. Что случилось?

— Зин, я, правда, замужем.

— Угу, ты говорила. И где он?

— Там, — я махнула в сторону Озера.

— Водяной что ли?

— Сама ты… водяной. Он эльф. Зина, не смотри так, я не свихнулась. Озеро — портал в другой мир. И я в нём была. И там…

— Машуль, тебе солнышко головку не напекло? Как себя чувствуешь? Маш, а пойдём к нам? Дед тебе капелек каких-нибудь даст, поспишь, успокоишься. Твоим я позвоню. А свадьба… Перенесут, ноу проблемс.

— Ты мне не веришь…

— Верю, Машуль, как я могу не верить. Ты сбегала в другой мир, выскочила замуж за эльфа, и, пока он этого не заметил, вернулась назад. Всё доступно и понятно. Пойдём, Маш?

— Нет, ты иди. Я ещё посижу тут.

— Угу, посидишь. В это я тоже верю. Вставай и пошли. Машка, а вещи твои где? Ты же не в этом через весь город шлёпала?

— Какая разница?

— Никакой. Хочешь идти так, иди. Имеешь право, невеста, как-никак.

— Ага, невеста. Чёрная Невеста.

— Да хоть зелёная в крапинку. Пойдём отсюда.

— Не пойду. Я тут буду. Зин, ну, правда, не могу я уйти!

— Ноу проблемс, остаёмся. Будем загорать. Маш, если я на минутку отойду, ты её ровно прожить сможешь? Без радикальных решений? Я только клиентке встречу отменю и вернусь. Ок?

— Ок, Зин. Иди, звони.

— А ты винчик пока открой. Чего он беспризорным валяется? Посидим, расслабимся, ты мне всё расскажешь.

— Сама откроешь, у меня не получилось.

— Плохо старалась. На, практикуйся.

Зинка кинула мне на колени бутылку вина и отошла в сторону. О том, что раньше за ней такого не водилось и все свои разговоры она спокойно вела при мне, я не вспомнила. Не до того было, терзалась своим опрометчивым прыжком в воду при ней и спонтанно вырвавшимися словами об Аршансе. То, что подруга мне не поверила, не удивляло, неизвестно, как я сама отреагировала бы на такое совсем недавно. А вот то, что она заподозрила меня, как минимум, в нервном срыве, было плохо, теперь избавиться от неё не выйдет ни под каким соусом. Я с тоской посмотрела на Озеро. Сейчас даже пытаться бесполезно, опять выловит, у меня после сегодняшнего сумасшедшего дня сил не хватит сопротивляться. Оставалось одно: вести себя тихо, усыпить бдительность и… И всё равно, пока Зинка здесь, ничего не выйдет.

Дура ты, Ольховская, нужно было сразу соглашаться уйти, только не к ней, а к себе домой, и потом спокойно вернуться. Спокойно? Если сегодня свадьба, то дома меня ждёт толпа уже имеющихся родственников и тех, кто собирается стать таковыми. Ой, бли-ин! Понятно, что ни о какой свадьбе не может быть и речи, но на объяснения с ними у меня просто нет времени. Пока я здесь, в Аршансе пройдёт неизвестно сколько.

Бли-ин! Бли-ин! Блин! И ползучая мандрагора! Я же даже не знаю, что там происходит, чем закончилась схватка с Мориндой. А Алдариэль? Великие подтвердили, что условие выполнено. Значит, они его оберегут? Поэтому появился Фаарр? А я? Что Алдар чувствовал, когда я… Бли-ин! Это же получилось точно так же, как с Амарриэлли… как со мной прошлый раз. Нет, у меня сейчас от этого собственного размножения личности голова взорвётся! И это так не вовремя вырвавшееся «Дари»… Откуда оно взялось? Зачем, Великие? Чтобы сделать ему ещё больнее? Пусть он не видит во мне её… меня… Видит только Арри, но что это прошло для него легко и просто, я не поверю. Жестоко. Как же жестоко! За что с ним так? А с Тайрином? Что будет с Тайриниэлем, когда он узнает? Они все будут считать меня погибшей.

Мамочки! Я точно псих. С кидательной рефлексой. Бутылка улетела в воду. Остынь, Ольховская. Не будут. Прошлый раз тело Амарриэлли осталось на дне, а моё, хоть и человеческое, пока при мне. Ваади проверит Озеро, выяснит всё у русалок и поймёт, обязательно поймёт, он умный, что открывался портал. Пожалуйста, пусть они поймут, что я просто выпала в свой мир. Который вовсе не мой! Мой — Аршанс! Как же я хочу в Аршанс, к ним!

— Ольховская, приём, вернись в общество! Ты чего зависла?

— Я нормально. Всё, Зин, прошло. Не знаю, что на меня накатило. Пойдём домой.

— Вот такие мокрые? Не, Маш, тебе, может, без разницы, а я сперва обсохну, — Зинка разделась до белья, развесила вещи на дереве и растянулась на чехле. — Присоединяйся.

Я немного подумала, решила, что идти через полгорода в мокром платье, вариант не из лучших, сняла его и пристроила рядом с Зинкиным топиком.

— Озвезденеть! Ольховская, как оно на тебя поверх шмоток налезло?

Кстати!

— Это у тебя спрашивать надо. Из чего такого ты его сшила, что оно на всё налезает?

— Из ткани.

— Да ладно? В жизни бы не догадалась! Терникова, это не ты его сшила. Это она, Ребекка Ивановна, да? Но я об этом не должна была знать. Так?

— Я тебе этого не говорила, — сразу напряглась Зинка.

— Само собой. Зин, давай к ней сходим? Прямо сейчас.

Ответила она с небольшой заминкой, как бы нехотя.

— Не получится. Уехала Ребекка Ивановна.

— Точно знаешь? Надолго?

— Точно, я у неё цветы поливаю. Ещё неделю не будет.

— И когда следующая поливка?

— Послезавтра собиралась.

— Зин, давай сегодня? Мне очень нужно.

— Ольховская, она не изменилась, — Зинка села и уставилась на меня в упор. — Типа, ты не знаешь, без её разрешения…

— Зина, пожалуйста!

— Маш, ты похудела. Как умудрилась с такой скоростью? Тебе идёт, даже выглядишь, как будто младше.

— Терникова, зубы мне не заговаривай. Сходим?

— Машка, а эту водолазку я у тебя не помню, — явное отлынивание от темы продолжалось. — Прикольная. Ткань какая-то непонятная. Ну-ка, дай посмотрю.

— Зина! Мне нужно попасть к Ребекке Ивановне.

— Зачем? Что ты там забыла?

Это я и сама хотела бы знать. А также, кто такая Старая Бекка, одарившая меня столь загадочным презентом, и какое отношение она имеет к Аршансу. В том, что она его имеет, сомнений не было.

— На цветочки посмотреть хочу.

— Через неделю посмотришь. Маш, что с тобой?

— Нормально со мной всё. Зин, хватит сохнуть, одевайся, пойдём отсюда.

— Не пойду я мокрой. Ещё не хватало по городу чучундрой шлёндрать. Кстати, ты мне ещё рассказать обещала что-то.

— Так нечего рассказывать, — я даже руками развела для вескости. — Посидела, подумала над смыслом жизни, поняла, что фигня. Всё. Рассказ окончен. Довольна?

— Очень содержательно. И, главное, пространно, в красках и оттенках. А построение предложений! А метафоры и аллюзии! Госпожа Ольховская, я в восхищении! «Букер» — Ваш! Или Вам сразу «Нобеля»?

— Мне все оба два. И можно не заворачивать.

А всё-таки увидеть Зинку было здорово. Она единственная, кого мне не хватало в Аршансе.

— Сама скромность!

— Дак, вот же ж!

— Что-то новенькое в твоём лексиконе.

— Цитата. От одного хорошего гно… человека услышала.

Заметила или нет мою оговорку? Вроде нет.

— Я его знаю?

— Вряд ли. Он не местный, проездом был.

— Ну и пусть себе едет, — Зинка снова легла. — Маш, ты какого египетского родственника трубку не брала?

— Телефон забыла, — я тоже прилегла, от усталости всё дрожало. — А ты сразу догадалась, что я здесь?

— Когда мне догадались сказать, что ты потерялась. Ольховская, ты меня, между прочим, из салона красоты выдернула.

— Я?

— Нет. Пролетавшая мимо стая диких индейцев. Кого я искать ломанулась? Трудно было звякнуть?

Я представила себе этот звонок: «Зин, ты не волнуйся, ушла в другой мир, вернусь завтра. Встречаемся в Заповеднике». Прыснула.

— Зин, веришь, это тебя бы не успокоило.

— Угу, верю. Но я бы хоть спасательный круг захватила.

— Да не топилась я! Это по… — осеклась на полуслове.

— Естественно, не топилась. Хотела по…смотреть, какая глубина у Озера. А э…холот взять забыла.

Мне показалось или эти паузы в словах не случайны? И Зинка собиралась сказать совсем другое?

— Зин, какой эхолот?

— Вот и я думаю: какой?

Зинкин мобильник тренькнул полученным СМС. Она быстро глянула на дисплей и встала.

— Всё, хорэ сохнуть, пакуй имущество и погнали домой.

Домой, так домой. С платьем я церемониться не стала, скомкала и запихнула в чехол, ему не страшно, оно и не такое переживало. Краем глаза заметила, что Зинка за мной наблюдает. Ну и ладно. Украдкой глянула в сторону Озера. Ничего, скоро я сюда вернусь. Мне бы только остаться одной.

«Ауди» Зинкиных родителей ждала нас у обочины. Клиентке она звонить ходила? А собственно, так даже лучше, быстрее получится.

— Здравствуйте, Иван Егорович. Здрасте, дядь Дим.

— Приветствую, юная леди, — дед подружки старомодно склонил голову.

— Привет, Манюня! — подмигнул её отец.

— Дядь Дим! Просила же!

— Старый стал, склероз подкрался незаметно. О чём просила?

— Да ну Вас! Всегда одно и то же.

— Должно же быть в мире постоянство. Запрыгивайте.

Мы забрались на заднее сидение, но машина не рванула сразу с места в обычной манере вождения Дмитрия Семёновича. Кнопки блокировки на дверцах ушли вниз, Зинкины дед и отец повернулись к нам.

— Что случилось, Манюнь?

Ну, Зинка! Ну, блин! Не могла просто попросить нас забрать? Обязательно было распространяться на тему моих странностей?

— Всё нормально, дядь Дим. Я замуж выходить передумала.

— Вообще или только сегодня?

— За этого — вообще.

— Уже легче. Почему?

— Я его не люблю.

— Причина достойная, — глубокомысленно согласился он. — А зачем было до свадьбы доводить? Сказала бы сразу: так и так, дорогой товарищ, извиняй, но нам не по пути.

— Думала, смогу.

— Стерпится-слюбится? Так, может, и получилось бы? Я его не знаю, но, говорят, человек неплохой.

— Вот именно, дядь Дим, так и есть. Не плохой, не хороший, никакой. Я даже имя его вспомнить не могу… Ой!

И правда ведь, не могу. Только ляпнула это я сейчас зря, у Ивана Егоровича взгляд сразу изменился.

— Николай, — странным тоном подсказала выпавшее из памяти имя жениха верная подруга.

— Спасибо, Зин. Ещё и Николай! Ника-кой Нико-лай! Нико-лай ника-кой! Обалдеть! Нет, дядь Дим, не стерпится.

Спокойно, Ольховская, не заводись, не добавляй себе проблем, самой же потом из них выпутываться.

— Нет, значит, нет. А вот волноваться не стоит, Мария, — ой, бли-ин! Если в ход пошла «Мария» вместо «Маши», значит, я в пациентах. А Зинкин дед на профессиональной волне — хуже, чем тяжёлая артиллерия. — Попробуй объяснить, почему, приняв это решение, ты нашла только такой выход из сложившейся ситуации?

— Какой выход, Иван Егорович? Я просто хотела побыть одна, подышать свежим воздухом…

— На дне озера.

— Зинаида, помолчи, — цыкнул на внучку медицинский профессор. — Итак, ты пришла к озеру просто подумать?

— Ну да.

— Как оказалась в воде?

— Хотела на отражение своё посмотреть, оступилась и вот. Иван Егорович, ну, сами скажите, если бы я собиралась утопиться, зачем бы мне было обратно вылезать?

— Инстинкт самосохранения?

— Дмитрий, не мешай, — зятя от помощи в моей диагностике доктор тоже отстранил. — Мария, в последнее время никаких болезненных ощущений в области головы не было?

— Хотите спросить, не стукнулась ли я ей обо что-нибудь? Нет, не стукнулась.

— Это хорошо. Тем не менее попробуй вспомнить, не было ли каких-либо непривычных, неприятных ощущений? Возможно, за грудиной или в пояснице. Не только сегодня, в течение нескольких дней, месяцев.

Ещё как были! Пока лечением занималась столько всего ощутила.

— Не-а, ничего такого.

— Сколько ты пробыла под водой? Асфиксия, потеря сознания наблюдались?

А как же!

— Нет, не наблюдались. Со мной всё в порядке, Иван Егорович, честно.

— Просто отлично. Люблю, когда у людей всё в порядке. А руки ты где поранила?

Пыталась пробить ледяную стену, которую сама же и создала.

— Когда на берег выбиралась.

— Ещё один вопрос, фантастические существа, о которых ты говорила, казались тебе реальными?

Нет, не казались. Они и есть реальные!

— Да ничего я такого не говорила!

— То есть, ты не помнишь, чтобы видела что-либо, выпадающее за рамки действительности?

— Нет. Я не сумасшедшая, я просто устала, хочу спать. Всё. Хватит уже… Ой, извините, Иван Егорович, не хотела кричать.

— Ничего страшного. Дмитрий, поехали.

— К нам?

— Естественно. Маша, побудешь у нас пару дней, отдохнёшь, успокоишься, витамины попьёшь.

Э, нет, не пойдёт. От них сбежать не выйдет.

— Я домой пойду. Правда, Иван Егорович, всё нормально. А в чужих местах я спать не могу.

— О, как! Манюнь, и давно тебе наш дом чужим стал?

— Дядь Дим, я не в том смысле. Просто…

— Маша, не нервничай. Возможно, привычная обстановка тебе сейчас и полезней будет. Мы только ненадолго заедем к нам, а потом отвезём тебя. Хорошо?

А другие варианты есть? Нет? Тогда, хорошо.

— Да, Иван Егорович, конечно.

В гостях у Зинкиной семьи мне всегда нравилось бывать. Все три поколения Зимовых и Терниковых уживались под одной крышей без проблем. Ссоры, скандалы, взаимная неприязнь — это не про них. В детстве мне иногда хотелось, чтобы случилось чудо, и я оказалась дочерью тёти Тани и дяди Димы, в качестве родителей они мне нравились намного больше собственных.

С матерью мои отношения складывались напряжённо с ранних лет. Я никак не соответствовала её критериям идеальной дочери. С завидным постоянством мне в пример для подражания ставились все знакомые, незнакомые и выдуманные девочки, приблизительно моего возраста, и все они были просто замечательны в отличие от меня. Я обижалась, но подражать кому-либо категорически отказывалась. Переходный возраст принёс первый опыт открытого противостояния. Причём нельзя сказать, что вела я себя чересчур нагло или вызывающе. Просто мне в какой-то момент надоело слушать бесконечные попрёки в свой адрес и не менее бесконечные сравнения с дочерями соседей и знакомых, и я немножко просветила мать на предмет истинных образов большинства идеальных девочек, и пообещала стать такой же, раз уж она так на этом настаивает. В ответ узнала много старого о своей неблагодарности, лживости и лицемерности, до конца излияний не дослушала, хлопнула дверью и до ночи просидела в Заповеднике. Для моей родительницы, то, что у меня прорезался характер, оказалось неприятнейшим открытием и ломать его под себя она взялась с утроенной силой. Два-три года у нас прошли под знаком необъявленной войны. А потом то ли я переросла период бунтарства, то ли ещё что-то, но во мне поселилось какое-то компромиссное безразличие, когда проще сделать то, что от тебя хотят, чем выслушивать то, что о тебе думают.

Отец в это большей частью не вмешивался. Его я тоже не совсем устраивала, он хотел сына. Сделать меня мальчишкой в девчачьей шкуре у него не получилось, никакие мужские занятия мне не давались и особо не интересовали. Единственное, что действительно нравилось, — слушать папины воспоминания, рассказчиком он был великолепным. Мой переезд на съёмную квартиру наших отношений не изменил, тем более что находилась она в том же доме. Мать по-прежнему считала своим долгом контролировать и направлять мою жизнь, отцу это стало окончательно безразлично, а я частью вяло сопротивлялась, частью игнорировала, но в основном продолжала без особого напряга существовать в условиях её регулярных вторжений в моё личное пространство.

В Зинкином доме всё было по-другому. Там у взрослых всегда находилось время вникнуть в детские проблемы, поговорить, объяснить, научить. Похвалы и наказания бывали только заслуженными, а о том, чтобы упрекнуть дочь в несоответствии каким-то идеалам, и речи вестись не могло. У них всегда было спокойно, весело и уютно, так, что не хотелось уходить. Всю нехватку тепла и понимания в собственном семействе мне щедро дарила семья лучшей подруги. В другой ситуации я с превеликим удовольствием засела бы у них в гостях и даже ни одной извилиной не шевельнула в сторону отказа. Но не теперь.

Иван Егорович для своих семидесяти с приличным хвостиком носился с неприличной скоростью. Чуть ли не бегом пересёк двор и скрылся в доме. Я выпросила у дяди Димы сигарету, покурить тянуло давно. Собиралась выйти из машины, чтобы не травить некурящих Зинку и её деда, но была облагодетельствована высочайшим позволением дымить в салоне. Только в окно. С одной стороны, мне это не понравилось. Не доверяют? Считают, что могу сбежать и натворить чего-нибудь? Так, глядишь, ещё и дома одну не оставят. С другой, устала я настолько, что покидать удобное сидение совершенно не хотелось.

— Нет, Марина, я это заявляю со всей ответственностью, — голос Ивана Егоровича прозвучал откуда-то сверху, видимо из кабинета на втором этаже. А говорил он, похоже, с моей родительницей — Вам придётся отменить свадьбу, — точно, с ней. — Нет, Маша не в состоянии сегодня ни с кем общаться. Что? При чём здесь алкоголизм? Нет, Ваша дочь не пьяна. У девочки быстро прогрессирующий онейроидный синдром.

— Что у меня?

— Умное иностранное слово у тебя, Манюня, — раскрыл тайну медицинского термина Зинкин отец. — Гордись!

— Точно, прямо сейчас и начну.

Гордости от загадочного синдрома не прибавилось, но слушать профессора это не мешало.

— Смените тон и выбирайте выражения, Вы говорите о своей дочери. Что? Какая венерология? Марина, Вы в своём уме? У неё тяжёлое психическое расстройство. Да, это не мой профиль, но при столь явно выраженных симптомах ошибка исключена. Нет, Марина, Вам с ней встречаться незачем. Ему тем более. Почти — это не муж. Маша примет лекарство и будет спать. Да, под моим наблюдением. Специалисты её посмотрят в понедельник. Возможно. Неизвестно. Может быть весьма продолжительным. Скорее всего. Несомненно, стационар предпочтительней. Потрудитесь объяснить это своим будущим родственникам. И то, что сейчас её не стоит тревожить разговорами, тоже. Естественно, я Вам сообщу о результатах. До свидания, Марина.

— Всё, Машка, пипец твоей свадьбе, — подвела итог телефонных переговоров Зинка. — Дед — крутой!

— Зиновий, а в лоб?

— За что, пап?

— За ненормативную лексику.

— Па, отстал от жизни, она уже нормативная. А я — большенькая, мне в лоб нельзя.

— Серьёзно? А я по старой памяти.

Такие перепалки отца и дочери не были редкостью и всегда забавляли меня, но тянуться они могли очень долго, а собственные проблемы поджимали.

— Дядь Дим, у меня, правда, этот синдром?

— А нужен? — ну да, нашла от кого ждать серьёзности. — Ты только намекни, организуем.

— Спасибо, добрый дядя Дима.

— Пожалуйста, обращайся в любое время. Девушки, скажите честно, нам хоть когда-нибудь удастся вас замуж сбагрить?

— Мы тебе так надоели? — подруга изобразила преувеличенную обиду и неподдельный интерес к словам отца.

— Не то, чтоб очень, но к почётному званию «папа» я бы не отказался добавить звание «дед».

— А замуж зачем? Этот вопрос и так решить можно.

— Зиновий, вот почему ты в меня пошла, а не в маму? Нет уж, давайте по старинке, сначала муж, потом дети.

— Па, муж — это мужчина, а где его взять? В наше время они, как вид, отсутствуют.

— Нормальный ход. А я?

— А ты прочно женат на маме и потерян для социума, как и все, тебе подобные. А то, что осталось, полное фу.

— Перегибаешь, Зиновий. Полно нормальных ребят. Нет, если вам, конечно, нужны принцы, то да, с этим сложно.

Дядя Дима даже не представлял, насколько был прав. Мне очень нужен принц! Мой принц. Алдариэль. Алдар. Дари. Глаза предательски повлажнели, и я побыстрее отвернулась к окну. Благо, уже подходил Иван Егорович и разговор свернул с опасной дорожки.

Возле подъезда ещё стояли украшенные лентами машины и группы нарядно одетых участников несостоявшейся свадьбы. В центре одной мельтешил неудавшийся жених. От одного его вида меня передёрнуло. И вот за него я чуть не вышла замуж? Мамочки!

— Машка, может, всё же к нам? — я помотала головой, отказываясь от предложения подруги. — Тогда гони ключи.

Зинка ускакала вперёд, по пути с кем-то поздоровалась, кому-то помахала, кого-то послала на полной громкости.

— Дмитрий, твоя дочь грубиянка! — печально сообщил Иван Егорович.

— Твоя внучка тоже, — намного менее печально парировал дядя Дима.

— И не поспоришь, — профессор закрыл тему неудавшегося воспитания их чада и переключился на меня. — Маша, сейчас мы спокойно выйдем, не волнуйся, сделай вид, что никого не видишь, просто не обращай ни на кого никакого внимания.

Легко. После Прощальной площади это такая мелочь. Зинкины дед и отец с двух сторон подхватили меня под руки и повели к подъезду. Взгляды, которыми нас проводила потенциальная родня, мягко говоря, были отнюдь не добрыми. Даже в глазах жениха завелась эмоция — неприкрытая злость, нет, злоба. Впрочем, меня это мало трогало.

Мать поджидала у входа в квартиру и пыталась высказать Зинке своё единственно правильное мнение о глубине падения нравов современной молодёжи. Зинка проникаться трагизмом положения не спешила, скучающе рассматривала недоделанный маникюр, отреагировала только на наше появление.

— Всё, тёть Марин, было неприятно пообщаться, чао.

— Хамка!

— Я в курсе.

— Зинаида, прекрати. Марина, я Вас предупреждал, что никаких разговоров с Машей в ближайшее время не будет. Поэтому, действительно, можете идти.

— А Вы мне не указывайте, Иван Егорыч, что делать. Я мать и имею право знать, что с моим ребёнком. Доченька, маленькая, что с тобой?

О, начались гастроли Театра юного зрителя. Заботливая мать — её вторая любимая роль. Первая — лебедь на последнем издыхании, с хватанием за сердце и закатыванием глаз. Но эту при Зинкином дедушке она разыгрывать не будет, провал обеспечен. Я попробовала спровадить родительницу, заранее не надеясь на успех:

— Мама, иди домой, потом поговорим.

— Как же я пойду? — пафос и трагичность зашкаливали, не хватало только заломленных в отчаянии рук. — Как оставлю тебя одну?

— Я не одна.

— Ты им доверяешь больше, чем мне? Тебе чужие люди дороже родной матери?

Раньше, покривив душой, я бы согласилась, что мать дороже. Теперь тоже согласилась:

— Да. Мне с ними лучше.

На секунду она опешила и попрощалась с ролью доброй мамочки.

— Что же это делается-то? Точно, свихнулась! Матери такое сказать! Как язык-то повернулся! Дрянь неблагодарная! Мы с отцом все силы, всё самое лучшее, всё для неё… И вот, смотрите, как отблагодарила мерзавка!

Ивана Егоровича эти излияния не тронули, сказывались годы практики и множество разнообразных пациентов.

— Маша, проходи внутрь. Дима, Зина, проводите. Марина, Вы понимаете, что усугубляете её состояние?

— Я усугубляю? — голос моей родительницы от негодования приблизился к ультразвуку. — Она нам нервы мотает, а я виновата? Коленька извёлся весь, что думать не знает. А эта…

— Вот и ступайте успокаивать Коленьку. За Машу не волнуйтесь.

Больше я их разговор не слышала, дядя Дима протолкнул меня в квартиру, а Зинка захлопнула за нами дверь.

Недопитая чашка кофе так и стояла на подоконнике рядом с забытым мобильником. Почему-то это впечатляло. Я ушла отсюда вчера. Это «вчера» было полгода назад. В голове такой парадокс не очень укладывался. Так и впрямь обзаведусь этим самым синдромом с умным иностранным названием. Знать бы ещё что он такое.

Я забрала чашку, выплеснула остатки кофе в раковину, поймала себя на том, что ищу глазами ресторатор. Молодец, Ольховская, быстро привыкла ко всему готовенькому! Нет, здесь всё сама, ручками. Набрала свежей воды в чайник, поставила греться. Достала и тщательно вымыла чашки на всех. Мне было просто необходимо чем-то занять себя, привычная обстановка квартиры действовала удручающе, только здесь я до конца осознала, что всё реально, что я не в Аршансе, что… Стоп. Дальше думать нельзя, или сейчас закричу, завою, взорвусь. Очередной спор семьи Терниковых я слушала отстранённо, не слишком вникая, лишь бы ответить вовремя, если затронут меня, и не добавить новых симптомов к своему синдрому.

— Тёть Марина — это нечто! «Коленька извёлся»!

— Зиновий, ты не права. Откуда тебе знать, что и как он…

— Пап, случись что-нибудь, тьфу-тьфу-тьфу, с мамой, ты бы стоял столбом? Или плевал на все запреты и бежал выяснять, что с ней?

— Люди разные, под внешним спокойствием может скрываться…

— Спокойствие внутреннее. Чихать он на Машку хотел. Злой, как собака, что свадьба обломалась, и всё. Маш, вот сто пудов, ты правильно за него не пошла.

— Зина, угомонись. Не в своё дело лезешь. Маша отдохнёт, всё хорошо обдумает и примет решение. Без твоих подсказок. Да, Манюня?

Не поворачиваясь, я кивнула, ответить, хоть и собиралась, не смогла, ком в горле очень мешал ведению светских бесед.

— Маш, я окно открою? Душно.

Я опять кивнула, продолжая выставлять из шкафчика всё, что могло и не могло пригодиться для чаепития. Зинка распахнула форточку и вместе с лёгким ветерком к нам ворвалось:

Я тебя никогда не увижу,

Я тебя никогда не забуду.

Этот старый романс, знакомый до последнего звука, ударил по натянутым нервам, вдребезги разбил хрупкую скорлупу показного спокойствия и просто сломал меня. Брызнула осколками выскользнувшая из рук сахарница, слёзы прорвались и хлынули нескончаемым потоком, я сползла на пол и тоскливо завыла.

В плечо ужалила игла и всё исчезло. Темнота, тишина, покой.

Проснулась я глубокой ночью. Немного полежала, прислушиваясь к звукам и давая глазам привыкнуть к темноте. Вроде бы тихо. Даже если кто-то остался со мной, то он спит. Свет я не включила, выскользнула в прихожую, порадовалась, что раздевать меня не стали и не нужно тратить время и шуметь в поисках одежды, только сунуть ноги в кроссовки и вперёд, на Озеро, и открыла дверь.

Он стоял, облокотившись на обшарпанные перила лестничной площадки, в одном шаге от меня. С такой знакомой неповторимой улыбкой на губах и затаённой грустью в глазах. Любимый, родной, единственный. Нашедший меня в другом мире.

— Алдар…

— Иди ко мне, Арри.

— Я иду. Я всегда иду к тебе.

Я рванулась вперёд… Только дорогу вдруг перегородила ледяная стена. Я ударилась о неё и в следующее мгновение оказалась на полянке Алиани. Тело стало ватным, ноги отказались слушаться, я бессильно опустилась на траву. Алдариэль был совсем рядом, а я не могла пошевелиться. Он грустно улыбнулся, поднял руку, прощаясь и медленно поворачиваясь ко мне спиной.

— Не-е-ет!

— Мар? Да ладно! Я к тебе пробилась? — Флэарри изящно опустилась на траву рядом и огляделась. — Круто! Это кого так накрыло? Мар, обрадуй меня, скажи, что это Лиа!

— Это Лиа, — согласилась я машинально, не отрывая глаз от деревьев, скрывших от меня Алдара.

— Теперь обрадуй ещё больше, скажи, что в этом и Фар поучаствовал.

— Фар поучаствовал.

— Ничего себе! Это что сейчас было? Мар, как ты его назвала? Только не говори…

— Не говорю.

— Мар, вот же не прелесть какая! Очнись! Ты где?

— Была дома. Флэарри? — я вышла из ступора, сообразила, кто сидит рядом. — Флэарри? Это ты? Ты здесь?

— Надо же! Ты это заметила!

— Да, Флэр…

— Стой, — она даже жестом слова усилила. — Ещё раз. Кто я?

— Флэарри. А, нет, не то. Я ни с кем. Так получилось. Потом объясню. Флэр, мне в Аршанс нужно. Поможешь?

— В Аршанс? А сейчас ты где?

— Подозреваю, что сплю дома.

— Мар, что спишь, понятно, а насчёт дома — поточнее, пожалуйста.

— В своём мире. Меня выбросило.

— Вот в чём дело, — Флэарри расстроилась. — Тогда понятно. А я уже удивляться собралась, что достучалась до кого-то.

— Ты поможешь?

— Нет. Не смогу. Знаешь же, Аршанс для нас закрыт.

— Закрыт? — в это не хотелось верить. — Ничего не получилось? Всё зря? Но эта поляна, она же там!

— Сейчас она только в твоём сне. Кстати, спасибо. Давно я тут не была.

— Флэарри, в Аршансе ничего не изменилось?

— Понятия не имею.

— А ты можешь спросить у… — я замялась, не зная, как назвать Старшего.

— У папы? Спрошу. Не факт, что ответит. Тебе вообще или о ком-то в частности?

— Мне всё. И про всех. И про… всех.

— Ясно. Про вторых всех обязательно. Особенно про их похождения.

— Мне бы только… что он… Что с ним ничего не случилось.

— Ого! А должно было?

— Не должно. Великие обещали, но…

— Кто обещал? Мар, с этого места поподробнее.

После моего поподробнее лёгкий ступор случился уже у Флэарри.

— Ты — жена Дара, каким-то невообразимым образом оказавшаяся в другом мире в теле человека с полным спектром, примесью тьмы и крови Чёрной Невесты, всё это при непосредственном участии кого-то из Старших. Ты можешь называть нас короткими именами и тебя слышат Великие. Я ничего не пропустила?

— Не-а, всё как-то так. Второй вариант, я Мария Ольховская, с окончательно потёкшей крышей и синдромом с не выговариваемым названием. А ты — плод моего больного воображения.

— Перетопчешься, — фыркнула зеленоволосая копия Фаарра. — Я точно не плод.

— Да, ты — Цветок.

— Вот! Именно так. Заморочка с тобой, конечно, ой-ой-ой. Просто жутко интересно, кто же тебя такую сотворил. Папа, говоришь, своё участие отрицает?

— Категорически.

— Ещё интересней. Слушай, Мар, а тебе даже имя почти сохранили. Амарриэлли Ольшаэн — Мария Ольховская. Не думаю, что просто совпадение. А ты?

— Я, вообще, не думаю, я в Аршанс хочу.

— Одно другому не мешает. А не думать нельзя, можно такого наворотить, что век не расхлебаешь, на личном опыте утверждаю, не самом лучшем, если что, — она к чему-то прислушалась. — Так, Мар, ты просыпаешься, притормози слегка, покажи, где тебя искать.

— Как?

— Не знаю. Это твой сон.

А я знаю? Просто пожелать оказаться дома? Легко! Нет, ни фига не легко. Потому что домой мне совсем не желается, мне бы здесь остаться. Или у Озера.

У Озера получилось. У Аршанского Озера. Пустой берег, тишина, никого. Даже русалок не видно.

— Мар, не пойдёт. Так я смогу прийти только, если тебе оно приснится. А когда это будет? Снами ты управлять не умеешь, можем долго не увидеться.

— А сейчас?

— Сейчас я здесь, помогаю.

— А сама ты меня найти не сможешь?

— Смогу, но это долго, и ты меня не узнаешь. Нам нужно оказаться в твоём мире, пока я в этой оболочке, чтобы этот облик зафиксировать. Ясно? Давай, напрягись, если хочешь новостей «про всех» дождаться.

Ещё как хочу! Получилось! Моя квартира, Флэарри сидит на подоконнике.

— Нормально. Зацепила, закрепила. Жди, скоро увидимся.

Фигура Младшей размылась, стала прозрачной и исчезла.

Я открыла глаза. Тихо, темно. От реальности сна сердце готово было выскочить из груди. Несколько минут я лежала, заставляя себя успокоиться. Флэарри, приходящая в сны, это, конечно, прекрасно, но от попыток вернуться в Аршанс отказываться я не собиралась. И откладывать их на неопределённый срок тоже. Я выбралась из-под тонкого одеяла. А ведь меня, действительно, не раздели. От мгновенной надежды, что если это совпало со сновидением, то может совпасть и остальное, перехватило дыхание. Вдруг, правда, сейчас открою дверь, а там — Алдар. В прихожую я бросилась бегом.

— Бессонница, восемь букв.

Замерла. Медленно повернулась. Зинкин отец включил свет.

— Не знаешь? И я не знаю. Тестю, что ли, позвонить? Далеко собралась, Манюнь?

— Дядь Дима… а Вы… а… А что Вы тут делаете?

— Кроссворд разгадываю. А ты?

— А я… ничего… Мне… показалось… — потребность выглянуть за дверь перетекала в разряд маниакальных. — Показалось… что стучат.

— Да нет, я бы услышал.

— Всё равно нужно проверить, — уставилась на замок, обычно ключи я из него не вытаскиваю, сейчас их не было. — А где…

— У меня. Маш, никто не стучал. Иди, ложись. Я тебе сейчас лекарство принесу и водички.

— И ключи. Дядь Дим, Вам жалко на минуту дверь открыть? Убедимся, что… — «никого нет» я добавить не смогла, очень надеялась, что есть. — И всё.

— Ну, раз для тебя это глобально, давай убедимся.

Алдариэля на лестничной площадке не было. Сердце тоскливо сжалось. Опустив голову, я побрела назад. Зинкин отец пришёл следом, принёс два блистера с капсулами, выдавил мне на ладонь по одной из каждого.

— Что это?

— Не знаю, не вникал. Велено скормить, если проснёшься. Проснулась? Ешь. Приятного аппетита.

Интересно, если откажусь, что сделает? Силой их в меня запихнёт? Нет, это не про него. А какой смысл в отказе? Заставить присматривать за мной ещё жёстче? Нет, я буду умнее. Я забросила обе под язык, сделала глоток воды, быстро легла, отвернувшись к стене и подтянув одеяло повыше, до самых глаз. Мне и так было жарко, но это лучше, чем растаявшие не вовремя оболочки капсул, а под одеялом их можно без проблем выплюнуть. Щёлкнул выключатель, через некоторое время звук удаляющихся шагов оповестил, что я осталась одна.

Очень хотелось курить и сбежать из квартиры, действовала она на меня угнетающе. Ни первое, ни второе в ближайшее время не светило. На цыпочках я прокралась к окну, смотреть на улицу было легче, чем на стены. На подоконнике обнаружился листочек какого-то дерева, совсем свежий, ни капли не подвявший. Попасть сюда он мог, как угодно, но мне казалось, что это привет от близняшки Фаарра.

В памяти всплыл домик Алиани, ладони Алдариэля на наших с Тайрином руках… Я изо всех сил прижала пальцы к пульсирующей жилке на запястье, раз за разом активируя драгоценный подарок моего брата. Моего настоящего брата. Снова и снова слушала голос Тайриниэля: «Мари, моя Мари, всё будет хорошо. Даже если тебе сейчас плохо, грустно или одиноко, то это ненадолго. Всё наладится, всё обязательно будет хорошо. Верь в это, маленькая. Моя Мари», и тихо плакала.

Со страданий «как я по ним соскучилась» и «хочу в Аршанс любой ценой» на конструктивные мысли «как это сделать» переключиться я не могла долго. Только с первыми лучами рассветного солнца сумела, наконец, собраться и более-менее трезво оценить обстановку.

В том, что Иван Егорович диагноз мне поставил на полном серьёзе, а не как отмазку от свадьбы, я была почти уверена. Нужно уточнить название и посмотреть в интернете, что это такое и чем мне грозит. Прогулка к Озеру обросла непредвиденными сложностями. Как же неудачно Зинка меня отыскала! Не могла задержаться на полчасика? В результате, сегодня мне из-под контроля её семьи гарантированно не выбраться. Но завтра — рабочий день и охранять меня будет… Будут её бабушка с дедушкой, пенсионерам рабочие дни не помеха. Плохо, очень плохо. Единственный выход — вести себя предельно адекватно и убедить их, что няньки мне не требуются. Ладно, один день потерплю.

Поговорить с матерью придётся. Какой бы ни была моя родительница, но изводить её недомолвками и беспочвенными надеждами, с моей стороны, элементарно непорядочно. Да и этот Николай, в принципе, не сделал мне ничего такого, чтобы бросать его перед ЗАГСом без малейшего объяснения. Сегодня же решу этот вопрос. Тем более, что, когда мне удастся уйти в Аршанс, я приложу все усилия, чтобы больше сюда никогда не вернуться. Даже если… Если? Ольховская, это даже не обсуждается! Пусть мне не суждено быть рядом с Алдариэлем всю жизнь, всё равно, мой дом там, а не здесь. Так что ни к чему оставлять после себя такой неприятный осадок. Ещё бы неплохо было родителей как-то подготовить к своему окончательному исчезновению, но как это сделать, пока не изобреталось. Ладно, это потом.

Ребекка Ивановна. Вот с кем я непременно хотела бы встретиться. Но, увы. Её отъезд делал нашу встречу невозможной. У меня нет недели на ожидание, неизвестно, сколько времени пройдёт в Аршансе, а вернуться туда двадцать лет спустя… Стоп, Ольховская! Ты её дождёшься. Ты её непременно дождёшься. Потому что то, что ты сейчас поняла, звучит бредово, невероятно, сумасбродно и правдоподобно. И это обязательно нужно проверить. Потому что ты знаешь, ладно, догадываешься, кто она. Это важно не только для тебя. И не забудь сказать спасибо тем, кто натолкнул тебя на эту мысль. Начать можешь прямо сейчас.

— Спасибо, Великие! Спасибо…

Решение вести себя адекватно оказалось не так-то просто претворить в жизнь. Нормально прошёл только поход в душ и облачение в домашнюю одежду. Потом началось. Сначала я зависла перед холодильником, мучительно соображая, можно ли колбасу и сыр, которым полгода, но которые выглядят вполне пристойно, запустить на бутерброды. Пялилась на них минут пять, пока дошла до вывода, что для холодильника с его содержимым миновало совершенно другое количество времени. Хорошо, дядя Дима этого не видел, как раз умывался. Зато на мои загадочные манипуляции перед экраном телевизора смотрел весьма озадаченно: я упорно пыталась вызвать панель управления взмахом руки. Отговорилась, что ловила комара. Примчавшаяся на смену отцу Зинка спасла меня от дальнейших возможных курьёзов в его присутствии. Второго комара, над разрядившимся телефоном, я ловила уже при ней.

Засветившийся дисплей ничем неожиданным меня не удивил, куча пропущенных вызовов и СМС с требованием немедленно перезвонить. Первенство принадлежало моей родительнице, на втором месте шла несостоявшаяся свекровь. Один номер был незнаком, скорее всего, кому-то из студентов рекомендовали меня для написания дипломной работы, у них как раз сессия на носу. Перезванивать я не стала, не до того мне сейчас.

Операция со стиркой прошла успешно, с очисткой одежды справлялась магия и у Ваади ничего подобного стиральной машине не водилось, соответственно, от своей я уникальных способностей не требовала. Загрузила, задала программу и потащила Зинку выяснять подробности моего синдрома. Общими усилиями почти правильно мы вспомнили название. Что сказать? Со стороны я, наверное, выглядела в полном соответствии с описанием. Странное поведение, выпадение из реальности, фантастические галлюцинации и отсутствие воспоминаний об этом. Короче, стараясь убедить Ивана Егоровича в своей нормальности, я убедила его в противоположном. Ладно, будем исправлять. Раз мне обязательно нужно дождаться Ребекку Ивановну, то время для этого теперь появилось.

Звонок матери с истерическим воплем в трубку едва не заставил меня отказаться от принятого решения поговорить с ней. Кое-как пересилив себя, я сказала, что готова всё объяснить. Через десять минут она уже тарабанила в дверь. Ворвалась вихрем, недовольно зыркнула на Зинку и запричитала надо мной. Мы с подружкой переглянулись и синхронно вздохнули, спектакль грозил затянуться. Сценарий давно выучен наизусть. Акт первый — «Я о тебе так переживаю, а ты не ценишь». Акт второй — «Я о тебе так забочусь, а ты сидишь на моей шее». Акт третий — «Я для тебя всё сделала, а ты сволочь неблагодарная». Акт четвёртый — «У всех дети, как дети, одна ты дрянь последняя». Акт пятый — пантомима с прижатой к груди рукой — «Довела мать и радуешься, тварь».

Уже на середине первого акта я поняла, что досматривать это шоу до конца не имею ни малейшего желания. Тем более, что после планируемых к донесению до актрисы новостей, оно пойдёт по второму кругу.

— Мам, хватит. Всё, что ты скажешь, я знаю. Послушай, что скажу я.

— Ты? Что ты можешь сказать? Опозорить меня перед уважаемыми людьми, заставить краснеть перед ними, прикинуться сумасшедшей… Это же додуматься надо! И ты ещё что-то вякать будешь? Ты прощение вымаливать должна, а не стоять тут с каменной мордой, подлюка!

Оскорбления я привычно пропустила мимо ушей, практика в этом деле у меня многолетняя.

— Я никому ничего не должна. И виновата только в одном, что вообще согласилась на этот брак.

— Ты согласилась? — она, практически, опешила от такой «наглости». — Это Коленька тебе одолжение сделал, за себя взять решил. И не отказался от психички несчастной. Да ты на него молиться должна и руки целовать, что уладил всё. На той неделе вас распишут и…

— Ничего не будет. Ни на той неделе, ни на какой. Я не выйду за него замуж.

— Выйдешь, — тон матери из истерического перетёк в угрожающий. — Аж бегом побежишь.

— Нет, — вся бессмысленность дальнейших объяснений была уже понятна, раньше бы я просто замолчала и ждала, пока она наорётся, теперь ни молчать, ни ждать не собиралась. — Я хотела с тобой нормально поговорить, но ты на это не способна. Всё, разговор окончен. Уходи. Ему я позвоню.

— Только посмей, дрянь!

— Посмею, не сомневайся.

— Ты выйдешь за него замуж, тварь неблагодарная!

— Нет. Если он тебе так нравится, выходи сама.

— Ты как с матерью разговариваешь?

— Так же, как она со мной. Уходи.

— Это ты когда так осмелела? Или в самом деле свихнулась? — родительница насторожилась. — Или…

Она пристально уставилась на меня. Когда-то такой буравящий взгляд пугал до мурашек, сейчас я спокойно ответила не менее пристальным. Даже какая-то пакость, решившая пробежать холодными лапками по моей шее, этот поединок взглядов прервать не смогла, я её просто прихлопнула. Мать, вдруг, отшатнулась, часто заморгала и словно состарилась на глазах. На мгновение мне стало её жалко. На мгновение, потому что в следующее она откинула назад голову и захохотала. Я обмерла. Это был приглушённый, смягчённый в десятки раз, но до ужаса знакомый хохот Моринды фер Терри, Чёрной Невесты. Продолжая хохотать, мать оттолкнула меня в сторону и покинула квартиру, оглушительно хлопнув дверью. Этот хлопок выдернул нас из прострации.

— Озвезденеть! Не знаю, как ты, но тёть Марина, по ходу, башней конкретно потекла.

— Ой, Зина, ты даже не представляешь насколько.

— Может, деду позвонить?

— Боюсь, ей он не поможет. Тут такое…

В дверь постучали. Вернулась? Бли-ин! Я понятия не имела, что мне теперь делать и как себя вести. Хоть не открывай, пока не придумаю. Постучали настойчивей. Ладно, будь, что будет. Открыла. Сосед снизу, до безобразия интеллигентный дядечка, краснея и смущаясь, выдавил из себя:

— Извините, пожалуйста, мне так неудобно, но не могли бы Вы посмотреть, у вас случайно ничего не протекает?

— Что? — я непонимающе захлопала ресницами. — Протекает? Башня?

— Какая башня? — робко удивился он. — У меня с потолка капает. Я подумал…

Зинка соображала быстрее, рывком открыла дверь в ванную и нам под ноги весело хлынула вода. Сорванный шланг стиральной машины продолжал увеличивать её количество.

— Египетский родственник! Машка, галопом, тряпки давай! Как эту заразу выключить?

— Простите, за беспокойство, но я бы мог…

— Прощаем, — рявкнула подруга. — Моги.

Следующий час мне было не до мистических явлений, бытовые проблемы отодвинули их на второй план.

Потоп мы ликвидировали, пострадавшему соседу Зинка выдала бутылку вина компенсацией морального ущерба. Ящик с вином мне доставили несколько дней назад, для разных непредвиденных свадебных случаев. Любопытно, а отмена свадьбы попадает в эту категорию?

— Госпожа Терникова, как Вы относитесь к идее выпить пару бокалов в приятной компании?

— Абсолютно отрицательно, госпожа Ольховская. Положительно я отношусь к идее выпить пару бутылок. Бокалами тут не обойтись. Сейчас, только деду позвоню.

— Зачем?

— За надом. Спрошу, можно тебе или нет.

— Зин!..

— Что? Фиг его знает, чем тебя вчера напичкали, может, оно несовместимое.

Добро на небольшой алкозаплыв мы получили, с предупреждением не переусердствовать и обещанием всенепременно нас проконтролировать. Честно говоря, пить мне не хотелось. Хотелось остаться одной и всё обдумать. Но Зинку спровадить не получилось бы, так лучше уж слушать её, чем самой искать темы для общения и задумываться над каждой фразой, чтобы не ляпнуть чего лишнего. В принципе, это то же самое, что заполучить вожделенное одиночество. Стоило моей подруге выпить хоть каплю и заставить её замолчать — задача невыполнимая. Мне оставалось лишь время от времени принимать заинтересованный вид. Обычно это не требовалось, рассказы у Зинки всегда удивительно живые и забавные, можно слушать часами, даже подшучивать и язвить она умеет совершенно беззлобно, если, конечно, предмет её язвительности не отличился особыми заслугами.

На начальном этапе всё шло отлично. Зинкина коллекция «перламутровых пуговиц», так у неё именовались клиентки, изъясняющиеся особо удачными перлами и сами не знающие, чего хотят, пополнилась новым экземпляром, и подружка охотно делилась со мной впечатлениями.

–… открывает картинку, вот, говорит, видите, именно на ней я видела костюмчик, который мне нужен. Нет, не этот, естественно, это же чистейший китч! А того я в сети не нашла, но что он был на ней во время презентации…

Я уплыла в свои мысли. Неожиданно выглянувшая из матери Моринда пугала, тревожила, заставляла не на шутку нервничать. Такого поворота я совершенно не ожидала. Ну, теперь хоть стало ясно, почему смех Чёрной Невесты казался мне знакомым. Не ясно было, почему не поняла этого раньше. Да, такого истерического безумного хохота от родительницы я прежде не слышала, но и в её обычном смехе все эти ноты и оттенки присутствовали всегда. Кто она? Такой же «контейнер», как назвала меня Чёрная Невеста или что-то другое? Когда Моринда рассказывала о разделении себя на части, я представляла, что это происходило на уровне каких-то тонких материй и выливалось во что-то типа привидений или тех же сирен. Но моя мать вполне себе из плоти и крови, совершенно материальная мать. Значит, контейнер? А откуда тогда в моей крови примесь крови Моринды? Ой, мамочки! Кто бы мне объяснил, как это работает!

На чём она сорвалась? Крики-вопли-оскорбления — всё стандартно и привычно. Её задело то, что я пошла наперекор, а не равнодушно и покорно… Стоп. Первый день в Аршансе. Фаарр снял с меня обрывки подчинения, равнодушия и цепи. Сегодняшнее ощущение чего-то ползущего по шее… Насекомое? Совершенно случайно присевшее на меня в тот самый момент? Уже верю! Бли-ин! Моя родительница владеет магией? Вся та пакость, что болталась на мне, её работа? И сегодня она опять пыталась на меня что-то повесить? Что? То, после чего я, теряя свадебные тапки, со всех ног рвану в ЗАГС? Зачем ей так необходимо выдать меня замуж? И, получается, я смогла отбить это? Обалдеть! И именно это стало причиной её срыва. И тогда она не просто контейнер? Ой, бли-ин…

–… я ей вежливо объясняю, честное слово, вежливо, Ольховская, убери скептику, что если сделаю так, как она хочет, то от первоначальной модели не останется и воспоминаний. Маш, кто такой Алдар?

— Да, Зин, я с тобой согла… Что? Откуда ты…

— Папа сказал. Ты его во сне звала.

— Дядь Диму?

— Ольховская, дуру не отыгрывай. Кто такой Алдар?

— Не знаю. Приснилось что-то. Не помню.

— Маш, это он? Твой муж-эльф?

— Терникова, отстань. Тебе хочется убедиться, что я не свихнулась? Убеждайся. Я нормальная и даже трезвая. Почему мы не пьём?

— Расскажи.

— Что? Почему не пьём? Отвлеклись, я заслушалась, ты заболталась, а ухаживать за нами некому, вот и…

— Ольховская, предложение не отыгрывать дуру сохраняется. Ты лучше меня знаешь, о чём я спрашиваю.

— Я ещё и телепат? Обалдеть!

Зинка подняла бокал, полюбовалась переливами вина в нём, отставила.

— Обиделась, что я деду позвонила? Машка, ну, прости, растерялась, испугалась. Ты на себя не похожа была. А потом… Я полночи думала. Не сходится. Слишком много странного. Это платье… Под ним не видно, что на тебе надето ещё что-то. Так не бывает. И после нашего… купания мои шмотки все не поймёшь в чём, а оно чистое.

— Вопросы про платье не ко мне.

— Именно. И они не у меня одной. Ты рвалась к Ребекке Ивановне, чтобы их задать, потому что сама ни хрена не понимаешь.

Угу, это мягко сказано. Только Зинке я ни подтверждать, ни опровергать ничего не стала.

— Твоя водолазка. Из чего она? У нас нет таких тканей, можешь поверить, я новинки регулярно мониторю. Меня это ещё на Озере удивило, дома проверила, сегодня внимательно посмотрела. Не только ткань, но и обработка кромок не похожа ни на одну из существующих. Как и на твоём белье. Маш, я не спецом, я, когда развешивали, глянула. У нас не так шьют, крой похож, а швы другие.

Как трудно иметь дело с профессионалами! Может, поверит, что это производство суперпередовой экспериментальной засекреченной фирмы? А Зинка продолжала следствие:

— Ты сама. Мы не виделись один день. За день так не худеют, Маш, запатентуешь способ, станешь миллионером.

Да, идеальный способ. Другой мир, нервы, боль, выбросы магии. И так полгода.

— Ты стала выглядеть младше. Даже вчера, усталая, несчастная, замученная. А сегодня… Иди сама посмотри.

Она потянула меня к зеркалу. Вот же… Если подруга честно выглядела на наши с ней общие двадцать восемь, то мне можно было дать от силы двадцать два, двадцать три. А вот это хоть и непонятный эффект, но очень приятный! Чем медленнее я буду стареть, тем больше времени смогу провести с Алдариэлем.

— Ольховская, судя по твоей неодуплённости, ты сама в шоке. Там что, зеркала не водятся?

Водятся. И обычные, и эльфийские.

— Где, Зин?

— Завязывай, Маш.

— Ладно, уговорила. Да, мисс Марпл, сдаюсь, Вы меня раскусили. Мария Ольховская была похищена инопланетянами, а я её клон, прибывший на Землю с секретной миссией…

— Снести башку собственной матери? Миссия выполнена. Тёть Марина, конечно, редкостная су… женщина, но сегодня с ней что-то совсем не так. И ты знаешь что. Иначе сама бы скорую вызвала или попросила деду позвонить, но ты уверена, что медики ей не помогут. И ни разу не дёрнулась проверить, как она. А раньше ты после каждого спектакля переживала.

— Кстати, да, нужно хоть позвонить…

— Не нужно. К ней Коленька с маманей прикатили, все вместе отчалили, пока мы спасательные работы проводили, я в окно видела.

Да? И что бы это значило?

— О, Зин, точно, я ещё потоп устроила. Соседа, вон залила.

— Это, как раз, нормально, у тебя тут всё на соплях держится. Маш, кого ты ночью ждала? Его? Какой он?

Невозможный, неповторимый, прекрасный. Алдариэль. Алдар. Дари. Моя любовь. Моя жизнь. Мой принц.

— Кто? Сосед? Ты его видела.

— Ольховская, слушай внимательно. Я тебе верю. Ты не чокнулась. С тобой произошло что-то такое, что бывает только в книжках. Я не устраиваю проверок твоей нормальности, я хочу узнать правду. Так доступно или повторить по слогам?

Доступно. Только я теперь не уверена, что мой рассказ не ляжет в историю болезни. Вот, как по заказу, телефон звонит. Иван Егорович с проверкой? Я ехидно улыбнулась Зинке. Та недовольно глянула на дисплей, недовольство сменилось удивлением, ответила она осторожно, без имени.

— Да. Нет. У неё. Нет. Она сама. Нет, их нет. Хорошо. Обязательно. Да, прямо сейчас. До свидания.

Какой познавательный разговор! Я закурила, взяла бокал и отсалютовала им подруге. Она странно на меня посмотрела, вынула бокал из руки и выплеснула вино в раковину, повторила ту же операцию со своим и остатками в бутылке. И что это было?

— Одевайся, мы уходим.

— Далеко?

— Пока к нам.

— Терникова, в чём дело?

— Знала бы, объяснила. Сказано здесь ничего не есть, не пить и, вообще, покинуть квартиру.

— Кем сказано-то?

Зинка не успела ответить, затрезвонил уже мой телефон. Тот же незнакомый номер. Настойчивый студент? Хотела сбросить, передумала из чистой вредности, пусть подруга понервничает пару минут, такая маленькая месть, могла бы своего собеседника сразу по имени назвать, а не заставлять меня гадать, кто это.

— Слушаю.

— Сделай так, как говорит Зина.

— Ребекка Ивановна? Это Вы?

В ответ — гудки. Э-э-э?

— Вопросы есть? У меня тоже есть. Давай, Ольховская, в темпе оделась и поскакали отсюда.

Спорить и расспрашивать я больше не стала. Бегом переоделась, сунула в карман телефон, сигареты и листик с подоконника. Зинка зачем-то сдёрнула с сушилки и кинула в пакет не досохшие вещи из Аршанса, вполне местные джинсы и моё таинственное платье. Такси уже ждало у подъезда. Когда она его вызвать-то успела? Десять минут — и мы у неё дома. Второй звонок настиг, стоило переступить порог Зинкиной комнаты.

— Расскажи Зинаиде всё, что сочтёшь нужным.

— Ребекка Ива…

Гудки. Ну уж нет! Я перезвонила сама. Прослушала: «Абонент вне зоны действия сети или временно недоступен». Попробовала с Зинкиного — результат тот же.

— Бесполезно, Маш. Со вчерашнего дня недоступна. Да, я ей звонила, просто спросить, когда точно вернётся. Что она тебе сказала?

— А тебе?

— Спросила, здесь ли ты, рядом мы или нет, состоялась ли свадьба, кто её отменил, близко ли твоя родня и не родня, а дальше знаешь, чтобы валили оттуда, и чтобы я тебя одну не оставляла.

— И чтобы ты забрала вещи?

— Нет, это я сама, на всякий случай. Теперь ты.

— Чтобы рассказала.

— Расскажешь?

— Да. Ой, Зин, ты просто не представляешь…

Представить Зинке ничего не удавалось ещё почти час. Пока вся её семья теперь уже в полном составе колебалась поздравлять меня или сочувствовать, кормила обедом и незаметно продолжала проводить медицинское обследование, но это только самое старшее поколение, зато в удвоенном количестве.

Наконец, мы героически отбились от всех и, забаррикадировавшись железным аргументом «у девочек свои секреты», засели на Зинкиной кровати.

*

— Ты вот так запросто трепалась с Божествами?

— Ага. А по ним не скажешь, кто они. Нет, для местных они сразу такие, что… Если сами не захотят казаться обычными.

— С тобой захотели?

— Нет, со мной они были, как с другом, как с сестрой, особенно Фаарр.

*

— Вот сука психическая! Из-за мужика устроить геноцид. А эльфы тоже хороши, всей толпой с одной бабой не справились.

— Зин, она не просто баба, у неё сила бешеная, она Младших запросто раскидала. Что они могли с ней сделать?

*

— Кошмар какой! Увидела, называется! А это был он? Алдар?

— Нет, Тайрин, Тайриниэль.

*

— Озвезденеть! Вот так прямо все, что было на нём, переходило на тебя? Маш, а чувствовала ты…

— То же, что и он.

— Больно?

— Очень. Но оно быстро проходило, когда разобрались, как.

— Но сразу-то больно! И оно тебе надо было? Он хоть того стоил?

— Он всего стоит. Это же Тайрин!

— Маш, а ты и сейчас так можешь?

— Не знаю.

— Если это деду с бабушкой показать… Нет, не надо, мы их не откачаем.

*

— Машка, этот Фаарр тебя чуть не задушил, а ты им восхищаешься? Ольховская, ты совсем дура?

— А перед этим я всех чуть не убила. Именно, потому что дура.

— Ну хоть можешь считать, что целовалась с…

— Терникова! Я с ним не целовалась! Искусственное дыхание — это не поцелуй, можешь у деда спросить.

— Но очень похоже.

*

— Весёлое платьице тебе Ребекка Ивановна подогнала. Слов нет.

— У меня тоже. Но огромное ей за него спасибо. Если бы не оно…

*

— И его никто-никто запомнить не мог? Прикольно! Машка, а это только в твоём Аршансе действует или здесь тоже?

— Не знаю. Давай проверим. «Когда в окне…» Ну как?

— Что как? Читай давай. Или сама уже забыла?

— Зин, я тебе его только что прочла.

— Египетский родственник! Ни слова не помню! Ольховская, нет, ты серьёзно? Не прикалываешься? Честно, прочитала?

— Честно-пречестно!

— Озвезденеть!

*

— Вот уроды! И никто не возмутился?

— С радостью поддержали. Зин, они туда толпами валили. Аж захлёбывались от восторга, когда… Это страшно, Зин, ты не представляешь, как это страшно. Я после Прощальной площади людей просто возненавидела. Вот ты можешь объяснить, какой кайф смотреть, как над кем-то издеваются?

— Ольховская, ты историю в школе мимо прошла? Типа здесь не было ни публичных казней, ни костров инквизиции…

— Да помню я. Только лишнее подтверждение, что люди везде одинаковы. Но на мой вопрос это не отвечает. Что за удовольствие в этом?

— Маш, не обобщай. Тебе это нравится? Нет. Мне тоже. Значит, уже не все одинаковы. Просто эти площади, что у нас, что у них, как лакмус, сразу всё дерьмо притягивают. А у дерьма и удовольствия дерьмовые.

— Хочется верить, что ты права. Но ведь из остальных тоже никто не попытался это остановить, помочь как-то…

— А ты в этом уверена? Вот просто всё про всех знаешь?

— Нет, конечно, но… Нет, Зин. Не всё и не про всех. Только не видела я других. Ой, нет, видела одну, Симарию, про неё дальше будет. И ещё… Это не сама видела, Шерин рассказывал, там девочка была, маленькая совсем.

— Шерин — это кто?

— Эльф. Про него тоже дальше. Ладно, давай по порядку.

*

— Ольховская, ты герой. Я серьёзно, без подколов.

— Ни фига я не герой, меня Младшие бы вытащили, так что никакого риска. Это остальные герои, они все реально рисковали.

*

— А вампир прикольный. Что ты в нём страшного нашла?

— Ты сейчас серьёзно?

— А что? Интересный же мужик. Кино любит.

— И кровь пьёт.

— Бывает. Ты на наших обычных посмотри, ещё те кровопийцы.

*

— Кто? Тот самый принц, из-за которого это всё? Он и есть твой…

— Да. Алдариэль. Алдар.

— Озвезденеть!

*

— Они все поняли, что ты втюрилась? Конспиратор из тебя, конечно…

— Сама знаю. Но я старалась.

— И от него реально все падали? Вот настолько необыкновенный?

— Ага.

— А он? Прямо все пофигу?

— Кроме Амарриэлли.

— А на тебя как запал? Просто, что под боком? Удобно, искать не надо. Хотя там же русалок полное Озеро.

— Зинка, заткнись!

— Маш, ты ревнуешь? Машка…

*

— Ты сама к нему полезла? Ольховская, я тобой горжусь!

— Терникова, вот ты зараза! Мне до сих пор стыдно.

— И ты бы это изменила, если б могла?

— С ума сошла? Ни за что!

*

— Да-а-а! Вот это романтика! Хочешь секса, почини партнёра. Ноу комментс.

— Вот и не комментируй. Нафига я тебе это, вообще, рассказала?

— Потому что я твоя лучшая подруга. Маш, а как он, как мужчина?

— Терникова, иди лесом. Это не обсуждается.

— Разочаровал?

— Дура! Он… Таких не бывает. Всё, Зин, отцепись. Тема закрыта.

*

— И ты всё это видела? Вы все смотрели и ничего не могли сделать? Жуть какая! Эту мокрощелку озабоченную… Падла, сама убила бы!

— В очередь, Зин.

*

— Козел грёбанный этот князь! Машка, бедная ты моя, как ты весь этот разговор выдержала?

— Нам нужно было забрать Тайрина.

*

— Нет, Маш, не понимаю. Нет, понимаю, ты к нему привязалась, он, конечно, замечательный, но, чтобы свою жизнь за его… Он же тебе никто.

— Он мой брат.

— Названный.

— Настоящий. Но это не имеет значения. Он мой Тайрин.

*

— Этот тот, про которого ты говорила?

— Ага, он. Шериниэль. Зин, ты не представляешь, какую он музыку пишет! Стихи, наверное, тоже классные, только я их не понимаю, когда из звукохрана идёт, оно не переводится.

*

— Вот, видишь! А говорила, все одинаковые. Симария — красотка.

— Угу, красотка. Просто суперская. Но она оборотень наполовину.

— А на другую — человек. Её не замочили эти? А его?

— Оба живы. Их ребята вытащили.

*

— Круто они прогулялись!

— Ещё как! Разнесли эту долбанную Прощальную площадь. Только я чуть не свихнулась, пока вернулись.

— Эй, а ты хотела, чтобы он возле твоей юбки сидел и сопельки вытирал?

— Зин, понимаю я всё, но мне так страшно, когда Алдар уходит… И оно такое же, как магия, неуправляемое совершенно. И я, кажется, знаю, почему. Не про магию, про них.

*

— Как у тебя башню-то не снесло, когда его таким увидела?

— Снесло бы, если бы не Фаарр.

*

— Ольховская, ты шедевр! Тебя хотел взять замуж…

— Он не хотел. И я тоже. Вот просто ни капельки обоим это не нужно было. Когда разобрались, сразу так легко стало.

*

— Нормальный такой ход. Психопатка просыпается, а вас одних бросают.

— Совпало так.

*

— Он и сейчас в тебе, этот каплеслов?

— Да, вот здесь.

— И работает?

— Работает. Я ночью слушала.

— А мне можно?

— Нет, Зин, это только для нас с ним.

*

— Говорю же, красотка эта Сима! И Са-Бира. Крутая и прикольная, я от неё тащусь. Классные девчонки!

— Да кто же с тобой спорит?

*

— Вы тоже красавцы, но у оборотней круче вышло.

— Согласна. Мне самой хотелось так же. Зин, ты представить не можешь, как мне этого хочется.

*

— Твою мать! Ольховская, а где в тебе это пряталось, тихоня ты наша? Собственной матери слово поперёк сказать страшно, а на толпу магов наехать, это нормально.

— Не наезжала я ни на кого. Оно у меня само по себе получается. Увидела Алдариэля и всё.

*

— Молодец, хорошо спряталась, чтоб ни чужие, ни свои не отыскали.

— Зин, мне не до раздумий было. Да и не знала я, куда можно.

*

— Так он вас сам нашёл или твоя ящерица доложила?

— Искорка. Фаарр говорил, целую истерику закатила.

*

— Правильно, Ольховская, если самой себе проблем не создать, другие могут не справиться. Как это назвать? Самозамурование? Есть такое слово?

— Теперь есть.

*

— Египетский родственник! Своими ножками притопали в ловушку. И ни у кого мозгов не хватило прикинуть, с чего он сам на встречу напрашивается?

— Нам самим эта встреча нужна была. Думали, что так выполним условие Великих. Того, что подожгут Леса, точно не ожидали.

*

— Не такая она и сильная получается, если твой принц с ней на равных бодается. Непонятно: все вместе не могли, а один он…

— Она не в полной силе Зин. Без той части, что Амарриэлли из неё вытянула, у Алдара был шанс на победу.

*

— Твою мать, Ольховская, вот теперь мне твоего принца реально жалко. Дважды на его глазах из-за него погибли его девушки. Такое врагу не пожелаешь.

— Одна и та же, Зин. И я очень надеюсь, что он этого не понял.

— Ещё раз и медленно. Я что-то торможу. Одна и та же? И… стой. Он твой муж, но он об этом не знает. Маша, ты…

— Да, Зин, я и есть Амарриэлли, его жена. И вспомнила я это только в Озере. Не сама вспомнила, Великие помогли. Ну, я так думаю. А потом оказалась здесь. Зин, мне за них потому так страшно, что я их уже теряла. Понимаешь? Я уже однажды видела, как они погибли, оба, Алдар и Тайрин. Ну, в смысле, я тогда думала так, уверена была, что они погибли. Я ещё раз такого не выдержу. Честное слово, не выдержу.

Вот и слёзы подоспели. А за ними Зинкин слегка недоверчивый вопрос:

— Маш, а эльфы от людей сильно отличаются? Просто, ты — не очень.

— Сильно, Зин. Понимаешь, они, как бы это объяснить, идеальные. А я не эльфийка. В смысле, эта я — человек, но я — это она. И как такое может быть, я не понимаю. Как и то, что в моей матери сидит часть Моринды.

— Чего? Тёть Марина запчасть ведьмы-психопатки из другого мира? Весёлая у вас семейка. А дядя Вова — гном или оборотень?

— Надеюсь, что нет, но уже не удивлюсь.

Услышанное Зинка переваривала долго, три сигареты, мои, естественно, она не курит.

— Маш, честно, даже не знаю, завидовать тебе или жалеть. Попасть в другой мир и всё, что увидеть в нём, это Озеро и кошмарную площадь. Половину времени провести, загибаясь от боли…

— Какую половину? Говорила же, оно быстро получается.

— Один хрен, приятного мало. Потом влюбиться, зная, что ответа не будет, и выяснить, что он тебя не сможет полюбить, потому что любит тебя. Ольховская, у меня с твоим раздвоением личности сейчас заворот мозгов произойдёт.

— Растроением, Зин. Во мне ещё и Моринда.

— И как они все в тебе уживаются? А может ты ещё и не про всех знаешь? Мало ли кто ещё в твоё… общежитие затесался.

— Ой, нет, с меня и этих хватит. Зин, мне назад нужно. Не могу я без него. Совсем не могу.

— Бедная ты моя, бедная. Надо же было так вляпаться!

Мы дружно поплакали над моей несчастной судьбой.

— Маш, ты прости меня за вчерашнее… Если бы я знала… Я бы тебя сама в это Озеро засунула.

— Ещё успеешь. Мне только с Ребеккой Ивановной встретиться, и сразу туда.

В этот раз зазвонили сразу оба телефона. На моём высветилась мать. Как себя с ней вести я пока не придумала и просто сбросила вызов. Зинке звонила Ребекка Ивановна. Передала, чтобы меня привезли к ней.

Повёз нас дядя Дима. Он шутливо повозмущался нашей странной прихотью ехать куда-то на ночь глядя, потом возмутился всерьёз, узнав, что меня ждать не нужно, и наотрез отказался уезжать, пока не доставит мою персону домой в целости и сохранности. Переспорить его мне не удалось.

Около старого дома на окраине не было никого, хотя обычно тут толпились желающие попасть к суперпортнихе дамы, а дорога была практически перекрыта автомобилями. «Ауди» припарковалась прямо у калитки. Дядя Дима ещё раз заверил, что будет ждать, сколько понадобится, Зинка пообещала ему приложить все усилия и сделать ожидание максимально неприятным, я немного развеселилась от их привычных подначек друг друга и вышла из машины.

Калитка была не заперта, свет в окнах подтвердил, что хозяйка дома. Я на минутку задержалась у входной двери, задумавшись, что будет, если я ошиблась в своих предположениях. Решила, что ничего особенно плохого, и вошла.

Ребекка Ивановна ждала в той же комнате, где когда-то учила Зинку, где я первый раз примерила своё платье, стояла у раскройного стола, спиной к двери. Не повернулась, но моё появление заметила сразу, едва я переступила порог.

— Здравствуй, Маша.

— Светлых дней, Орбикаэлли-а-ша. Я могу Вас так называть?

***

— Как догадалась?

— Великие, Старший, Флэарри. Они помогли. А! Ещё русалки. У одной она была в видении. Хотя нет, там она смотрела по-другому. А в том, что показали Великие, где Алдар привёл Амари… меня к родителям, там у королевы был такой же взгляд, как у Ребекки Ивановны.

— Ты так хорошо его запомнила?

— Попробуй не запомни! Она смотрит, как будто насквозь видит, ничего от неё не скроешь.

— А Старший?

— Когда память смотрел и про потеряшек сказал, что, возможно, не один. Младшие тогда сразу на братьев подумали, потом поняли, что я только Шаани точно видела, раз могу его назвать. А Ребекку Ивановну я показывала. Он-то её точно узнал, ему иллюзии не помеха.

— Молодец, логично. Дальше.

— Флэр. Когда про имена сказала. Что мне имя сохранили близкое к моему. Ну, Амарриэлли — Мария, Орбикаэлли — Ребекка, понимаешь?

— Моринда — Марина…

— Да. И Моринда — Мария.

— Перестань. Вообще, забудь об этом, знаешь же…

— Знаю. Всё равно, не забывается. Ты сам веришь, что про такое можно забыть?