Из жизни непродажных

Ирина Волчок, 2020

Независимая пресса – это миф, в который никто не верит. Никто, кроме тех, кто умеет быть независимым. Несмотря на преследования, финансовые трудности, непонимание успешных приятелей, несмотря на явные угрозы, сфабрикованные обвинения и выстрелы из-за угла. Непродажным жить трудно. И было бы совсем невозможно, если бы именно у таких людей не было могучей поддержки настоящей любви, настоящей дружбы и настоящей веры в справедливость.

Глава 3

Планёрка в областной администрации закончилась, Олег вышел из здания и уже спускался по широким ступеням помпезного парадного подъезда, когда его окликнул знакомый голос:

— Камнев! Подожди!

Он оглянулся: его догонял сокурсник и бывший коллега Влад Петраков, на ходу застёгивая модный чёрный плащ.

— Ничего себе! Ты как в нашей глуши очутился? — пожимая Владу руку, удивился Олег.

— Забыл? Я же родился здесь! Да и дела… А твою газету я читаю, читаю. Молоток!

— Неужели доходит и до столицы?

— А то ты не в курсе! Брось, знаешь ведь, что и там твоим «Объективом» очень даже интересуются.

Олег удивился. Он знал, что его «Объектив» был нарасхват у торгующих прессой в электричках. Но от их города до Москвы электрички не ходят.

— Эксклюзив на фоне прочей брехливой лабуды, — откровенно завистливым тоном продолжал говорить Влад. — Да и журналисты у тебя… классные у тебя ребята работают. Я прямо обзавидовался.

— Аналогично, — вздохнул Олег.

— Твоего пера, правда, не хватает.

— Да некогда самому писать, — с досадой признался Олег. — Ты же сам знаешь, сколько времени на всякие оргвопросы улетает… Ну, а как твои «Прогулки по бульвару», по-прежнему процветают?

— Да… На мое счастье, интерес к сплетням и скандалам не только держится, но и растет, — грустно ответил Петраков.

Олег быстро глянул на него и отвёл глаза. Влад уже больше десяти лет был главным редактором, а с некоторых пор и соучредителем одной из самых популярных жёлтых газет Москвы.

— А пойдём в кабачок да тряхнём стариной! — с наигранной бодростью хлопнул его по плечу Влад.

Олег глянул на часы: время терпит.

— Пойдём.

Лана в это время быстро набирала текст новой статьи для своей рубрики «Кто виноват».

«Недавно ко мне в редакцию пришла молодая женщина, — писала она. — Очень симпатичная будущая мамочка по имени Антонина. И вот что она мне рассказала. Полтора года назад она окончила с красным дипломом финансово-экономический факультет нашего университета и с тех пор работает в одной известной в нашем городе строительной фирме. Всегда была на хорошем счету, ее даже в должности собирались повысить. Год назад Тоня вышла замуж, и теперь молодожёны ждут первенца. Но с тех пор как работодатели узнали о ее интересном положении, молодую женщину стали всячески притеснять, подставлять и обвинять… Короче, будущую мамочку активно “уходят” из фирмы. Однако она человек волевой, увольняться не стала, а обратилась в трудовую комиссию и в газету “Объектив”. В свете правительственных решений об улучшении демографической обстановки в стране такие факты меня, мягко говоря, удивили. Но когда я обошла городские женские консультации, всюду расспрашивая сидящих в очередях на приём к врачу женщин, удивление сменил гнев. Я узнала много, даже слишком много историй о том, как поступают в частных фирмах с сотрудницами, собравшимися в декретный отпуск.

Вариантов, как “отвязаться”, просматривается несколько. Первый — сотрудницу, как Антонину, начинают “ловить” на профессиональном несоответствии, нарушениях дисциплины и так изматывают всем этим нервы, что та уходит по собственному желанию. Второй — переделывают штатное расписание так, что должность будущей мамочки становится либо лишней, либо сильно заниженной по статусу и зарплате. Третий, самый мягкий и почти законный, — сотруднице предлагают работать на полставки, тем самым уменьшая ее будущие декретные выплаты.

На днях молодая пара пригласила меня в кафе — отпраздновать сомнительную победу: трудовая комиссия вынесла решение наложить на администрацию фирмы штраф.

— Сами понимаете, Светлана Платоновна, это не улучшило моих отношений с руководством. Но не дождутся! Я с работы всё равно не уволюсь, пусть хоть сами отравятся своим ядом! Все законы на моей стороне.

— А ребёнок как же? — волновался молодой муж, работающий в другой фирме системным администратором. — У тебя вон и давление скачет, и аппетит пропал… Тонь, да ну их, увольняйся и дома сиди. Тебе что, моей зарплаты не хватает?

Судя по тому, как вздохнула Антонина, разговор этот вёлся между ними далеко не впервые.

— Нет, Макс, если уволюсь, мне покоя не будет. Я сама себя есть начну. Пусть уж лучше они… Всё равно еще месяц — и в декрет. А пока буду брать больничные. Им же хуже… А вы бы как поступили, Светлана Платоновна?

И тут я растерялась.

— Трудный вопрос… Пожалуй, самый трудный для современной женщины. С позиции неравнодушного гражданина правы, пожалуй, вы. А с позиции… семейной прав Максим: ваше здоровье и благополучие ребёнка, конечно, важнее амбиций. Тоня, а вы сегодня перед сном задайте этот вопрос своему подсознанию. Утром проснётесь с готовым ответом, вот увидите.

Так ответила я ей и сама последовала своему же совету.

И как вы думаете, что ответило моё подсознание?»

До сих пор Лана писала всё так, как было, и сейчас задумалась: открывать ли всё, что вспоминалось ей в ту бессонную ночь, или это будет нескромно, слишком лично и совсем не интересно большинству читателей?

Казалось бы, ее не коснулись подобные проблемы. Платоша появился в семье Камневых, когда она перешла на третий курс университета. Дисциплинированно дал маме сдать летнюю сессию — всю до последнего экзамена, — и только тогда ночью попросился на свет. Она даже академического отпуска не брала: летние каникулы пробыла с малышом, а потом в их большую квартиру в Жуковском, оставшуюся Олегу от родителей, переехала Ланина мама, которая была художником-иллюстратором и могла работать дома. Но в ту ночь, когда Лана спросила себя, как бы она поступила на месте Антонины, ей вспомнились подробности того, как рос ее младенец Тошка. Обязательные две бутылочки со сцеженным молоком. Его рёв и протянутые к ней ручонки, когда она убегала на занятия. Как он рвался к ней и отталкивал бабушку, растерянно лепечущую что-то успокоительное… А потом не спал, пока не убаюкивал его на улице свежий воздух. А когда она, наконец, возвращалась с лекций, он снова плакал, словно жаловался ей на нее же…

А она — боже, как стыдно это вспоминать! — раздражалась:

— Ну чего ему не хватает? Чистый, сытый, обласканный…

И однажды мама, которая всегда была на ее стороне, на ее риторический вопрос ответила всего одним словом:

— Тебя.

Ух, как она тогда на маму обиделась!

— Что же мне, в клушу превратиться?! Я современная женщина, для меня работа по Призванию не менее важна, чем семья! — кричала она, и еще что-то в том же духе.

А мама молчала и смотрела на нее странным взглядом: вроде с укором, но и с пониманием. И еще — виновато! Да, именно виновато, поняла теперь Лана. Ведь ее в младенчестве тоже отдали няньке: а как же, мама тогда входила в мир своей профессии! Она тоже была современной женщиной…

И в детский сад Тошка пошёл, когда ему еще трёх лет не исполнилось…

Удивительно, что он не стал неврастеником. Чудо просто.

В ожидании Тимоши Лана до последнего дня работала, ее увезли в роддом от компьютера из редакции. Хорошо еще, что в это же время оформлялись дела по приобретению «Объектива», потом переезд, то-се… Тимке повезло: в младенчестве мама досталась ему в полной мере… А Платон к тому времени уже учился в третьем классе. Братишку он сразу полюбил. Золотой человек их Тошка…

— Светлана Платоновна, я написал небольшой материал, почитаете? — раздался за спиной Ланы голос Сергея.

Она вздрогнула:

— Серёжа, что вы подкрадываетесь, как… привидение? Какой материал? Вашей практикой руководит Костик… то есть Константин Андреевич, к нему со всеми вопросами обращайтесь! — от испуга сердито ответила она.

— Я только вам доверяю… — вкрадчиво сказал Сергей.

Лане не понравился его тон. Она обернулась и внимательно уставилась на него. И кажется, впервые заметила: светло-каштановые кудри до плеч, золотисто-карие глаза с огромными пушистыми ресницами, тонкий румянец, а плечищи — ого-го!.. Красавец какой. Она никогда раньше не видела таких красивых парней. Наверное, и остальные эту неземную красоту видят. И Олег. Скорее всего, именно от этого у него впервые в жизни и случился тот приступ ревности.

— Сергей, вмешиваться в вашу практику с моей стороны будет просто неэтично. Что подумает Кос… Константин Андреевич? И потом, я сейчас очень занята. Простите.

И она отвернулась к экрану монитора.

Сергей еще несколько минут постоял за ее спиной, выразительно вздыхая, и пошёл в отдел к Костику.

— Странный малый, — не отрывая взгляда от своего монитора, сказала Таня. — То ли и впрямь наивный, то ли хитрый очень. Ты заметила, у него глаза рыжие. Вроде красиво, а иногда глянет — и… — Она передёрнула плечами. — И все-то он как-то исподтишка за всеми наблюдает, усмехается — заметила?

— Да ну его, Тань, еще неделька-другая, и уйдёт. Вряд ли ему предложат сотрудничество: и пишет коряво, и инициативы никакой. Только и клянчит, чтобы кто-нибудь темку подкинул…

Татьяна с любопытством посмотрела на Лану:

— А он, кажется, и вправду в тебя влюбился…Что, не волнует, ну хоть капельку, а? Не льстит? Такой юный, такой красивый!..

— Тьфу на тебя, Танька! — с досадой сказала Лана. — Что ты выдумываешь?

— Ничего я не выдумываю! Он с тебя глаз не сводит. Наверное, поэтому и писать ничего не может, что вместо компа тебя только видит…

Лана пожала плечами и недовольно ответила:

— Его проблемы. С такими младенцами случается… Тань, у меня что-то застопорилось. Может, кофейку попьём?

— Это я завсегда готова. С тортиком, в бухгалтерии в холодильнике вроде бы еще оставался. Пойду проверю, а ты кофе делай.

Лана включила чайник, насыпала в кружку кофе. Притопала Татьяна, торжественно неся прозрачную коробку с развалинами шоколадного торта.

— Вот! Я же говорила!

Лана уже разливала по чашкам крепкий кофе.

— Тань, твоей Машеньке сколько лет?

— Восемь… — Татьяна слизнула с пальца крем, поставила перед Ланой блюдце с огромным куском торта. — А что?

— Куда ты мне столько! — ужаснулась Лана.

— Ну вот!.. Похудеешь тут с вами!.. — проворчала Татьяна, придвигая ей блюдце с тоненьким ломтиком, а себе забирая ее огромный кусище. — Друг называется!

— Тань, тебе худеть нельзя, — усмехнулась Лана. — Ты и в своей весовой категории… как это в психологии называется? Гиперактивная. А что будет, если похудеешь? Вихрь!

— И то верно, — вздохнула Татьяна, облизывая ложку и с вожделением поглядывая на остатки торта в коробке. — А чего ты про мою Машку спрашивала?

— Ты ее родила, когда училась или уже работала?

— Училась еще… — Татьяна решительно водрузила на коробку крышку и отвернулась от соблазна. — Я же на заочный поэтому и перешла.

— А если бы… ну, гипотетически… сейчас ждала бы ребёнка, а тебя всячески начали бы с работы вытеснять — как бы ты поступила?

Татьяна вытаращила глаза:

— Олег Дмитриевич на такое способен?

— Да ну тебя! Я же говорю — гипотетически.

— А-а, ты ведь про что-то такое пишешь! — догадалась коллега. И задумалась.

В задумчивости открыла коробку и начала есть торт. Лана отодвинула коробку из-под ее ложки, снова закрыла крышку и переставила торт на стол Саши Матросова. Татьяна наблюдала эту процедуру задумчиво и безмолвно.

— Знаешь, а ведь трудный это вопросец… — наконец сказала она. — Я работу свою, люблю… И детей своих люблю. Ну, Машку то есть. И если бы… А ведь я бы ушла! Но такой бы скандал учинила!..

— Это кому бы ты скандал учинила? — спросил с порога Матросов. — О! Тортик! Тань, неужели это ты мне оставила? А теперь хочешь за это скандал учинить?

— Нет, Сань, если ты быстренько проглотишь эти калории, я тебе только спасибо скажу… А скандал я бы закатила, если б мне, гипотетически беременной, начальство прессинг устраивало.

— А-а, — расправляясь с тортом, понимающе глянул на Лану Саша. — Это вы на Ланкину тему рассуждаете… А кофейку мне?

Лана снова включила чайник

…Нет, не будет она советовать будущим мамам воевать со своим начальством в ущерб здоровью — и своего, и малыша. Пусть правительство еще поломает голову над самым трудным вопросом: как быть современной женщине. Будущей матери в стране просто обязаны создать такие условия, чтобы она ни на минуту не чувствовала себя… виноватой в том, что решила дать отечеству еще одного гражданина. Или гражданку.

Человеческий род должен продолжаться вопреки всему. Даже недовольству работодателей.

Олег с Владом заказали отбивные с жареной картошкой и пиво — это было их традиционное меню с давних, студенческих пор.

— Недурно, — похвалил Влад сочное мясо. — Олег, я читал несколько статей твоего Александра Матросова. Это, кстати, что — псевдоним?

— Нет, представь себе — настоящее имя.

— О?! Круто… Ну так вот, он там здорово прополоскал в кипяточке одного гендиректора фирмы, небезызвестной и в Москве. И я так понял, продолжение следует…

— В нашей газете никого не полощут… У нас правду пишут, — несколько натянуто возразил Олег.

— Кто бы сомневался… И все же — лучше бы вы его не трогали. Поверь мне, нехороший он человек, невоспитанный. И злопамятен зело. Может очень больно сделать в отместку. — Влад доверительно тронул Олега за плечо. — Тормозни, Камнев. Ты ведь законопослушный водила. Считай, красный свет загорелся.

— Некорректное сравнение, Петраков. На этой дороге я подчиняюсь не правилам движения, а законам РФ. Давай выпьем за нашу неожиданную встречу… — Олег поднял бокал с пивом и внимательно глянул на собеседника. — Или как — запланированную?

— Ты что, решил?… Дурак! Я о тебе думаю. Ну, как знаешь. Хозяин — барин… — Влад помолчал немного, потом тоже приподнял свой бокал: — За твое благополучие. Дурак ты, Камень…

Еще в первые дни в университете кто-то, умничая, назвал их «однофамильцами», объяснил так: у одного фамилия Камнев, у другого Петраков — от «Пётр», что в переводе тоже «камень». Студиозусы похихикали над умником, поизощрялись в остроумии, придумывая вариации на тему, но кличка «Однофамильцы» и «Два Камня» странным образом прилипла и, что и вовсе загадочно, сблизила Олега и Влада. Они были друзьями-соперниками. Вернее, Влад воспринимал Олега как конкурента и всегда для себя определял, кто кого на этот раз «переборол». У Олега тщеславие в характере отсутствовало. Как и способность завидовать. Он был прямым, открытым, может быть, даже чересчур. Влад же был прирождённым дипломатом. И в этом была странная аналогия: «Камнев — камень» — это сразу понятно, а почему камнем зовут Петракова, не все сразу понимали…

Влад болел карьерой, Олег — профессией. К тому же Камнев гораздо легче, чем Петраков, переносил недостаток денег, еды и прочих материальных благ. Был лёгок на подъем и не трус. А каким еще мог вырасти сын Героя Советского Союза, лётчика-испытателя Дмитрия Георгиевича Камнева? Звание Героя отец Олега получил при жизни. А погиб из-за дотошности: пытался до последнего понять, почему самолёт не слушает штурвала… Через полгода за отцом ушла мама: горе приняло форму скоротечного рака. Олег остался один в девятнадцать лет.

У Влада родители были в разводе. Поэтому они с Олегом часто вместе искали приработка к стипендии, а на третьем курсе уже зарабатывали гонорары в «Новостях России», куда их вскоре, еще до окончания университета, взяли штатными сотрудниками.

В середине девяностых Владу предложили возглавить новую газету с поэтичным названием «Прогулки по бульвару». Вернее, предложили сначала Олегу, но он, разобравшись в тематике издания, отказался. А Влад согласился. И сначала не жалел: появились и деньги, и положение в определённых кругах. Через несколько лет он вошёл в группу учредителей…

Теперь Влад ехал по знакомым с детства улицам, но совсем не думал о том, что вот здесь был его дом, а там, за углом — родная школа. Он ехал — и хотел, чтобы дорога оказалась раз в двести длиннее, и тогда еще долго можно не приезжать к человеку, которого лучше бы он не знал никогда…

* * *

Дважды щёлкнул дверной замок, и на пороге комнаты возникла его тётушка — роскошная блондинка с вызывающим бюстом и мощными бёдрами. Она медленно двинулась к его креслу, и при каждом ее шаге он все больше и больше сжимался, съёживался, скручивался.

— Ну, малыш, провалил задание? — мурлыкала она, приближаясь к нему вплотную.

Душный запах ее духов, казалось, забил его ноздри, горло, лёгкие. Он часто задышал открытым ртом, закашлял, из глаз градом полились слезы.

— Нет… еще… нет, — прошептал сдавленно.

— Что? — издевательски удивилась тётка. — Не может быть! Такой мачо — и облажался?! И что мы будем теперь делать? — Она вплотную приблизила к нему лицо, глазами, своими страшными глазами впившись в его глаза, вытаращенные и неподвижные от ужаса.

— Я… Я еще поста… постараюсь… Я всё сделаю! Всё! — закричал он, чувствуя, как его джинсы предательски намокают.

— Сначала постарайся не ссать в штаны! — брезгливо отшатнулась от него тётка. Отошла на середину комнаты, постояла, задумчиво постукивая длинным хищным мыском туфли о потёртый ковёр. — У меня есть для тебя другая работа. Надеюсь, с ней ты справишься. Слышишь, детка? Это последнее испытание.

Страшная блондинка ушла — и он начал представлять, как бы он ответил и что бы с ней сделал, если бы… Если бы не был таким трусом. Таким большим и красивым трусом…