Пропащая

Ирина Григорьева

Она пациентка – он врач. Она больна алкоголизмом, а он лечит таких, как она. Они общаются только во время психотерапевтических бесед. Но в какой-то момент процесс лечения превращается в личное. А как же этика? Можно ли возвращать больного к нормальной жизни, будучи не уверенным в своих силах? И можно ли принять свою зависимость, если стыд и обречённость не отпускают? В Центре для реабилитации наркозависимых своя жизнь и свои правила. И если ты собираешься их нарушать, будь готов за это ответить.

Июль. 2015 год

Ну здравствуй, дорогой дневник. Вот наконец я решилась тебя завести…

Здесь, в клинике, нас просят вести ежедневные записи своего настроения. Этакий мониторинг чувств. Их потом читает психолог. Но всё там, к сожалению, не напишешь, поэтому я решила начать свой собственный дневник, недоступный никому.

Правда, я ещё не придумала, куда буду тебя прятать, но уверена, что найду выход.

Дорогой дневник, я даже не знаю с чего начать, так много хочется тебе рассказать. Я в Центре всего пару недель, а уже столько всего произошло. Но, наверное, правильней для самой себя рассказать всё по порядку…

Меня привезла мама. Она очень верно выбрала время, застав меня после очередного запоя, чуть ли не за шкирку притащила сюда.

В тот день мне было плохо, как никогда раньше. Обычно мои загулы длятся не более четырёх дней, но в тот раз я превзошла саму себя и не просыхала больше недели.

Помню, меня капали. Мать притащила врача на дом. Я проваливалась в какой-то кошмар и сквозь болезненный туман в голове слышала, как доктор предлагает ей отправить меня в какое-то учреждение, где я проведу по крайней мере год.

Год…

Год. Год…

Это слово бьёт в мою голову изнутри тяжёлой гирей. Я хочу возразить, я даже делаю это, но, как оказалось, эта истерика только в моём воспалённом мозгу.

В тело тыкают иголки, а в рот запихивают горькие пилюли. Я захлёбываюсь водой, но пью. Потом забываюсь кошмарным сном.

Мне снится это ужасное заведение: мрачное здание с решётками и медсёстры с огромными шприцами. Они привязывают меня к кровати, держа своё орудие в зубах, а потом без разбору втыкают в моё тело иглы. От каждого прикосновения стального жала я чувствую невыносимую боль.

А в голове по-прежнему стучит.

Год…

Год. Год…

Я просыпаюсь в поту, кровать мокрая, словно на неё вылили ведро воды. Меня бьёт мелкая дрожь. Воспалёнными ноздрями улавливаю какой-то запах. Еда… Желудок сводит судорогой.

С трудом спускаю ноги с кровати и направляюсь в сторону кухни.

Мать говорит с кем-то по телефону. Не могу разобрать, о чём идёт речь, но, видимо, что-то важное.

Иду мимо ванны, дверь открыта, и я инстинктивно поворачиваю голову в тёмную дыру.

Вдруг вспыхивает яркий свет. В мозг врезаются тысячи стрел. Зажмуриваюсь, а открыв глаза, вижу, что на меня смотрит старуха. Растрёпанные, слипшиеся на концах волосы на её голове напоминают парик Медузы Горгоны. Из-под одутловатых век глядит злость. Глубокие морщины залегли в уголках её губ. Завершает картину огромное красное пятно на подбородке. От увиденного передёргивает.

— Как видок? Нравится? — доносится до сознания.

Значит — это я?!

Мать смотрит, не скрывая насмешки. Она всегда это делает, а если я не встаю с кровати, то услужливо подсовывает зеркало и тычет им в лицо. И ещё истерично смеётся. Вот и сейчас неожиданно врубила свет в ванной.

— Отойди.

Я не дожидаюсь дальнейших реплик и с силой отодвигаю её со своего пути.

Пройдя на кухню, я тут же бросаюсь к крану и наливаю полный стакан воды. Залпом выпиваю, и желудок тут же выворачивает наизнанку. Свернувшись пополам, медленно оседаю на пол. После рвоты сил стоять нет.

— Сколько я спала?

— Часа три.

Я смотрю в окно, силясь сфокусировать свой взгляд хоть на чём-нибудь, но это получается только тогда, когда один глаз зажмурен.

В голове пусто и тяжело одновременно. Тело начинает замерзать, и пот, всё ещё струившийся по спине, становится холодным.

Трясусь…

— Чай с лимоном будешь? — Мать смотрит куда-то в сторону.

Я киваю. На душе становится муторно.

В голове мелькают какие-то картинки из прошедших дней. Ледяной рукой сердце сдавливает страх. Хочется провалиться сквозь землю.

Как же я ненавижу и одновременно люблю эти моменты. Кажется, что я рождаюсь заново. В муках и бесконечных схватках вылезаю из чёрного нутра жизни.

Каждый раз, проживая первый день после запоя, я жду чего-то нового. Вот роды разрешатся, и теперь всё пойдёт по-другому. Но это «другое» не наступает, и через пару недель я с маниакальной настойчивостью снова провожу эти экзекуции над собой.

Передо мной возникает дымящаяся кружка.

— Пей. Поможет очухаться.

И я пью, чувствуя, как с каждым глотком по телу растекается тепло. Вот оно попадает в желудок, и он сжимается в благодарности, вот тепло достигает печени, и она, наоборот, разжимается как губка, которая после использования принимает свои естественные очертания.

Сердце… Бедное моё сердце, как же ты вымоталось за эти дни. Стучало, замирало, билось, колотилось, снова замирало. Я чувствую пульсирующий комок в груди. Меня бросает в жар. Как же это приятно.

Но это состояние длится секунды. И опять всё сжимается внутри. Понадобится ещё пара дней и ночей крепкого сна, прежде чем мысли начнут потихоньку собираться в подобие логических цепочек, и я начну соображать.

— Я договорилась с клиникой, — прерывает мои размышления мать. — Поедешь туда через три дня. Это не обсуждается.

— Да пошла ты!

Но она не обращает внимания, круто разворачивается на пятках и скрывается в глубинах коридора.

Я подпираю голову руками и снова фокусируюсь на происходящем за окном.

В голове прыгают мысли.

Надо.

Нет, не надо.

Надо.

Зачем?

Клиника.

На год?

Куда? Что там делать?

Удивительно, но в тот момент меня абсолютно не интересует, а что будет через год. И выдержу ли я вообще такой срок.

Потом я принимаю таблетку и ложусь в кровать. Засыпаю…

Просыпаюсь глубокой ночью.

Дом пустой. Тихо и страшно.

Бегаю по комнатам и зажигаю свет. Врубаю телевизор…

Пробую открыть входную дверь — закрыта на ключ. Искать его нет смысла…

Иду к кровати. Мозги по-прежнему расплавлены.

Всё происходящее позже ускользает из памяти.

Вроде был душ. Мою голову шампунем, но смывать его боюсь. Каждый раз, когда вода льётся на меня сверху, я задыхаюсь от страха. Ноги подкашиваются.

Плевать.

Кое-как вытираю голову полотенцем и бегу в кровать.

Мать что-то орёт. Она снова здесь. Ах, да. Она ещё утром прискакала.

Под одеялом потихоньку согреваюсь и снова проваливаюсь в сон…

Мы едем долго. Я полностью открываю окно. Ветер треплет волосы, частички пыли то и дело попадают в глаза.

Больно, но… Безразлично…

Меня раздевают. Осматривают. Щупают. Заставляют пописать в какую-то баночку, а потом я долго сижу на кушетке. Мы кого-то ждём.

Безразлично…

Кто-то орёт над головой. Спрашивает, зачем я приехала.

Поднимаю глаза.

Он смотрит, а мне страшно. Что он хочет от меня? Всё как во сне…

Отвечаю ему, и вдруг становится смешно от всего происходящего. Так смешно, что сейчас начнётся истерика.

Мать бегает по комнате, а он пишет и пишет. Что он там пишет? Вот уходит. И я подмигиваю ему, сама не знаю зачем. Просто безразлично…

Потом что-то говорит мама. Я слегка прикасаюсь губами к её щеке, поднимаю дорожную сумку. Что она туда напихала?

Меня куда-то ведут. Плечо тянет от тяжёлой ноши. Кое-как поднимаюсь на второй этаж.

Вот комната. Какие-то девчонки, что-то говорят, бегают вокруг меня.

Вопросы. Вопросы…

Безразлично…

Весь день меня водят по каким-то кабинетам. Я подписываю какие-то бумаги. Потом со мной разговаривает симпатичная девушка, на вид немногим старше меня. Задаёт вопросы.

Отвечаю, что попало…

Потом меня отводят в какой-то сад, где смешная женщина с пергидролевыми волосами опять даёт мне какие-то бумаги, а потом вручает пачку семян и отправляет на грядки.

Потом какое-то непонятное собрание, где все обсуждают прошедший день.

Потом ужин…

И наконец я остаюсь в палате одна. Мои соседки куда-то убежали.

Безразлично…

Потом мне дают таблетку, и я засыпаю…

Открываю глаза от яркого света. Соседки по комнате уже соскочили и одеваются, весело переговариваясь.

— Ты вставай давай, — орёт одна из них. — Опаздывать нельзя. Час на уборку и чтобы привести себя в порядок. Потом завтрак. Давай. Давай. Поднимай зад, алкоголичка. — И начинает весело ржать.

Едва я возвращаюсь из уборной, мне вручают швабру.

— Твоя очередь пол в палате мыть. И ещё в комнате отдыха пропылесось.

Беру палку с намотанной на конце тряпкой и начинаю возюкать ею по линолеуму. Медленно.

На меня снова орут:

— Быстрей всё надо делать. Здесь весь день по минутам расписан.

Я прибавляю скорости.

Но всё ещё безразлично…

Потом так же быстро прохожусь пылесосом по ковру в зале. И возвращаюсь в палату.

Все бегают, смеются. Просят друг у друга косметику.

Я сажусь на кровать и начинаю рыться в вещах. Мать, видимо, весь мой шифоньер в сумку запихнула. Натыкаюсь на купальник. Откладываю. Отдельный пакет с мыльным-рыльным. Ого, я же зубы не почистила. И лицо стягивает от местной воды. Порывшись, нахожу крем и мажу им кожу.

— Слышь, ну чего расселась? Здесь, если вовремя не укладываешься, штраф выписывают, и не только тебе, а всей палате. — Маленькая худенькая девчонка с короткой стрижкой злобно смотрит на меня. Коротышка похожа на пацана лет восьми, и только по морщинам, уже хорошо проступившим на её физиономии, понимаю, что ей глубоко за тридцать. — Так что шевели копытами.

Беру первый попавшийся сарафан и напяливаю его на себя.

— Не обращай внимания. Дня три — и привыкнешь, — дружелюбно говорят с койки напротив. Эта девушка тоже худенькая, но высокая.

Я смотрю на восточные черты лица и думаю, что, встретив её на улице, ни за что бы не признала в ней подругу по несчастью.

Она меж тем продолжает вещать:

— Я сама здесь всего две недели. Ты ведь по алкоголю заехала?

— Да.

— Меня Дина зовут. А ты вроде Анна?

Я киваю.

— Ладно, ещё будет время поговорить. Пошли, пора есть.

И я послушно иду за всеми. Выходим на улицу и направляемся к какому-то зданию — видимо, столовая.

Дина идёт рядом.

Какие-то парни пробегают рядом с лейками. От компании отделяется длинное тело с рыжими волосами и направляется к нам.

— Новенькая? — И, не дожидаясь ответа, продолжает: — Видел вчера. С прибытием. Не боись, здесь все свои, всегда поддержим.

— Пошёл ты, Глеб, — перебивает его Дина. — Не лезь. Видишь, человек ещё в шоке от происходящего. — Потом поворачивается ко мне и продолжает: — Мы первые едим, потом — парни. Мы можем с ними разговаривать, на группах вместе сидим, но романы заводить нельзя, имей в виду. Выпрут сразу.

Я киваю. И в этот момент вижу, как из только что припарковавшейся машины выходит вчерашний врач. Он идёт в нашу сторону и с кем-то говорит по телефону. Он не видит меня. Зато я теперь хорошо разглядела его. Он красивый. Такие правильные и мужественные черты лица. А эти чёрные, как ночь, волосы. И весь его вид не говорит, а просто кричит о том, что он хозяин жизни.

Конец ознакомительного фрагмента.