Шпион императора

Ирина Григорьевна Слепухина (2024)

Москва, конец XVI века, на троне царь Федор Иоаннович, но фактически правит его шурин Борис Годунов. В составе австрийского посольства в Москву прибывает молодой пан Юрий Лобанов-Рудковский — сын крестницы Иоанна Грозного, и стрельца , сбежавших в Литву от гнева Иоанна . На родине своих предков Юрий невольно оказывается в центре политических интриг, которые плетутся князьями, боярами, недовольными правлением Годунова. Юрий находится на волоске от гибели, но вспыхнувшая любовь между ним и дочерью боярина Петра Вельяминова Катериной не только спасает его, но и разрушает очередной заговор против Годунова. Исторически достоверно описан быт и нравы того времени, ярко представлены исторические фигуры. Особое внимание уделено деятельности Бориса Годунова и его планам преобразований.Любовь и интриги, преступление и наказание, честь и предательство — вечные темы в романе искусно вплетены в захватывающий сюжет, который увлекает читателя с первых страниц.

Глава 4.

В лето, от Рождества Господа нашего, одна тысяча пятьсот девяностое, послу Его Величества Кесаря Австрийсого — графу Варкашу — посчастливилось прибыть в Московию, не дожидаясь зимы, в самом начале осени. Погода в Москве стояла сухая, теплая, в садах пламенели багрянцем еще не сбросившие листву деревья, и как-то особенно ласково пригревало солнце.

По прибытии послу полагалось быть принятым при дворе, но в Московии это, как правило, происходило не сразу, приходилось ждать месяцами. В этот же раз прием был назначен на удивление быстро — на середину октября, в палатах Годунова в Кремле. Варкош даже немного встревожился — от московитов можно было ожидать чего угодно.

В день приема посол со свитою и подарками выехал с Посольского подворья на великолепном арабском скакуне гнедой масти, в строгом кафтане черного бархата, с белоснежным плоеным воротником, такими же снежно-белыми перьями на шляпе и длинном, цвета старого бургундского, плаще. Никаких украшений — лишь орденская серебряная цепь. Зато сбруя его коня была разукрашена серебром и златом, впрочем, тоже ничего лишнего. Сопровождавшие его австрийские дворяне, среди коих находился и Юрий, также щеголяли нарядами, приукрасив и своих коней, дабы не посрамить чести Посла Его Величества. Они же везли подарки от кесаря Рудольфа.

Для большей торжественности двигались медленно, почти шагом. По посольскому чину им полагалось сопровождение, а потому впереди ехал отряд из детей боярских, а по сторонам царские приставы, теснившие зевак, коих набежало немеряно. Оно и понятно, поглазеть на такое зрелище всякому охота; особливо на клетки с птахами невиданными, в перьях радужных, окрасу дивного, а еще со зверьми диковинными — малыми, хвостатыми, с мордами богомерзкими, однако ж потешными.

Юрий в этот день волновался с самого утра — наконец-то он увидит знаменитые соборы Кремля, о коих так много рассказывала матушка. Особенно Успенский… она называла его белокаменным чудом, рассказывала его историю, когда и кем построен. К сожалению, италийским зодчим, ибо своим воли не давали, о том, чтобы в учебу сына отдать, и думать не смей, тем паче съехать в чужие земли — набраться опыта у тамошних зодчих — безумная страна! Ладно, какая есть… остановил он себя. Безумия везде хватает, достаточно вспомнить судьбу несчастного Колиньи. Люди есть люди, какой народ ни возьми. Юрий вздохнул. Оно верно, и все же… от своих хотелось бы большего.

Его место в свите посла оказалось сразу за дворянами, коим было поручено везти клетки с мальпами и попугаями, — худшего было не придумать. Мальпы кувыркались, строили рожи и просовывали лапы сквозь прутья, чем очень скоро привлекли внимание горожан, высыпавших поглазеть на посольский выезд. Как ни старались приставы отгонять любопытных, они сбегались со всех сторон, теснясь поближе к клеткам, громко обсуждая заморские чуда и грозя нарушить весь порядок шествия. Проворная московская голытьба, не обращая внимания на окрики и плетки приставов, лезла вперед, пробираясь даже у лошадей меж ног, с хохотом и улюлюканьем тыча пальцами в обезьян. Кому-то даже удалось сунуть палку меж прутьями клетки, дабы пуще радразнить потешных зверюг. Ор и гам стоял невообразимый. Мальпы, то ли ярясь, то ли радуясь переполоху, прыгали и верещали, а одна, разозлившись, ухватила за руку какого-то не в меру шустрого мальца и, подтянув к прутьям, кусанула за палец. Мальчишка взвыл, обрызгав кровью соседей, и с руганью и поношением был вытащен из давки. Всполошились и попугаи, затоптались на своих насестах, захлопали крыльями и вдруг начали выкликать человечьими голосами. Люди оторопели, стали креститься, потом бросились прочь, смекнув, что уж тут-то без вражьей силы не обошлось, а приставы, воспользовавшись моментом, пустили в ход плетки, лупцуя по спинам и головам, дабы не повадно было нарушать порядок.

Впрочемь, Юрия сейчас раздражало другое — благодаря этой дурацкой свалке он не мог спокойно насладиться видом площади и Кремля — будь они неладны, эти мальпы! Юрий глянул вперед и облегченно вздохнул, хорошо хоть, до Фроловских ворот уже рукой подать… надо думать, в Кремль этих голодранцев не пустят? Их, конечно, не пустили, но и ему не удалось по-настоящему все рассмотреть — когда, миновав гулкую арку ворот, наконец вошли в Кремль, приставы вдруг заторопились, попросив боле не мешкать и повели к палатам Годунова. Но и того, что предстало его глазам, было немало, взволновав Юрия до глубины души. Больше всего ему сейчас хотелось отстать, все осмотреть, потрогать, погладить ладонью белоснежную стену Успенского собора… но когда он попытался всего лишь свернуть в сторону, дабы поглядеть на этот собор спереди, пристав тут же стал теснить его конем, хмурясь и бросая подозрительные взгляды. Юрий пожал плечами и занял свое место — ничего не поделаешь, люди здесь подозрительны. Однако ж, права была матушка, уже ради одних этих дивных соборов стоило побывать в Москве…

Он следовал за всеми, то и дело оглядывясь, радуясь и одновременно сожалея, что не с кем поделиться своим открытием. С этими разве поговоришь? С досадой покосился он на молодых австрийских дворян из свиты посла. Похоже, вся эта красота им ничего не говорит. Помычит, покивает с умным видом и на другое перескакивает — до сердца явно не доходит. У ворот, за коими начинались палаты Годунова, они спешились, далее полагалось идти пешими, лишь послу разрешалось оставаться верхом. Юрий еще раз напоследок оглянулся: колокольню Ивана Великого он, конечно, признал сразу, а вот название иных соборов ему припомнить не удалось, вон тот, похоже, Архангельский… а там Благовещенский, об остальных надо будет разведать…какая красота! Верно называют Москву златоглавой и белокаменной… Господи, благодарю Тебя, что дозволил мне повидать это чудо.

От ворот и до самих палат уже выстроились встречающие, сиречь дети боярские, в богатом раззолоченном платье. Приблизившись к палатам, они остановились. Посол по-прежнему оставался в седле, спешиться ему полагалось посередине двора, где его тотчас окружили, двое помогли послу сойти, двое других приняли его коня, остальные повели к парадному крыльцу, по обоим сторонам коего их дожидались уже другие встречающие в таком же золоченом платье. За графом следовали его самые приближенные люди, среди которых находился и Юрий, с трудом сохранявший приличный случаю гордо-равнодушный вид, так ему все было интересно. Он стоял прямо за послом, чуть откинув голову, небрежно положив согнутую в локте руку на эфес шпаги, и украдкой, с великим любопытством разглядывал жилище Годунова. Оно было очень большим, богатым, по-своему красивым, но, к сожалению, опять же из бревен… странные люди, уж Борис-то мог себе позволить палаццо из камня. А потом жалуются, что горят чуть ли не каждый год! В сенях, или передней — он никак не мог понять, какая между ними разница, — толпились холеные боярские слуги, являя собой живой пример благоденствия хозяина. Тем временем подтянулась остальная свита, австрийские дворяне с дарами выстроились позади посла и в таком порядке, в окружении людей Годунова, двинулись вверх по лестнице.

Богатство дома бросалось в глаза сразу, во всем, к примеру, лавки здесь были сделаны из какого-то редкостного, ароматного дерева, а по стенам, украшенных шкурами и оленьими рогами, шла искуснейшая резьба. Миновали еще несколько великолепно убранных покоев, в которых несла службу охрана Бориса Федоровича, но Юрий успел разглядеть гораздо меньше, чем ему хотелось, — теперь их вели довольно быстро, запомнилось лишь изобилие бархата, золотой парчи и блеск драгоценных окладов в иконах, — казалось, сам воздух в этом доме источал богатство. Наконец их остановили перед двустворчатыми дверями, дивно изукрашенными драгоценной россыпью каменьев, приняли у них плащи и шпаги, после чего оба молодых стража (рынды), застывшие с алебардами в руках по обе стороны дверей, отмахнули створки и отступя, пропустили их вперед…

Покой этот, скорее всего, зала для приемов, убранный с восточной роскошью, поразил Юрия изобилием ковров, прекрасной росписью стен и сладким запахом восточных благовоний. Не хватает только трона, подумал Юрий и даже удивился, что Годунов сидит просто на лавке, убранной золотой парчей и красного бархата подушками. Теперь Юрий еще больше сосредоточился, стараясь подметить и запомнить как можно больше.

Борис Федорович был красив, статен, с проницательным взглядом и жесткой складкой возле рта — одет по византийскому обычаю, пышно: поверх длинного, золотой парчи, кафтана был надет еще короткий — красного бархата с зелеными цветами, а под ними — нижнее платье белого атласа, расшитое жемчугом. Шею украшало ожерелье из драгоценных каменьев, на груди — тяжелая золотая цепь, на пальцах — сверкающие кольца. На голове же была надета высокая бобровая шапка с околышем и огромным, словно глаз Циклопа, алмазом. Какое странное тяготение к Востоку… мельком подумал Юрий, но тут началось действо обмена любезностями, и он отвлекся на другое.

Граф Варкош, сделав несколько легих шагов навстречу Годунову, обнажил голову и приветствовал Правителя весьма изящным поклоном, после чего стал отступать, словно в танце, едва заметным движением руки помахивая шляпой, с головокружительной ловкостью выписывая ею полукружья у самого пола, ни разу, однако, не коснувшись его длинными белоснежными перьями. Он был великолепен, но вряд ли московиты это оценили. Юрий глянул на Бориса — тот смотрел ласково, но угадать его мысли было сложно.

Затем посол приблизился на положенное расстояние, чуть склонив голову, и сделав знак толмачу, стоявшему возле Бориса, заговорил:

— От имени Его величества кесаря Австрийского я — граф Варкош — уполномочен передать и засвидетельствовать ту поистине непритворную любовь и глубокое почтение, кои питает к Вашему Вельможеству наш славный Кесарь Рудольф! Следует также мне — Его Послу — поведать и о том, что Его Величество, будучи хорошо осведомлен о тесных и родственных узах, связавших Вашу Светлость с Царствующим Домом Московии, искренне тронут и поражен Вашим бескорыстным и высоким служением Престолу и народу. О Ваших добрых делах и мудром правлении известно не только Кесарю Рудольфу, но и всем государям христианским, отчего Ваша Милость пользуется среди оных великой славой и благорасположением!

Юрий слушал внимательно, про себя посмеиваясь столь великому словоблудию. Одно слово — политик… как любит говорить граф.

Когда посол закончил свою речь, поднялся Годунов:

— Мы рады приветствовать тебя, граф Варкаш, как Посланника Кесаря Австрийского, и хотим надеяться, что Его Величество пребывает в крепком и добром здравии, как бы нам всем того желалось! — Борис приветливо улыбнулся, сел и протянул послу руку для поцелуя. Варкаш приблизился, почтительно склонился к руке Правителя и с поклоном отступил в сторону.

— Еще я уполномочен от имени Кесаря Рудольфа почтить вас подарками, кои, хотелось бы надеятся, порадуют вас и вашего сына Федора Борисовича! — он обернулся и подал знак: — Соблаговолите принять, Ваше Вельможество!

Дворяне с дарами выступили вперед. Первыми подошли те, что несли стоячие часы с боем, из дерева драгоценного и резьбы искуснейшей, украшенные поверху бело-голубыми знаменами. Следом были поднесены серебряные с позолотой лохань и рукомойник, а затем клетки с попугаями и мальпами, кои, хоть и поутихли малость, продолжали строить рожи, вызывая неодобрительные взгляды бояр. Увидев обезьян, Годунов усмехнулся и покачал головой:

— Подарок затейлив, и сыну моему придется по душе! Однако ж, найдутся и судьи… за непристойное человекоподобие сих потешных тварей. Ну, да то пустое, пусть привыкают! Говорящая попуга у меня была, да прошлую зиму померла, а посему птахи сии как раз впору. Поручаю тебе, как Послу Его Величества, поблагодарить от моего имени своего Кесаря за внимание и богатые, с выдумкой, подарки! Благодарю и тебя, граф, за посольскую службу, знаю тебя не один год, и ты мне люб!

В ответ граф склонил голову и прижал обе руки к сердцу, показывая, как он тронут. Дары были приняты и унесены, после чего Годунов велел всем, кроме толмача, покинуть залу.

Все перешли в соседний покой, но общения, на которое надеялся Юрий, не получилось. Бояре держались обособленно, и это неприятно удивило Юрия. Почему бы не свести знакомство, не поговорить! Может, попробовать? Не съедят же они его… и Юрий стал не торопясь прохаживаться вдоль стен с интересом разглядывая богатое убранство покоя и, благодаря этому нехитрому маневру, постепенно приближаясь к людям Годунова. Те глядели настороженно, но Юрий был настроен решительно, а потому, оказавшись почти рядом, обернулся и одарил московитов самой приветливой улыбкой.

— Я сражен, мессиры, я сражен! — заговорил он, нарочито употребляя фряжскую манеру общения. — У вас тонкий вкус и замечательное чувство гармонии — это великолепно!

Бояре не спешили с ответной любезностью, глядели кто с удивлением, кто с иронией, потом один из них, помоложе и позадирестей, усмехнулся:

— А ты што ожидал? Наши мастера тоже не лыком шиты, лепоту сотворить умеют, сам видишь!

— О, несомненно! — Юрий живо обернулся и, прижав руку к сердцу, слегка поклонился: — Счастлив знакомству, мессир! С кем имею честь..?

— Михайло Битяговский я… — на лице его отобразилась сложная гамма удивления, настороженности и любопытства. — У вас што, все по нашему так здорово говорить научены, али ты в толмачах у посла служишь?

— Далеко не все, — Юрий подошел еще ближе. — Да и я не толмач, родители мои были из этих мест.

— А-а, тогда понятно… — Битяговский помрачнел, потом усмехнулся и отошел подальше, коротко бросив на прощанье: — Здравия тебе, господин кавалер!

Ну что за люди! Время Сыроядца прошло, теперь-то чего бояться? Впрочем, не мне их судить, — тут же напомнил себе Юрий, — страх живуч…и уж конечно общению не способствует, а жаль! Я бы охотно побеседовал с этим Михайло Битяговским… интересно, кто он? — Юрий оглянулся, но среди бояр его не было. Да, странно… Юрий пожал плечами, отошел подальше и приготовился ждать, посматривая на закрытые двери залы. Хорошо бы послушать, о чем они там толкуют… Понятное дело, о союзе против Турции. Всем ведомо — Европейские государи давно и тщетно добиваются оного от Московского царя, могли бы и в открытую говорить. Чтобы занять себя, Юрий стал перебирать в памяти все, что довелось нынче увидеть и что особенно запало в душу… а запали кремлевские соборы, иначе и быть не могло. Юрий вообще был неравнодушен к зодчеству, особенно к храмам, но того, что он увидел в Кремле, ему доселе видеть не приходилось. Великая удача, что сподобил его Господь узреть такое чудо. Хорошо бы удалось еще когда-нибудь здесь побывать, да так что б спокойно походить, посмотреть. В Успенском, говорят, сохранилась молельня царя Иоанна, в которой молилось это чудовище. Хм, молилось… хотелось бы знать — о чем?

Наконец, двери распахнулись, и все потянулись назад — в залу. Подождав, пока сопровождающие посла лица заняли свои, положенные им по этикету места, Годунов, на этот раз не вставая, снова обратился к послу. Теперь уже для протокола, решил Юрий. Вряд ли они еще не решили судьбу злосчастного союза там, за дверями.

— Твои слова, граф Варкаш, запали нам в душу и заставили крепко задуматься! Мир Христианский нуждается в защите, а посему согласны мы, со всем нашим усердием, противостоять султану Турецкому, или каким иным басурманским ханам, для чего тебе, графу Варкашу, как Послу Кесареву, надлежит войти в сношение с людьми нашими из Посольского приказа, дабы впредь с оными совет держать и грамотами обмениваться…

Борис говорил долго и витиевато, однако ничего существенного не пообещал. Иными словами — ждите у моря погоды. Ишь, игрун, подумал Юрий и очень удивился. К чему тогда было уединяться, толковать с глазу на глаз… а еще непонятней, почему Московии, государству христианскому, так нежелателен этот союз, что хорошего они могут ждать от Турции? В заключение Борис Федорович, желая выразить послу свое особое расположение, обратился к нему по имени:

— С превеликим сожалением должен признаться тебе, граф Николай, сколь бы мне желалось попотчевать тебя обедом за своим домашним столом, но увы, дела государевы и дохнуть не дают! Ты уж не обессудь и прими от меня стол, коий я, по обычаю, посылаю на ваше подворье…

На том аудиенция была закончена. Дети боярские проводили их тем же порядком, но теперь Правитель велел особо почтить посла — коня ему подвели к самому крыльцу и, держа с двух сторон, повели со двора. Остальные австрийские дворяне сели на лошадей там же где их оставили — за воротами, поодаль от палат Годунова. Но прежде чем они отбыли, случилось нечто странное, позабавившее Юрия. Двое из детей боярских, которые провожали Варкаша, с двух сторон ведя в поводу его коня, отпуская поводья, замешкались отойти, с явным любопытством разглядывая посольскую свиту, чем граф и не приминул воспользоваться. Подозвав Юрия и попросив его перетолмачить, он обратился к юношам, видимо братьям, судя по их несомненному сходству.

Юрий удивился но, успев привыкнуть ко всевозможным ухищрениям графа, тут же включился в игру.

— Дозвольте вас поблагодарить, молодые люди, за превосходную службу вашему благородному господину, за учтивость и внимание к моей особе, а также за бережную заботу о моем коне! Прошу вас, примите эти два таллера в знак искреннего восхищения вашей любезностью. От всей души желаю вам на досуге хорошо повеселиться, как и положено молодым кавалерам!

Братья неуверенно переглядывались, не совсем понимая, за какую такую службу вздумалось послу их нахваливать, потом, поразмыслив и поблагодарив, приняли награду.

— Хочу вас попросить еще об одной услуге, друзья мои! — Варкаш приятно заулыбался, указывая на Юрия. — Когда соберетесь повеселиться, возьмите с собой этого молодого дворянина, как видите он превосходно говорит по-русски, а в компании незаменим…

Братья хмыкнули, оглядывая Юрия с любопытством и некоторым замешательством, однако ж отказаться теперь было неудобно, и они согласились, за что Юрий, в свою очередь, выразил братьям свою благодарность. На том и отбыли.

Юрий возвращался задумчивый, поглощенный всем увиденным, вспоминая и перебирая в памяти каждую мелочь. Когда добрались до Посольского подворья, посол окликнул его, пригласив с ним отобедать.

— Надо же попробовать, мой друг, какова на этот раз кухня у Годунова.

— Благодарю, господин граф, — для меня это честь и удовольствие!

— Тогда жду вас через час, господин Георг. — И добавил, шутливо подмигнув: — Сегодня нам понадобится очень много сил… прошлый раз обед мне прислали на ста тридцати блюдах, представляете? Объедалось все посольство… кошмар!

Уже за столом, обмениваясь с графом впечатлениями о приеме, Юрий полюбопытствовал:

— Разрешите вопрос, господин посол. Вы хорошо говорите по-русски и могли бы вести беседу с Годуновым напрямик, зачем был нужен толмач?

— О, то есть политик! Маленькая дипломатическая хитрость. Годунов, разумеется, осведомлен, что я неплохо говорю по-русски, но… нам обоим удобнее делать вид, будто это не совсем так.. к тому же таков протокол. И традиция. Так было в старину, при дедах и прадедах, — для московитов это важно.

— А меня с какой целью в толмачи определили? — улыбнулся Юрий.

— Но это же очевидно! Чтобы вас познакомить… знаете кто эти юноши? Сыновья боярина Вельяминова, того, который служит в Посольском приказе, под началом канцлера Щелкалова, улавливаете мою мысль?

— Откуда вам все известно, господин граф? — восхитился Юрий. — Даже такие мелочи.

— То не есть мелочь. Тут вы ошибаетесь, господин Георг, и уверяю вас, скоро вы сами в этом убедитесь…

Теперь граф Варкош не сомневался, что спутника себе выбрал с умом и оглядкою; он даже поздравил себя с успехом, точнее — с собственной проницательностью. Мысль эта приятно льстила, наполняя чувством некоторого превосходства, ибо далеко не всякий сумел бы угадать в веселом любителе приключений такого умного и наблюдательного помощника. Поистине Георг Лобань-Рудковский, или — Юрий, как он сам предпочитал именовать себя, оказался незаменим и для него — Варкаша — и для порученного ему дела. К тому же молодой человек был хорош собой, приятен в общении, тактичен, воспитан и даже неплохо образован. Одним словом, находка для одинокого изгнанника, обремененного вдобавок столь непростой миссией в этой варварской, непредсказуемой и такой опасной стране.

Минуло уже более трех месяцев, как они прибыли в Москву. Приняли их с превеликой любезностью,

все-таки титул Посла его величества Императора Священной Римской Империи что-нибудь да значит. Разместили с удобствами и даже обласкали тем самым, неправдоподобно скорым, приемом у самого Правителя Годунова. Граф остался в полном недоумении, пытаясь угадать, что за этим стояло, обычно московиты заставляют ждать долго, иногда по много месяцев. К сожалению, на этом все и закончилось, о них словно забыли… постичь логику этих людей было невозможно. Поначалу это немного беспокоило, но, поразмыслив, граф решил, что, учитывая их цели, оставаться в тени даже лучше. Особенно для его протеже, пана Юрия, так ему будет легче, да и риска меньше — люди в Московии подозрительны, запросто могут углядеть шпиона.

Вот в период этого затишья и проявились полезные и прямо-таки дипломатические таланты пана Юрия. Началась его деятельность как-то сама собой, без намеченных планов и особой договоренности — просто и естественно. С раннего утра он обходил московские храмы, отстаивал утрени или обедни, и вечерни не забывал. Если учесть, какими долгими и утомительными были мессы у здешних схизматиков, то граф с трудом постигал, откуда такая набожность в столь молодом, почти юношеском возрасте, и это при вполне светских привычках. Даже заподозрил: уж не приглянулась ли ему какая-нибудь из прихожанок? Но, присмотревшись к нему, понял: Юрий был по-настоящему набожен, искренне восхищался местными храмами, долгими, по византийски пышными мессами, да и многим другим, в чем он — Варкош — не находил никой прелести, но, разумеется, тактично умалчивал. Например, московскими, вечно грязными улочками, застроенными унылыми бревенчатыми домами, начисто лишенными хотя бы малой архитектурной фантазии; шумными и довольно опасными базарами с изобилием пьяниц и частыми свирепыми драками; и уж совсем непонятной была его симпатия к этим страшным, оборванным, а часто и просто голым (это при здешнем-то климате!) нищим, явно безумным, которых тут называют «юродивыми», — некая разновидность ясновидящих, дервишей или колдунов, любимых и почитаемых в народе. Очевидно, сказалась наследственность, ведь по крови пан Георг и сам московит. По той же, наверное, причине он в довольно короткое время обзавелся весьма обширным кругом знакомств: начиная с молодых чиновников Посольского приказа, церковных служек, молодых военных — или по-здешнему, «детей боярских» — шинкарей, торговцев, и кончая совсем уж темными личностями, которые периодически зачем-то возле него выныривали и так же неожиданно исчезали. Положим, с юнцами из Посольского приказа Георга познакомил он сам, все же остальные странные персоны, включая дервишей, — результат только его деятельности, тут уж он, Варкош, ни при чем. Был момент когда он даже забеспокоился, не поспешил ли со столь щедрой оценкой этого юноши? Время сложное, его — Георга — положение тоже непростое, вдруг зарвется по неопытности, да и навредит и себе и ему? Но скоро успокоился. Польза явно превышала риск, ибо из всей этой странной и суматошной деятельности очень скоро стали вырисовываться и выделяться штрихи, словечки, слухи, из которых уже нетрудно было сложить весьма любопытные картины, даже предугадать возможный ход событий. Итак, каков же вывод? А тот, что он — Варкош — должен любой ценой удержать при себе столь полезного и приятного помощника. Значит… надо его чем-то приманить, привязать, да покрепче. Тем более, что в глубине души у графа на пана Георга были большие виды. Какой агент мог бы из него получиться, вздыхал граф, но держал эти мечтания при себе, понимая, что Юрий на это вряд ли пойдет — несовместимо с рыцарской честью! А жаль… впрочем, как знать, как знать… пожалуй, уже пора и подтолкнуть его в нужном направлении…

Дождавшись вечера, граф, как истинный дипломат, приступил к цели издалека. Ужинали они вдвоем в маленькой, не сильно натопленной горнице, служившей графу и кабинетом и личной приемной, где он любил поужинать в малом кругу доверенных лиц, ибо покойчик этот был с секретом, и лишних ушей можно было не опасаться. Сервировав стол, слуга исчез, бесшумно притворив дверь. Варкош, как всегда элегантный и надушеный, чуть склонил голову, жестом приглашая гостя к столу.

— Прошу, господин Георг, располагайтесь, не знаю как вам, а мне не терпится отвести душу — люблю выпить и закусить — в пределах разумного, конечно. С чего начнем?

Юрий рассеянно оглядел стол и кивнул на зеленого стекла пузатый штоф с запотевшими боками.

— Можно хоть с этого… закуску любую — немного! Чего-то неохота сегодня.

— Хм, при таком морозе и не нагулять аппетита? Однако, выбрали правильно — вуодка, можно сказать, ваш национальный напиток, недаром же московиты ее так любят! Пожалуй, и я с вами… — добавил Варкош, разливая по чаркам.

— Водка — напиток скорее польский, — заметил Юрий, принимая чарку. — Впрочем, а я кто? Разве не поляк? Почти… За ваше здоровье, господин граф! От посольских никаких новостей?

— За вас, господин Георг! — граф приподнял бокал и чуть склонил голову. — Новостей? Так скоро я их и не жду.

— Мы уж более трех месяцев тут околачиваемся, а хоть на йоту что сдвинулось?

— В вас говорит нетерпение молодости, друг мой! Хороший дипломат должен уметь ждать, если нужно, то и годами.

— Ежели так рассуждать, то вы конечно правы. Мне-то и подавно жаловаться грешно. Без этой вашей миссии, мне, может, за всю жизнь на родине побывать не довелось бы.

— Значит, Московия для вас все же родина? — Варкош испытующе посмотрел на Юрия. — А чужим вы себя здесь разве не чувствовали? Ни разу, ни с кем? Однако, простите! Боюсь, я задал нескромный вопрос — слишком личный! Вы вправе не отвечать…

— Да нет, почему нескромный? — Юрий помолчал, нерешительно поглядывая на кувшин темного, отливающего рубином вина, но передумал и плеснул себе немного водки. — Всякое бывало, иногда даже ряженой мальпой себя чувствовал! И с речью поначалу трудновато приходилось — акцент выдавал, хотя языком я, хвала Господу, владею свободно. Ну а сейчас-то все добже, и сам опыта поднабрался, и ко мне притерпелись, да и то сказать, мало ли по Москве странного люда шляется!

— В вас-то что странного? — граф удивленно приподнял бровь. — Такой блестящий кавалер… могу поспорить на что угодно — уже не одна боярышня на вас заглядывается! Я угадал?

Юрий усмехнулся.

— Боярышни! Где я их вижу? Они здесь по теремам сидят, а когда обедню стоят — уж так закутаны да размалеваны, что и не разглядишь какова, да еще мамка рядом, наподобие цербера! Куда до них нашим европейским дуэньям… — он запнулся, потом натянуто улыбнулся. — Вот я и ответил на вопрос — где моя родина… сам не знаю. Бывает, мнится — вот она, тут, рядом! Манит, зовет, словно в детство, в сказку вернулся! А потом, как оглянешься, столкнешься раз-другой с этой татарщиной…

Юрий замолчал, безнадежно махнув рукой. Молчал и Варкаш, с аппетитом похрустывая поджаристыми кусочками дичи, что не мешало ему незаметно и с большим интересом наблюдать за гостем.

–…дикость какая-то! — Юрий даже покраснел от досады, возвращаясь к той же теме. — Будь не ладны такие нравы! Словно и не христиане вовсе, а дикие моголы, басурмане — где женщине грош цена! Хотя, что я говорю, и среди неверных не везде такое увидишь. В Кордобских халифатах, например, женщина занимала достойное место — к ней относились по-рыцарски, а здесь…

Варкош сочувственно вздохнул, прикрыл глаза и развел руками, показывая, что и сам не постигает такого варварства, потом согласно кивнул:

— Вы совершенно верно заметили — татарщина!

Некоторое время, ели молча. Юрий — рассеянно, граф — с удовольствием, смакуя каждый приглянувшийся кусочек, но в то же время что-то про себя прикидывая, обдумывая. Лишь пригубивший в начале чарку с вуодкой, он теперь наслаждался душистым, пахнущим солнцем и югом, золотистым вином. Юрий же не захотел смешивать, понемногу подливая себе из зеленого штофу. В маленьком покойчике было в меру тепло, уютно… потрескивали свечи в высоких шандалах, да прятно пахло горячим воском и дорогими духами. Граф удовлетворенно вздохнул, и как бы между прочим, спросил:

— Поправьте меня, господин Георг, если я ошибусь: насколько мне помнится, вам должны быть знакомы некие братья Вельяминовы? Кажется, Микаэл и Алексис — я прав?

— Так. Знаю оных, еще бы! Лоботрясы, коих свет ни видывал. Охоты, пирушки… да вы же сами нас и свели на приеме у Правителя, они тогда, провожая, вели вашего коня, а вы им за услугу талеры подарили и еще попросили меня вас перетолмачить… помните? Кстати, оба зачем-то к Посольсому приказу приписаны, а что они там делают, непонятно!

— О них и речь, — граф кивнул, снова наполняя свой бокал. — Юнцы, конечно, никчемные, во всех отношениях, но… — он многозначительно поднял палец — могут оказаться полезны! Рекомендую сойтись с ними поближе.

— Но зачем они? — удивился Юрий. — Говорю же, пустяшные остолопы!

— О-о! Это уже из области дипломатии… поверьте, причин немало. Первая: их отец, Петр Афанасьевич, человек умный и весьма осведомленный, хотя место в Посольском приказе занимает не столь уж высокое. Теперь, давайте порассуждаем… раз он так много знает, то вполне может, в чем-то, когда-то, проговориться в кругу семьи. А сыновья, — именно в силу своего легкомыслия, — вполне способны сведения эти разболтать… вам же остается лишь запомнить и сделать свои выводы.

Юрий помолчал, стараясь скрыть неудовольствие.

— Прошу меня извинить, господин граф! Но одно дело извлекать сведения из того, что витает в воздухе, что известно всем. И совсем другое — сойтись поближе, войти доверие, а потом…

— А потом… что? Договаривайте, раз начали! Может — донести? — Варкош негодующе посмотрел на Юрия. — И вы полагаете, я способен, получив от вас какую-либо информацию, пойти сам или вас послать в… как его… Разбойный приказ с доносом? Помилуй, Бог! От вас, пан Георг — не ожидал!

— Да нет же… господин граф! — Юрий смутился, почувствовав себя дураком. — Простите, Бога ради! Вы меня просто не поняли, поверьте, такого и в мыслях не держал!

— Тогда вам следует сначала научиться их выражать, — холодно ответил Варкош, — а потом уже делать заявления, особенно такого щекотливого свойства! Впрочем, в отличие от вас, я понял, что вы хотели сказать, и могу вас успокоить. Речь идет о том же самом — об анализе того, что витает в воздухе, и что слышать может любой. Разве не этим мы с вами занимались последние месяцы? И что, кто-то пострадал? Кого-нибудь по нашей вине препроводили в Разбойный приказ? Или, почувствовав себя московитом, вы испугались, что своей деятельностью можете нанести вред государству Московскому? Уверяю вас, у меня нет таких далеко идущих планов, и у князя Дитрихштейна — австрийского канцлера — насколько мне известно, тоже. А известно мне многое. И последнее: то, что действительно не должно выйти наружу и что канцлер Щелкалов пожелает сохранить в тайне — там и останется! Уж поверьте, мы с вами этих сведений никогда не получим.

— Вы меня убедили! — Юрий смущенно улыбнулся, — я виноват, сболтнул не подумав. Но, знаете, как-то не очень хочется походить на матерого шиша.

Услыхав незнакомое слово, Варкош вопросительно вскинул брови.

— Что значит — походить на «матерого шиша»? Это что-то неприличное, да?

— Неприличное? Боже упаси! Я бы себе такого не позволил, господин граф. Шиш, сиречь шпион, ничего более. А матерый… ну это… опытный! В общем, мастер своего дела.

— Хорошо, что вы мне разъяснили, — удовлетворенно кивнул граф. — А я уж было подумал… знаете, у московитов так много этих слов… в смысле непристойных, и так их легко и просто употребляют… даже женщины и дети!

— Увы, к сожалению, сего не оспоришь! — Юрий поежился, ему стало не по себе.

Варкош, внимательно наблюдавший за ним, решил, что впредь с ним нужно быть поаккуратнее. Его душа раздвоена, и та ее часть, которая тяготеет к русичам, может дать знать о себе в самый неподходящий момент.

— Я, кажется, отвлек вас, господин граф! Вы хотели поговорить о братьях Вельяминовых и о причинах, по коим они могут пригодиться…

— Совершенно верно, благодарю, что напомнили! Итак, первую мы уже обсудили… Вторая же причина немного сложнее, но зато интереснее. У Петра Афанасьевича еще имеется дочь — Катрин, — причем, в отличие от братьев, умна, вольнолюбива и с характером непокорным, даже дерзким. Да, забыл немаловажное — очень красива! — и, загадочно улыбнувшись, добавил: — Из таких в цивилизованном мире получаются фаворитки…

Юрий оторопел, даже немного растерялся. Иезус-Мария! Фаворитка? Но зачем… для кого? Неужто старый интриган решил подсунуть ее царю Феодору или правителю Годунову! И он невольно насторожился — вспомнились предстережения отца: именно подобных хитросплетений татусь и опасался. Сделав вид, что обдумывает услышанное, Юрий занялся едой, прикидывая в уме, как ему отвечать на столь великое глупство. Он не спеша подобрал с тарелки какие-то кусочки, рассеянно прожевал и, положив вилку, озабочено глянул на Варкоша.

— Должен вас огорчить, господин граф, — здесь такое не пройдет! К тому же и царь Феодор, и правитель Годунов — примернийшие семьянины. Уверен, вам это хорошо известно.

Варкош снисходительно улыбнулся.

— Вы сегодня недогадливы, мой друг! Катрин пригодится нам самим. По той же причине, что и ее братья, от нее много чего можно будет узнать…

— Сомнваюсь. Если девица умна, чего ради станет она выдавать тайны отца? Боюсь, господин граф, это… лишь приятные фантазии, увы!

— Жизнь покажет, кто я — фантазер или провидец! Пока же ваша задача, пан Георг, свести дружбу с братьями и постараться проникнуть к ним в дом, а там… и с девушкой познакомитесь.

Юрий удивленно глянул на Варкоша. Матка Боска! Что это с ним сегодня? Глупство за глупством так и сыплет.

— Похоже, господин граф, вы забыли обычаи этой страны! Легко сказать: «ваша задача проникнуть в дом»! Но как я, иноземец, это сделаю? Они и своих-то не очень приваживают, но допустим… и что далее, как вы себе представляете знакомство с боярышней?

И Юрий скромно умолк, полагая, что сказал достаточно.

— Разве я сказал — легко? О, нет! Задача не из легких, но достижима, если учесть особенности этого семейства. Уверен, наша красавица только и мечтает как бы угодить в какую-нибудь авантюру, где бы ее ждали опасные тайны, быть может, даже любовь. Думаете, ей не надоел терем?

Юрий уже ничему не удивлялся. Он помолчал, потом осторожно спросил:

— Кому вы намерены поручить роль счастливого любовника?

Граф мечтательно вздохнул и прикрыл глаза.

— Мне бы ваши годы…

— Иезус-Мария! Только не это…

— Но почему? — изумился граф. — Говорят, она чертовски обаятельна! К тому же смела, своевольна… поверьте моему опыту, в любви такие качества неплохая приправа.

— По моим понятиям — использовать женщину в корыстных целях как-то не очень… да и цели, если разобраться, не мои! — добавил он, не удержавшись.

Граф холодно посмотрел на Юрия.

— Цели, пан Георг, общие! Вынужден напомнить: между нами заключен взаимовыгодный договор — я даю вам возможность пожить на родине ваших отцов, не ограничивая сроком и, что немаловажно, под моей защитой. Вы же обязуетесь добывать интересующие меня факты и слухи, как можно шире и яснее рисуя картину политической жизни Московии. Что — повторю еще раз — ни для кого не является секретом и потому не должно затрагивать вашу совесть. Как видите, цели у нас общие!

Юрий, успевший поостыть, согласно кивнул.

— Простите, господин граф! Я погорячился, но, если честно, что-то в этой интриге с девицей меня смущает… да и не совсем понятно.

— Рано беспокоитесь, может, никакой интриги и не получится. А понять… со временем поймете. И потом, я ведь не сватовство затеваю. Вас это ни к чему не обяжет, так почему бы не попробовать? Местная жизнь не изобилует приключениями, а здесь я провижу богатые возможности…

— Для кого? — улыбнулся Юрий.

— Как знать, мой друг… как знать! — Варкош лукаво подмигнул и, что-то вспомнив, засмеялся: — Я забыл еще об одном пристрастии нашей юной амазонки — говорят, прекрасная Катрин любит переодеваться в мужское платье и в таком виде сбегает из дому, охотится вместе с братьями. И это несмотря на запреты отца, скандалы и слухи по всей Москве.

— При здешних-то нравах… несчастный отец! — Юрий торопливо перекрестился. — Да защитит нас Матерь Божья!

— Аминь! — граф склонил голову. — Но, согласитесь, это упрощает дело. Разумеется, и я не останусь в стороне.

Юрий молча пожал плечами и задумался. Варкош тоже замолчал, сосредоточено пытаясь подцепить упрямо выскальзывающий из-под вилки маленький аппетитный грибочек. Зная обширные связи графа при дворе и других посольствах, его давние знакомства практически со всеми полезными людьми Москвы, Юрий не мог понять, зачем вдруг понадобилась эта странная затея с семейством Вельяминовых. Что такого особенного мог знать Петр Афанасьевич? А если бы и знал, то уж конечно не стал бы выбалтывать государственные секреты своим чадам, тем паче таким как эти… нет, глупство даже помыслить такое! Тогда в чем же дело? Может, действительно, австрияк задумал девку в фаворитки определить? Но то было бы глупство в квадрате. Да и кому, интересно, удалось бы ее сбыть? Не слабосильному же и набожному Феодору Иоанновичу; не Годунову же — коему только этой мороки не хватает, и не старому грибу Щелкалову, помешанному на работе. Разве что канцлеру Дитрихштейну переправить собрался. И Юрий с трудом подавил улыбку, бросив на Варкоша пытливый взгляд.

Справившись, наконец, с грибочком, граф аккуратно положил двузубую золотую вилочку и вопросительно глянул на Юрия.

— Вы о чем-то хотели спросить меня?

— Не совсем… просто подумал, что при ваших связях… например, господин Горсей, или тот же Паули, уверен, знают не меньше Петра Афанасьевича, а получить от них сведения, наверное, проще.

— Как говорят московиты — един ум это хорошо, но двое много лучше. Верно? — улыбнулся граф. — И потом, того, что может знать Вельяминов, могут совсем не знать Горсей или Паули, хотя и являются агентами Годунова. Не забывайте, он свой.

— Я это помню, а потому уверен, мне, пришлому, от его тайн прок будет невелик.

— Поживем — увидим! Вспомним местную пословицу: пытка не есть… один момент… попытка не пытка? — Совершенно верно. Ваши успехи впечатляют, господин граф! Скоро вы будете знать русские пословицы как коренной московит.

— Еще бы… с таким учителем, как вы! — И, прижав ладонь к сердцу, граф на минуту замер, тем самым выражая восхищение педагогическими талантами своего помощника.

— Осторожнее, господин посол! — засмеялся Юрий. — Еще возмечтаю о себе лишнее да зазнаюсь, спаси Бог!

Варкаш, разом посерьезнев, только отмахнулся.

— Никоем образом, мой молодой друг! В вас слишком развито нравственное начало… — граф помолчал, разглядывая свои тщательно отполированные ногти, и неожиданно задал странный вопрос:

— Я ошибаюсь, или вас огорчило, что прием у Годунова не позволил никому из нас насладиться красотами Кремля? Возможно, вам хотелось бы познакомиться с его интерьерами поближе?

— Еще бы не хотелось… о таком я даже мечтать не смею!

— Вот и напрасно… вы заслужили эту маленькую награду за свои труды! И я с удовольствием берусь это устроить.

От одной лишь мысли о такой возможности Юрий так разволновался, что, не найдя слов, лишь недоверчиво глядел на Варкоша — а ну как тот пошутил?

— Вижу, я угадал! — кивнул Варкаш. — Значит, будем действовать.

— Но.. господин посол! В Кремль никого просто так не пускают… тем более таких как я — то ли фрязин, то ли что похуже!

— Просто так, разумеется не пустят! — Варкаш усмехнулся. — А вот если… как это здесь говорят… намаслить?

— Подмаслить… — быстро поправил Юрий, с нетерпением ожидая продолжения.

— Ага, значит — подмаслить… — удовлетворенно повторил граф и, глянув на Юрия, лукаво подмигнул: — а еще говорят — «не подмажешь — не поедет»! Смысл, как я понимаю, единый, и мы, как люди трезвые, так и поступим.

— И вы полагаете, что они, там… возьмут?!

— Вы меня простите… если это вас шокирует, господин Георг, но в Московии берут все и везде, за очень редким исключением!

— Но мне как-то неловко… — пробормотал Юрий, огорченный высказыванием посла. — Если все так как вы говорите, то вас могут бессовестно ободрать. Тогда разрешите и мне…

— Не разрешу! — Варкаш рубанул перед собой воздух, будто отсекая невидимую помеху, и возмущенно фыркнул. — Вы говорите с дворянином, а не с торговцем! Пусть это вас не волнует, господин Георг… лучше готовьтесь ко встрече с вашей мечтой. Я же немедленно займусь этим делом и для начала нанесу один очень важный визит…