Лилианна. Судьбе вопреки

Ирина Крылова, 2013

Юная девушка из хорошей семьи и представить не могла, что ее жизнь примет столь неожиданный поворот и свидание с любимым обернется тюрьмой, выйти из которой возможно лишь согласившись на брак пугающий и непонятный. Но даже этот странный союз спустя несколько лет покажется тихой заводью, ведь судьба преподнесет Лилианне куда более интересные сюрпризы, приятные и не очень.

Испания

Гасиенда

— Донья Лилианна, обед готов, пожалуйте к столу.

— Иду, Бетина, — откликнулась девушка, вытирая испачканные краской руки.

Вот уже почти год донья Лилианна Сальваро жила в Испании. Дон Диего тяжело перенес морское путешествие и дорогу по континенту. Единственное, на что надеялась Лилианна, это что воздух родины придаст ему силы, но, увы, ее надежды не оправдались. Дома дона Диего ждали неутешительные новости. За те полгода, что его не было в стране, произошли разительные перемены. Еще по дороге Лилианна узнала, что король Испании Карл IV был человеком добродушным, однако, неспособным к управлению. Он находился под влиянием своей умной, но безнравственной супруги, Марии-Луизы Пармской. Эта испанская королева прославилась на всю Европу своей распущенностью и расточительностью. Она вместе со своим любовником Годоем, герцогом Алькудия или как он называл себя «Князем мира», абсолютно расстроили государственное управление и финансы Испании. Однако терпение народа и знати, наконец, кончилось. На гасиенде с радостью встретили весть о свержении Годоя. Мать дона Диего происходила из королевского дома испанских Бурбонов. Дон Сальваро был не только близким родственником, но и другом Карла. Он лютой ненавистью ненавидел королеву и ее любовника. По случаю падения Годоя было открыто несколько бочек старого вина, которое даже сам хозяин оценил как превосходное. Однако это эйфория была недолгой. Уже 18 марта 1808 г. король был вынужден отречься от престола в пользу инфанта Фердинанда. Вскоре после этого Карл IV назовет свое отречение вынужденным и возьмет его обратно. В Байонну Фердинанд после долгих колебаний и переговоров отказывается в пользу отца от короны, а тот тотчас же передает свои права Наполеону. Дальше события приняли совсем уж неожиданный для испанцев поворот. Испанскую корону, минуя тысячелетнюю традицию, возложили на голову Жозефа Бонапарта, старшего брата Наполеона. Иосиф Бонапарт, король неаполитанский, в присутствии хунты испанских и американских представителей, 6 июля 1808 года был провозглашен королем Испании. Весть об этих событиях и о том, что 20 июля Иосиф торжественно въехал в Мадрид. Вызвали у дона Диего сильный приступ. Сначала у него отнялась левая рука и нога, стала невнятная речь, ухудшилась память, участились длительные судороги, которые заканчивались полным упадком сил.

Несколько месяцев лучшие врачи Испании толпились в доме. Они наладили речь и память, но, увы, не смогли поставить пожилого мужчину на ноги, у него полностью отказала нижняя часть тела. Дон Диего тяжело переживал свой недуг. Он и раньше не отличался мягкостью и тактичностью, а уж сейчас общаться с ним стало совершенно невыносимо. Те нежные чувства, которые мужчина до сих пор испытывал к Омелии, никак не перенеслись на их дочь. С женой дон Диего вел себя так же грубо, как со слугами. И если днем Лилианна старалась не попадаться мужу на глаза, то совместные ежедневные обеды стали для девушки пыткой. Любой ответ на его вопрос или молчание могло вызвать вспышку гнева хозяина. Дон Диего мог ни только не выбирая выражений, оскорбить молодую жену при людях, но и запустить в нее посудой или едой. Благо все это не долетало и до середины, длинного сервированного прислугой стола. Лилианна с ужасом вспоминала первые месяцы проведенные в доме мужа. Мама с детства обучала дочь испанскому языку и девушка этим весьма гордилась. Лишь переехав границу, Лилианна обнаружила, что ее знаний для разговора совсем недостаточно. Беглая испанская речь просто выбивала ее из калии. Мало того, что она никак не могла уловить суть разговора, но даже прислуга не всегда понимала требования новой госпожи. Привыкшая к почтительному отношению в Англии, девушка ни как не могла привыкнуть к насмешкам, которые осыпали ее не только муж и знатные соседи, но и собственные слуги. Похоже что бы она не делала, по их мнению она делала не так. Если она пыталась что-то сделать по дому, экономка с презрением отвергала ее помощь. Если она проводила весь день, не вылезая из комнаты, слуги тут же начинали шушукаться по поводу ее нелюдимости. Конечно, если бы сам хозяин дома относился к жене по-другому, слуги не смели бы так себя вести. Но лишь по прошествие года, в доме начали относиться к Лилианне не как к пришлой англичанке, а как к молодой, неопытной хозяйке большой усадьбы.

Первый год гасиенду почти не посещали соседи, так как нрав хозяина отпугнул даже самых верных из его друзей. И девушка была этому рада. В обществе высокомерных испанских грандов она чувствовала себя неуютно. А с их женами она никак не могла найти общий язык. Постепенно Лилианна привыкла к уединенной жизни в поместье, к неспешным пешим прогулкам к озеру или к быстрым скачкам по окрестным полям. Она любила лошадей, восхищаясь их норовом и статью. А еще Лилианна могла часами наблюдать, как повариха ловко готовит какие-нибудь вкусные блюда, острой испанской кухни. Старая Пахида с первых дней приняла хозяйку и каждый день подкармливала девушку не только свежей выпечкой, но и бесчисленным множеством всевозможных историй. Именно от нее Лилианна узнала о родителях дона Диего, о старшей сестре, несколько лет назад скончавшейся в монастыре, о соседях, о слугах и о многом другом. Но главное увлечение молодой женщины было не это. Уже несколько лет Лилианна с увлечением рисовала акварелью. Рисовала натюрморты, пейзажи, цветы, лошадей, делала зарисовки портретов слуг. Она упросила мужа отвести под мастерскую светлую комнату в западном крыле дома, которую сама обставляла, заказывая в городе мольберты, краски, инструменты и бумагу. Заметив, что у нее и в самом деле неплохо получается, дон Диего сам написал письмо одному из своих друзей, с просьбой прислать в поместье толкового и желательно не молодого учителя по рисованию. Уже через неделю в доме поселился Николо Франческо Лаццаро. Этот веселый старичок, стал настоящей отдушиной для молодой хозяйки. Пожилой мужчина был не только хорошим художником, но и завзятым путешественником, изъездившим половину мира. Он мог без умолку рассказывать о Европе, Франции, Польше и Австрии. О веселой Италии и холодной России. Он бывал даже в Китае и Африке, хотя мало кто этому верил. Сам художник происходил из знатной Венецианской семьи и, судя по покровителям, был известным в Европе портретистом.

— Донна Лилианна, хозяин приказал предупредить вас, о том, что вечером будут гости, — однажды к хозяйке с поклоном обратилась экономка.

Лилианна была удивлена подобной новостью. Уже несколько месяцев гасиенду ни кто не посещал. Девушке хватило полчаса, что бы привести себя в порядок и принарядиться. Узнав у экономки, что гостем является старинный приятель хозяина дон Айседор Карлеонэ, а приехал он прямиком из Мадрида, девушка призадумалась. Вряд ли это был визит вежливости. Лилианна с нетерпением заняла свое место за длинным, заставленным яствами столом. Дон Диего опаздывал. Это на него совсем не было похоже. Муж всегда уважал пунктуальность и требовал от слуг и жены неукоснительное соблюдение правил, особенно это касалось правил поведение за столом. Даже десятиминутное опоздание воспринималось им как личное оскорбление. Но сегодня хозяин опаздывал уже на час.

Девушка с тоской поглядывала на таявшее на глазах заливное. Шедевр Пахиды был непоправимо испорчен. Когда у Лилианны громко заурчало в животе, она даже подпрыгнула и в смущении обвела взглядом шеренгу из слуг. Во время ежедневных ужинов за столом прислуживали три-четыре человека, но сегодня в честь почетного гостя, их было чуть меньше десятка. И, похоже, они не меньше хозяйки были удивлены отсутствием хозяина. Но вот, наконец, высокие двери растворились и, пропуская гостя вперед в столовую ввезли дона Диего.

— Похоже, мы опоздали. Надеюсь не сильно, — вместо извинений произнес дон Диего, пока слуга подвозил его коляску к столу.

— Боюсь это моя вина, сеньора. Мы так увлеклись разговором, что напрочь забыли о времени. Лишь взглянув на часы, я ужаснулся нашей оплошности. Даже ради самых важных речей мужчины не должны заставлять себя ждать прекрасную даму в одиночестве, — с поклоном извинился за двоих гость.

Лилианна, отвыкшая от подобной галантности, улыбнулась и уже открыла рот что бы что-то ответить, но дон Диего грубо ее прервал.

— Хватит разглагольствовать, Айседор. После вашей пустой болтовни моя жена упадет в голодный обморок. Приступим, — кивнул хозяин и дал команду слугам к началу трапезы. — Кстати, простите за оплошность, я так и не представил вас друг другу. Лилианна, позволь представить тебе одного из моих самых старинных друзей, дона Айседора Карлеонэ барона фон Штамберг. А это Лилианна, моя жена.

После его слов девушка вспыхнула, она была обижена поведением мужа. Обычно так представляли лошадь или борзую собаку ну ни как не жену знатного человека. Похоже, дона Айседора тоже покоробило от подобной бестактности. Он с неодобрением посмотрел на хозяина, а потом перевел свой взгляд на его жену. Пожилому мужчине было жаль видеть румянец обиды на прелестном лице этой совсем юной девушки. Ведь она ни словом ни делом не заслужила подобного отношения. Хотя румянец очень шел к ее бледному лицу. Дон Айседор еще раз окинул взглядом хозяйку дома. Он конечно же слышал об этой странной женитьбе старого холостяка на совсем юной англичанке. Впрочем, дона Диего можно было понять. Донна Лилианна была очень мила. Черноволосая, зеленоглазая, с тонкими чертами лица и белой, полупрозрачной кожей. Возможно, классической красавицей ее назвать было сложно, но девушка была прелестна. К тому же она была скромна и явно робела перед мужем. Дону Айседору было неприятно видеть испуг и обиду в девичьих глазах, поэтому остальную часть вечера он потратил на то, что бы развеселить маленькую хозяйку этого большого дома.

С визита этого приятного галантного мужчины начались незаметные, но важные перемены. Некогда забытую всеми гасиенду стали посещать гости. Почти каждую неделю к дому подкатывала карета или двуколка или одинокий всадник. Знатные гости и не очень, пожилые и молодые. Как правило, мужчины, изредка женщины, обычно проводили на гасиенде день или два и уносились в ночь. Лилианна быстро вспомнила советы тети и стала радушной хозяйкой большого гостеприимного дома. Она практически не запоминала лица своих гостей, никогда ничего не спрашивала, не задавала лишних вопросов. Девушка интуитивно чувствовала что не принадлежит к этому таинственному, полускрытому миру, не хочет к нему принадлежать. Ей вполне хватало прогулок по парку, забот по хозяйству и конечно же рисования. Многие часы Лилианна проводила за мольбертом, в компании сеньора Лаццаро. Обязанности гостеприимной хозяйки были ей не в тягости, но, в общем-то, и не в радость, слишком уж неприглядный покров тайны окутывал эти визиты.

Однажды вечером дон Диего вызвал ее к себе. Его приказ удивил девушку. За последнее время хозяин дома стал относиться к жене ровнее, более уважительно, сдержано. Виной тому были не проснувшиеся теплые чувства к молодой женщине, а элементарная занятость. Голова дона Диего постоянно была чем-то забита. У него просто не было времени на мелкие придирки и склоки, да и вообще на какое бы то ни было общение с женой. Они встречались лишь за ужином, и чаще были не одни. Все это вполне устраивало Лилианну. Она до сих пор боялась мужа, и уж точно не находила его общество приятным. Просьбы посетить его спальню вызвало у девушке удивление и страх. Может она в чем-то провинилась? Но ее опасения были напрасны. Дон Диего ни только не был сердит на жену, но и впервые за все время ее похвалил:

— Лилианна, прошел уже год как ты живешь в Испании. Ты повзрослела, похорошела. Тебе было нелегко, но ты научилась быть настоящей хозяйкой большого дома. Все наши гости неизменно восхваляют твою сдержанность, твое трудолюбие. Мне это тоже нравиться в тебе. Ты не болтлива, не любопытна, однако образованна и мила. Что-то я уже забыл как следует говорить комплементы. Просто хочу сказать спасибо. Я никогда ничего тебе не дарил. Можешь выбрать что хочешь, — с улыбкой произнес дон Диего и тут же добавил. — В пределах разумного, конечно.

Впрочем, Лилианна и не собиралась требовать луну и звезды.

— Во время последнего приема дон Педро показывал гостям свою конюшню и новых жеребят. Мне очень понравилась двулетняя кобылка соловой масти. У нее… — начала было описывать понравившуюся лошадь девушка, но муж резко ее прервал.

— Я понял. Я поговорю с доном Педро и если мы сойдемся в цене кобыла будет твоя, — махнул рукой дон Диего.

Заметив, что муж уже утратил интерес к разговору, Лилианна поспешила выйти, аккуратно закрыв за собой дверь. Когда через день в стойло заводили новую лошадь, молодая хозяйка просто прыгала от радости. Впервые в жизни у нее появилось что-то свое. Раньше все ее вещи принадлежали сначала отцу, потом их покупала тетя, а сейчас муж. Дон Диего очень строго относился к выбору платьев и всего остального. Не оставляя девушке никакого права выбора. Конечно, умом Лилианна понимала, что у него отличный вкус, да и в тонкостях испанского туалета ей еще сложно было разобраться, но в душе ей очень хотелось чего-то своего. Хоть раз сделать собственный выбор. А теперь у нее была своя лошадь. Своя собственная лошадь.

— Я назову тебя Мечта, — прошептала Лилианна заботливо поглаживая мягкую золотистую шерстку.

Еще год прожила девушка в Испании. В глазах соседей Лилианна жила тихо, уединенно, ухаживая за почти полостью парализованным мужем. Пересуды относительно женитьбы дона Диего на молоденькой англичанке давно прошли. Даже самые привередливые матроны приняли в свой круг эту тихую, молчаливую девушку, восхищаясь ее кротостью и преданностью мужу. Несколько раз знатные доны пытались приударить за молодой женщиной, за глаза называя ее соломенной вдовой, но донья Лилианна робко, но твердо отвергала все их попытки. Наверное, именно эта робость, полудетская наивность, привлекала к ней взгляды окружающих. В свои 17 лет девушка казалось почти ребенком. Этому образу только способствовал небольшой рост и хрупкое телосложение. Лилианна постепенно начала привыкать к жизни в этой стране, училась ее традициям и не писанным правилам, укладу жизни и ведению хозяйства. Особенно много времени девушка проводила в мастерской, старательно выводя этюды, под чутким руководством сеньора Лаццаро. Гасиенда казалась затерянным уголком, этого враждебного мира. Выезжая в город или в гости Лилианна много слышала о Карле IV поселившемся в Компьене, о его сыне Фердинанде VII, который жил в Валенсе. О французских войсках, о Жозефе Бонапарте, захватившем трон Бурбонов, о противостоянии повстанцев, во главе с кортесами. Почти на каждом углу рассказывали о мятеже в Мадриде и водворении из столицы Иосифа. О храброй защите Сарагосы и общем отступлении французов. Особенно внимательно девушка слушала о том, что генерал Веллингтон с английским корпусом высадился в Португалии и вытеснил оттуда французов. В своих мечтах Лилианна до сих пор представляла как Себастьян во главе победоносных английских солдат, изгонит из Испании Бонапарта, а заодно и спасет саму девушку от безрадостной жизни в этом богом забытом жарком краю. О некрасивой сцене в церкви, Лилианна старалась не вспоминать. Но энтузиазму испанцев поубавился, когда французы еще раз одержали верх и 4 декабря снова вступили в Мадрид, где 22 января 1809 года Иосиф снова утвердил свою столицу. Война тем временем приняла партизанский характер. В каждом магазине или лавочке взахлеб обсуждали о том, что знатные доны, монахи и крестьяне с одинаковым пылом брались за оружие. Многие испанские города превратились в крепости. Повсеместно устраивались засады, нападали на солдат и обозы. Каждый уличный мальчишка знал прославленных героев: Эля Эмпесинадо, Хуана Палеара, Морильо, Порлье, Мина, священника Мерино и других. Слава о них гремела, но ужасы войны практически не доходили до этой уединенной горной местности. Дон Диего никогда не обсуждал свои политические пристрастия с Лилианной, хотя все знали, что он как родственник и друг Карла, был сторонником его сына Фердинанда. Однако оказалось что и современные баталии ему не чужды. Получив весть о громком разгроме испанцев при Оканья 18 ноября 1809 г. дон Диего несколько дней сидел, закрывшись в своей комнате, хотя впрочем, выход его из самовольного заточения не сулил домашним ничего хорошего. Старый испанец стал раздражительным, резким. На дом опустилась гнетущая тишина.

День уже клонился к ночи, когда прохладный воздух зимнего вечера прорезал шум приближающихся всадников. Лилианна отдыхала в большом кресле, поставленном около окна, наслаждаясь неторопливым чтением. Услышав шум и бряцанье оружия во дворе, девушка поспешила к окну. Обычно гости дона Диего старались не привлекать к себе излишнего внимания. Разглядев в ночных сумерках плюмажи французских солдат, Лилианна ахнула. Ночной визит вооруженного отряда не предвещал ничего хорошего. Что же, интуиция ее не подвела. Уже через час солдаты без излишних церемоний выносили наспех одетого дона Диего на улицу. Под ругань офицеров и причитание слуг хозяина усадили в крытую повозку и увезли прочь. Ничего не соображавшей Лилианне капрал сообщил, что ее муж подозревается в сговоре с мятежниками. Согласно приказу Иосифа 1 Наполеона он должен был немедленно сопровожден в Мадрид. Узнав, что до решения суда дон Диего будет находиться в тюрьме, Лилианна стала робко возмущаться. Но на ее протесты капрал ответил, что ей следует подумать о себе самой. Если вина ее мужа будет доказана, то согласно закону вся его собственность будет конфискована в казну. Самой же донне Лилианне следовало немедленно покинуть гасиенду, дабы сопровождать больного мужа в Мадрид. Девушке дали лишь полчаса на сборы.

Ошалевшая от горя экономка едва успела всучить молодой хозяйке сундучок с вещами, когда крытая, обитая черной кожей карета, тронулась со двора, увозя в неизвестность перепуганную супругу дона Диего.

Дорога до Мадрида заняла несколько суток. Вечером отряд всадником, сопровождающих две кареты въехал в открытые ворота столицы.

Лилианна, которая уже давно хотела увидеть этот город, осмелилась немного отодвинуть черную батистовую шторку, однако в столь поздний час разглядеть что-нибудь помимо серых фасадов домов было невозможно. Измученная дорогой и неизвестностью, девушка снова откинулась на жесткую спинку, обитого кожей сидения. Весь этот день Лилианне самой приходилось ухаживать за доном Диего: кормить его, умывать. И не только… У девушке до сих пор горели щеки при воспоминании об гигиенических сложностях сопровождающих интимный туалет парализованного человека. Никогда прежде ей не приходилось самой ухаживать замужем. Присутствие множества слуг избавило ее от этой нелицеприятной стороны жизни. Сам дон Диего был настолько обозлен и смущен ее вынужденной помощью, что за всю дорогу не проронил ни слова. Несколько раз Лилианна пыталась что-то у него спросить, поддержать, но наткнувшись на ледяное молчание, оставила эти попытки.

— Где вас высадить? — спросил капрал задремавшую Лилианну.

Девушка оторопело выглянула в окно. В этом городе она никогда не была и никого здесь не знала. Но ночлег французская фемида ей предоставлять видимо не собиралась. Что же или она найдет гостиницу или придется спать на улице. Вдруг девушка вспомнила пожилого джентльмена, с визита которого все началось. Если ей не изменяла память дон Айседор Карлеонэ проживал где-то на улице Кава-Баха.

— Если вам будет не сложно, высадите меня, пожалуйста, на улице Кава-Баха, — с вымученной улыбкой попросила Лилианна.

Капрал кивнул. Он был приятным молодым человеком и согласился сделать круг что бы доставить даму до места.

— Вы точно помните дом? В такой темноте можно и ошибиться? — с сомнением спросил он.

— Благодарю вас, я не раз здесь гостила, — не моргнув глазом, соврала девушка.

Лишь оставшись одна, на темной незнакомой улице Лилианна пожалела, что отказалась от помощи. Она понятия не имела, какой точно адрес у дона Айседора. Глубоко вздохнув, девушка пошла к первому, попавшемуся на пути дому. Большой двухэтажный дом, с балкончиком и кованной железной дверью явно принадлежал какой-то богатой семье, как и большинство домов на данной улице. Поставив тяжелый саквояж на ступеньки Лилианна, сначала робко, но потом более громко постучала в дверь. Конечно, она понимала, что час уже поздний, но ведь она не собиралась беспокоить хозяев, а лишь хотела спросить у привратника точный адрес дона Айседора. Обычно слуги хорошо знали всех жильцов на своей улице, особенно знатных и богатых. На ее стук никто не ответил.

Постояв еще минут десять Лилианна решила еще раз постучать, уже более настойчиво и громко. Прошло еще минут десять и девушка решила уже отойти, когда услышала звук открывающийся двери. Лилианна глубоко вздохнула, собираясь задать вежливый вопрос, однако не успела она и рта открыть, как ей на голову обрушился такой поток площадной брани, что перепуганная девушка, опрометью бросилась прочь, едва не позабыв об оставленном на лестнице саквояже. И пусть из всего услышанного Лилианна смогла понять лишь перу слов, но интонация и жесты наспех одетого лысого мужчины не оставляли сомнений в общем смысле сказанного. Лишь добежав до угла следующего дома, девушка перевела дух и призадумалась. Что же делать дальше? Никаких знакомых кроме дона Айседора у нее в городе не было, однако стучаться еще в одну закрытую дверь очень не хотелось. Оставался единственный выход: переночевать в какой-нибудь гостинице, а с утра начать поиски. Здраво рассудив, Лилианна решила сначала выйти на оживленную улицу или площадь, а уж там наверняка поблизости найдется хоть какая-нибудь гостиница. Подняв тяжелый саквояж, девушка побрела вперед. Узкая улица петляла между домами, становясь все более темной. Вконец выбившись из сил, Лилианна присела на низкую скамеечку, прибитую к стене одноэтажного дома и горько разревелась. Кто бы мог подумать, что еще пару дней назад она была уважаемой хозяйкой большой усадьбы, женой знатного человека, а сегодня ей как нищенке придется ночевать под открытым небом в эту холодную ночь. Ну почему судьба так несправедлива к ней? Ведь девушка точно знала, что никому не сделала ничего плохого. Да нет, пожалуй, сделала. Вспомнив серое от презрение лицо Себастьяна, Лилианна разрыдалась еще сильнее. Она даже вздрогнула, когда кто-то тихонько потряс ее за плечо.

— Что случилось, мадмуазель? Кто вас обидел? Может вам помочь? — вежливо спросил высокий сероглазый мужчина.

Окинув взглядом дорогой камзол и начищенные до блеска сапоги, Лилианна немного успокоилась и попросила мужчину или помочь ей найти дом дона Карлеонэ или проводить до гостиницы. Девушка была очень удивлена, узнав, что нужный ей дом находиться совсем недалеко. И что незнакомый мужчина с радостью ее проводит, так как хорошо знает не только этот квартал, но и самого дона Айседора. Лишь дойдя до красивого увитого лианой двухэтажного дома, Лилианна поняла, что разговаривает с незнакомцем по-французски, однако отступать было поздно и уже через десять минут галантный француз передавал измученную спутницу в руки изумленного дона Айседора.

Дон Айседор

— Спасибо, донья Кончита. Ваш лимонад самый вкусный в Мадриде! — с улыбкой поблагодарила Лилианна пожилую женщину.

С тех пор как однажды ночью в дверь дона Айседора постучала незваная гостья, прошло несколько месяцев. Хозяин дома был изумлен появлением девушки, однако дон Карлеонэ не задал гостье ни одного вопроса, дав возможность прийти в себя и отдохнуть. Лишь на следующий день Лилианна поведала пожилому мужчине о свалившихся на них неприятностях. Дон Айседор в тот же вечер попытался навести справки и хоть чем-то помочь, но, увы, все его усилия не увенчались успехом. Дон Диего, несмотря на серьезный недуг, был оставлен в камере до вынесения приговора. После громкого разоблачения главаря мятежников, а именно так теперь называли мужа Лилианы, волна арестов и обысков прокатилась по всей стране. Сначала французы попытались замять дело, и начали без суда и следствия расстреливать лидеров сопротивления. Однако арест дона Сальваро наделал много шума не только из-за его родства с королевским домом Испании, сколько из-за активной позиции, которую заняла испанская аристократия в поддержку знатного серьезно больного человека. Конечно, этот шум возник не на пустом месте. Дон Айседор и его друзья многое сделали, чтобы не дать замять ситуацию. Но, увы, все больше людей посещавших гасиенду попадали в темницу. Ставленник Наполеона с упорством и жестокостью подавлял попытки сопротивления. По его приказу меры против мятежников ужесточались с каждым днем. Не смотря на просьбы Лилианы, дон Айседор ни разу не позволил девушке присутствовать в суде.

— Пойми, дитя мое, ты была знакома с большей частью заключенных в тюрьму людей. Малейший взгляд в твою сторону может означать не только твой арест. Но и гибель многих все еще оставшихся на свободе мятежников.

Конечно, Лилианна понимала правильность слов пожилого человека. Были арестованы уже четыре знатные женщины. Девушка еще помнила ужасы лондонской тюрьмы, и старалась всеми силами избежать подобной доли. Проходила одна неделя ожидания за другой. Газеты ежедневно пестрели громкими заголовками. После ареста одного из богатейших людей страны всполохнули мятежом несколько провинций, однако власть французов при поддержке наполеоновской армии была столь велика, что хватило нескольких дней для быстрой жестокой расправы. Принося в дом новости, дон Айседор все больше и больше мрачнел. В столь неспокойные времена ни один из испанских грандов не мог чувствовать себя в безопасности.

Перепуганная Лилианна, вздрагивала каждый раз, когда рядом с домом проезжали вооруженные патрули французов. Она безвылазно жила в доме дона Карлеонэ, с тоской поглядывая на несколько магазинчиков и лавочек расположенных неподалеку. Лишь старая донья Кончита, экономка, да несколько самых преданных слуг составляли ей компанию. Остальную многочисленную прислугу дон Айседор был вынужден отослать.

— Лишние свидетели нам ни к чему, — здраво рассудил он, — Мадрид был оплотом Жозефа Бонапарта и его шпионы наводнили город.

Понимая, что именно на ней висит вина за грозящие этому дому несчастья, Лилианна постаралась хоть чем-то быть полезной, взвалив на свои плечи большую часть обязанностей по дому. Впрочем, скучать ей особенно и не приходилось. Вечерами хозяин дома прилагал все усилия, что бы развлечь свою юною гостью. Он не только обучал девушку истории древней египетской цивилизации, ярым поклонником которой был сам, но и приобрел для Лилианны все необходимые для рисования принадлежности. Теперь вечерами девушка самозабвенно рисовала, время от времени поглядывая на расположившегося в высоком кресле дона Айседора, который в сотый раз пролистывал страницы любимой книги.

— Почему у вас такое необычное имя? Ведь оно не испанское? Фон это приставка к немецкому? — однажды спросила его девушка.

— Ты права, дитя мое. В моей семье многое соткано из контрастов. Айседор имя французское, к тому же женское. Однако это нисколько не смутило мою мать. Она была женщиной образованной, хоть и эксцентричной. Донна Гертруда фон Штамберг происходила из древнего бельгийского рода баронов Штамберг.

— Так вы не испанец? — изумилась Лилианна.

— Ну почему, же? Карлеонэ знатная испанская фамилия, берущая начало еще при короле Альфонсе. Мой отец был человеком образованным, любил поэзию, искусство. Он много путешествовал. Будучи в Бельгии он встретил юную бельгийку, которая через несколько лет стала его второй женой.

— Через несколько лет?

— Да. Семья моей матери не очень-то приветствовала ухаживания не молодого испанца. Да и саму девушку пугала не только разница в возрасте, но и различия культур, традиций нравов этих двух таких разных стран. К тому же после испанского завоевания в шестнадцатом веке и кровопролитной борьбы за независимость бельгийцы настороженно относились к испанцам. Лишь через несколько лет преданных нежных ухаживаний ее сердце дрогнуло.

— А ее родители?

— Она была единственной их дочерью и им ничего не оставалось, как принять ее выбор.

— Она…они были счастливы?

— Да. Хотя и недолго. Я почти не знал своего отца. Он умер рано, оставив безутешную вдову с малолетним сыном. Знаешь, после его смерти мама долго жалела об упущенном времени, говорила, что если бы знала о том, что им так мало отпущено никогда бы не позволила себе раздумывать так долго. Но судьбу не переделать.

— Она жива?

— Нет.

— А у вас есть жена и дети?

— Были.

— Были?

— Лукреция с мальчиками проводили лето на итальянской вилле. Она была итальянкой до мозга костей. Испанское лето было слишком жарким для нее, а бельгийское слишком холодным.

— Что случилось? Война?

— Нет. Брюшной тиф. В тот год умирали сотнями. Я не успел даже на похороны.

— Мне так жаль. Простите, что я затронула эту неприятную для вас тему.

— Почему же неприятную? Воспоминания о жене и детях согревают мою душу по сей день.

— А вам не больно их вспоминать?

— Ничего страшного. Это было давно. Боль притупилась, тоска осталась. Многие из нас потеряли близких. Война же еще больше пополнила этот список.

— Вы правы, — прошептала Лилианна, надолго уйдя в себя.

Однажды вечером Лилианна так не дождалась дона Айседора к ужину. Это было очень не похоже на пожилого человека и девушка начала волноваться. Ее беспокойство усилилось. После каждого часа ожидания ее воображение рисовало все более жуткие картины. Арест, тюрьма, смерть.

Лишь ближе к полуночи девушка услышала, как хлопнула тяжелая входная дверь. Накинув на плечи легкий шелковый халатик, Лилианна поспешила вниз. Она нашла дона Айседора в просторном кабинете. Славу богу он был жив и здоров. Хозяин дома укладывал какие-то бумаги в большой кожаный саквояж. Заметив девушку, он остановился.

— А, Лилианна! Хорошо, что ты встала. Я уже собирался просить донью Кончиту тебя будить.

— Что случилось? Вас хотят арестовать? — побелевшими от страха губами спросила девушка.

— Ну, что ты. У них нет ни одной ниточки, которая привязала бы меня к заговору. Кроме старинной дружбы с вашим мужем у них ни чего на меня нет. Дела срочно призывают меня в провинцию и я бы очень порекомендовал тебе, девочка моя, отправиться со мной.

— Зачем?

— Да за компанию. Развлекательного путешествия я тебе не обещаю, но предоставить комфорт и безопасность смогу.

— Но через два дня последнее заседание суда. Как я могу уехать?

— Я понимаю твои сомнения. Однако как говориться: «береженого Бог бережет». Я думаю, что ты уже догадалась, что дона Диего не выпустят на свободу. Он слишком весомая политическая фигура, даже, несмотря на свой недуг.

— Какая там весомость, когда он и из дома то не выезжал! — всплеснула руками Лилианна. Дон Айседор никогда еще не касался темы ее мужа столь открыто.

— Это и не нужно. Жозеф его боится и весьма обоснованно. За короткое время твой муж смог сколотить вокруг себя большое количество единомышленников. Связанные одной целью — освобождением родины от захватчиков, люди становятся реальной силой только, тогда кто-то сможет если уж не повести их за собой, то хотя бы объединить. Твой муж человек неординарный: умный упрямый настырный. Впервые в жизни Диего бросил все свои выдающиеся способности на благо не себе самому, а чему-то большому, общему, благому. Пожалуй, ни кто, даже он сам, не ожидал что небольшое движение сопротивления, зародившихся в умах скучающих аристократов наберет такие обороты. На борьбу с французами стали все. Даже бывшие враги соединяют силы для борьбы с оккупантами. И твой муж сыграл во всем этом не последнюю роль.

— Я не понимаю! Да, пусть к нам часто приходили гости. Они что-то обсуждали. Но как это могло повлиять на ход борьбы? У нас и оружия то в доме не было!

— Диего не нужно было брать оружие в руки. Он придумал и воплотил в жизнь хитроумную схему, позволяющую практически анонимно организовывать большие группы людей. Он боролся не руками, а головой. Он по-прежнему опасен для властей. Поэтому его вряд ли отпустят на свободу.

— Но он серьезно болен. И вы сами говорили, что его здоровье в тюрьме ухудшилось. Возможно, власти и Жозеф Бонапарт смилостивятся над ним и проявят сострадание? Как я могу уехать в самый ответственный момент? Ведь есть еще надежда? — с мольбой в голосе спросила Лилианна.

Дон Айседор посмотрев в эти полные слез, умоляющие глаза не осмелился возразить. Человек жив пока есть надежда. Пусть надеется на лучшее. Кто знает, что ждет нас впереди?

Суд

Лилианна стояла, прижавшись плечом к углу дома. Девушка была растеряна, напугана. Сегодня она впервые за несколько месяцев ушла из дома на улицу. Убежала тайком, как вор или как маленький несмышленый ребенок, сбежавший на улицу от няни. Лилианна до сих пор чувствовала вину перед доньей Кончитой, ведь именно ее дон Айседор попросил приглядывать за гостьей. Но поступить по-другому девушка не могла. Наутро было назначено последнее заседание суда. А после обеда на площади перед зданием Правительства обещали обнародовать приговор, однако почти до самого вечера Лилианне, уставшей и голодной пришлось дожидаться этого часа, вместе с сотнями других людей. О кирпичном здании Правительства девушке рассказывал еще дон Айседор. Построено оно было в 1760-е гг. при Карлосе III. Конная статуя которого была установлена тут же на площади как почтамт. Затем его занимало Министерство внутренних дел. А во времена Бонапарта здесь была оборудована штаб-квартира полиции и иногда проводился суд. В толпе ходило много неприятных историй и жутких легенд об этом сооружении. Лишь час назад одна кумушка, собравшая вокруг себя толпу любопытных душещипательным шепотом рассказывала об ужасах, творимых во время следствия за стенами этого здания. Сидя в уютном доме дона Айседора и жалея себя девушка и представить себе не могла, что в такой же непростой ситуации оказалось так много мужчин, женщин. Постояв несколько часов в толпе, она поняла, что помимо любопытных зевак, праздно шатающихся по городу и несколько десятков сочувствующих, основная часть людей, с утра ожидающих на площади, были именно друзья и родственники осужденных. Было много мужчин, большинство из которых, судя по одежде, совсем недавно приехали из провинции. Здесь были и знатные доны, и ремесленники и фермеры. Общая беда и беспокойство за близких стерли различия. В толпе то и дело слышались тихие разговоры, иногда споры. Рядом с мужчинами стояли женщины с испуганными, растерянными глазами, прижимавшие к юбкам детей. Детей и вовсе было много. Сначала Лилианна не могла понять, зачем на подобное нерадостное событие брать детей, тем более маленьких, но потом догадалась. Ведь для многих из этих семей сегодняшний день был последней возможностью увидеть близкого человека. Лилианна с горечью рассматривала одетых в черные и темные платья женщин. Каждая из них, даже бедно одетая была на площади не одна. И дородную мамашу, окруженную ребятишками, словно курица цыплятами и сморщенную, пригнувшуюся к земле старуху, сопровождали мужчины. Хотя если быть более точной именно женщины сопровождали своих мужчин. За те несколько лет, что Лилианна провела в Испании она давно привыкла к строгим, а подчас даже нелепым традициям этой страны. Сначала девушка была шокирована теми жесткими рамками, в которых жили испанские женщины. Лишь позднее Лилианна поняла, что в некоторых случаях именно эти рамки, усвоенные с детства, защищают женщин от мужчин или от самих себя. Как отличались эти горячие, несдержанные люди, от чопорных, неизменно вежливых англичан. Вот и сейчас одиноко стоящая фигурка приковывала к себе нескромные мужские взгляды и любопытные взгляды женщин. Лилианна чувствуя молчаливое осуждение, так и не осмелилась подойти ближе, влиться в эту разношерстную толпу, спросить, поговорить, она лишь опасливо прижималась к нагретой весенним солнцем стене здания, вслушивалась, пытаясь уловить обрывки разговоров и внимательно наблюдая за происходящим. За громогласным фермером, чей бас раздавался по площади, заглушая шум голосов, за толстой, высокой, как гренадер матроной, которая весь день безуспешно пыталась собрать в кучу свой непослушный выводок, состоящий из почти десятка разновозрастных малышей. Но особенно часто взгляд девушки останавливался на группе хорошо одетых людей, ожидавших приговора чуть в отдалении, в тени двух дорогих крытых карет. Четверо мужчин, явно очень состоятельных прибыли на площадь еще до обеда. Через час подъехала карета с двумя женщинами. По почтительному, даже раболепному отношению знатных донов можно было предположить, что одна из них была очень, очень важной птицей. Впрочем, пожилая, в глубоком трауре дама мало интересовала Лилианну, девушка с любопытством наблюдала за ее юной спутницей. Тоненькая, изящная, одетая в такое не соответствующее месту ярко желтое, почти лимонное платье, девушка была изумительно хороша собой. И даже не яркое платье и прелестное личико притягивали к ней взгляд, а какая-то озорная живость, непосредственность, детская непоседливость. Казалось, и минуты она не могла посидеть на месте. Девушка то и дело то залезала в карету, то стремительно выпархивала из нее, то возилась со смешным пухленьким карапузом, цепляющимся за юбку матери, то бежала кормить бездомную хромую собачонку, кидая ей куски свежей, покрытой глазурью булки. Прошла минута и вот уже озорница, не слыша окликов сопровождающих их мужчин, неслась к торговцу выпечкой или к разносчику воды. Лилианна с завистью поглядывала на желтое пятно, без устали снующее по кромке толпы. Ни смотря на несносное поведение на девушку никто, кроме пожилых старух не смотрел с осуждением, да и те почтительно опускали глаза, стоило девушке остановить на них взгляд. Даже нагловатый, ухмыляющийся молодой щеголь осмелился лишь проводить тоненькую фигурку быстрым взглядом, чувствуя за ее спиной мощную несокрушимую силу семьи. Увы, за спиной Лилианны была только стена, которую ей уже дважды пришлось покинуть, дабы избежать назойливого внимания этого наглеца. Но даже не эта разница в отношениях огорчила Лилианну. Просто девушка была такой непосредственной, жизнерадостной. Она как желтый лучик солнца сверкала в толпе. Сама же Лилианна давно растратившаяся юношеский задор, казалась себе почти старухой в темном платье и черной кружевной мантилье, нахлобученной до самого носа. Жизнь с мужем давно разбила все ее радужные мечты, научив осторожности и скрытности.

В животе опять громко заурчало. Посмотрев на остатки глазированной булки, недоеденной уличным псом, девушка снова отругала себя за глупость. Это надо же было додуматься выйти из дому, прихватив с собой лишь несколько мелких монет, пылившихся на камине. Увы, деньги кончились еще до обеда и их едва хватило на пирожок с яблоками и стакан прохладной воды. Впрочем, сгребая монетки с утра в ладошку, девушка не очень-то представляла какова их стоимость. Лилианна и вообще была мало знакома с этой стороной жизни. И если в английских ценах она еще хоть как-то разбиралась, то здесь за все время ей ни разу не пришлось самой что-либо купить. Даже нижнее белье и чулки дон Диего заказывал для жены сам. Захоти девушка сама прогуляться по магазинам, из этого бы ничего не вышло, так как муж не давал ей даже мелких карманных денег. Да и выйти из дома дона Айседора Лилианна рассчитывала на час или два, но уж никак ни на целый день. Воспоминание о доне Айседоре и доньи Канчиты снова заполнило душу щемящим чувством вины. Надо было оставить хотя бы записку. Пожилая женщина, наверное, сходит с ума от беспокойства. От невеселых мыслей девушку прервал шум толпы. Людской поток загудел как растревоженный улей, зашевелился. Чувствуя приближение чего-то важного, Лилианна отбросила страх и ринулась вперед, пытаясь пробраться ближе. На крыльцо здания Правительства вышел высокий средних лет мужчина. Громко, четко он стал зачитывать приговор. На площадь опустилась гробовая тишина. Затихли даже дети под тревожным взглядом матерей. Зычный громкий голос проникал, казалось во все уголки и закоулки, разносясь прочь. Мужчина читал подряд три списка. Первых людей, чья вина была не столь существенной, ждали крупные денежные штрафы или полная конфискация, некоторых высылка из страны. Толпа загудела, зашумела, пересказывая услышанное. Следующие имена встретили тихим ропотом, более полусотни мужчин отправятся в тюрьмы и каторги. Последние фамилии слушали молча. Гнетущая тишина была такой вязкой, что ее казалось можно было резать ножом. Люди со скорбной сдержанностью вслушивались, до последнего надеясь, что их друзья и близкие не попадут в этот страшный список приговоренных к смерти заключенных. Только сейчас Лилианна сообразила, что дон Диего попал во второй список.

«Он будет жить, жить! — пронеслось в голове у девушки, но вслед за этим пришла другая мысль. — Да его не казнят, но разве можно жалкое существование в тюрьме тяжелобольного человека назвать жизнью?»

Прошло какое-то время пока толпа так же как Лилианна переваривала сказанное. Но вот она снова зашумела, закричали женщины, заплакали потерявшие отцов дети, послышались мольбы и проклятия доведенных до отчаяния людей. Кто-то из женщин тихо плакал, прижимая к себе ребятишек, кто-то громко рыдал. Пожилая старуха в поношенной черной одежде стоящая невдалеке от девушки, с душераздирающим криком упала на колени. Она сбросила в пыль черный видавший виды платок и, схватившись обеими руками за волосы, стала выдирать тонкие седые пряди. Ни кто из стоящих рядом людей не попытался ее остановить, только меленькая девочка лет десяти присела рядом с бабушкой. Лилианна ринулась вперед, что бы ни видеть этой сцены, не слышать почти звериного воя старой женщины. Налетев на широкую спину какого-то крупного мужчины, девушка застыла. Оглушенная этим открытым проявлением горя она боязливо оглядывалась вокруг. Представить такие сцены в Англии было невозможно. Лилианну с детства учили сдержанности. Ей говорили, что никогда нельзя прилюдно показывать свои чувства. Это нехорошо, это неприлично. В Испании все было по-другому. Люди не стесняясь, показывали окружающим как они возмущены приговором, как скорбят о близких. Почему-то в душе Лилианны шевельнулось чувство вины перед доном Диего за свою сдержанность, за то почти холодное спокойствие, с которым она приняла приговор. Девушке отчаянно захотелось убежать, укрыться, побыть одной. Но толпа не спешила расходиться. Люди напряженно чего-то ждали.

«Ну, конечно! После заседания суда из здания Правительства должны будут вывести заключенных», — сообразила Лилианна.

Вот чего ждут сотни людей, вот из-за чего с самого утра на площади томятся женщины и дети. Не прошло и десяти минут, как вдалеке послышался шум, цоканье лошадей, бряцанье оружия. Справа на площадь въехала длинная кавалькада крытых повозок, со всех сторон окруженная конвоем французских солдат. Заскрипели высокие стальные двери, по лестнице потянулась длинная процессия закованных в цепи заключенных. Толпа ринулась вперед, стараясь поближе подойти к крыльцу. Лилианна, со всех сторон прижатая телами, даже и помыслить не могла о каком-то сопротивление. Но французские солдаты, соорудив живую стену стали окриками и штыками отгонять людей от крыльца. Послышались выстрелы, крики. Толпа, подобно огромной волне отхлынула назад. Лилианна испугавшись, что ее просто затопчут, спряталась за широкой спиной, стоявшего перед ней мужчины. Он был невысок, но крепок с короткой бычьей шеей. Упершись ногами в землю, стиснув кулаки он, подобно скале, оставался недвижим, людские волны лишь обходили его с боков. Лилианна от страха сжалась в комок, прижавшись щекой к его теплой твердой спине. Выглянув вперед, она вдруг поняла, что неожиданно для себя оказалась в первых рядах. Мужчина, молча, пропустил ее вперед. Девушка с замиранием сердца смотрела на бесконечную вереницу заключенных. Их лица были уставшими и бледными, одежда грязна и измята. Но глаза всех этих людей были обращены к толпе. Они до последнего пытались высмотреть любимые лица, услышать знакомое имя. Конвоиры то и дело подгоняли их окриками и пинками. Как скот, до упора загружая их в накрытые тентом повозки. Но вот произошла какая-то заминка. Двое солдат выволокли из дверей какого-то человека. Его голова была опущена, грязные длинные волосы висели, закрывая лицо. Ноги волочились по ступенькам, как у тряпичной куклы. Если бы не черный, вышитый камзол, лохмотьями свисавший с исхудавшего тела, Лилианна никогда бы не узнала в нем дона Диего. Как же горько было видеть этого знатного гордого человека, в подобном жалком и унизительном состоянии. Девушка ринулась вперед, пытаясь пробраться сквозь строй французских солдат, но крепкие мужские руки стиснули ее плечо, не давая наделать глупостей. Лилианна стала кричать по-испански и по-английски, но дон Диего так ни разу и не поднял опущенной головы.

Лишь выбравшись из душной толпы, Лилианна вздохнула свободно. В этом узком переулке все еще хорошо было слышно толпу, однако было пустынно и прохладно. Прислонившись спиной к нагретой за день стене двухэтажного здания девушка поняла, как она устала. Ноги гудели, поясница ныла, было такое чувство, что она побывала в драке. На теле наверняка наберется больше десятка синяков и ссадин. Единственное желание, которое было у девушки, это поскорее прийти домой и принять ванну. Даже объяснения с доньей Кончитой ее уже не пугали. Лилианна резко обернулась на шум. Перед ее глазами разыгралась неприятная сцена. В переулок с криком вбежала та самая молодая испанка в ярко желтом платье. Только сейчас ни у кого не повернулся бы язык назвать ее красивой. Платье было измято, порвано, длинные пряди выбились из прически висели вдоль спины. Лицо было грязно, глаза опухли от слез. Тоненькую фигурку сотрясали рыдания. Пожилой мужчина, один из тех, кто весь день простоял около кареты, пытался вразумить спутницу, но она кричала и билась в его руках, подобно пойманной птице. Лилианна молча, побрела прочь. Теперь ничего кроме жалости к молодой испанке она не испытывала. Воспитание, полученное в доме матери и тети научили ее сдержанности, и теперь Лилианна была благодарна им за это. Все-таки не так уж и плохо было уметь держать себя в руках, не показывать окружающим этот совсем не привлекательный лик горя.

«Ну, наконец-то!» — с облегчением вздохнула Лилианна.

Уже битый час она плутала по темным извилистым улицам и если бы не случайный прохожий, ей бы до рассвета не найти дом дона Айседора. А ведь раньше она так гордилась своим умением хорошо ориентироваться в незнакомых местах. Но этот поздний час, навевал на девушку ужас и страх, и лишь желание поскорее вернуться заставляло Лилианну идти вперед. Подойдя ближе к дому, девушка застыла. На крыльце, у самой двери стояли два французских солдата. Лилианна робко поднялась по лестнице.

— Куда? — по-испански, но с сильным акцентом спросил один из солдат.

— Мне в дом надо!

— Дом арестован. Вы хозяйка?

— Нет, я… я здесь гостила, — заикаясь от страха, пробормотала девушка.

— Уходите. В дом никого пускать не велено, — замахал на нее рукой другой солдат.

— Но мне надо! Там мои вещи и я…

— Проваливай! — прикрикнул на Лилианну солдат.

Девушка со страху бросилась наутек, напрочь забыв о ступеньках. Она наверняка разбила бы себе нос, если бы не французский офицер, успевший подхватить ее у самой земли.

— Вы в порядке? — вежливо поинтересовался он.

— Да, спасибо.

— Вы хотели пройти в дом?

— Да, то есть, нет.

— Вы донна Родригес де Сальваро маркиза де Бранчифорте, принцесса Пьетраперция?

— Да. Как вы узнали? — пролепетала Лилианна, в смущении отряхивая пыльный подол.

— Я вас ожидал. Донья Сальваро, прошу вас проследовать со мной до кареты.

— Я арестована?

— Нет. Мне приказано. Доставить вас в одно место.

— Я не поеду, — замотала головой Лилианна.

— Не волнуйтесь, вам ничего не угрожает. Один важный господин хочет побеседовать с вами.

— А если я не поеду?

— На вашем месте я бы согласился. Это всего лишь дружеское приглашение. Пока что дружеское, — после значительной паузы произнес мужчина.

Лилианна вздохнула и покорно пошла к карете. Выбора у нее все равно, в общем-то, не было.

Жозеф

Девушка так устала, что убаюканная ровным хором экипажа задремала. Проснулась она от вежливого покашливания спутника. Карета остановилась возле маленького двухэтажного домика. Учитывая тишину, нарушаемую лишь трелью какой-то ночной птицы и обилие зелени можно было догадаться, что это уже окраины Мадрида и судя по заброшенному садику и обветшалым стенам — не самые респектабельные. Дом был погружен во тьму и навевал на Лилианну панический ужас. Ей так и казалось, что сейчас из двери вылетит приведение или какой-нибудь жуткий монстр и проглотит их. Если бы не рука мужчины, крепко державшая ее за локоть, девушка бы пустилась назад к карете. Войдя в дом, Лилианна ахнула. Жалкое жилище вдруг как в сказке превратилось в прекрасный дворец. Пол холла был отделан дорогим мрамором, обшивка диванов и кресел даже в полутьме сверкала вышитым золотыми нитями рисунком. Рассмотреть что-то еще было сложно. Лишь свет от большого двухъярусного канделябра, находящегося в руках лакея освещал полутемную комнату. Спутник девушки, невысокий офицер после вежливого поклона пошел к двери. Видимо его миссия на этом была закончена. Лилианна вздохнула и зябко поежилась. В полной тишине она последовала за лакеем наверх. Войдя в комнату, девушка на несколько секунд зажмурилась. После темного коридора яркий свет буквально резал глаза. Но вот любопытство взяло верх и Лилианна стала озираться вокруг. Не менее десятка серебряных канделябров были расставлены на столе, на полках и на камине. Комната была небольшой, но она была обставлена с почти кричащей роскошью. Ноги по щиколотку утопали в роскошном ковре. От позолоченной изящной французской мебели рябило в глазах. Из-за огромного обилия маленьких шелковых подушечек, разбросанных на кушетке, креслах и полу, девушка подумала о том, что это был будуар какой-то дамы или приемная, а может…

Лилианна так увлеклась, что не услышала шума открывающейся двери. Она даже вскрикнула от неожиданности, когда кто-то вежливо кашлянул у нее за спиной. Обернувшись, девушка увидела невысокого мужчину. Его строгий, темный камзол не очень-то сочетался с обстановкой этого дома. Однако в уверенных движениях, с которыми мужчина вошел, в его жестах чувствовалось, что именно он является хозяином все этого великолепия.

— Добрый вечер, мадам. Хотя если быть точным, то скорее доброе утро. Присаживайтесь. Вы, наверное, устали. Сейчас принесут вино и фрукты.

— Но возможно вы захотите перекусить что-то более существенное? — вежливо спросил незнакомец.

— Нет, нет спасибо, не стоит беспокоиться, — робко пролепетала Лилианна и села на самый краешек кушетки.

Ее руки тряслись и она поспешила спрятать их в складках темного платья. Снова наступила неловкая пауза. Мужчина с интересом рассматривал спутницу, она же так и не посмела поднять глаза выше его начищенных до блеска сапог. Тишину прервал приход слуги, с подносом заставленным фруктами, закусками и фужерами. Пустовавший целый день желудок громко заурчал. Лилианна покраснела и потупилась. Мужчина лишь улыбнулся. Он кивком приказал слуге поставить поднос рядом с ее кушеткой.

— Я не успел сегодня поужинать и жутко проголодался. Надеюсь, вы простите меня, если нашу беседу мы начнем с небольшого десерта, — спросил мужчина, беря с подноса несколько маленьких облитых глазурью пирожных.

Лилианна благодарно кивнула. Она чудесно понимала, что его мнимый голод лишь повод выйти из этой неловкой ситуации и разрядить обстановку. Теперь и она сама без стеснения сможет немного поесть. Девушка сразу схватила горсть винограда и отправила несколько спелых ягод в рот. За ними последовали малюсенькие пирожки с капустой и пирожное. Лилианна так проголодалась, что на четкое соблюдение этикета просто не было сил. Насытившись, она промокнула губы салфеткой. Хотелось пить, но к неизвестному вину девушка притронуться побоялась.

— Кто вы и для чего вы меня пригласили. Я арестована? — наконец спросила Лилианна, почувствовав, что немного смелости она все-таки наела.

— Ну что вы! Вы даже не задержаны. Мне просто хотелось с вами поговорить, но ваш цербер, дон Айседор, слишком уж яростно оберегал ваш покой.

— Я просто гостила в его доме.

— Конечно. И прогулки по городу в круг ваших развлечений не входили.

— Мне было незачем…

— Жена арестанта сидит дома, не высовывая носа на улицу!? Редкая выдержка. Жены же других заключенных часами досаждали властям своими требованиями и претензиями, — от его издевки Лилианна потупилась.

— Дон Айседор все делал сам.

— Да, и делал с размахом. Вся знать встала на поддержку инвалида.

— По-вашему это плохо!? Вам чуждо милосердие? — с вызовом спросила девушка.

— Ну, что вы. Оно мне не чуждо. Ведь помиловали же вашего мужа. Но в политической борьбе за ширмой милосердия зачастую скрывается что-то совсем другое.

— Вы чудовище! Милосердие в любой своей форме угодно Богу! — с жаром выкрикнула Лилианна.

Но тут же поежилась. А может он еретик или упаси бог сектант?

Пустынный дом на окраине. Девушка от страха вжалась в кушетку. Мужчина, заметив ее страх, рассмеялся.

— Не бойтесь, дитя мое. Я не ем маленьких девочек на завтрак и не собираюсь вас арестовывать. Хотя следовало бы.

— Хотя следовало бы? — шепотом переспросила Лилианна.

— Донья Сальваро, давайте говорить начистоту. Конечно, никто не утверждает, что вы принимали участие в заговоре, однако, живя все это время рядом с мужем и лично принимая гостей, вы крепкими канатами связаны со всей этой шайкой.

— Я не виновата! Я лишь исполняла свои обязанности.

— Так говорили многие женщины на допросах.

— На доп…

— Разве вы не знали, что многих жен пришлось допрашивать наряду с мужьями, особенно знатных дам, хозяек поместий и салонов?

— Нет. Меня никто не вызывал. Дон Айседор…

— Если бы вас вызвали официально дон Айседор ничего не смог бы сделать. Но вас решили не трогать.

— Спасибо. Но почему?

— Узнать, кто был в вашем доме, смогли и от слуг, вы же нужны для другого.

— Я нужна? Но для чего? Я никого не знаю, ни имен, ни фамилий. Я ничего не знаю, и не знала! — испугано залепетала девушка.

— Это пустое. Вряд ли кто-то решит, что вы англичанка, оторванная от семьи, выданная замуж за старика будете ярой сторонницей заговорщиков. Однако зачем ваш муж втянул вас в эту скверную историю совсем не понятно. Уж он-то знал, что при наихудшем раскладе вас, как и его ждут тюремные нары.

— О, нет! — после его слов Лилианна совсем упала духом, слишком уж свежи были ее воспоминания об английской тюрьме. — Прошу вас, я ни в чем не виновата!

— Возможно это так, а может и нет! Как вы относитесь к законному королю?

— Я!? Не как, то есть я не против, то есть я не оспариваю законность его прав.

— Значит, вы не откажитесь оказать ему небольшую услугу?

— Я!? Ему!? Да что я могу для него сделать!?

— Стать его любовницей. Возможно фиктивной.

— Что!? — до Лилианны плохо доходил смысл сказанного.

Она вытаращила глаза на незнакомца. Но тут же успокоилась. Ну, конечно! Это же шутка. И этот странный визит, и этот дом все это чья-то шутка. Наверняка это друзья дона Диего ее проверяют или же дон Айседор решил немного попугать ее, наказывая за самовольное бегство из дома.

— Мне стать любовницей этого кастильского коротышки, дона Пепе Бутылки? Ничего умней, вы придумать не могли? — рассмеялась Лилианна.

Но смех застрял на ее губах. Лицо незнакомца стало жестким. Глаза уже не улыбались.

— Я употребляю вино не больше, а может и меньше ваших хваленых испанцев. А что касается моего роста, я на пол головы выше вас.

— Вы!?

— Простите донья Лилианна, что так и не представился. Иосиф 1 Наполеон.

— Король Жозеф, — побелевшими губами прошептала девушка.

Она вспомнила монеты с изображением Наполеона. Профиль чуть другой, но явно похож. Перед глазами промелькнули зарисовки в газетах, карикатуры, над которыми Лилианна вместе с доном Айседором смеялась вечерами. Какая же она дура! И черт ее дернул назвать его этим смешным прозвищем. Брови короля были нахмурены, рот сжат в тонкую линию. Теперь ей точно не избежать тюрьмы. Хотя если она ему нужна. Если он хочет сделать ее своей любовницей…

— Простите, сир. Я не хотела вас обидеть. Это вырвалось случайно. Я подумала, что это шутка.

— Это не шутка. Мое предложение остается в силе.

— Но почему, ваше величество? Вы влюблены в меня? — как-то невпопад спросила Лилианна.

— Ну что за детский лепет, дитя мое? Увы, я имею удовольствие видеть вас впервые. Конечно, вы интересная молодая девушка и я буду несказанно рад, если вы примете мое предложение, тем более, если вы согласитесь скрепить его белее тесными узами. Но принуждать вас к близости я не буду.

— Тогда я вообще ничего не понимаю! — растерянно пробормотала, сбитая с толку девушка. — Если я вам не нравлюсь, вернее, нравлюсь, но не сильно, почему бы вам не выбрать какую-нибудь другую молодую женщину?

— Давайте расставим все точки над «и». То предложение, которое я вам делаю, носит исключительно деловой характер. Мне нужна молодая, симпатичная знатная женщина, которая смогла бы сыграть роль моей официальной любовницы. Вы как нельзя лучше для этого подходите. Вы не испанка, поэтому вы вряд ли являетесь ярой противницей французского господства на этой земле, да и немыслимые испанские законы не могут быть применены к вам со всей строгостью.

— Вы хотите сказать, что мое английское воспитание, дает вам право делать подобные предложения!? — воскликнула Лилианна, возмущенная словами короля.

— Я ничего подобного не говорил. Просто то, что испанцы никогда не простят своей женщине, они б… более снисходительно отнесутся к чужой. И это без сомнения будет вам на руку.

— Мне на руку!? Да как вы смеете, я жена испанского гранда!

— Вы жена испанского изменника! — повысил голос король. — К тому же англичанка! Мне что, стоит напомнить о том, что Франция и Англия воюют!? Или что ваш муж находить в тюрьме?

— Вы его посадили…

— Нет, сударыня! Это он, заведомо зная к чему приведут его действия, втянул в нее сотни людей, в том числе и вас! Подняв мятеж против короля, против власти он подписал себе смертный приговор. Однако я помиловал его, в том числе и в угоду вам. И только от вас зависит, как долго он пробудет в тюрьме и в каких условиях он будет находиться!

— Вы, вы шантажируете меня этим!?

— Я просто доходчиво все объясняю.

— А если я откажусь, вы бросите меня в ту же тюрьму!?

— Ну, что вы. Моя французская кровь никогда бы не позволила мне поступить столь не галантно с дамой. Дверь не заперта. Вы абсолютно свободны.

— Я…я могу уйти? — робко спросила Лилианна.

— Конечно. В любой момент. Вот только куда?

— Простите?

— Куда вы пойдете? Все имущество вашего мужа конфисковано. Дом дона Айседора закрыт. Родственников в Испании у вас нет. И даже если вам удастся взять у кого-нибудь небольшую сумму, этих денег едва хватит на дорогу до порта и вряд ли хватит на билет. Ну, даже если у вас получиться пересечь океан, то хотелось бы надеяться, что у вас в Англии найдутся богатые родственники, которые примут вас, нищую, с долгами. Вас и замуж-то выдать не смогут, так как вы еще не вдова.

После его, брошенных с пренебрежением слов, в комнате надолго воцарилась тишина. Каждый думал о чем-то своем. Лилианна взвешивала все и так и эдак, понимая, что она попала в западню. Что бы она ни сделала, что бы ни сказала, все будет ни хорошо, ни правильно. Можно попытаться найти дона Айседора и с его помощью уехать. Но получиться ли это и хватит ли сил бросить больного дона Диего умирать в тюрьме? Вдруг она сможет помочь? Голос короля вывел девушку из задумчивости.

— Что вы решили? Время позднее. Давайте не будем затягивать с ответом.

— Я…я принимаю ваше предложение.

— Хорошо. Это разумное решение. А теперь идите отдыхать. В соседней комнате уютная спальня.

— Спальня!? А вы…

— Не волнуйтесь. Я дал слово ни к чему вас не принуждать. К тому же мне давно пора удалиться.

— Я буду жить здесь?

— Нет, конечно. Вы поселитесь в вашем доме и будете жить там.

— В моем доме? — переспросила Лилианна.

— Разве вы не знали, что у вашего мужа недалеко от Базилики Сан-Франциско-эль-Гранде есть большой красивый особняк?

— Нет. Я не бывала прежде в Мадриде, — смутившись, пролепетала девушка.

— Что же. Пора вам вступить в права хозяйки. Возможно, вы захотите что-то обновить или благоустроить.

— Обновить? Но у меня нет денег.

— Не волнуйтесь. У вас будет достаточно средств на ремонт и многое другое. Вы сможете тратить свободно. В разумных приделах, конечно. Обживитесь, присмотритесь. Я хочу, что бы уже через месяц вы начали выезжать в свет.

Мадрид

Уже на следующее утро девушка робко постучала в двери, озираясь вокруг. Дом находился практически в центре города, однако стоял в конце узкой улицы и казался забытым и заброшенным. Особняк был построен еще несколько веков назад и с тех пор был много раз перестроен. Он стоял как сказочный великан в окружении сада. Деревья и кусты, видимо давно не знавшие рук садовника, разрослись. Кроны высоких каштанов доходили до самой крыши. Дом не походил на уютное гнездышко и подавлял своей мрачностью и массивностью. Последнюю ступеньку старой, кое-где рассыпавшейся лестницы, Лилианна преодолела с трудом. Она совсем не чувствовала себя хозяйкой этого большого дома. Да и как слуги должны принять госпожу, прибывшую без предупреждения, да еще без вещей, без слуг, без кареты. Несколько долгих минут Лилианна стояла возле двери, не в силах в нее постучать. И если бы не кучер, с любопытством поглядывающей на нее, девушка бы, наверное, просто убежала прочь. Но вот тяжелые двери открылись, и почтительный дворецкий низко склонился перед новой хозяйкой этого дома. Оказывается, еще вчера вечером экономка была предупреждена о ее приезде и горничные хаотично заканчивали уборку первого этажа. Лилианна сдержанно поприветствовала слуг. Выдавить улыбку она так и не смогла. Вежливо отказавшись от небольшой экскурсии по дому, девушка сразу попросила проводить ее в спальню. Лишь присев на краешек огромной, застеленной темно-коричневым бархатом кровати Лилианна почувствовала, как трясутся ее руки. Эта спальня, расположенная на первом этаже, была темной и неприветливой. Массивная мебель из крашеного дуба казалось, придавливала девушку к полу, а задрапированные темно серым шелком стены грозили того и гляди обрушиться ей на голову. Разросшиеся за окном деревья, едва пропускали свет. Эта комната была так похожа на спальню дона Диего в Лондонском особняке и навевала на Лилианну такие страхи, что уже через несколько минут новая хозяйка горько плакала, уткнувшись в подушку, чувствуя себя маленькой брошенной и одинокой. Лишь после обеда Лилианна осмелилась выйти из комнаты. Отказавшись от компании экономки, она, молча, ходила по дому, рассматривая дорогой, но суровый интерьер, присущий многим старым испанским особнякам. Жить здесь будет тяжким испытанием. Дому так не хватало изящества, воздуха, света.

Утром, одев выстиранное и отглаженное платье, Лилианна решила выйти на улицу. Она чудесно понимала, что ей как воздух необходима новая одежда, новое белье и обувь. Под строгим взглядом старой экономки, девушка терялась и попросить ее сделать покупки не осмелилась. Один за другим Лилианна обходила магазины, она могла часами разглядывать то одно, то другое. Но стоило хозяйке или хозяину подойти к девушке с расспросами, как Лилианна в страхе убегала прочь. Лишь поздно вечером, набравшись сил, горе покупательница дрожащей рукой положила на прилавок пару тонких лайковый перчаток. Маленькая улыбчивая старушка, работающая в лавке, с недоумением посмотрела на посетительницу.

— Господи надо же заплатить! — наконец догадалась Лилианна.

Со страху она абсолютно обо всем забыла. И начала судорожно рыться в небольшой сумочке, висевшей на руке. И наконец, Лилианна высыпала на прилавок небольшую горсть золотых монет. Однако по лицу продавщицы девушка сразу поняла, что это слишком много и, сделав вид что ошиблась, с улыбкой сгребла их назад в сумочку, оставив на столе лишь одну из них. Но судя по горстке сдачи даже этого было много. Взяв заветный кулек, девушка медленно, задрав нос, направилась к выходу, хотя больше всего на свете ей хотелось приподняв длинные юбки опрометью бежать до дому. Душа пела, а ноги сами пускались в пляс. Облегчение, радость, гордость сменяли друг друга. Никогда в жизни Лилианна не чувствовала себя такой свободной, смелой и уверенной в своих силах. Еще в Лондоне, разглядывая шикарные витрины магазинов, девушка мечтала зайти туда с высоко поднятой головой и, выбрав самую дорогую вещь, небрежно высыпать пригоршню золотых монет на прилавок и удалиться под изумленным взглядом притихшей толпы. Только сейчас, получив сдачу, Лилианна поняла, насколько она богата. И как ценен маленький сундучок с золотыми монетами, подаренный королем. Раньше она редко задумывалась о ценности денег. Ни каких-то дорогих вещей, одежды или лошадей, а именно самих денег. И если в Англии девушка представляла разницу между несколькими су и золотой монетой, то в Испании она знала только название местных денег, и ни разу живя в гасиенде не держала их в руках. Придя домой Лилианна закрыла на щеколду дверь и высыпала содержимое сундучка на широкую кровать. Девушка долго перебирала пальчиками золотые монеты, любуясь их блеском и красотой. На следующее утро донья Родригес де Сальваро маркиза де Бранчифорте, принцесса Пьетраперция в сопровождении двух крупных лакеев и одной молоденькой горничной, в большой открытой коляске, нанятой накануне, поехала за покупками.

— Что же, возможно жить в Мадриде будет ни так уж и плохо! — подумала Лилианна, оглядывая ворохи кульков, свертков, коробок и коробочек, заваливших большую кровать.

Теперь-то девушка наизусть выучила сложную денежную систему Испании: 4 реала составляют 1 песету; 10 реал это 1 эскудо; 10 эскудо равен 1 дублону Изабеллы, золотому. Теперь в сундучке помимо золотых дублонов были и серебряные испанские пиастры. Было что-то завораживающее в желтоватом и беловатом блеске этих монет.

Прошел месяц, с тех пор как донья Сальваро перебралась в дом мужа. Весь этот месяц Лилианна прожила как в розовой дымке. Безудержный подъем, начавшийся после первой покупки, захлестнул девушку с головой. Она как изголодавшийся странник, волею судьбы попавший на пир никак не могла насытиться этим прекрасным чувством свободы. Задыхаясь в доме мужа, девушка дни напролет проводила в погоне за новым платьем, сумочкой, веером. Она была удивлена, узнав, что за эти годы мода не стояла на месте и то, что носили великосветские дамы в Лондоне перед свадьбой, уже никто не одевал. Наряду с греческой модой начинает появляться римская, турецкая.

— Роскошь и любовь к новому дошли до такой крайности, — услышала однажды Лилианна разговор двух матрон, — что дама, одетая по-римски, стыдится принимать гостей своих в комнате, убранной во французском стиле. Когда хозяйка одета гречанкою, тогда и мебель непременно должна быть греческая, когда она в турецкой шали, тогда мягкие диваны покоят ее прелести и богатые восточные ковры лобызают ее ноги.

Лилианна решила не отставать от великосветской моды и пустилась «во все тяжкие». Она буквально сметала с прилавок дорогих магазинов понравившиеся вещи, нисколько не заботясь о том, что по городу уже поползли слухи о чрезмерном, немыслимом мотовстве жены дона Диего.

Тем более что моде Франции, а значит и испанского двора, перестали подходить простота и скромность «греческих» одежд. Тяжелые шелка и бархат Лиона теперь плотно укрыли недавних «нимф и богинь» Наполеоновского двора. Император восстановил красный и синий, цвета королевской власти. Тяжелые ткани расшивались массивным античным орнаментом, эта вышивка золотым каскадом окружала тяжелые трены и подолы придворных платьев. Головы модниц венчались драгоценными диадемами, чалмами и тюрбанами. Очень Лилианне понравилось то, что бальные платья получили съемные шлейфы, которые можно было быстро снимать, чтобы принять участие в танцах. Мужская мода была не менее роскошной. Мужчинам полагались форменные мундиры, присвоенные тому или иному учреждению, где они служили. Самые модные и состоятельные надевали бархатные и атласные кафтаны, богато вышитые шелками. И пусть Лилианна еще не выезжала в свет, однако витрины магазинов и женские журналы многое могли поведать внимательной моднице. Упряжка, итальянская мебель, чешский хрусталь, испанские зеркала, русские меха, драгоценности. Аристократия недоуменно оглядывалась вслед, завидев ее инкрустированную золотыми бляхами коляску.

— Откуда у жены арестанта, лишившегося всего своего состояния такое количество шальных денег? — спрашивали вокруг.

Но, увы, недолго. Как только Жозеф Бонапарт впервые, по-хозяйски переступил порог старинного особняка, уже ни у кого не возникло вопросов, чьи деньги с такой легкостью тратит донья Сальваро. Тихий шепот, липкие взгляды стали преследовать девушку буквально на каждом шагу. Даже поездки по городу стали для Лилианны неприятной необходимостью. Возбуждение и эйфория резко сменились упадком сил. Теперь хозяйка особняка могла сутками не вылезать из душной спальни. Непереносимая летная жара еще больше выматывала Лилианну. Окруженная непониманием и осуждением даже в собственном доме, девушка превратилась практически в узницу своей комнаты, комнаты которую Лилианна так ненавидела до сих пор. Частые визиты короля стали сущим испытанием для девушки. Вечера в компании Жозефа тянулись медленно и не доставляли удовольствия ни хозяйке дома, ни ее венценосному гостю. Порой Лилианне казалось, что только изысканный ужин, щедро разбавленный дорогим французским вином, приводит короля в этот дом. Но это впечатление быстро рассеялось, после одного неприятного инцидента. Однажды вечером, выпив чуть больше обычного, Жозеф вдруг неожиданно набросился на девушку. Король уже не раз намекал «фаворитке» о своем желании «укрепить связь», однако Лилианне удавалось обходить острые углы, вовремя менять тему или отшучиваться. Разомлевший после ужина и вина Жозеф галантно принимал условия игры. Именно поэтому его грубое нападение стало полной неожиданностью для девушки. Ни следа от галантности и сдержанности не осталось, когда Жозеф вдруг подобно голодному зверю набросился на девушку. Лилианна и охнуть не успела, как оказалась на полу. Неожиданность была столь велика, что первые несколько секунд тело находилось как будто в ступоре. Лишь почувствовав, что задыхается под тяжестью навалившегося на нее мужчины, Лилианна стала бешено сопротивляться. Она пускала в ход коленки, кулаки, отпихивала, колотила, уворачивалась, но в Жозефа как будто дьявол вселился. Услышав как трещит ткань тонкого муслинового платья, девушка вцепилась когтями в щеку насильника. Видимо острая боль привела мужчину в чувства. Он охнул, на мгновение застыл, а потом, оттолкнувшись рукой, перекатился на спину. Обретя неожиданную свободу, Лилианна притихла. В полной тишине было слышно только их прерывистое дыхание. Немного успокоившись, девушка привстала на локте и стала внимательно наблюдать за королем. В том, что нападения больше не последует, она не сомневалась. Жозеф лежал на спине, тяжело дыша. Широко открытые глаза смотрели в потолок и казались неживыми. Лицо и шею покрывали крупные капли пота. Вдруг Жозеф резко выдохнув воздух сел. Лилианна от неожиданности шарахнулась в сторону. Не глядя на девушку, король тяжело, с усилием встал. Казалось, каждое движение дается ему с трудом. Подойдя к столу, Жозеф схватил бутылку вина и стал жадно пить ее прямо из горла. Допив остатки, он с силой швырнул ее в камин. Лилианна взвизгнула, когда острый осколок стекла, отскочив от каминной кладки, порезал обнаженную ногу. Жозеф в два шага пересек комнату и, наклонившись, внимательно посмотрел на маленькую ранку, из которой тонкой струйкой стекала кровь. Лилианна вдруг остро почувствовала, что ее нога обнажена до самого бедра и стала судорожно прикрывать ее остатками платья. Жозеф хмыкнул, как будто ее скромность была для него забавной.

— Я не хотел тебя пугать, просто все накатило. Неужели тебе совсем не хочется попро…

— Нет! Вы дали слово! — слишком быстро и слишком громко выкрикнула девушка.

— И я его сдержу! Хорошо. Пусть все останется как есть, — сказал король и никак не пояснив сказанное, вышел из комнаты.

Лилианна еще долго сидела на полу и размышляла над произошедшей сценой. Сколь ни мал был ее опыт общения с мужчинами, но даже она понимала, что попала под горячую руку. Видимо и в самом деле на него многое накатило. Жозеф хотел снять накопившееся напряжение, выплеснуть на кого-то злость и агрессию. Никакой влюбленностью здесь и не пахло. На месте девушки могла оказаться служанка или какая-то другая более доступная женщина.

После инцидента Жозеф несколько недель не приходил в дом к донне Сальваро. Лилианна уже вздохнула свободно, втайне надеясь, что после неприятной сцены у короля пропадет к ней интерес. Но получив ароматную карточку с приглашением на званый вечер от какой-то графини, поняла, что ее чаяниям не суждено сбыться. Выход в свет в роли королевской содержанки приводили Лилианну в ужас. Лишь представив липкие презрительные взгляды и шепот за спиной, девушку начинало трясти. На два дня, Лилианна, которая никогда раньше не болела, слегла с приступом сильной головной боли. В следующий раз перед самым балом было «случайно» испорчено платье. Увы, всех этих хитростей надолго не хватило, и девушка прибегла к одному из главных оружий женского пола, к слезам. Однако уговоры и мольбы быстро надоели Жозефу и он с суровой решительностью потребовал от девушки выполнения своего долга. Лилианна хорошо понимала, что за богатство и свободу нужно платить, однако старалась как можно дольше отодвинуть этот день.

И вот, поздним августовским вечером, облаченная в роскошное тяжелое бархатное платье, цвета красного вина, с драгоценной диадемой в черных волосах донья Родригес де Сальваро маркиза де Бранчифорте, принцесса Пьетраперция медленно поднималась по ступенькам театра, положив дрожащую холодную руку на рукав вышитого золотом мундира короля. Девушка догадывалась, что это первый совместный поход в театр не будет для нее праздным выходом в свет, однако лишь оглядев с высоты королевского ложа зал, поняла какой пыткой будет для нее это летний вечер. Уже впервые минуты, незаметно разглядывая публику, Лилианна сообразила какую глупость совершила, согласившись одеть в театр это присланное накануне яркое кричащее платье. Не смотря на засилье французской моды испанки одевались весьма сдержанно, предпочитая строгие туалеты и пастельно-светлые тона и все возможные оттенки темного цвета. Лишь несколько платьев, в которых яркие цвета сочеталось со строгостью кроя, притягивали взгляд. Сама фигура любовницы короля разжигала любопытство, а уж ее красный, усыпанной драгоценными камнями наряд, стал без сомнения гвоздем этого вечера. Во время небольшого антракта Лилианна сидела, опустив глаза и спрятав в складках юбки дрожащие руки. Бесконечная череда почтительных приветствий, которые предназначались королю, ни в кое мере не касались его спутницы. Испанское дворянство не скрывая любопытства, разглядывало девушку, награждая ее то — испытующим, то — презрительным взглядом. Лилианна знала испанский уже достаточно хорошо, что бы понимать сквозь шум толпы обидные реплики, брошенные в ее адрес. Нет, в нее не тыкали пальцем, не кричали в лицо. Никто бы не осмелился открыто оскорбить новую пассию короля, да еще в его присутствии. Но от их нескромных взглядов, от презрительно поджатых губ девушку бросало то в жар, то в холод.

— Вы ведь специально прислали мне это платье? — уже не сдерживая рыдания, закричала Лилианна, как только король со своей спутницей скрылись в полутьме закрытого экипажа.

— Ты была прекрасна. Тебя заметили. Дай тебе волю, ты бы оделась как серая мышка или надела на голову колпак. Я не потерплю радом с собой серости и посредственности! Ты привлекла внимание толпы. Уже завтра о тебе заговорит весь город.

— А вам только этого и надо, что бы на меня таращились! Что бы меня на каждом углу обливали грязью!

— О своем чистом имени надо было думать до того как ты на всю страну прославилась своим мотовством! Играй свою роль, солнце мое, ведь тебе за нее так щедро платят! — похоже, нытье девушки стало выводить Жозефа из себя.

Прикусив язык, Лилианна отвернулась к окну. Сглатывая слезы, она поклялась себе никогда в жизни не носить красные платья. Платья цвета крови, цвета пьянящего вина, цвета ее горькой славы. Увы, это было только начало.

Лилианна перебирала пальчиками маленькие, ароматно пахнущие карточки. В детстве, играя в доме родителей, она так мечтала, что когда-нибудь, повзрослев, будет получать вот такие элегантные приглашения на балы, приемы и обеды. Как будет решать пойти на бал к герцогине такой-то или к графине такой-то. А потом выбирать платья, шали, шляпки. Мама не могла похвастаться большим гардеробом, однако она никогда не ругалась, если девочка часами крутилась возле зеркала, обернувшись в длинную кашемировую шаль или накидывала на плечи единственную выходную накидку матери и прохаживалась по комнатам, путаясь в ее длинной поле. И вот сейчас ее детские мечты сбылись. Туалетный столик завален приглашениями и карточками. Вот только у Лилианы не было никакого желания куда-то выходить. Прошли уже более двух месяцев, с момента ее первого выхода в театр. Под нажимом короля свет принял ее сначала с любопытством и призрением, позднее с холодным равнодушием.

К новой пассии Жозефа дворянство быстро потеряло интерес. Девушка не была ни ослепительной красавицей, ни экстравагантной модницей, ни обаятельной светской львицей. Даже клеше алчной авантюристки, которым ее наградили вначале, рассеялось как дым. Но возможно на все это посмотрели бы сквозь пальцы, если бы не одно «но». Самым главным недостатком доньи Сальваро было то, что она даже в малейшей степени не могла и не хотела влиять на решения и настроения короля. Робкими, неслышными шагами, входя в светскую гостиную, Лилианна тут же старалась смешаться с толпой, а еще лучше найти укромный уголок, и спрятаться от шума, от суеты, от любопытных глаз. Девушка так и не смогла найти комфортный для себя круг общения. Сторонники короля игнорировали ее, противники открыто призирали. Поначалу она пыталась влиться в какую-нибудь группу людей, завести знакомства, начать разговор. Но стоило, кому-то обратить на нее пристальное внимание как Лилианна терялась, начинала заикаться и старалась как можно быстрее уйти. И куда только делась ее образованность и начитанность, которыми так гордилась ее тетя или внимательность к собеседнику и тактичность, которая так нравилась дону Диего и его гостям. Девушка понимала, что ее вынужденная компания приятна далеко не всем и никогда первая не начинала разговор. Жозеф часто ругал ее за подобное поведение. Однако Лилианна не хотела набирать очки эпотажными выходками или хамством. Буквально выпихнув любовницу в свет, король тут же бросил ее одну. Возможно, если бы Жозеф, хоть раз оказал ей прилюдно поддержку или заступился бы за нее, знать не посмела бы относиться к ней с таким призрением и отчуждением, но, увы, на балах и приемах король никогда не подходил к ней, не одаривал ее вниманием или благосклонностью. Однако, не смотря на все это, он дважды в неделю на виду у всего города посещал свою любовницу в ее старинном особняке. И пусть долгими вечерами они играли в шахматы и карты, но об этом догадывались только молчаливые слуги, для всех остальных Лилианна была шлюхой, подстилкой ненавистного короля. Как же обидно это была для одинокой испуганной девственницы. Еще один раз Жозеф попробовал воспользоваться ситуацией, но получив яростный отпор, более не настаивал. И это единственное за что девушка была ему благодарна.

Лилианна все еще в задумчивости перебирала карточки, когда после едва слышного стука в комнату заглянула экономка. Уже не впервые пожилая испанка входила, не дожидаясь приглашения, и это была не единственная дерзость, которую она себе позволяла. Сеньора Деборо была не просто опытной экономкой, прожившей весь свой век в этом доме, но и дальней родственницей дона Диего. Сначала Лилианна пыталась наладить с ней общий язык, но ничего кроме молчаливого призрения не получила в ответ. Возведенная в ранг почти что хозяйки, при холостом господине, она тяжело переносила приезд его молодой жены. Девушка понимала как трудно этой пожилой женщине, посвятившей всю свою жизнь служению этому дому и этой семье, смириться с прилюдным позором супруги дона Диего. И будь Лилианна знатных испанских корней, возможно бы экономка не осмелилась бы так себя вести, но перед «нищей англичанкой» расшаркиваться было не обязательно. Ее далеко не почтительное отношение к хозяйке накаляло и без того тяжелое положение в доме.

Слуги, подстрекаемые с одной стороны экономкой, с другой старым дворецким разбились на два враждующих лагеря. Одни всей душей приняли тихую, застенчивую хозяйку, ценя ее за доброту и участие, другие яро ополчились против нее, пользуясь ее мягкостью и робостью.

— Донья Сальваро, в гостиной вас дожидается мужчина. Говорит, что вы не откажитесь его принять, — поджав губы, отчеканила сеньора Деборо.

От девушки не ускользнул двусмысленный намек, вложенный в последнюю фразу. Можно подумать она с утра до вечера принимает мужчин. Однако единственным посетителем особняка был король и уж экономка то хорошо это знала. Конечно, надо было бы ее одернуть, да не хотелось портить себе настроение бессмысленной перепалкой со слугами. К тому же девушка до сих пор робела перед внушительной фигурой пожилой испанки.

— Кто он? Он представился? — с любопытством спросила Лилианна.

— Я, в отличие от сеньора Франца, не пропустила бы в дом неизвестно кого! Вот карточка! — фыркнула экономка, положив на столик маленький квадратик белой бумаги.

Щеки Лилианы предательски заалели. Намек по поводу того, «кого» именно старому дворецкому не стоило пускать в дом, был слишком прозрачен. Что бы скрыть замешательство девушка сразу взяла в руки карточку и тут же радостно вскрикнула.

Лаццаро

«Никколо Франческо Лаццаро. Художник».

Когда прошли первые волнительные мгновения девушка отвела сеньора Лаццаро в малую гостиную. После чашки дымящегося чая художник рассказал девушке о своем бегстве из гасиенды. Как оказалось, он уже несколько месяцев находился в Мадриде.

— После ареста дона Диего и вашего отъезда, французы почти сразу начали хозяйничать в доме, а уходя его разграбили. Увели лошадей и крупный скот, — после просьбы девушки начал свой невеселый рассказ художник.

— Значит, все остальное уцелело? Управляющий должен бы в случае беды спрятать припасы, а ценные вещи и оставшейся скот отогнать к соседям.

— Увы, дитя мое. Этот плут первый бросил нас, прихватив с собой значительный куш.

— Как он посмел!? Это же воровство!

— Увы, он был не единственным, кто поспешил воспользоваться ситуацией. Поняв, что хозяин не вернется слуги начали растаскивать домашнюю утварь и припасы. Соседи, те самые благородные доны, которые приклонялись перед доном Диего, тоже приложили свою руку. Кто-то ночью увез из сарая сено, кто-то угнал двух быков с дальнего пастбища. Но больше всех отличился дон Франциско. Объявив, что дон Диего должен был ему большую сумму денег этот «друг семьи» присвоил себе мельницу.

— Но это же подло! Бесчестно! Я надеялась, что они помогут, а они… — Лилианна была так возмущена что незаметно для себя перешла на английский.

— Увы, дитя мое. Их главная задача была не попасть под горячую руку французов. Ведь несколько человек обвинили в сговоре с доном Диего и арестовали. О дружбе речи не идет, когда нужно спасать свою шкуру. Ну, а уж если при всем при этом есть возможность безнаказанно обогатиться…

— Я хотела написать письмо в усадьбу и узнать как там дела, но так и не нашла время. Сначала ждала суда, надеясь что все образумиться. Потом… потом было не до того, — как-то робко обронила Лилианна.

Вдруг девушка густо покраснела. Только сейчас она сообразила что если сеньор Лаццаро узнал что она живет здесь, то он наверняка знает о ней и многое другое. Почувствовав заминку, сеньор Лаццаро одобряюще улыбнулся девушке.

— Вы меня осуждаете? — спросила она.

— Нет. Пусть бросит камень тот, кто безгрешен. А я, увы, многое в жизни повидал. Я знаю вас уже давно и вы никогда не были легкомысленны или порочны. Я слышал, вас взял под свою защиту дон Карлеонэ, но я не могу понять как вы попали в руки Жозефа. Возможно вы влюбились? Ваш брак нельзя было назвать удачным, а тут король, победитель. К тому же он богат.

— Я понимаю к чему вы клоните. Когда все это началось… я не смогла удержаться…мне так стыдно. Ну вы понимаете?

— Я вообще ничего не понимаю. Начните с начала, дитя мое, — одобряюще улыбнулся сеньор Лаццаро.

Лилианна так и сделала. Немного помолчав, она выложила старому другу свою историю. С самого начала, с того дня как однажды поздно вечером в дом ее мужа постучали солдаты. Сеньор Лаццаро слушал молча, не перебивая. Лишь его длинные красивые пальцы беспрестанно отбивали какой-то ритм на столе. Лилианна была благодарна этому эмоциональному венецианцу, за несвойственную ему сдержанность и тактичность. Прерви он ее рассказ какой-нибудь репликой, девушке было бы сложно его продолжить. А так незаметно для себя Лилианна не только поведала свой невеселый рассказ, но и раскрыла перед этим пожилым мужчиной свою душу. Когда девушка закончила, сеньор Лаццаро улыбнулся.

— Что же все не так плохо как мне казалось.

— По вашему «не плохо»? — изумилась Лилианна. Она ожидала совсем другого. Если не осуждения, то уж точно сочувствия своему горю, а тут…

— Жизнь вас потрепала, но вы умная и сильная и сделали правильный выбор.

— Я не очень вас понимаю, но я рада вашим словам. Мне было бы так тяжело увидеть призрение в ваших глазах, — грустно улыбнулась Лилианна. Она уже свыклась с мыслью о том, что она поганая овца.

— А вот это зря! Вот за это вы достойны осуждения!

— То есть как? Я не поняла?

— Очень просто. Да, я был наслышан о том, что вы являетесь любовницей Жозефа. Хотя и сомневался в этом. Но даже если бы это было так, я не вижу в этом ничего позорного. Испокон веков короли брали себе в любовницы прекраснейших представительниц своего времени. Целые эпохи смотрят на нас лицами этих великолепных женщин. Вся история Греции, Рима, Византии, Франции пропитана духом свободной любви. Такие фигуры как Монтеспан и Памподур гремят ничуть не меньше, чем короли этих времен. А что вы слышали о бедных женах этих монархов? Почти ничего. А они были королевами.

— Я никогда об этом не думала.

— А зря! Глядя на стакан, наполовину наполненный водой, вы видите что он наполовину пуст, не замечая что он наполовину полон. Вас осудил и отверг свет совсем не за вашу связь с королем, а потому что вы не оправдали их ожиданий. Но хуже всего то, что вы позволили им осудить и отвергнуть себя. Выживает сильнейший.

— Боюсь это не для меня. Зная что мне предстоит очередной выход в свет, у меня начинают трястись коленки. Я чувствую себя белой вороной среди этой толпы. Когда кто-то заводит со мной разговор, я заикаюсь, начинаю путать английские и испанские слова.

— И зная этот небольшой грешок, вы теряетесь еще больше.

— Да пожалуй.

— Вы знаете испанский, знаете английский и французский.

— Учить то меня учили, но… я знаю испанский не достаточно хорошо что бы свободно общаться на нем с испанцами, а из беглой французской речи я понимаю не все. Я начинаю путаться, переходить на английский. Не знаю. Мне проще сидеть в уголочке и молчать.

— И это ваша главная ошибка. Вы снова видите пустой стакан, а не полный. Да вы не владеете в совершенстве испанским и французским. Даже изучая язык с детства, иностранцу тяжело соперничать с исконными носителями языка. Общепринятые обороты, пословицы, афоризмы. Это впитывается с молоком матери. Подумайте лучше о другом. Ведь вы знаете испанский значительно лучше французов, а французский получше испанцев. Так?

— Возможно.

— Тогда вы в лучшем положении, чем большинство из них. Жозеф привел с собой большое количество французской знати, которое по малейшему поводу грызется с испанскими донами. Вы же сами видите что свет разбит на два непримиримых лагеря. Про французский и про испанский. Да и сами испанцы ни как не могут договориться.

Лилианна кивнула. Конечно живя в доме дона Диего девушка слышала о правлении Бурбонов, отречении Карла IV и его сына Фердинанда VII и провозглашении на престол Иосифа 1, Жозефа Наполеона. Но только стараниями дона Айседора она стала неплохо разбираться во внутренней политике Испании, в ее партиях и группах. Французы и испанцы вели сражения не только на поле брани, но и в стенах гостиных и салонов.

Даже если не брать ярых монархистов, сторонников Фердинанда VII, можно с уверенностью сказать, что в рядах про французской партии не было единства. Сторонники конституции — либералы, представлявшие идеи французской революции с пеной у рта доказывали свою правоту, без устали критикуя реформаторов, так называемых «офранцуженных». Последние, в число которых входили государственный секретарь де Уркихо и военный министр О'Фаррилл были уверены что только сотрудничество с сильной Францией может помочь Испании не только в борьбе против соседей, но и защитить испанские власти против самого оккупационного режима.

— Но не могу же я их помирить, — улыбнулась девушка.

— Этого никто и не требует. Но вы практически на равных можете общаться с одной, другой и третьей группой. Ведь вы жена заговорщика, любовница французского короля, к тому же англичанка.

— По-вашему это мои плюсы? — изумилась Лилианна, — Для них я жена нищего арестанта, шлюха ненавистного короля, к тому же глупая англичанка.

— Ну, это вы зря! Просто надо любую ситуацию повернуть к себе лицом. Фигура вашего мужа, хоть и нищего по-прежнему окутана ореолом славы, как заступника отечества. Если кое-где рассказать душещипательную историю о том, как коварный искуситель шантажом и подкупом подтолкнул бедную вдову на путь греха, ну и так далее. Свет падок на подобные истории. Кто-то будет жалеть, кто-то восхищаться или осуждать, но самое главное что про вас снова вспомнят. Это вас шанс выйти из тени, показать себя, найти свой круг.

— Я все понимаю. Я ведь не дурочка. Я пыталась! Но лезть в политику или интриговать мне не хочется.

— Вас никто на это и не толкает. Боже упаси! Сунься вы в этот змеиный клубок, вас сожрут с потрохами. Вас должны интересовать более возвышенные сферы.

— Да, конечно, я старалась. Но моего испанского не хватило что бы на равных обсуждать испанскую поэзию и прозу. Я плохо знаю местных авторов. Да и с современной, модной, французской литературой я не в сильном ладу. Я люблю английских писателей: Дефо, Джерома. А Джейн Остин. О ее книге я могу говорить часами. Но в Испании «Гордость и предубеждение» мало кто читал. Ее просто не поймут. Я зашла в тупик сеньор Лаццаро. То, что интересует их я плохо знаю, а то что интересно мне, не знают они. Наверное, я не слишком умна, не сильно образованна, да и вообще бестолкова.

— Я понимаю тебя, дитя мое. Ты винишь себя во всех неудачах, но я считаю что главный виновник твоих бед — твой муж. Дон Диего совершил несколько серьезных ошибок, за которые тебе еще долго придется расплачиваться. Он буквально выдрал тебя как нежный, едва распустившийся цветок из знакомого сада и бросил на раскаленный песок Испании, без ухода, любви и заботы.

— Вы все шутите!

— Да, какие уж тут шутки. Зачем он женился на тебе и увез из Англии, я не знаю. Да бог ему судья. Но как он осмелился втянуть совсем молодую неопытную девушку в заговор, да еще не позаботясь о ее дальнейшей судьбе? Если бы он представил тебя свету, нашел покровителей, ну или хотя бы понимая к чему приведет его проигрыш, обеспечил бы тебя, вывез из страны, — развел руками сеньор Лаццаро.

Лилианна сидела молча, опустив голову. Эти мысли давно приходили в ее голову. Да, дон Диего ее не любил. Да, он готов был жизнь отдать за свободу Испании. Но стал бы он действовать столь опрометчиво, если бы на ее месте была мать, его любимая Омелия?

— Что толку об этом говорить. После драки кулаками не машут. Пусть наш брак и не был удачным, но я все равно чувствую свою вину перед доном Диего. Бог свидетель, я пыталась соответствовать его ожиданиям. Старалась достойно войти в этот круг избранных людей, что бы еще больше не позорить древнее имя Сальваро, но у меня ничего не получилось, — вздохнула Лилианна. Она встала с кушетки, расправив уставшие плечи.

— В том то и дело. Ты все время старалась соответствовать чьим-то ожиданиям. Переделать себя. Но если вы не можете измениться под этот мир, измените мир под себя.

— О чем вы говорите. Как я могу изменить мир!? Я же не бог и не волшебница.

— Ну, это образное выражение. Вам нужно создать свой собственный круг. Вы хорошо рисуете, неплохо разбираетесь в живописи. Создайте свой солон. Для художников, людей искусства, для всех, кого привлекают разговоры о прекрасном, возвышенном, а не политические баталии. Вам пора стать самой собой. Стать привлекательной молодой женщиной. Свободной и состоятельной.

— Стать самой собой, — мечтательно проговорила Лилианна.

Как бы ей этого хотелось. Идея открыть солон была очень привлекательной. У многих знатных испанок был свой круг людей, знакомых по интересам, малый двор. Но они сильно зависели от своих мужей и их политических пристрастий. Но Жозеф вряд ли будет диктовать ей кого принимать в своем доме, а кого нет.

— Идея хорошая, но как ее воплотить? Не буду же я за руру тащить людей в мой дом? Или рассовывать в гостиных приглашения.

— Ну тащить никого не придется. Этот дом так давно окутан ореолом таинственности, что стоит пустить слух о маленьких открытых вечерах как знать будет из рук вырывать вашу карточку друг у друга. Ну, а захотят ли прийти они суда еще раз, зависит только от вас.

— Но я не знаю ни одного художника, кроме вас, конечно.

— Зато я знаю. Приход этой публики я вам обеспечу.

— Ах, как же я рада что вы зашли! Вы просто возвращаете меня к жизни! — воскликнула Лилианна.

Она присела рядом с другом и с благодарностью сжала его тонкую ладонь. Только сейчас девушка заметила, что комната окутана в полумрак. Уже стемнело. Неужели они проговорили уже несколько часов? И никто их не прервал. Не принес свечи. Не напомнил об ужине. На гасиенде дона Диего такое даже представить было нельзя. Сеньор Лаццаро наверное уже давно проголодался.

— О боже! Какая же я глупая! Я вас совсем уболтала. Давно пара ужинать. Я прикажу что бы накрыли здесь. Надеюсь вы не откажите мне и останетесь на ужин? — засуетилась девушка.

— С превеликим удовольствием! Я и в самом деле задержался здесь дольше, чем хотел и привычный ужин в доме друга безвозвратно пропущен.

— Я так и не спросила где вы остановились?

— В доме друга.

— Понятно, — рассмеялась Лилианна. Как же давно ей не было так хорошо.

Прошло полгода с тех пор как под самое рождество донья Родригес Велатос де Сальваро открыла двери своего дома для пестрой толпы художников, их муз и их поклонников. Этому событию предшествовали несколько месяцев кропотливой подготовки, большую часть которой взял на себя сеньор Лаццаро. Именно с ним сутки напролет Лилианна выбирала новую мебель, обои, шторы и ковры. Под чуткой рукой художника старый особняк преобразился в модный дом, наполненный изящной мебелью, воздухом и светом. Без зазрения совести Лилианна сослала на чердак громоздкие кресла, старые стулья и огромные шкафы. Лишь спальню дона Диего девушка оставила без изменения. Сама же хозяйка переселилась в светлую уютную комнату на втором этаже, обставив ее в соответствии со своими вкусами и пристрастиями. Теперь Лилианна сама удивлялась почему она раньше не додумалась переехать из неуютной, ненавистной хозяйской спальни. Времена, когда старый особняк казался тюрьмой прошли, теперь молодая хозяйка просто влюбилась в этот дом, наполняя его весельем и душевным теплом. Увы, сменить прислугу так же как вышедшую их моды мебель, девушка долго не решалась. И лишь когда донья Деборо грудью встала на защиту старого порядка, наотрез отказавшись выполнять приказы сумасбродной англичанки, Лилианна решилась на серьезный разговор с экономкой. Донья Деборо ушла из дома громко хлопнув дверью, несмотря на то, что получила от бывшей хозяйке очень приличные отступные. Зато после ее ухода в доме воцарился мир и покой. Место экономки заняла старшая горничная донья Валенсия, женщина простая, трудолюбивая и веселая.

Еще большие изменения произошли в самой хозяйке старинного особняка. Под руководством сеньора Лаццаро Лилианна полностью поменяла свой внешний облик. Все ее черные, серые и коричневые платья были розданы прислуге, сама же девушка теперь носила платья не очень ярких, но насыщенных цветов: светло-желтого, нежно-зеленого, голубого, розового и светло-сиреневого. В сочетании с простым элегантным покроем, придуманным специально для доньи Сальваро, эти наряды стали эталоном моды и стиля. Сеньор Лаццаро, вместе с известной в Мадриде портнихой, лично продумывал до мелочей каждое платье своей протеже. Лишь красный цвет, был навсегда изгнан из гардероба. Сеньор Лаццаро с пониманием отнесся к этому маленькому капризу, в остальном же Лилианна полностью полагалась на его чутье и вкус. В дипломатическом и придворном мире очень строго придерживались протокола об одежде парадной, приемной, для утренних приемов, вечерних приемов и балов.

Как ни странно, в отличие от самой Лилианны венецианец хорошо разбирался не только в тонкостях женского гардероба, но и в том что и куда следовало одевать.

— Всю жизнь я мечтал заняться чем-то подобным, — смущаясь, признался он однажды, взяв с Лилианны слово о том, что никто никогда об этом не узнает.

Сеньор Лаццаро же познакомил ее с неизвестным, но очень талантливым молодым парикмахером. Благодаря ему, длинные непослушные волосы превратились в короткую модную стрижку, которая необыкновенно преобразила лицо девушки. Лилианна долго не соглашалась на это рискованный шаг, ведь носить женщине короткие волосы не было принято в Испании, да и в Англии тоже. И лишь получив комплимент из уст короля, в тишине переполненного зала, девушка поняла, что победила. Победила свою робость, свои страхи, своих врагов.

Салон

Как и предсказывал сеньор Лаццаро идея с художественным салоном получила большой успех. Сначала пошли слухи о нескольких вечерах, на которых похорошевшая и осмелевшая донья Сальваро пригласила известных художников, включая модного мсье Жако и известного в Европе сеньора Лаццаро. Дальше больше, за художниками и их прекрасными юными музами последовали представители знати и богема. В период новогодних праздников, когда праздничная эйфория захватывала и кружила в вихре феерических развлечений и изысканных удовольствий, гостеприимный дом доньи Сальваро был переполнен. Прислуга вместе с хозяйкой сбились с ног, что бы удовлетворить запросы придирчивой публики. Лилианна то и дело принимала гостей, рассаживала дам, предлагала легкие закуски и дорогие вина.

— Сегодня было столько народу, что пришлось срочно заказывать еще двадцать порций готовой закуски и выпечки. Придется нанять еще повара и несколько помощников на кухню. И еще горничную и швейцара.

Прислуга просто сбилась с ног. К утру я просто падаю от усталости! — пожаловалась Лилианна сеньору Лаццаро.

— Ничего, дитя мое, это все поначалу. Большую часть посетителей в этот дом приводит любопытство, а не любовь к прекрасному. А как только новизна пройдет, останутся лишь сами ваятели и их истинные ценители.

Так и получилось. Уже к февралю выявился небольшой, но изысканный круг завсегдателей, которые трижды в неделю проводили время за тихой беседой в уютной гостиной старинного дома. Вечера без политики привлекали и образованных женщин, и знатных мужчин. Здесь можно было встретить и французского офицера и испанского гранда и профессора университета, жарко спорящего с известным врачом о картине Эль Греко"Мученичество Святого Маврикия". Почти две неделе гости доньи Сальваро наслаждались обществом известного французского живописца Ватто Антуан. Больше всего Лилианне понравился друг сеньора Лаццаро Хиль Раиса. Этот импозантный седой мужчина был изумительным рассказчиком, которого можно было слушать часами. Особенно часто он рассказывал о своем знаменитом учителе Гойа-и-Лусиентес Франциско Хоссе. Конечно же имя этого придворного художника знал любой образованный человек. Его портреты королевской семьи и герцогини Альба были так же известны в Европе, как и последняя военная серия «Бедствия войны». При прошлом короле он расписывал интерьеры церквей и дворцов. Однако девушку впечатлила сама его биография, которая была похожа на сказку, с печальным концом. Маленький Франциско, сын бедного позолотчика алтарей из небольшого селения близ Сарагосы, однажды нарисовал на стене своего дома свинью, да так искусно, что проходивший мимо прохожий посоветовал ему учиться дальше. Отец мальчика внял советам и отправил сына в город. И не зря. Уже через несколько десятков лет Франческо, стал не только придворным художником королевской семьи, но и в 1786 г. был назначен вице-директором Королевской Академии изящных искусств Сан-Фернандо. Затем в 1792 году, будучи в Севилье, художник серьезно заболел. Не смотря на выздоровление, болезнь оставила ему глубокую и неизлечимую глухоту в возрасте 46 лет, что сильно повлияло не только на его мировоззрение и отношение к жизни, но и отложило печать на все его творчество. Эту историю рассказал Лилианне Жиль Раиса, за чашкой дымящегося чая. Девушка была впечатлена. В испанском кастовом обществе, где все решало происхождение семьи, пробиться сыну бедного мастера было очень не просто. Тем страшнее казалась усмешка судьбы, которая в зените славы лишила слуха этого великого человека. До сих пор отношение к людям творческих профессий: к актерам, художникам, музыкантам, поэтам у света было весьма пренебрежительное. Без покровительства состоятельного знатного человека практически невозможно было сделать имя даже очень талантливому художнику. Сам же сеньор Лаццаро происходящий из знатной венецианской семьи отзывался о друзьях с неизменным почтением и обожанием. Лилианна же искренне любившая художника, с радостью открывала свои двери для их многочисленной и не всегда обеспеченной братии.

— Будьте бдительны, дитя мое. Скоро художники поселяться под вашими окнами, дабы далеко не уходить от вашего щедрого гостеприимного стола, — пошутил как-то сеньор Лаццаро.

Конец ознакомительного фрагмента.