Элиас (Илья) Бикерман. Петербургский пролог / Elias Bickerman. Petersburg Prologue

Ирина Левинская

Книга посвящена российскому периоду жизни великого историка древности Элиаса (Ильи) Бикермана (1897–1981). В 2010 году A. Баумгартен опубликовал на английском языке его биографию. Однако важная часть жизни Бикермана в ней осталась в тени: Баумгартен не владеет русским языком и не имел доступа к российским архивам, в котором хранятся документы, проливающие свет на события в жизни Бикермана до эмиграции в 1922 году В данной работе на основании архивных документов заполняется эта лакуна, особенно досадная, поскольку российский период имел формообразующее значение для творчества Бикермана, именно годам юности и ученичества в Санкт-Петербурге он обязан основой своего обширного интеллектуального фундамента. Второй задачей книги является опровержение теории Баумгартена, согласно которой в знаменитой книге Бикермана «Бог Маккавеев» строгий научный анализ был подменен личными эмоциями и идеологическими соображениями, уходящими корнями в российское происхождение ученого. Завершается книга переводом одной из статей Бикермана и библиографией его работ. The book describes the Russian period of the life of Elias Bickerman (1897-1981) who was among the greatest historians of the ancient period of his generation. In 2010 A. Baumgarten published a biography of Bickerman. However, Baumgarten did not know the Russian language and had no access to documents in the Russian archives, therefore, he neglects an important part of Bickerman’s life – the period before he emigrated from Russia in 1922. This book, which draws on archival documents, aims to fill this lacuna. It is particularly valuable because the Russian period had an enormous importance for Bickerman’s scholarly work. It was his youth in St Petersburg and his study at Petrograd University that laid the foundation stone for his intellectual development and thus was crucial for his future scholarly achievements. The second aim of the book is to challenge Baumgarten’s theory that in Bickerman’s famous book “The God of Maccabees” personal emotions and ideological considerations, rooted in Bickerman’s Russian background, were substituted for rational historical analysis. The book includes the bibliography of Bickerman’s works and a translation of one of his articles.

Экскурс о Дмитрии Михайловиче Одинце

С 1910 г. директором гимназии, в которой учился Бикерман, стал Дмитрий Михайлович Одинец. Для того чтобы понять, какого рода люди определяли лицо гимназии и преподавали в ней, небесполезно будет несколько подробнее остановиться на его судьбе. Тем более что она в высшей степени примечательна и заслуживает отдельного рассказа.

Сын военного врача, имевшего также большую частную практику, Одинец родился 25 декабря (по старому стилю) 1883 г. в Петербурге. В 1901 г. он с серебряной медалью окончил классическую гимназию в Ярославле и поступил в Петербургский университет. На втором курсе он поступил также в Археологический институт, где занятия проводились по вечерам. В летние семестры 1903 и 1904 гг. Одинец слушал лекции на историко-филологическом факультете Берлинского университета. После окончания университета по рекомендации Василия Ивановича Сергеевича (1832−1910), заведующего кафедрой истории русского права, он был оставлен в университете для приготовления к профессорскому званию. Тогда же Одинец начал преподавать историю в различных мужских и женских гимназиях. В 1908−1909 гг. он исполнял обязанности профессора истории русского права на Высших женских курсах Раева (Вольный женский университет), в 1909 г. он стал профессором истории русского права и секретарем юридического факультета Психоневрологического института, каковые обязанности он исполнял одновременно с работой в гимназии. С 1911 г. он состоял также председателем учебного отдела Петербургского общества народных университетов и председателем совета Василеостровских историко-литературных курсов.

В автобиографии, представленной в отдел кадров Казанского университета¹⁴⁴ при поступлении туда на работу 29 июня 1948 г., Одинец следующим образом описывает свою «общественно-политическую деятельность»:

«В бытность в Петербурге состоял членом ЦК Трудовой группы, с течением времени преобразовавшейся в Трудовую народно-социалистическую партию. Систематически работал в думской фракции трудовиков, главным образом по вопросам народного образования. За 1,5−2 месяца до Октябрьской революции покинул Петербург и переехал в Киев, получив задание от Временного правительства сделаться там министром по великорусским делам в целях защиты русских людей от возможного проявления украинского шовинизма. Неоднократно в вопросах этого порядка работал в контакте с представителями компартии. Покинул пост министра по великорусским делам немедленно же после прихода ко власти гетмана Скоропадского. Эмигрировал в 1920 году из Одессы в Румынию, откуда переехал в Белград, затем в Варшаву. В обоих этих городах пробыл сравнительно недолго, переехав вскоре (конец 1921 г.) в Париж».

За два года до написания автобиографии для отдела кадров советского университета 4 декабря 1946 г. Одинец дал интервью Дэвиду Бодеру¹⁴⁵, в котором этот период его жизни описан и подробнее, и несопоставимо откровеннее:

«На посту министра по великорусским делам я пробыл около года и вышел в отставку после того, как гетманом украинским был избран Скоропадский — человек определенно правый и реакционных убеждений. После этого меня избрали председателем Союза возрождения России, южного его комитета. На этом месте я пережил в Киеве около двенадцати революций, когда одна власть меняла другую. Наконец, в конце 20-го года, при приближении большевиков к Киеву я вышел пешком из Киева в Одессу. Пешком, ибо тогда не было железных дорог. И, наконец, из Одессы в 25-ом году¹⁴⁶, в самом начале, сделавшись пулеметчиком, окончив английскую пулеметную школу, я вышел в составе военного отряда, чтобы пробиться за границу. Из нашего отряда — три с половиной тысячи человек — осталось в живых приблизительно тридцать шесть.

Дэвид Бодер: Пробивались Вы через какие войска?

Дмитрий Одинец: Через большевистские войска. Да, приблизительно тысяча человек. В Румынии я был интернирован, но через месяца через два вместе со своими компатриотами, также интернированными, мы были выпущены и попали в Сербию. Из Сербии, где я некоторое время был директором гимназии русской в Белграде, я переехал в Варшаву, из Варшавы, наконец, попал в Париж, где и нахожусь в настоящее время. Деятельность моя в Париже заключалась в следующем: вместе с моим страшим другом, Димитриевым, мы основали в Париже Русский народный университет.

Дэвид Бодер: Это был тот же самый Димитриев, который потом перенял, так сказать, некоторым образом попечительство Столбцовской гимназией?

Дмитрий Одинец: Тот же самый, который здесь был так же активен, как и в Петербурге. Кроме того, я был здесь председателем [пауза] Русского педагогического общества Франции, профессором и инспектором основанного нами здесь Франко-русского института, [неразборчиво] юридического факультета. Был генеральным секретарем Русского академического союза во Франции, каковым остаюсь здесь. Написал несколько книг».

Из этого интервью следует, что Бикерман, перебравшийся в Париж из нацистской Германии в 1933 г., оказался в Париже одновременно с двумя сотрудниками своей гимназии. У меня нет никакой информации об их встречах, но было бы естественно предположить, что они в Париже пересекались. В эмиграции Одинец написал несколько исторических сочинений. Одна из его работ «Национальный вопрос» была недавно опубликована¹⁴⁷. Публикация вызвала критический отклик О. Будницкого, который, отметив, что эта работа «достаточно отчетливо свидетельствует о банальности мышления» Одинца-историка, обнаружил в ней «кое-что “оригинальное”… например, его рассуждения о том, что русские евреи “несмотря на гонения и преследования со стороны властей, несмотря на погромы” чувствовали себя в России дома (сотни тысяч евреев, эмигрировавших из страны еще до 1917 г., по-видимому, придерживались другого мнения. — О. Б.)»¹⁴⁸. Возможно, сотни тысяч евреев, эмигрировавших из России до 1917 г., не чувствовали себя в России дома. Но к семейству Бикерманов это отношения не имело. Высказанная Одинцом мысль была близка и дорога отцу Бикермана. Для него, несмотря на притеснения евреев, Россия оставалась любимым домом: «Вопреки майским¹⁴⁹ и другим правилам, вопреки Кишиневу и Белостоку я был и чувствовал себя свободным человеком, для которого открыта широкая возможность работать в самых разнообразных областях человеческой деятельности, который мог материально обогащаться и духовно расти, мог бороться за недостающее ему и копить силы для продолжения борьбы. Ограничения, более стеснительные в одном случае, более стеснительные в другом, под напором времени и нашем напором все суживались, и во время войны широкая брешь была пробита в последней твердыне нашего бесправия»¹⁵⁰. Отцу вторил и младший брат Ильи, который полагал, что в Росиии в начале века было больше свободы, чем во многих «западных демократиях»¹⁵¹. А для Ильи Россия была потерянным и вожделенным Сионом, как он написал 23 марта 1933 г. своему учителю Ростовцеву: «Горе нам, потерявшим — даже подумать страшно: уже 16 лет прошло — отечество и теперь тоскующим на чужих реках о своем Сионе!»¹⁵².

Примечания

144

Накануне Второй мировой войны Одинец примкнул к течению в среде российской эмиграции, которое ратовало за возвращение в Советский Союз и создало организацию под названием «Союз русских патриотов», издававшую газету «Русский патриот». С 24 марта 1945 г. газета стала называться «Советский патриот». С момента переименования Одинец стал ее редактором (до этого редактор газеты не был обозначен). Вопрос о том, была ли патриотическая организация, в которой состоял Одинец, созданием советской спецслужбы, остается открытым, пока соответствующие архивы остаются закрытыми для исследователей, см.: Будницкий О. К истории русской эмиграции во Франции: по поводу публикации в AI № 1–2/2001 // Ab Imperio. № 3. 2001. С. 268, 271. В 1948 г. Одинец был выслан из Франции в советскую зону оккупации Германии. По приезде в СССР был направлен на работу в Казанский университет, где в течение двух лет до своей смерти был профессором на кафедре истории СССР, где он преподавал классическую филологию.

145

Дэвид Бодер (Арон Мендель Михельсон) знал Одинца еще по Петербургу: начиная интервью, Бодер напоминает Одинцу о том, что они «вместе работали в Димитриевской Гимназии в Петербурге, на Невском», а также, что Одинец был его профессором в Психоневрологическом институте, где он учился. Интервью с Одинцом является одним из многих, которые Бодер взял в 1946 г. у перемещенных лиц, см. текст интервью: [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://voices.iit.edu/interview?doc=odinetsD&display=odinetsD_ru

146

Явная оговорка.

147

Одинец Д. Национальный вопрос // Ab Imperio. № 1–2. 2001. С. 323 — 359.

148

Будницкий. К истории русской эмиграции во Франции. С. 270.

149

Майские правила были приняты 3 мая 1882 г. Отныне евреям запрещалось селиться в деревнях черты оседлости, приобретать там недвижимость, торговать спиртным. Сельские сходы получили право выгнать из деревни любого еврея. Репрессивные меры были приняты под видом «временных», но просуществовали до падения самодержавия.

150

Бикерман И. М. Россия и русское еврейство // Россия и евреи. Сборник первый. Берлин, 1924, переиздание: YMCA-PRESS, 1978. С. 33.

151

Two Bikermans. P. 106.

152

Скифский роман / Под общ. ред. Г. М. Бонгард-Левина. М., 1997. С. 331. В письме к Ростовцеву от 14 января 1927 г. Бикерман писал о своем «русско-эмигрантском сердце», Скифский роман. С. 330.