Дневник призрака

Ирина Лобусова, 2020

Согласившись не по своей воле сотрудничать с НКВД, Зинаида Крестовская прекрасно осознает, что спокойной жизни у нее больше не будет. Однако реальность оказывается страшнее любых ее предположений. Пытаясь понять происхождение старинной книги, страница из которой случайно попадает ей в руки, Зина с изумлением обнаруживает, что за ней охотится не только она, но и НКВД. А еще не менее страшная организация… Что же такого в этом манускрипте? Почему при его поисках гибнут люди? Эта тайна не дает покоя Крестовской.

© И. И. Лобусова, 2020

© Е. А. Гугалова-Мешкова, художественное оформление, 2020

© Издательство «Фолио», марка серии, 2018

Глава 1

Ночь с 31 октября на 1 ноября 1827 года, Одесса, побережье Большого Фонтана

— Не пристанем здесь, барин, — чумазый моряк в тулупе, подпоясанном веревочкой, перегнулся через шаткий борт рыбачьего баркаса, вглядываясь в ревущее, черное море. Несмотря на пронизывающий холод приближающейся зимы и штормов, был он без шапки, и, взъерошенные ветром длинные волосы его торчали на голове, напоминая средневековый шлем, страшный в ненастной ночи.

— Почему это? — Единственный пассажир рыбачьей посудины прислонился к шаткой дощатой перегородке, изо всех сил стараясь удержаться на ногах. Шторм еще не разыгрался вовсю, но белые гребни черных волн, поднимающиеся из глубины, выглядели тревожно. И над всем этим — над пенными гребнями, над черным морем — стоял гул, не проходящий, пугающий гул, в котором не было никаких человеческих звуков.

Это был рокот моря — страшный звук близкой непогоды, хорошо знакомый всем морякам и пугающе безнадежный для тех, кто никогда не отплывал далеко от суши. Этот звук говорил о силе, самой мощной и свирепой силе на земле, способной сломать человеческую волю, как тоненькую тростинку.

Казалось, в безбрежных недрах кто-то завел громовую, грохочущую машину, готовую вот-вот вырваться на волю и уничтожить всё, живущее на темной, ночной земле.

— Шторм к ночи будет, — объяснил терпеливо моряк, привыкший к ничего не понимающим в море пассажирам. За свой век он перевез их немало. В основном это были контрабандисты, сопровождающие товар иностранные купцы, ступившие на путь контрабанды ради быстрого обогащения и не всегда достигнувшие в том успеха. Были и беглые каторжники, и лихие люди, объявленные в царский розыск. Именно для всех них и существовал тайный морской путь, приносящий гораздо больше прибыли, чем обычная торговля рыбой.

— А сейчас что, не ночь? — удивленно произнес пассажир, с тревогой вглядываясь в черное небо, на котором уже невозможно было разглядеть туч.

— Э, барин… Да какая ж это ночь… — снова вздохнул моряк, изо всех сил пытаясь сохранять терпение, — к зиме темнеет рано. И девяти склянок не пробило. А вот часика за два до полуночи громыхнет. И хорошо бы подальше отойти… Ты покумекай, барин, пошто животом рисковать хочешь. Говорю тебе: не пристанем мы здесь, о мыс собьет. Вот видишь, никак не подойдем.

— Что ты имеешь в виду? — строго спросил пассажир.

— Приливом собьет. А коли шторм разыграется, то кинет прямиком на камни мыса Большой Фонтан. Знаю я, тута не раз ходил. Тут в спокойную погоду подходить надо, тихим днем. А не до тогда, когда море до тебя говорит.

— Море говорит? И что же? — усмехнулся пассажир.

— Говорит, — кивнул моряк, удивляясь про себя непонятливости пассажира, — говорит, что шторм будет. Нельзя к берегу подходить. Волной прилив собьет.

— Мне на берег надо, — сердито отрезал пассажир, оторвавшись от дощатой перегородки. Словно стремясь проверить слова своего перевозчика, он вцепился в самый борт рыбачьего баркаса, и хлипкое дерево застонало под его весом, — мне на берег надо до утра сойти. За что я тебе золото плачу?

— Понимаю, барин, ты щедро платишь, — вздохнул моряк, — да только нет такого золота, шоб морем командовать. Это не я ему говорю, а оно мне. А до утра ты поспеешь. Вот в море как отойдем, так я тебя до утра и доставлю. Попомнишь.

— А если утром шторм разыграется? Что тогда? Как доставишь? — снова усмехнулся пассажир, однако в усмешке этой не было ничего доброго.

— Ну, это как Бог, Господь наш Вседержитель управит, — перекрестился моряк, — не в моей-то власти, барин.

— Вот что, голубчик, ты мне тут шутки не шути! — Пассажир внезапно вытащил из-за пояса револьвер и взвел курок. — Ты не на того нарвался! Сказано тебе: на берег, значит, до берега пойдешь.

— Да ты хоть сто раз из пыркалки своей пуляй, а до берега не пойду! — скривился моряк. — Впрочем, — через минуту сказал он, — есть для тебя выход. Спущу шлюпку на воду, и коли не побоишься-то рискнуть, сам тебя на берег и свезу.

— Вот это другой разговор! — обрадовался пассажир, пряча за пояс револьвер.

— Э… лихой ты человек, смотрю, барин… — Моряк с укором покачал головой.

— Лихой, — уже совсем весело согласился пассажир, — а ты думал, кто по ночам-то под зиму по морю шастает? Оттого и денег много, что лихой. Так что, братец, ты мне зубы не заговаривай, а спускай-ка на воду шлюпку, да поспешим с Божьей помощью. Если пошевелишься, еще до шторма в море уйти успеешь. А я тебе золотишка-то прибавлю, не поскуплюсь.

Моряк бросился быстро готовить шлюпку, искоса поглядывая на пассажира и думая о том, что недаром этот тип с самого начала показался ему странным. И если б не полное безденежье, в котором оказался после того, как с неудачным рейсом его накрыла таможня и отобрала все, ни за что не взял бы его на борт.

Это был еще молодой мужчина, не старше 40 лет. Выглядел он и говорил так, как говорят и выглядят только благородные, а на благородных с деньгами у моряка был тот еще нюх! Одежда у пассажира была высшего сорта — ткань дорогая, а сукно — так из такого сукна только по Парижам и шьют. К тому же, цепочка для часов, брелоки и портсигар были из чистого золота — моряк подсмотрел, когда пассажир прикуривал сигару. И хотя сел он в Румынии, было видно, что прибыл проездом, через много стран.

Просьба отвезти его к одесскому побережью не выглядела странной. Странны были два армейских револьвера да охотничий нож. Этот арсенал моряк разглядел, когда мужчина входил в хлипкую единственную каюту, предназначенную для перевозки пассажиров. Он вошел на борт с одним саквояжем — и моряк подозревал, что в саквояже из оружейного арсенала может быть что-то еще.

Впрочем, и сам моряк, хозяин рыбачьего баркаса, и его малочисленная команда были приучены помалкивать обо всем, что видели, крепко держать язык за зубами. Тем и жили все это время, старательно перевозя контрабанду и людей. А потому странный пассажир попал в подходящее место — несмотря на все свои странности.

«Разбойник с большой дороги, — думал про себя моряк, — или того похуже — лихой убивец, бандит, по которому каторга плачет. Наверняка ждут его в Одессе головорезы, с которыми богачей будет как семечки лущить, на ножи выставлять. Ну да бог с ним, нехай лущит, раз мне золото платит. Только вот держать с ним надо ухо востро».

Моряк и рад был, что пассажир решил покинуть корабль и высадиться на берег. Оно-то и хорошо, если б не шторм. И почему нельзя было послушать разумного совета и переждать шторм в безопасном месте? Часом раньше, часом позже — чего тут вообще спешить? Но делать было нечего. Моряк помнил холодный блеск револьвера — он выглядел гораздо страшнее, чем море перед штормом. Поэтому выхода не было.

Вид черного штормового моря несколько поубавил решимость зловещего пассажира. Старая шлюпка качалась на волнах как яичная скорлупа в ведре с водой. Ужас внушала одна только мысль: лишь шаткие доски станут преградой для пугающей, черной пучины. Пассажир побледнел. Это было видно даже в тусклом свете корабельного фонаря, который матрос из команды держал над головой в то время, когда хозяин баркаса и мужчина по веревочной лестнице спускались в пляшущую на волнах шлюпку.

Привязанная канатом к борту баркаса, шлюпка была закреплена надежно, однако волны все равно перекатывались через борт. Соленые, острые брызги пенных морских барашков, гонимые ветром, накрывали их обоих, и было ощущение, что по лицам хлещут мокрые ветки деревьев, изо всей силы разрезая воздух.

— Отчаянный ты, барин, однако, — с неким подобием уважения произнес моряк, когда странный пассажир спрыгнул в лодку, опасно накренившуюся на правый борт. Веревочную лестницу тут же подняли наверх.

— Ну шутишь, барин? — переспросил он еще раз.

— Отвязывай! — жестко скомандовал пассажир, усаживаясь на скамью.

Моряк быстро отвязал канат и начал грести к берегу. Волны помогали ему, придавая лодке необходимую скорость.

— Видишь, барин, как к берегу несет, — сказал моряк, прерывая наступившую в лодке тишину, — на камнях точно бы разбились! Острые камни у берега. В борт суденышку камень — и поминай как звали. Насмотрелся я здесь такого.

— Как ты знаешь, куда плыть в такой темноте? — спросил пассажир, с тревогой вглядываясь в сплошную, плотную, как покрывало, тьму.

— Так не один год тут плаваю, — улыбнулся моряк, — море, почитай, как дом родной.

— Значит, берег близко? — Мужчина все еще с тщетной надеждой что-либо разглядеть смотрел вперед.

— До берега рукой подать! — уверенно ответил моряк.

— А что ж, тут люди не живут, что ли? — удивился пассажир.

— Как не живут? Барин, ты что? — не понял его моряк, орудуя веслами с такой силой, что на лбу его выступал пот, смешиваясь с солеными брызгами.

— Почему ж тут нет огней на берегу? Маяк или хотя бы костер? Для кораблей?

— Ты что, барин! Не зажигают огни у нас здесь! Плохое место, чтоб зажигать огни! Вот те крест, нельзя!

— Почему же? — в голосе мужчины снова послышалось удивление.

— Сколько душ погубили огни тут, что монастырь даже построили на холме, загубленные души отмаливать, которые огонь на камни приманил…

— Монастырь, вот как? — заинтересовался пассажир. — А ну расскажи!

— Да, монастырь, барин, с 14 года стоит. Свято-Успенский мужской монастырь. Там и странноприимный дом есть. Ты, барин, как пристанем, в город не ходи, лихие люди по ночам здесь бродят. Ты лучше в странноприимном доме у монахов пережди, а как рассветет, по своим делам пойдешь.

— Так я и сделаю, — очень серьезно отозвался пассажир. — Плохая идея — по ночам в непогоду бродить. А что же монахи, всех странников принимают?

— Божьи люди они, — оставив на мгновение весло, моряк быстро перекрестился. — О душах, загубленных в море, молятся. Обо всех душах.

— Так что ж это за место такое, где построили монастырь? Ты начал говорить, так расскажи! — В голосе пассажира зазвучал настоящий интерес.

— Плохое тут место, камни. К берегу просто так не пристанешь. А в ненастную погоду так особенно. Ко дну корабль сразу пойдет. Там, на холме, наверху, было поместье барина одного. Говорили, родом он был из молдавского княжества. Александр Теутул его звали вроде.

— Да, верно, — кивнул пассажир, — я слышал о нем. Ты дальше продолжай.

— Так вот, лихой был барин, — начал моряк, не забывая налегать на весла. — И очень богатый. Поговаривали… А это совсем недавно было, еще живы те, которые за то все помнили. И мне тогда, лет тринадцать назад, говорили, как вот сейчас помню…

— Ты кота за хвост не тяни! — рассердился пассажир. — Дальше давай!

— Я и не тяну, барин. Это присказка такая. Сказка будет впереди, — вздохнул моряк, сдерживаясь явно потому, что вспомнил о двух револьверах. — Так вот. Злой был тот барин, лихие дела делал. И поговаривали, что в ненастные ночи он специально на берегу огни разжигал, большие костры заводил… Ну, чтоб заманивать суда на острые камни. На кораблях-то думали, что это маяк показывает прямо путь к пристани. И шли на острые камни и разбивались. А люди барина этого потом ценные вещи с разбитых судов собирали. И потому был он очень, очень богат. Многих так он погубил. И вот в одну ночь, как всегда, велел он разжечь большой костер на берегу, на холме, высоко, чтоб далеко в море его было видно. А ночь была ненастная, штормовая, к берегу ни за что не пристать. И разглядели этот огонь с греческого судна. Оно-то в чужих водах было, не знало, как в безопасное место спрятаться. А тут — огонь на берегу, значит, порт. Очень люди на судне том обрадовались. И капитан велел взять курс на огни — прямиком на острые камни. В общем, когда поняли они, что это камни, было уже поздно — корабль попал на них на большой скорости и затонул прямо там, у берега. Все греки погибли…

— Да, печальная история, — вздохнул пассажир, — однако мародерство на опасных рифах — не новость. В Средиземноморье на островах большинство местных рыбаков так живут… На Мальте, к примеру, есть целые семьи, которые разбогатели таким способом.

— Да ты дальше слушай, барин, — бесцеремонно перебил его моряк, — что дальше-то было…

— Ну, говори! Хороша побасенка, — насмешливо фыркнул мужчина.

— Погибли, значит, все они на том греческом корабле… — Рассказчик сделал вид, что пропустил колкую реплику мимо ушей, — а среди них парнишка один был… Совсем молоденький. И на груди у него медальон был совсем простой с ликом Пречистой Богородицы, из дерева вырезанный, на веревочке. Тело его на камни выбросило вместе с остальными. Люди барина взялись погибших обыскивать, один глядь — медальон, рванул с шеи. А потом понял, что простой он, дешевый, мертвого и в море выбросил. Ну и парнишку туда же отправил.

И в ту же ночь явилась к лихому барину сама Богородица призвать его к ответу. Да так страшно явилась, что барин всю ночь на коленях стоял и стер их до кости. Плакал кровавыми слезами. А наутро велел отдать свое поместье церкви и на этой земле выстроить монастырь во искупление своих грехов. Землю бесплатно отдал, а через несколько дней и помер… И выстроили в бывшем поместье барина мужской монастырь — Свято-Успенский, в честь Святой Богородицы, Успения Богородицы. И случаются в этом монастыре с тех пор разные чудеса. А Богородица считается покровительницей здешних мест.

— Ты сам-то в эти чудеса веришь? — усмехнулся пассажир.

— Верю, барин, — снова перекрестился моряк. — Человек я верующий. В кого еще верить? А Богородица — она тех, кто в море, всегда спасет.

— Ну-ну, — ухмыльнулся странный пассажир и до самого берега больше не проронил ни единого слова.

К берегу подошли удачно — моряк действительно знал все опасные места и смог избежать их даже в темноте. Вскоре лодка уткнулась носом в песок.

— Ну, слово свое ты сдержал, — развязав кошелек, пассажир высыпал на ладонь моряка несколько золотых монет.

— Благодарю, барин, — закланялся тот до земли, — благодарю, благодетель ты мой…

— Прибавил, как и договаривались. А теперь скажи, куда мне идти, чтобы попасть в монастырь?

— Пойдем, покажу, — моряк повел его по берегу и вскоре вывел к небольшой тропке, вьющейся среди камней.

— Вот, барин, сюда и иди, — моряк указал рукой, — все вверх и вверх, не сворачивая, и дойдешь до места. Прямиком к самим воротам выйдешь. Там и постучишь. Час поздний, но странников они пускают.

— Еще раз благодарю, — мужчина вступил на тропу.

Моряк, развернувшись, быстро заспешил к своей лодке, стремясь быстрее попасть на баркас, чтобы переждать шторм в безопасном месте.

А странный пассажир шлюпки уверенно зашагал вверх. Идти ему было тяжело. Усилившиеся порывы ветра бросали мелкий песок прямо в глаза. Кроме того, тропа поднималась круто, ноги разъезжались в песке, а держаться было не за что — по бокам росли только чахлые кустики.

Однако мужчина уверенно справлялся с трудностями. Стиснув зубы, он стремительно продолжал идти вверх.

Шторм усиливался. Снизу доносился разъяренный рев уже сильных и мощных волн. Кроме того, ветер принес ледяной холод, от которого стыла кожа, как в самые студеные морозы. Когда мужчина поднялся наверх, у него болели и слезились глаза.

Но мужество его было вознаграждено. Перед ним выросли деревянные ворота монастыря, обитые листовым железом. Разглядев у запертой калитки небольшой колокол, мужчина дернул за старенькую, вытертую веревку. Раздался пронзительный звон. Человек стал ждать.

Через время калитка отворилась, и в щель выглянул монах, возраст которого в темноте определить было невозможно.

— Простите, я путник. Сбился с дороги, — заговорил купец. — Вы не могли бы впустить меня переждать непогоду? Я слышал, у вас есть странноприимный дом.

— Как ты добрался сюда? — отозвался монах.

— Морем, на лодке.

— Заходи, сын мой, — монах отворил калитку пошире, и мужчина ступил на вымощенный каменными плитами двор.

Только во дворе монастыря, освещенном тусклыми масляными фонарями, стало видно, что отворивший калитку монах сгорблен и стар. Он провел прибывшего к дощатому двухэтажному дому недалеко от ворот. Завел в комнату на первом этаже с очень скудной обстановкой — кроме простой деревянной кровати, стола, табуретки, там ничего больше не было. На стене висело огромное распятие, вырезанное из дерева. А единственное окно комнаты выходило на запертую церковь. Заведя гостя в жилище, старик-монах удалился.

Дверь отворилась, оторвав купца от созерцания всего этого. На пороге появился высокий монах средних лет с окладистой черной бородой. На черной рясе ярко выделялось серебряное распятие, блеснувшее в свете керосиновой лампы, стоящей на столе.

— Добро пожаловать, сын мой! — Монах остановился в дверях, сурово глядя на ночного гостя. — С какой целью в наших краях?

— Я купец, сопровождаю товары на корабле. Меня ждут деловые партнеры в Одессе. Но начался шторм, и корабль изменил курс в открытое море. Я попросил высадить меня на берег, чтобы не терять время. Меня привезли на шлюпке. А товары мои через несколько дней придут в порт.

— Откуда ты узнал про нас?

— Моряк рассказал. Советовал переждать непогоду.

— У тебя есть документы?

— Вот, — порывшись в саквояже, мужчина протянул монаху бумаги — паспорт и подорожную.

— Стефан Теутулов, — по слогам прочитал монах, — подданный Австро-Венгерской империи. Постоянное место жительства — Вена.

— Все верно. Но я много путешествую, — сказал мужчина.

— Вижу, бывал уже в наших краях.

— Да, несколько раз.

— Прости за предосторожность, но мы хотим знать, кого впускаем в свои стены. Лихих людей вокруг много, — сурово проговорил монах.

— Я понимаю, — кивнул мужчина.

— Что ж, ночь можешь переждать здесь. Ты наверняка голоден. Кухня уже закрыта, но хлеб и воду тебе принесут.

— Сколько я вам должен, святой отец?

— На свое усмотрение. Мы не берем денег с тех, кому оказываем милость.

— Я богатый человек. Я вам заплачу.

— Воля твоя. Но у меня есть одно условие.

— Я внимательно слушаю.

— Ты католик, так?

— Да, я принадлежу к Римской церкви.

— Это не имеет значения, — покачал головой монах. — Мы радушно принимаем у себя всех нуждающихся. Однако условие такое — ты не должен расхаживать по территории монастыря. До рассвета ты обязан находиться в своей комнате. Выйти сможешь только после утренней молитвы.

— Я с радостью лягу в кровать и засну, и никуда не буду выходить! — горячо воскликнул прибывший. — Я пережил штормовую ночь в открытом море, потом опасный переход на лодке в темноте. Все, что я хочу, только лечь в кровать и закрыть глаза. Вам не о чем беспокоиться.

— Хорошо, — кивнул монах, — мы не любим непрошеных гостей там, где мирянам путь запрещен.

— Вам не о чем беспокоиться, — повторил мужчина с убежденностью.

— В твоей вере завтра праздник Всех Святых, — сказал монах, и глаза его недобро блеснули, — эту ночь лучше провести в четырех стенах.

— Я слышал о чем-то подобном, но не интересовался подробно. Я коммерсант, а не теолог. И я не любопытен.

— Спи с миром, сын мой.

Развернувшись, монах ушел. Мужчина подошел к окну, из которого отчетливо просматривался двор перед церковью, думая увидеть фигуру выходящего от него монаха. Однако он не появился. Значит, монах продолжал находиться здесь, в здании.

Дверь снова отворилась. Молодой монашек поставил на стол кувшин с водой и глиняную миску с большим куском хлеба.

— Я хотел спросить, когда утренняя молитва, — обратился к нему мужчина.

Монашек показал жестом, что он немой, и быстро вышел. Чувствуя себя не в своей тарелке, купец сел на кровать.