Фамильный оберег. Отражение звезды

Ирина Мельникова, 2012

Это казалось невероятным, но Татьяна очень точно указала археологам место на карте, где ее дальний предок, князь Мирон Бекешев, триста лет назад построил крепость. Она впервые прилетела в Сибирь, но все здесь было ей знакомо. Эти горы и долины, что она увидела то ли во сне, то ли наяву… Руководитель экспедиции Анатолий, бредивший раскопками, верил всем рассказам Татьяны. В ней текла древняя кровь гордой сибирской княжны Айдыны, девушки-воина, страстно и горячо полюбившей Мирона, который приехал покорять новые земли. Татьяна словно воочию видела, какие страсти разгорались здесь в былые времена. Ведь не зря она не снимая носила серьги и перстень, когда-то принадлежавшие княжне…

Когда-то крепкие царства стояли в кыргызской степи. Тучные стада паслись у подножий горбатых сопок. Быстроногие табуны, сминая ковыль, проносились вихрем в облаках пыли, багровой в лучах заката. На мглистом седом горизонте щетинились, словно копья несметного войска, острые пики гор. А над синей по окоему вечерней степью заунывно рыдал пастуший рог, глухо урчало эхо, дробясь в распадках, поросших редким лесом.

Над кошменными юртами вился дымок. Пах он пряными травами, что отгоняли нечистую силу. В юртах рождались и умирали, смеялись и плакали, варили жирную похлебку и сытную кашу. Ели сами, кормили детей, угощали гостей, потчевали злых и добрых духов. Поклонялись древним камням с суровыми ликами, приносили жертвы богам.

Кости стариков покоились в земле; объятия молодых были неистовыми, стоны — сладостными, а слезы — горячими. В исступлении извивались тела, страстные вопли будили зарю. Свет звезд отражался и пламенел в глазах влюбленных. А после рождались дети. Столь же буйные и сильные, ловкие и яростные — как в битве, так и в любви.

Туманы кочевали в долинах; росы покрывали траву; после щедрых ливней разноцветные радуги повисали над степью.

Большая вода несла торговые парусники. Шли по горным тропам через перевалы конные и верблюжьи караваны купцов. Везли товары со всего света. Шумели богатые ярмарки: отбрасывала золотые блики посуда с далекого Инда, звонко ржали тонконогие арабские скакуны, били по рукам барышники-ногайцы, раскладывали шелка-бархаты бухарцы. Жажда наживы сводила к одному котлу прокаленного горячими ветрами араба, смуглого перса и узкоглазого сына Поднебесной.

А из глубин Азии, будто ветром сорное семя, поднимались несметные орды номадов и мчались по степи, неся смерть и разрушения. Лбами бревен, окованных железом, разбивали городские стены, на развалинах строили свои крепости, заводили свою торговлю, на костях побежденных утверждали свое владычество.

Но следом накатывали новые завоеватели. Тьмы и тьмы необузданных полчищ с диким ревом и ржанием, лаем и топотом, взмахом клинков и заревом пожарищ втаптывали в землю вчерашних победителей и кровью смывали их веру, законы и саму память о них…

В тучах песка и сами несметные, как песок, они текли, гонимые властной рукою своих ханов, текли и завивались на бродах и кормных пастбищах, как песок завивается вокруг серых камней.

От топота коней, от скрипа и грохота арб дрожала и стонала земля.

Неслись по ветру сухие листья и шары перекати-поля, и, следом, как солома, пролетала жизнь…

Несчетные орды надвигались на степь и таяли, превращаясь в затейливую дымку, исчезавшую бесследно, когда приходил тому час. Оставалась о них лишь память людская — память недобрая, цепкая, страшная.

Но выносливый и упрямый народ — степняки! Подобно горькой полыни, они пышно и отважно прорастали вновь и вновь, сколько ни заливали их кровью, ни топтали копытами. Ведь и полынь не дает цвета годами, а потом вдруг, вопреки всему, поднимется, расцветет, а дух какой по степи пойдет… Запах этот, ни с чем не сравнимый, — запах бесконечности, вольного ветра, вечной жизни… И любви!

Глава 1

Лайнер заходил на посадку над бурыми сопками. Мелькнула гладь реки. Клочья облаков плыли над городом, который стремительно приближался. Еще пара мгновений, стук шасси о бетон… И понеслась навстречу взлетная полоса.

Самолет подрулил к зданию аэровокзала — столь же серому и печальному, как все вокруг. Стюардесса попросила оставаться на местах до полной остановки двигателей. Косые струи дождя ползли по иллюминатору, размывая картинку за стеклом: серая трава, серые кусты, серый металлический забор… Татьяна вздохнула. Лето в Хакасию не торопилось. Но тут она увидела Анатолия в мокрой куртке, с огромным букетом в руках. Служащий в форменном комбинезоне, преградив ему путь, показывал на здание аэропорта, видно, объяснял, что нельзя встречающим находиться на летном поле. Археолог в ответ оживленно жестикулировал, улыбался и кивал на самолет. Затем приложил телефон к уху. И тотчас в кармане Татьяны весело затренькало.

— Таня, ау! — радостно прозвучало в трубке. — Как долетела?

— Хорошо долетела! — засмеялась она в ответ. — Жива!

— Ты не спеши, я сейчас поднимусь в самолет, — сообщил Анатолий.

Она облегченно вздохнула.

Все опасения, уныние, страхи смыло бурным потоком его энергии, которая ощущалась даже на расстоянии. Казалось, и тучи расступились под этим мощным напором, пропустив лучи солнца. И сразу все преобразилось. Засверкало, засияло, заискрилось, заиграло многоцветьем красок и запахов. Да, именно запахов, потому что в это время открыли выходной люк, и пассажиры потянулись к нему. Татьяна взялась за костыли. Одна из бортпроводниц тотчас бросилась к ней.

— Вам помочь?

Татьяна не успела ответить. Держа букет над головой и лавируя между пассажирами, к ней протиснулся Анатолий.

— Танюша! Вот и я! — возвестил он на весь самолет.

Вручив ей мокрый букет, подхватил на руки и направился к выходу. Следом едва поспевала стюардесса с костылями в руках. Татьянина коляска уже дожидалась хозяйку недалеко от трапа, а рядом с ней стояла краснощекая скуластая девушка в джинсовом комбинезоне и каучуковом плантаторском шлеме.

— Люся, подъезжай! — крикнул сверху Анатолий.

Через минуту Татьяна сидела в коляске. Краснощекая девушка улыбнулась ей.

— Люсей меня зовут. Я — ассистент Анатолия Георгиевича.

— А меня Таней, — кивнула Татьяна. И посмотрела на Анатолия. — Кажется, я плохо себе представляла, во что ввязалась.

— Что значит «ввязалась»? — удивился он. — Самое страшное позади! Ты в Хакасии, на родине предков! Радоваться надо, а ты, вон, нос повесила!

— Я буду тебе обузой! — Татьяна виновато улыбнулась. — Я на костылях едва передвигаюсь…

— Какие костыли? — Анатолий прищурился. — Мы тут живо заставим тебя бегать!

— Твой оптимизм меня пугает, — нахмурилась Татьяна. — Лучше уж горькая правда, чем сладкая ложь!

Анатолий смерил ее взглядом.

— А твой пессимизм настораживает. Слезами болезнь не победишь.

— С чего ты взял, что я плачу? Лучше настраиваться на худший вариант, а там посмотрим. По крайней мере, не обидно будет…

Отправив Людмилу получать Татьянин багаж: саквояж, складной мольберт и ящик с красками и кистями, Анатолий повез Татьяну к выходу с летного поля. У ворот толпились встречающие и бодрые таксисты, предлагавшие подбросить куда душе угодно. Но таксисты остались несолоно хлебавши. Анатолия окликнул молодой, но уже седой мужчина в камуфляже, пожал ему руку, кивнул Татьяне и сказал, что машина ждет на стоянке.

— Знакомься, Таня! Мой друг Борис, — представил его Анатолий. — Служит в МЧС и всегда выручает с машиной. Она у него даже по воде аки посуху летает.

— В Барсучью падь? — не спросил, а уточнил Борис. — Девушка выдержит дорогу?

— Выдержит! — Татьяне не понравился тон местного спасателя. — Хуже бывало!

— Простите, — смутился Борис. — Не хотел вас обидеть. Все же пять часов перелета, ночь без сна…

— Таня, я вправду дурак. Не подумал…

С озадаченным видом Анатолий почесал в затылке.

— Давай ко мне сначала. Примешь душ, отдохнешь. Мама жаждет с тобой познакомиться.

И улыбнулся смущенно.

— Мне просто хотелось похвастаться. Все подтвердилось! Мы нашли-таки Абасугский острог! Пока снимаем дерн, делаем зачистку раскопа, но валы кое-где подмыты водой. Уже есть первые находки. Пока незначительные, но скоро, надеюсь, пойдут артефакты покрупнее и поинтереснее.

— Поедем скорее, — улыбнулась Татьяна. — Мне не терпится увидеть все своими глазами.

— В принципе, — снова запустил руку в волосы Анатолий, — в лагере мы баньку соорудили. А на житье тебя определили в настоящую юрту к бабушке Таис.

— А вот и я!

Люся толкала перед собой тележку с вещами Татьяны.

— Все в целости и сохранности.

— Тогда по коням? — спросил Борис и, подхватив багаж, направился к машине — видавшему виды внедорожнику.

— По коням! — Анатолий вновь подхватил Татьяну на руки, хотя, видит бог, до машины вполне можно было добраться на коляске. Татьяна не успела даже запротестовать. Впрочем, ей было уютно в этих крепких руках. Анатолий донес ее до машины, проделав это легко и с явным удовольствием.

Женщина всегда чувствует расположение мужчины, особенно если оно переросло в симпатию. Судя по всему — взаимную. Теплое дыхание касалось ее лица. Даже сквозь куртку она ощущала биение его сердца. Левой рукой он поддерживал ее под колени, правой прижимал к себе. А когда посадил на заднее сиденье, то склонился так близко, что она разглядела крошечную родинку на виске. Очень опасно склонился. Почти поцеловал. И глаза сверкнули опасно, отчего забилось сердце. Быстро-быстро, словно птица в силках.

Татьяна мигом одернула себя. Могло ведь и показаться. Она тревожно смотрела в черные, точно спелая смородина, глаза и не могла понять, что ей сулит ответный взгляд. Острый, пронзительный, горячий… От которого пробирает дрожь, от которого нет спасения, разве что спрятать голову в песок? Но и так, наверно, не спастись…

Со стороны ситуация, разумеется, выглядела комично. Анатолий, согнувшись, наполовину в машине, но все еще держит в объятиях гостью. Она, обхватив его за шею, забыла, что нужно убрать руку. Его пальцы коснулись ее щеки. Едва заметно коснулись. Но оба вздрогнули. А лица их были так близко друг от друга, что впору кричать «Горько!».

Но Борис, видно, не понял, потому что прокричал другое:

— Толик, чего там возишься? Поехали! Охота по жаре добираться?

Анатолий живо выпрямился, обежал машину, и устроился на заднем сиденье около Татьяны. Люся расположилась рядом с водителем. Шлем она сняла. Под ним прятался мальчишеский упрямый ежик.

Она провела ладонью по голове. Заметив взгляд Татьяны, засмеялась:

— Смешно? Зато не жарко! Мы ведь весь световой день в поле. Спешим! А то вдруг дожди зарядят, зальет раскопы водой.

— Тьфу на тебя! — махнул рукой Анатолий. — Язык у тебя, Людмила, как помело. Наговоришь тут: дожди… зальет…

— Обижаете, командир! — надулась девушка. — Я ведь о деле болею!

— Ты, Люсь, на грубость нарываешься. Еще раз о дожде вспомнишь, уши оторву!

Анатолий показал ей внушительный кулак. Люся смерила его негодующим взглядом, фыркнула и отвернулась.

Татьяна про себя подивилась подобной манере общения руководителя и ассистента. Но Анатолий поспешил разъяснить ситуацию.

— Люська — моя племянница. Дочь старшей сестры. Кандидатскую пишет, а по жизни пацан пацаном.

— А ты — не руководитель, а узурпатор, — парировала Люся и бросила через плечо: — Это он перед гостями — пушистый зайчик. А с аспирантами — серый волчище. Вкалываем, как рабы на плантациях. Как только солнышко взошло — подъем. Быстрый завтрак, кайла в руки — и пошел! И так каждый день: от рассвета до заката!

— Орешек знаний тверд, но мы не привыкли отступать, — ухмыльнулся Анатолий. — Нам расколоть его помогут кайла и аспирантов рать! — И похлопал племянницу по плечу. — Ты знала, какую профессию выбирала. Чего жалуешься? Таня ведь не ревизор из Академии наук.

— На тебя бесполезно жаловаться! — снова фыркнула Люся.

Борис покосился на нее.

— Что-то не похоже на тебя, Людмила? Чего с утра ополчилась на Толика?

— Раиса вчера звонила, — буркнула Людмила. — Мозги снесла…

— Что опять?

Татьяна почувствовала, как напрягся Анатолий.

— Говорит, до пяти лет ей грозит. Просит, чтоб забрали заявление.

— Как она это себе представляет? — лицо Анатолия вмиг изменилось. — Разве она у меня украла?

Радостное оживление словно стерли ластиком. Он нахмурился.

— Нужно было думать, когда лезла в музейные запасники, как в свой карман. Теперь пусть отвечает по закону.

— Она говорит, что это повод отнять у нее сына, — тихо сказала Люся.

— Глупости! — Анатолий покраснел от негодования. — Она не думала о сыне, когда пошла на преступление. Если ее осудят, естественно, я заберу сына к себе.

— Она не воровала, — Люся резко повернулась. — Раиса говорит, что не хватало денег на путевку Кирюше, и она просто на время сдала часы в ломбард. Потом бы выкупила с отпускных.

— Раиса получала солидные алименты, так что ее разговоры — сплошное вранье! Я мог бы заплатить за путевку. Но она ко мне не обратилась. И, как выяснилось, не в первый раз использовала хранилище как личный чулан. — Анатолий с виноватым видом посмотрел на Татьяну. — Вот так, сразу, с места в карьер… В самую помойку наших проблем!

— Раиса, конечно, женщина непростая. Характер — врагу не пожелаешь, — подал голос Борис, — но жизнь ее наказала.

— Жизнь ее еще не наказала, — устало сказал Анатолий. — Пока она под следствием и под подпиской о невыезде.

Татьяне очень хотелось узнать, кто такая Раиса? Если у нее сын от Анатолия, то наверняка его бывшая жена? Бывшая, потому что Анатолий платит алименты. Но в разводе ли он с женой?

Честно сказать, за год знакомства они ни разу не заводили разговор о своем семейном положении. Ее отношения с Виктором пришли к закономерному концу еще в больничной палате. Анатолий не носил обручального кольца. Но спросить, женат ли он, Татьяна не решалась. Жизнь научила ее не верить в радужные перспективы. Не строить далеко идущие планы. Не мечтать и не обольщать себя надеждами. Она — жалкий инвалид, жертва собственной беспечности. Анатолий, верно, навещал ее из жалости. Зачем ему обуза? Женщина, которая едва-едва передвигается с помощью костылей и не в состоянии самостоятельно спуститься с крыльца.

С другой стороны, с какой стати он возится с ней? Пытается смягчить чувство вины? Но он ни в чем не виноват. Ни в том, что она стала калекой, ни в том, что ее жизнь пошла под откос. Обычный свидетель дорожно-транспортного происшествия. Правда, неравнодушный свидетель: успел вытащить ее из машины до того, как та загорелась, оказал первую помощь, дождался приезда «Скорой» и машин ГИБДД. Честь и хвала ему за это. Но так многие поступают, а затем — исполнил свой гражданский долг и — прощай! Но Анатолий весь год писал ей письма. Потом пригласил в Хакасию. Зачем он ее опекает? Носит на руках? Теперь вот везет на раскопки. У него что, своих проблем не хватает? Судя по всему, их выше крыши…

Татьяна совсем запуталась в догадках и решила отложить их на другое время, когда получится отдохнуть.

Ее спутники молчали. Правда, Борис и Люся иногда перебрасывались парой-другой слов типа: «Тебе, не дует?», «Спасибо, нормально!».

За окнами мелькали рыжие пологие сопки, поросшие редкими березняками и сосновыми борами. Сопки походили на застывшие в беге волны. Над ними висели белые облака, похожие на сахарную вату. Ярко сияло солнце. А само небо было бледно-голубым, точь-в-точь как незабудки, что росли у обочины.

Татьяна приспустила стекло, вдохнула горьковатые запахи. Сопки ближе подступили к шоссе, и она увидела, что они затянуты сплошным ковром мелких розовых соцветий.

«Ирбен, — внезапно пришло в голову. — Ирбен цветет…»

— Что? Что ты сказала? — Анатолий словно очнулся от своих мыслей.

Оказывается, она, того не сознавая, произнесла «ирбен» вслух.

Татьяна смутилась.

— Ирбен цветет. Так эта трава называется?

Анатолий внимательно посмотрел на нее.

— Да, хакасы называют ее ирбен, русские — чабрец или богородская трава.

Он взял ее за руку, заставив развернуться лицом к нему.

— Таня, ты очень точно указала место на карте, где был построен острог. Мы искали его гораздо севернее. Теперь, оказывается, ты знаешь, что такое «ирбен». Расскажи мне, откуда тебе известно про острог? Слушай, это невероятно! Такого просто не бывает!

— Я ведь ни на чем не настаивала. Но ты поверил мне… — тихо сказала Татьяна. — Мне стало вас жалко. Третий год бьетесь, и никаких результатов.

— Но как ты узнала, что мы бьемся третий год? Я ведь не рассказывал.

— В Интернете прочитала, — неохотно ответила Татьяна. — Мне было интересно узнать о тебе чуть больше. Наткнулась на некоторые статьи, интервью… Кое-что сопоставила и написала тебе. Я не думала, что ты сразу отправишься на разведку.

— Я не отправился. Я полетел в Барсучью падь сломя голову, — улыбнулся Анатолий. — Едва дождался конца марта, когда снег мало-мальски сойдет. Я просто сгорал от нетерпения. И очень боялся, что падь окажется в зоне затопления Красноярского водохранилища. К счастью, ты все указала верно. Раскопки можно было начинать в мае, но Росохранкультуры почти месяц тянул с выдачей Открытого листа. А без него раскопки проводить нельзя. Пришлось доказывать, спорить, ругаться. Чиновников ведь сроки не поджимают.

Анатолий вздохнул, помолчал мгновение. И продолжал:

— Время, конечно же, острог не пощадило. Все вокруг заросло редколесьем. Мороки с ним — не приведи господь! Но не будь кустов, все бы снесло весенней водой в реку. Один камень остался бы. До культурного слоя там недалеко — с метр копать. Похоже, острог горел, а может, и сожгли его. Тогда это было в порядке вещей. А тот, который поставили позже, сейчас недоступен. Это место застроили многоэтажными домами еще в семидесятых. Раскопки велись, но наспех, ведь возводили город для строителей ГЭС. — Он с досадой махнул рукой. — Сама понимаешь, не до истории было. Острог — это комплексный памятник. К сожалению, большинство сибирских острогов до сих пор не раскопаны полностью. Или сильно разрушены, или застроены современными городами, а то затоплены водами водохранилищ. Абасугский острог — один из немногих памятников русской фортификации в Сибири, что находится вне зоны доступа человека. Тем и бесценна наша находка. В истории русского освоения Северного Присаянья столько еще белых пятен!

— Толик, — подал голос Борис, — не засоряй девушке мозги. — И взглянул в зеркало заднего вида на Татьяну. — Его ж только зацепи! Дни и ночи о своем остроге бубнит, бубнит…

Анатолий виновато улыбнулся.

— Прости, Таня, но без твоей подсказки мы бы еще не один год бродили вокруг да около того распадка, что указан на картах восемнадцатого века. Места там дикие. Разве рыбаки иногда забредают. До сих пор не пойму, чья тут ошибка: то ли строителей острога, которые мало смыслили в картах, то ли это было сделано намеренно, чтобы сбить кого-то с толку. Но кого хотели провести? Однозначно, не кыргызов. Те без всяких карт знали, что творилось вокруг. И поджог острога наверняка их рук дело. По «скаскам» Сибирского приказа известно, что острог построили в 1702 году чуть ли не в двадцати верстах севернее. Выходит, в первую очередь ввели в заблуждение Сибирский приказ. Но с какой целью? Зачем? Кто кого хотел запутать?

— Два десятка верст туда, два десятка — сюда, — усмехнулся Борис. — По сибирским меркам — сущая пустяковина!

— Пустяковина? — поразился Анатолий. — Мы столько денег и сил вбухали в разведку. А, оказывается, искали дырку от бублика!

— Выходит, это тебя водили за нос, — снова засмеялся Борис. — Думали, вот нагрянут лет этак через триста археологи, губу раскатают! Ан нет, кукиш вам! Представляю, как хихикал какой-нибудь дьяк, радостно ладошки потирал, когда эту карту рисовал. Словом, получил ты, Толик, плевок из прошлого.

— Глупости, — насупился Анатолий, — никто не хихикал и ручонки не потирал. Это — ошибка, но чья и зачем, этого уже не узнать. В «скасках» Сибирского приказа о первом остроге — три-четыре строчки. Год основания, размеры, количество башен и имя приказчика — Мирона Бекешева. Как оказалось, вашего предка, Таня.

— А вдруг это совсем не тот острог? — подала голос Людмила. — Я имею в виду, что не тот — первый на Абасуге, а какой-то другой, неизвестный.

— Ничего умнее не могла придумать? — рассердился Анатолий и даже покраснел от негодования. — Ты — историк! Археолог! Неужто думаешь, что остроги росли в Сибири как грибы и никто этот процесс не контролировал? Я допускаю, что не все зимовья были учтены, но и в том сильно сомневаюсь. Учет в Сибирском приказе был поставлен на должном уровне. Новость о любом укрепленном русском поселении мигом расходилась по всей округе. Кроме того, упустила тот факт, что эти края просто нашпигованы были всякого рода лазутчиками: и русскими, и джунгарскими, и монгольскими, и даже маньчжурскими. Богдыхан всегда держал руку на пульсе. Очень ему не нравилось, что русские продвигались все дальше и дальше на юг Сибири.

— Обижаешь, дядюшка, — огрызнулась Людмила. — Все я знаю и понимаю. Но, может, и не острог это вовсе, а раскольничий скит. Староверы тоже нехило укрепляли свои деревни.

— Люся! — Анатолий даже пристукнул кулаком по спинке ее сиденья. — Укрепляли! Но не валами же и не рвами! Ты считаешь меня профаном?

— Не считаю я тебя профаном, — отмахнулась Люся. — Но ведь эта информация…

Тут Татьяна поймала ее взгляд в зеркале заднего вида, и он ей крайне не понравился.

–…эта информация ничем не подкреплена. Настоящий ученый трижды все перепроверит, а ты ринулся очертя голову…

— Людмила, — с угрозой произнес Анатолий, — и ты туда же?

— Постой! — Люся обернулась. Лицо ее пылало от негодования. — Ты можешь меня разок выслушать? Своим безрассудством ты поставил под угрозу наш проект. Если этот острог, — в каждом ее слове сквозило презрение, — окажется очередным мыльным пузырем, я тебе не позавидую. Советую запастись бронежилетом и… — она нахлобучила шлем на голову, — строительной каской. Мадам Коломийцева церемониться не будет. Она тебе такой крик на лужайке устроит! Не видать нам финансирования как своих ушей.

— За этот сезон можно не беспокоиться, — угрюмо произнес Анатолий. — Освоим грант Потанинского фонда. Зря, что ли, за него боролись?

— За этот грант с нас тоже спросят! — продолжала Люся не менее запальчиво. — Отчет по-любому потребуют.

— Девушка! — Борис тронул ее за плечо. — Уймись! Гостью напугаешь! И Анатолия не трожь! Спросят с него. Тебе какой резон волноваться?

— Волноваться?

Люся тряхнула головой. Шлем сполз ей на нос. Она фыркнула, щелчком вернула его на место.

— Разве я волнуюсь? Я сейчас взорвусь от бешенства!

И отвернулась.

— Во как! — расхохотался Борис. — Взорвешься и всю машину испачкаешь! Кто отмывать будет?

Людмила что-то сердито ответила. Борис снова засмеялся.

Анатолий взял Татьяну за руку.

— Прости! Это наши внутренние склоки. Тебя это не касается.

— Как же не касается? — Татьяна посмотрела ему в глаза. — Ты поверил мне на слово. Конечно, это опрометчиво. Но я знаю, я верю, что острог именно в Барсучьей пади. Утес? Там есть утес?

— Есть! Только это скорее не утес, а скальный обрыв. Река сейчас отступила, но когда-то острог находился довольно близко к воде. Я забыл сказать, что мы обнаружили что-то вроде ступеней, явно не естественного происхождения. Их вырубили в скале.

— Это пока догадки, — не вытерпев, подала голос Людмила. И не сдержалась, добавила с язвительными нотками в голосе: — Не знала я, дядюшка, что ты столь падкий на всякие измышления. Конечно, три года поиска напрягут кого угодно…

— Люся, — Татьяна постаралась, чтобы ее голос звучал мягко, — я вас понимаю. Но уверяю, вы найдете то, что ищете. И больше того… — она закусила губу, — вы разгадаете не только эту тайну.

Люся повернулась снова. В глазах ее светилось неприкрытое ехидство.

— Вот оно что? Вы провидица? Ванга или Нострадамус? Откуда вы взяли информацию об остроге? Вещий сон увидели, на кофейной гуще нагадали?

— Людмила! — рявкнул Анатолий. — Прекрати! Совсем ошалела?

— Не надо, — Татьяна сжала его ладонь. — Уж поверьте, я не хотела никого обмануть.

Люся снова фыркнула. На высоких скулах проступил гневный румянец.

— Да уж, — сказала она и смерила Татьяну презрительным взглядом. — Мой дядюшка в своем репертуаре!

— Людмила, — в голосе Анатолия прозвучала угроза, — сейчас ты выйдешь из машины, и наше сотрудничество прекратится навеки. Я повторяю: навеки! А для тебя это чревато сама знаешь чем!

— Не надо! — тихо сказала Татьяна. — Я бы тоже не поверила, наверное! Пока я не могу сказать, откуда мне известно об остроге. Но это достоверная информация. Без всякого сомнения. Ошибка исключена! Вероятно, наступит то время, когда я смогу рассказать вам все, что знаю о тех событиях. Сейчас я не готова. Это странно, необъяснимо, и я не хочу, чтобы меня…

Она чуть было не произнесла: «…приняли за сумасшедшую», но быстро поправилась:

–…сочли за сказочницу.

Люся дернула плечом, хмыкнула, но промолчала.

Анатолий снова сжал руку Татьяны.

— Не обращай внимания, — прошептал он. — Люська реально боится за наш проект и за меня, естественно.

— Ничего страшного, — Татьяна улыбнулась в ответ. — Я все понимаю. Приедем на место, осмотрюсь, возможно, всплывут кое-какие подробности.

— Всплывут? О чем ты? Ты ж говоришь, никогда не бывала в Хакасии? А на Абасуге тем более. Или все-таки что-то скрываешь?

— Прошу тебя, — Татьяна отстранилась и в упор посмотрела на него. — Обещаю: как только буду готова ответить на твои вопросы, сама скажу об этом. Потерпи! Пожалуйста! Очень прошу! Это случится скоро, но точно не знаю когда.

— Хорошо, я потерплю, — Анатолий окинул ее внимательным взглядом. — Очень надеюсь, только до конца сезона. Самого удачного сезона!

Тут он посмотрел в окно и произнес восхищенно:

— Вот она наша степь! Смотри! — Он перевел глаза на Татьяну. — Здешняя земля насквозь пропитана кровью. Когда-то прошли по ней гунны, а затем — монголы. Джучи — старший сын Чингисхана — со своим войском вторгся в эти земли. Кыргызские князья признали его власть, но это их не спасло. Высокую культуру монголы уничтожили, народ разорили, частично угнали в плен. А земли кыргызских улусов вошли в состав монгольской кочевой империи…

— Но кыргызы ведь выжили! — робко заметила Татьяна. — Вон как русским сопротивлялись!

Анатолий вздохнул.

— От былого величия кыргызов к моменту прихода русских не осталось и следа. Все растоптали в прах монгольские кони. Но дух народа, его силу и веру растоптать не удалось!.. Ты понимаешь? Земля ведь осталась! И горы, и реки, и тайга! Смотри, красота какая! И народ выжил! Сколько всего перенес, вытерпел, но выжил ведь!

Он взял ее за руку.

— Смотри! Запоминай! Это особая красота! Старики говорят: она силу и мудрость дает!

Дорога тем временем вывела их на перевал. Сопки отступили, а внизу разлеглась долина с синими пятнами лесов, со сверкающими прожилками рек. А на горизонте проявились в сиреневой пелене горы. Их острые пики, казалось, подпирали небо: так низко лежали на них облака. И сами горы напомнили Татьяне старцев в островерхих малахаях с сивыми от старости бородами.

Свежий ветерок ворвался в открытое окно. У Татьяны защемило сердце. Видит бог, она помнила эти запахи. Да и долина, что лежала под ними, тоже была знакома или очень похожа на ту, что она увидела то ли во сне, то ли в бреду. Бредовые видения? Чушь кромешная! Кто в здравом уме поверит, что такое возможно: столь ярко, столь реально окунуться в прошлое, а потом наяву получить подтверждение увиденному… Нет, не увиденному, пережитому… Иначе как объяснить, что она помнила эти запахи, помнила серебристые ленты рек, что сливались в одну широкую — Абасуг? И горы на горизонте тоже были знакомы. Там, у подножия гольцов, лежали земли родного Чаадарского улуса…

Родного? Она вздрогнула. Что происходит? Она — не Айдына. Она — Татьяна. От Айдыны лишь серьги в ушах да перстенек с кораллом на пальце… Она едва заметно коснулась пальцем коралла. А если он и впрямь притянул душу Айдыны?

— Видишь сосновые леса? — прервал ее мысли Анатолий. — Они, по преданию, выросли на месте страшной битвы. На русской и кыргызской крови. В тысяча семьсот четвертом году, а по другим источникам — в семьсот шестом, казаки настигли здесь большой отряд езсерского бега Тайнаха. Сражение началось после обеда, закончилось под вечер. Скажу тебе, очень жестокое сражение! Настоящая бойня! Русские перебили до трехсот езсерцев. В бою пали Тайнах и два других князца; лишь полсотни человек во главе с женой Тайнаха, которая, кстати, была русской, «окопались и лесом осеклись», как тогда писали. После недолгого штурма удалось взять «воровскую осаду», причем защитники были все перебиты, а женщины и дети захвачены русскими. Олена бежала вместе с сыном, но ее быстро настигли и взяли в плен.

— Олена? — потрясенно переспросила Татьяна. — Жена Тайнаха? Русская?

— Русская, русская! — кивнул Анатолий и хитровато прищурился. — Ты и про Олену что-то знаешь?

— Ты же сам сказал: «Русская жена», — с укором посмотрела на него Татьяна и поспешила перевести разговор: — А с Тайнахом не Мирон ли Бекешев расправился?

— Нет, не Мирон, а атаман Овражный — верный его соратник и друг. После атаман вернулся в острог, но оставил за себя казачьего сотника Саламатова. И тот с отрядом служивых обыскал леса и перебил еще два десятка кыргызов. Результаты экспедиции высоко оценили в Москве. Служилых одарили мягкой рухлядью на восемьсот рублей.

— Восемьсот рублей, — покачала головой Татьяна, — вот она, цена загубленных жизней.

— Олену привезли в Краснокаменск. Известно, что какое-то время ее держали взаперти. Пока велось следствие, наверное. Но умерла она на свободе, где-то в сороковых годах. А сын ее при крещении получил имя Матвей, дослужился до казачьего майора…

Татьяна смотрела на пролетавшие мимо деревья, кусты, пролески, а перед глазами стояло лицо Олены. Возможно, она когда-нибудь расскажет Анатолию о своих снах. А сейчас рано! Сейчас ее рассказ однозначно назовут вздором, чепухой, бессмыслицей, бредом сивой кобылы! Чем еще?

Она так увлеклась подбором синонимов, что перестала слушать Анатолия. Пришлось взять себя в руки.

— Надо же, — улыбнулась Татьяна, — ты как рыба в воде. Казаки, кыргызы, остроги, сражения…

— Так то ж мой хлеб, — ответно улыбнулся Анатолий, — лекции студентам читаю, книги пишу…

Он взял Татьяну за руку, посмотрел в глаза.

— Тебе правда интересно?

Она кивнула головой.

— Очень! Продолжай!

— Ликбез для новичков! — фыркнула Людмила.

Анатолий что-то резко сказал по-хакасски, она смерила его негодующим взглядом и отвернулась. Но тут в их перепалку вклинился Борис:

— Эй, люди! Кончай разговоры, а то у меня уши вянут от ваших кыргызов, острогов, казаков… Вон впереди по курсу кафе. Пора бы уже позавтракать, а? А то не довезете гостью живой и здоровой!

— Завтракать так завтракать! — потер руки Анатолий и подмигнул Татьяне. — Уморили тебя разговорами?

— Нет, — твердо ответила Татьяна, — не уморили. Меня трудно уморить. Но чашечку кофе выпила бы с удовольствием!