Пока не отопрёшь дверь

Ирина Мист

Моё время – после захода солнца.Моё время – перекрёстки.Перекрёстки миров, где сплетается реальность и то, что находится по ту сторону жизни.Рассказы в стиле мистического реализма. Книга содержит нецензурную брань.

Иллюстратор Ирина Мист

© Ирина Мист, 2021

© Ирина Мист, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-0053-6958-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Единственное

Солнце палящими лучами облизывало обнажённую черноту земли. В оврагах и низинах ещё лежал снег. Кое-где, ошалевшая от внезапно нахлынувшего тепла, трава прорезала зелёными стилетами холодную землю. Всегда поражалась — сколько силы в ней, такой мягкой и нежной, чтобы протиснуться сквозь землю? А одуванчик, разрывающий асфальт и раскрывающийся крохотным солнцем на тротуаре?

Последние годы весна была вымученной. Долгой зимой, морозной, пронизывающей до костей. И врывалась она, эта весна, слишком поздно, слишком стремительно. Это была первая зима, когда я внезапно рассталась со статусом порядочной и всепрощающей удобной жены. Всю зиму я проходила в юбке и чулках. Впервые. Иногда меняла макси на мини, а чулки оставались. Холод морозными щупальцами забирался под юбку, заставляя кожу покрываться мурашками. В ту зиму у меня стали появляться пояса для чулок, а ведь я не носила их лет пятнадцать, не меньше.

Почему любовь накрывает меня внезапно? Всё было упорядочено. Уезжающий муж, который снова попросил меня вернуться, потому что лишь я предоставляла ему безграничную свободу. Он гордился этим, но гордиться надо тем, что не отпускают, не представляют и дня без твоего присутствия, мысленно спрашивают разрешения что-то сделать, пусть даже это сущая мелочь.

Я очаровываюсь людьми. Грешна, моя вина, но я так привыкла доверять. Сразу делаю слепок доброй части человека и вижу потом его таким. Долго, пока много раз не покажет, что он — другой. Совсем иной. И даже тогда не могу поверить.

Весна болезненна для меня. Смена времён года, умирание. Не осеннее. Осеннее завораживает. Кружащиеся листья — в одиночку или хороводе, танцующие в предсмертном вальсе, или несущиеся, подхватываемые порывом ветра, стелющиеся, шуршащие, хрустящие под ногами, пока первые утренники не дохнут на них ледяной прохладой. Они так и остаются жёсткими, скрученными, скрипящими. Весна другая, с болью уходит зима. Снег лишается первозданной белизны, покрывается заплесневевшими червоточинами и дорожной грязью. И грязь сползает, оставляя за собой хлюпающее месиво, ледяные лужи, с сизым льдом. Вы видели, как уходит лёд с озёр? Страшный, сизый, под которым хлюпает вода, выливается на поверхность, а ты идёшь, холодея от ужаса, что он проломится. Хотя под ногами сантиметров пятнадцать крепкого льда. Он лишь выглядит страшным.

Весна приходит через боль. Каждый год я остро чувствую эту боль. Голая земля, голые ветки. Всё обнажено, и лишь глубоко внутри зарождается жизнь. Мне плохо весной, хочется плакать до тех пор, пока не расползётся в воздухе кисловато-пряный аромат лопающихся почек, и деревья не подёрнутся зеленоватой прозрачной дымкой.

Не понимаю, почему весна приходит внезапно. Её ждёшь, а она мгновенно сдирает осевшие почерневшие сугробы, бедные птицы в этой круговерти не знают, когда прилетать. Как-то после оттепели почти по-летнему тёплой они вернулись. Обычные лесные пичужки, маленькие, невзрачные. Расселись по деревьям, а на дворе — мороз и серьёзный, пасмурно, хоть бы один лучик солнца, с ним не так холодно. И снег, снег… Не знаю, что с ними стало. Они ж лесные — не знают другой еды, кроме жучков, червячков и мошек.

Я не была готова к встрече с весной. А ещё — с ним. Сейчас я понимаю, что творится весной. Нереальность. Обнажённость. Внезапно становишься голой, и нет возможности одеться. Внутри оголяются чувства или душа, и неистово рвутся наружу.

Телефон поминутно тренькает, извещая о новом сообщении. От него. Потом я ещё долго хранила переписку — дурацкая сентиментальность, пока летом не поняла, что уже всё, можно стереть, чтобы не терзаться больше. Я ненормальная. Возбуждаюсь от переписки, меня можно зацепить словами. Написанными. Одной фразой. Я из тех, что любят глазами. Не визуал, хотя эстетка та ещё. Раз за разом перечитываю чёрные строчки, прокручивая свои мысли. Они остаются теми же. Я долго помню людей, хотя давно пора забыть, отпустить. Кто дёрнул меня за язык спровоцировать его приехать? Как он, со своим полубезумным графиком, выкроив время между самолётами, согласился на безрассудство? Хотя стоит ли судить? Я старомодна и сентиментальна, холю и лелею то, что называют романтикой. Понимаю, скорее всего, это — чётко продуманные шаги с его стороны. И только тогда я думала иначе.

Сейчас уже не важно. Какая разница, как я думаю сейчас, я никогда не позволю затмить моим мыслям те эмоции, что были тогда. Я так и не научилась разбираться в людях. Иногда они причиняют мне боль. Может, потому я когда-то и переключила фокус с души на тело. Но мне так не хватает другого — когда на мои слова не обращают внимания. Когда моё сопротивление лишено всякого смысла, да и мне не хочется, я могу полностью расслабиться. В эти моменты время замирает. Я растворяюсь, меня не существует больше, кожа становится проницаемой, я сливаюсь с другим.

Чьё это было безрассудство — моё? Или его? Я люблю провоцировать. Обожаю, когда мужчины сбрасывают всю серьёзность и несколько лет в придачу и приезжают, как мальчишки, на свидание за много-много километров. Как тогда. И я тоже. Свидание на полпути между городами. Обожаю спонтанность, непродуманность, кажется, уже пора остепениться. Но вспоминаешь не спокойные размеренные будни, складывающиеся в годы. А именно такие — ребяческие поступки. А ведь я опоздала, снова, но он так и не узнал об этом, потому что опоздал сильнее, несмотря на свою пунктуальность.

Казалось, с первой встречи протянулась целая вечность. Сколько времени мы переписывались запоем — всего пару дней, так? Но картинки перестали складываться. Неужели мы целовались ещё тогда, на первом свидании?

Наверное, именно в ту нашу встречу я и полюбила подсолнухи. Розы банальны, декоративны и предсказуемы. Подсолнухи — необычны цветом. Солнечным, жгучим тягучим цветом полуденных обжигающих лучей, рассыпающихся зайчиков по водной глади озера. Иногда мне кажется, что я любила их давно-давно, с тех самых пор, когда готова была часами рассматривать картины Ван Гога и даже сделала копию одной из них — «Вечернее кафе». Тогда я ещё не знала, что это дурной тон — делать копии с картин мастеров, но я ведь не выдавала её за оригинал. Теперь подсолнухи я называю кусочками солнца, сошедшие с полотна Ван Гога.

Я ведь до сих пор не могу ездить мимо этого города. Не могу находиться в том парке. Летом заехала туда — словно пытка. Копилка таких мест пополнилась ещё одним. Мне тягостно и слишком больно находиться там спустя время. Я словно нахожусь на стыке двух миров — прошлого и настоящего. Вижу иначе, запахи чувствую иначе. Эти места начисто выпадают из настоящего, невозможно вернуться сюда, снова быть собой. Рассудительной, спокойной, предусмотрительной, в маске или без.

Сейчас я редко надеваю её. Стала меньше притворяться, но от этого тяга к душевному эксгибиционизму и некой экзальтации не стали меньше. И желания вывернуть мгновение наизнанку, сохранить его, спрятать, время от времени вытаскивать, ласково проводить рукой и всматриваться, вживаться. Я трепетно люблю эту копилку воспоминаний. Открываю её, заряжаюсь и с сопричастности тайному — возвращаюсь обратно.

Казалось, мы бесконечно долго искали тот парк. Не люблю кафе и рестораны, где собеседников разделяет поверхность стола, а салфетница и солонка становятся незримыми слушателями. На природе можно уединиться, даже если на соседней скамейке расположилось шумное семейство с детьми.

Дальше — всё рассыпается на кусочки, и память каждый раз по-разному соединяет фрагменты в единую картину. Мы идём, такое редкое мы, но тогда было так, вокруг озера, мимо рыбаков, тягающих мелкую рыбёшку, как я говорю, на прокорм кошке. Сидим на скамейке, не обращая внимания на окружающих. В такие моменты я ловко перекладываю ответственность на мужчин. Меня совершенно не смущает, что мы ведём себя, как подростки, а не как вполне зрелые серьёзные люди. Кажется, мы даже почти не разговариваем. Я в его солнцезащитных очках, поминутно сползающих на нос. Хотя в обычной жизни не ношу их. На каблуках, а мне так хочется скинуть туфли и встать ногами на ещё холодную апрельскую землю. Смотрю вокруг и удивляюсь, насколько всё слишком ярко, слишком контрастно. То ли виной всему очки, подчёркивающие контрастность, как любые солнцезащитные стёкла. То ли мои мятущиеся чувства, которых мне не собрать. Время замедлило ход, замерло и потекло параллельно в двух шкалах. Я вижу всё, словно в замедленной съёмке, и время несётся, исчезает, как песок сквозь пальцы. И словно нет часа или двух. Я успела лишь вдохнуть, а на выдохе пришла пора возвращаться.

Забрала подсолнухи, уже немного повядшие без воды, пересела в свою машину, мы очень долго не могли расстаться, словно понимая, что это так и останется в памяти, как единственное…

Я уехала и ещё раз мы помахали друг другу рукой, когда машины на мгновение встретились на соседних дорогах и пронеслись мимо, унося нас по разным городам.