Тургеневская стриптизерка

Ирина Ширяева, 2005

Если у вас есть ностальгия по антуражу конца 90-х-начала нулевых, то вам сюда! Бразильские сериалы, новые русские, шестисотые «мерседесы», пейджеры, «Тайд или кипяченье», бар «Каламбур»… Да много ещё чего, подзабытого, но теперь забавного и даже милого, вы обнаружите на страницах маленькой повести и рассказов, вошедших в сборник. К тому же надо учесть, что и сам жанр «женских историй», в котором написана книга, появился у нас именно в те годы. А потому был нов, свеж и задорен. Так что вам будет нескучно поплакать и посмеяться вместе с героинями, находящимися в вечном поиске Любви…

Дорогой читатель, а скорее, конечно, читательница!

Перед Вами сборник рассказов, написанных в жанре «женские истории». Рассказы эти очень разные — одни серьёзные, лирические, другие весёлые, игривые даже. В общем, как сама жизнь.

Вошедшие в сборник тексты писались в конце девяностых — начале «нулевых» годов для еженедельной газеты, в которой печатались и имели заметный успех. Когда пришла идея собрать все истории под одной обложкой, я решила ничего в них не менять в угоду современности. Пусть рассказы будут своеобразным зеркалом того времени. Ведь они наполнены уже подзабытыми, чуточку забавными из сегодняшнего дня, но такими ностальгически милыми реалиями тех лет. «СПИД-инфо», кактусы на только входящих в обиход компьютерах, бар «Каламбур», тушь «Максфактор», крем «Л’Ореаль Париж», колготки «Леванте», «Тефаль всегда думает о вас», сладкая парочка, «Просто Мария», отсутствие банковских карт и большие суммы наличными, общение по стационарным телефонам — сотовые только появляются, круглосуточная продажа алкоголя, «Матрица» и она же с гоблинским переводом… Эти и другие приметы того времени вы найдёте в рассказах.

Да и сам жанр «женских историй» — своеобразная дань началу девяностых-«нулевым» годам. Тогда этот жанр только-только появился в российской литературе и был мне интересен. Теперь я пишу совсем по-другому. Но всё же решила не отказываться от этого кусочка своего творчества. Ведь он часть не только моей жизни, но даже жизни страны…

Надеюсь, многое в моих рассказах будет Вам близко и интересно.

Приятного чтения!

Автор

Тургеневская стриптизёрка

— Эй, эй! Ты что, обкурилась?!

Варенька очнулась от того, что её тряс здоровенный гариллообразный детина в белом халате с подозрительными бурыми пятнами на животе. Да и весь он был какой-то подозрительный: наголо бритый череп и косые восточные скулы придавали незнакомцу, устрашающий вид боевика. Сразу приходила в голову мысль, что к такой внешности очень бы пошёл автомат. Эта опасная мужская игрушка наверняка могла чрезвычайно уютно уместиться в волосатых лапах парня, торчащих из закатанных рукавов халата.

От столь жуткого видения у Вареньки опять всё поплыло перед глазами.

— Ты! Кончай свои штучки, так твою разэдак! — заорал бритоголовый. — Тут за день, блин, напаришься, ещё с тобой возись!.. Дыши глубже! Носом дыши!

Варенька послушно задышала, и правда — стало легче. Она обнаружила себя на заднем дворе больницы, среди груды ящиков, сидящей на одном из них. Как она сюда попала, девушка не помнила. Просто брела куда-то наугад после разговора с главврачом…

— Оклемалась? — бритоголовый рассматривал её без всякого видимого интереса. задумчиво похлопывая себя по карманам.

«Наверное, санитар. Из морга, — решила Варенька. Уж больно зловещий был у парня вид. — Интересно, что он ищет? Нож?»

— У тебя здесь, — санитар кивнул на здание больницы, — кто-то лежит?

— Да… — выдавила Варенька.

— Мать?

— Муж…

— Н-да?.. — удивился бритоголовый. — И что с ним?

— Травма позвоночника.

— Хреново… — присвистнув, авторитетно констатировал санитар, видимо, считавший себя в значительной степени причастным к медицине. — Без бутылки не разберёшься…

Он наконец выудил из дальнего кармана пачку «Примы». Пачка оказалась пустой.

— Слушай, у тебя сигареты есть? С утра не курил, щас сдохну.

— Не курю.

— Хреново, — пригорюнился санитар. — А деньги? Тут у нас рядом ларёк.

— Н-немного… — растерялась Варенька.

Денег действительно было мало. Но кто знает этого чеченистого парня, может ведь и всё отобрать.

Варенька вытащила десятку.

— Да пошутил я… А, ладно, давай! — Бритоголовый проворно цапнул бумажку и скрылся за грудой ящиков, пообещав на ходу: — Я скоро.

Варенька поспешно вскочила, соображая, что надо срочно уходить. По-английски, не прощаясь. Вот только знать бы, в какую сторону?

Девушка устремилась к ближайшей открытой двери. Но именно из неё, хотя уходил в противоположном направлении, вынырнул довольный санитар с пачкой «Примы» в одной руке и большой банкой пива в другой.

— Я же говорил, что скоро, — поспешил он обрадовать и, открывая пиво, гостеприимно предложил: — Будешь?

— Не пью.

Санитар глянул на девушку уже заинтересованно.

— Не пьёт, не курит… и с косой… — затем, напрягшись, сделал вывод, наверняка исчерпавший всю его эрудицию: — Тургеневская, блин, девушка…

Новый знакомый по-домашнему устроился на ящике и, радушно указав на другой, предложил: — Ну, давай, рассказывай, что там у тебя?

Сочувствие гариллообразного детины подействовало расслабляюще, и Варенька, опустившись на шаткую дощатую конструкцию, от души разревелась.

— На, вытри сопли, — бритоголовый, поморщившись, кинул ей кусок бинта. — Ты вообще кто?

— Актриса, — ответила девушка, невольно подтянувшись и доставая из сумочки кружевной платочек.

— Ну да? — чуть не подавился пивом труженик носилок и цинкового стола.

— А что, не похожа? — оскорбилась Варенька.

Санитар, закурив, уже в третий раз оглядел собеседницу — теперь с пристальным вниманием. И подвёл итог:

— Нет, почему… Вполне. А твой мужик…?

— Тоже актёр. Мы на последнем курсе поженились.

Такой свадьбы уж точно не было никогда и ни у кого. Отсутствие презренного металла, как известно, иногда стимулирует творческую фантазию.

Потому Никита, который даже среди студентов актёрского факультета отличался особым обаянием и был всеми любим, без труда и, главное, практически без денег превратил свою свадьбу в театрализованное народное гулянье.

Конечно, решено было венчаться в церкви. Потому что это красиво.

Жених в элегантном фраке, крахмальной манишке и белых перчатках смотрелся великосветским повесой из фильма про девятнадцатый век. Сияющий взгляд счастливой невесты, словно солнечный лучик, с трудом пробивался сквозь пышное облако фаты. Блики его играли на украшавших подвенечное платье драгоценностях.

Драгоценности, понятно, были фальшивыми. А наряды удалось выпросить напрокат в костюмерной.

В храм молодые следовали на раззолоченной карете с вензелями, которую обеспечили знакомые каскадёры с киностудии.

Следом на трамвае катил весь выпускной курс актёрского факультета. Когда студенты ввалились в трамвай, ошарашенные мирные пассажиры решили, что присутствуют на съёмках рекламы каких-то очередных батончиков или всенародно любимых памперсов-прокладок. Потому как тусовка представляла собой оглушительное сборище нахальных арлекинов, суровых монахов, дам в кринолинах и кавалеров в пудреных париках, рыжих скоморохов, слезоточивых Пьеро, блистательных гусар, приставучих цыган с медведем, цепляющих всех своими шпагами мушкетёров и ещё трудно сказать кого. В глазах рябило от трескучих вееров, тотальных блёсток, кокетливых мушек, ярких заплат, задорных веснушек, золотых эполет…

Весь этот ералаш пищал фальцетом, хохотал басом, пел, визжал, стрелял глазками и хлопушками. А рослый красавец в плаще Казановы всю дорогу хорошо поставленным голосом читал в милицейский «матюгальник» импровизированную лекцию о браке и семье.

Когда жених с невестой вошли в церковь, карнавальное шествие с радостным гвалтом выплеснулось на площадь. Теперь уже здесь, в сиянии юных задорных глаз и бледных при дневном свете бенгальских огней, били через край азартное веселье и актёрский кураж.

Без пяти минут лицедеи пели хором и соло, под гитару и «а капелла», плясали русскую, цыганочку и танго, ходили на головах в буквальном и переносном смысле слова, ходили с шапкой по кругу зрителей. А тем с полувзгляда было ясно про ряженых, что «все они красавцы, все они таланты, все они поэты».

И, конечно, виновники торжества, Варенька и Никита, ни капельки не сомневались, что их задиристая свадьба — только начало щедрого праздника жизни, который будет длиться долго-долго…

— Ну вот, — продолжила Варенька. — Никита ещё в институте хотел научиться трюкам всяким, к каскадёрам на киностудию ходил. Он ведь и автомобиль хорошо водит, и верхом ездит — просто класс! Потом постепенно стал этим каскадёрством подрабатывать. Знаете, у Никиты всегда всё получается, стоит только захотеть. Задумал в рекламе сняться — и снялся. Видели, наверное, серию роликов, где студенческая компания кофе пьёт? Так у него там больше всех слов… — Варенька вздохнула. — Всё было так хорошо! И вот… Неудачно упал во время трюка. Травма позвоночника…

— Хреново… — повторил бритоголовый, попивая пиво.

— Правда, врачи говорят, что всё не так страшно, — поспешно добавила Варенька. — Если сейчас операцию сделать, функции должны полностью восстановиться. Но эта операция таких бешеных денег стоит! Ну где, где я их возьму?!

— А родители? — деловито осведомился собеседник.

— У него — безработные. Никита из Норильска. Завод «Североникель» знаете? Сокращают, а он градообразующий. У меня только мама — учительница, — девушка всхлипнула в уже мокрый насквозь платочек. — Нет, я не понимаю: неужели врачи такие бездушные? Они же клятву Гиппократа давали — не отказывать в помощи!

— Ну, ты скажешь — клятву! Врачи тоже люди, жрать хотят. А оборудование, импортное, между прочим, им кто, твой Гиппопотам закупать будет? Да утри ты сопли! Все сначала в истерике, а потом выкручиваются как-то.

— Как? На панель, что ли, идти?!

— Неужели пойдёшь? — живо заинтересовался бритоголовый.

— Подумаю, — уклонилась Варенька от прямого ответа, решительно вытирая слёзы и поднимаясь с ящика.

— Ну, если надумаешь, меня не забудь. По знакомству, — усмехнулся санитар, указывая рукой направление к выходу.

— А я дорого брать буду! — с задорной наглостью предупредила, обернувшись, Варенька.

— Обижаешь, начальник. Отслюним по первому разряду, — заверил вслед труженик царства мёртвых.

Лолка открыла заспанная, злая, чуть ли не в ночнухе, хотя время было далеко за полдень. Однако, увидев Вареньку, просветлела.

— Привет, подруга! Сколько лет, сколько зим!

Девушки сразу направились на кухню, и Лолка, отчаянно зевая, бухнула на плиту турку.

— Слыхала про Никиту… — осторожно начала она, искоса глянув на Вареньку. — Ну, как он?

— А… — махнула та рукой, горестно вздохнув.

— Ясно, — вздохнула и Лолка, закуривая.

Определяющей индивидуальность чертой Варенькиной подруги и бывшей однокурсницы являлась яркая, обаятельная вульгарность. Впрочем, в творческих кругах это качество принято называть самобытностью.

— Не выспалась ни фига, — сообщила она, потягиваясь. — Пять часов вчера в торте сидела.

— В торте? — не поняла Варенька. — Это что-то из «Трёх толстяков»?

— Ага, про толстяков, — захохотала Лолка. — Особенно у которых кошельки толстые. Они жрут-пьют на своём банкете, а я посерёдке, в торте. Сиськи в розочках, задница в шоколаде…

— Погоди, Лолка! Какие розочки, какой банкет? Что ты в торте делаешь?

— Работаю. Сюрпризом. Начинкой. Сладкой девушкой.

— И как это всё, интересно, выглядит?

— А вот так вот! Заказывает какой-нибудь новый русский банкир торт своему дружку на мальчишник. А оттуда я выскакиваю — оп ля! Мужики в отпаде. Потом я пляшу на такой фиговой подставке. А потом объявляют: «Лот первый — розочка на левой груди! Весь сбор в пользу Лолочки!»

— И что?

— И они меня облизывают…

— Что?!

— То самое! Грудь — 200 баксов, задница — 100…

— Фу, Лолка!..

–…прикинь, за вечер сколько выходит?!

— Ну ты даешь! — не могла прийти в себя Варенька.

Хотя Лолка не была бы Лолкой, если бы не выкидывала время от времени подобные штуки.

— А вот этого не надо, — перевела на свой язык подруга. — Я говорю, давать ничего не надо. Отсутствие интима даже в контракте оговаривается. Посмотрели, облизнулись…

— В смысле, облизали?

— Ага! И чао-какао! Прикинь?

— Да уж…

Тут Варенька с изумлением уставилась на кусок черного хлеба в руках сладкой девушки. Та, проследив ее взгляд, расхохоталась.

— Да меня теперь от одного запаха этих проклятых бисквитов мутит! Понюхай-ка пять часов кряду, — объяснила она, разливая кофе по чашкам. — И потом, эти деньги — только в руках подержать. Я ведь за квартиру еще и половины не выплатила. Плюс сеструха на платном учится. Все туда идет… А я что? И в джинсах похожу — не лопну. Благо на работу одеваться не надо, — Лолка фыркнула. — Совсем даже наоборот… Удобно, а?

Отхлебнули кофе. Помолчали.

— Я ведь зачем пришла, — начала Варенька. — Посоветоваться. Может, чего подскажешь. Никите деньги на операцию нужны. А я даже не представляю, где такую бешеную сумму взять можно.

— Где взять, где взять… — пробурчала Лолка. — Где деньги берут? У спонсоров, конечно. У тебя ж его нет, ясное дело… Ой, слушай, — вдруг оживилась она, — что, если потрясти ту мадам, с телевидения?

— Какую мадам?

— Ну, которая кофейную рекламу спонсировала.

— А она-то здесь причём?

— Да ты чо, девушка, с Луны упала? Никитку-то твоего в рекламе, что, за красивые глазки сняли… То есть да, именно за красивые. Но сперва-то он сам кое-кого снял. Ой, да ладно, не буду, ты же у нас святая…

Варенька, растерянно молчала. Она не хотела унижаться до пошлых ревнивых выяснений. Да и не время сейчас…

Лолка, закурив, резюмировала:

— Значит, спонсоры отпадают. Ну что тогда еще можно посоветовать? Дурные деньги, они ведь только по-дурному и достаются. Своровать, ограбить — раз. Это не катит. Надо знать, где и как. Не сможешь, еще и сядешь, — по-деловому рассуждала Варенькина наперсница. — Второе — проституция…

— Знаешь, я даже об этом думала… — призналась Варенька.

— Ха! Тоже мне, Сонечка Мармеладова выискалась, — презрительно усмехнулась Лолка. — Да и не так это просто. Там давно уже все зоны влияния поделены и забиты. А еще, прежде, чем в проститутки подаваться, сообрази: распрекрасный твой Никита потом первый в тебя плюнет.

— Да лишь бы он выздоровел. Потом — хоть потоп. Все равно.

— Это тебе сейчас все равно. Ладно, дальше. Третье — стриптиз. Если в приличное заведение устроиться, то все путем. Но ты не потянешь…

— Почему это? — оскорбилась Варенька.

— Ага! А снимать что будешь? Белые носочки и пионерский галстук?

— Лолка! — Варенька вдруг хитро засмеялась. — А помнишь капустник на третьем курсе «Это не я, это он»?

Подруга, как раз отхлебнувшая кофе, фыркнула так, что брызги веером полетели на Варю.

— Ага, такое разве забудешь?! Мастер, приколист, устроил праздник перевоплощения!

— И каждый должен был сыграть свою полную противоположность… Образ, наиболее ему чуждый.

— Я, блин, вся из себя была такой интеллихэнткой, — закатила глаза Лолка. — Чуть не сдохла, пока вместо матов Ахматову учила.

— А помнишь, что делала я?

— Батюшки! — ахнула Лолока. — А ведь стриптиз и делала! Пародию, конечно, но все равно классно получилось. Мужики, помню, чуть слюной не подавились… Слушай, мать, а ведь можешь, когда захочешь.

— Хочу, — твердо сказала Варенька. — Хочу много денег Никите на операцию.

— Да ладно тебе коммунистку перед расстрелом изображать, — не оценила ее самоотверженность Лолка. — Решила — значит, решила. Ближе к телу. Где-то у меня газетка с объявлением приготовлена. Для себя припасла, да уж ладно, пользуйся, — приговаривала она, роясь в тумбочке. — Ага, вот: «Требуется танцовщица для ночного клуба»… Мать моя женщина! Просмотр сегодня вечером!

Варенька и Лолка ошалело уставились друг на друга, вернее, подруга на подругу.

— Что же делать? — опешила Варенька.

— Покажешь тот, институтский танец, — безапелляционно решила Лолка. — Где барахло и кассета?

— Дома, кажется… Да их искать надо.

— Я помогу. Берем тачку, — командовала Лолка, быстро одеваясь, кидая что-то в сумку и время от времени отодвигая растерянно стоящую на пути кандидатку в стриптизёрши.

— Да не помню я танец! — взмолилась Варенька. — Это когда было!

— Вспомнишь! — отрезала Лолка. — Ты актриса или где?

Под шаловливую мелодию Варенька танцевала задорную игру в соблазнение. На ней красовалась медленно тающая пена кружевных тряпок с множеством застежек, завязок и подвязок, которые новоявленная стриптизёрка не спеша распутывала с интригующими ужимками.

Обойма жюри, состоявшая из пяти разнокалиберных мужчин, беспощадно обстреливала гибкую кандидатку то прицельными, то трассирующими взглядами. Кандидатка вызывала любопытство редким для таких показов шармом, свежестью и чувством юмора.

Когда, наконец, из одежды остался минимум, девушка сделала эффектную паузу и, грациозно подняв руку, якобы для того, чтобы расстегнуть последнюю застежку, вдруг едва уловимым движением выдернула из затейливо уложенной прически единственную шпильку.

Длинные волосы хлынули водопадом и мгновенно укутали нестандартную стриптизёрку от макушки до колен.

Над столом комиссии повисла недоуменная тишина. Пауза держалась так долго, что Варенька успела уйти за кулисы. Там-то и настиг ее голос из глубины зала, легко перекрывший прорезавшиеся, наконец, из озадаченного молчания смешки и хмыканье:

— Девушка, подойдите, пожалуйста, сюда.

Едва собрав волосы и наскоро накинув предусмотрительно захваченный из дома купальный халат, Варенька в сопровождении Лолки поспешила на этот привыкший распоряжаться голос. Оказалось, что он принадлежит похожему на Челентано лысоватому мужику с таким же характерным для средиземноморской суперзвезды пресыщенно-брезгливым выражением на заметно потрепанной физиономии. Одет лже-Адриано был, соответственно, в нечто блеклое и растянутое, типа из задрипанной комиссионки, но, наверняка, на самом деле баснословно дорогое.

— Я вас беру, — заявил двойник кумира, всецело сосредоточившись на перемалывании жвачки и глядя куда-то мимо Вареньки. — Завтра с этим же номером на презентацию клуба. Днем, в два, позвоните.

Челентано сунул девушке визитную карточку и кивком лысины дал понять, что разговор окончен. Едва отойдя в сторону, подруги с нетерпением принялись изучать фирменный кусочек картона. На нем значилось: «Рубин Аркадий Ильич… менеджер… ночной клуб “Титаник”… телефоны…»

— Слышала я про эту презентацию, — горячо зашептала Лолка, чуть не подпрыгивая от возбуждения. — Там же, говорят, весь бомонд будет! Вот это финт ушами! Попала, блин, с корабля на бал! Вернее, с бала — на корабль.

Действительно, новый ночной клуб «Титаник» расположился на респектабельного вида речной посудине, изящно стилизованной под трансатлантический лайнер начала века. В его новеньких, с иголочки, интерьерах дизайнерам удалось остроумно соединить несколько разнородных мотивов.

Во-первых, здесь был воссоздан подсмотренный в фильме Джеймса Кэмерона подлинный антураж внутреннего убранства корабля-горемыки: мебель, драпировки, подсвечники, иллюминаторы, даже дверные ручки. Во-вторых, в этот комфорт и фешенебельность была щедро подпущена некая ледяная струя, как символ грядущей катастрофы. Ее олицетворяли: обилие льда в коктейлях и серебряных ведерках с шампанским, скользкие матовые стойки, глыбообразные люстры-светильники, загроможденные чем-то холодно-блестящим ниши. В-третьих, помещения были буквально наводнены аквариумами самого неожиданного местонахождения, прихотливых форм и фантастического содержания. Некоторые посетители уверяли, что собственными глазами видели, как там плещутся русалки. И причём здесь «Меньше пить надо?!» Фи, как вы не романтичны!

Сие новомодное злачное заведение открылось демонстрацией шумно анонсированной коллекции отечественного Диора тире Станислава Славского под названием «Вацлав и Анна». Имелись в виду Анна Павлова и Вацлав Нижинский, а также Дягилевские «Русские сезоны» в Париже.

Очевидно, весь шик и шарм дефиле был призван воссоздать томительную и томную атмосферу начала века, и талантливому кутюрье это удалось. В мотивах коллекции читались-ощущались и модерн, и декаданс, и Бакст, и Сен-Санс, и Вертинский, и (разумеется) женщины-вамп, и кокаин, и изысканная депрессия, и сладкая обреченность.

Публика растроганно аплодировала, кутюрье мило раскланивался, стараясь не расплескать шампанское из сунутого кем-то в ладонь высокого бокала. Если бокал с благородным напитком очень органично вписывался в экстерьер Славского-старшего, то в руках его сына Клима (кстати, тоже модельера) сей атрибут выглядел явным диссонансом. Ибо младший кутюрье тяготел к совершенно иному стилю. Клим, хотя ему очевидно тянуло к сорока, украсил себя шляпой типа детсадовской панамки, обтянул заметный животик черной футболкой с тинейджерской символикой, а полные запястья обхватил ощетинившимися металлическими браслетами. Подтянутый папенька в бабочке и смокинге выглядел рядом несколько субтильно.

Собравшийся бомонд и примкнувшие к нему круги осваивались в свежих интерьерах, кучковались, обменивались впечатлениями от нового клуба и новостями вообще.

— Как говаривал О. Бендер, в этом супе… то есть коктейле, плавают обломки кораблекрушения…

— Конечно, Лазурный берег — полное дерьмо…

— Ах, оставьте, какой на этом фестивале артхаус… Полная провинциальность, вот и всё!

— Сколько ни бьюсь, не могу найти приличную маникюршу для Максика…

— Мужа? Бойфренда?

— Да пёсика же!

Постепенно бутылки пустели, тела расслаблялись, взоры туманились. Среди VIP-столиков хищно бродил с недопитым бокалом приставучий, всем известный своей скандалезностью актер. Когда-то по-настоящему талантливый и любимый зрителями, ныне он бросил хлопотное дело лицедейства и стал профессиональным арт-тусовщиком. В результате безобразно растолстел, обрюзг и опустился до ведения светской рубрики (окрещенной в бомондском просторечии «Сточной канавкой») в одной из наиболее пронзительно-желтых газет. Его не любили и презирали, но побаивались, а потому угощали и строили глазки.

Между тем подошло время стриптиза. Демонстрация обнаженных тел открылась довольно претенциозным танцем под названием «Пять Оскаров». Имелось в виду, что именно столько золотых статуэток, каждая из которых воплощает предел мечтаний любого встречного и поперечного киношника, сумел отхватить титанический по размаху фильм Джеймса Кэмерона. Итак, пять бритоголовых, покрытых от макушки до пят золотой краской стриптизерш застыли в ряд. Вероятно, они имитировали увеличенный до нечеловеческих, вернее, как раз до человеческих размеров, приз Американской киноакадемии. Зазвучала музыка, представлявшая собой попурри мелодий из суперблокбастера. «Статуэтки» ожили, и начался танец, который, судя по всему, должен был выражать последовательно: беззаботность, катастрофу, борьбу, надежду, гибель (корабля) и триумф (фильма).

В это время Варенька за кулисами кричала в телефонную трубку:

— Алло! Это больница? Алло!

Мимо шмыгали прехорошенькие холеные девушки в эффектных нарядах, которые гораздо больше открывали, чем прикрывали. Стройными рядами проходили двойники Леонардо ди Каприо, подвизавшиеся здесь в качестве жиголо.

— Ну да, из 516-й. Что? Хуже? Как же так… Ну, ему хоть что-нибудь делают? Девушка! Не бросайте трубку! Боже мой…

Слушая отдающие гулкой безнадежностью гудки, Варенька слегка запрокинула голову, стараясь, чтобы слезы скатывались, не размазывая ресниц.

— Ты что, уснула? Твой выход!

Чьи-то руки тормошили девушку, тащили, совали носовой платок.

«Танцую, беру такси и еду в больницу, — решила она про себя, идя куда-то на ватных ногах. — Если не пустят, буду до утра на лавочке сидеть… Ой, что это? Уже моя музыка… Ну, с Богом!»

Увидев зал, Варенька основательно струсила. Честно говоря, новоиспеченная стриптизерка не совсем понимала, почему менеджер так, с ходу, безо всяких колебаний рискнул выставить её сыроватый номер перед пресыщенными гостями. Скромная студенческая работа ощущалась чем-то инородным среди избыточного шика. Все равно, что между пышных затейливых пирожных подать соленый огурец.

Но оказалось, менеджер знал, что делает. Переевшей до отрыжки всяких изысков публике, судя по всему, как раз соленого огурца для полного счастья и не хватало. (Впрочем, свеженькая стриптизерка была огурчик что надо — молоденький, упругий, соблазнительный.) Варенька поняла это, уловив, как после первых же «па» постепенно начал стихать звон вилок и бокалов, гул зала. Заинтересованность публики поощрила девушку, пришел актерский кураж: «Ага, зацепило! А я еще не то могу. Вот так! И вот так!»

«Обломный» конец номера вызвал еще большее оживление зрителей. Кто-то хохотал, кто-то с комическим сокрушением схватился за голову, кто-то со снисходительной улыбкой обменивался одобрительными репликами. А репортер «желтой» газеты почему-то торжествующе показывал всему залу большой палец.

«Ну, слава Богу, все! В больницу!» — торопилась тем временем Варенька, наконец-то оказавшись за кулисами и на ходу собирая волосы.

Но не тут-то было. Путь ей внезапно преградил вынырнувший, как из-под пола с дорогим покрытием, Челентано.

— Выйдешь еще! — приказал он.

— Как… с чем? — не поняла Варенька. — У меня нет другого номера.

— Неважно — с чем. Главное — выйди.

— Но у меня такие обстоятельства… Я не могу.

Челентано посмотрел на нее оценивающе. И оценил так:

— Получишь, как за двойной выход.

— Хорошо… — вздохнула Варенька. — Когда?

— Часа через два… Где-то перед рассветом. Вполне успеешь что-нибудь подобрать.

Когда Варенька опять появилась на эстраде, в иллюминаторах уже слегка бледнел ранний рассвет. Зал, подуставший веселиться, по мере сил затих, ожидая от свежеоткрытой стриптизерной звездочки очередного сюрприза. И он его получил (правда, без участия нашей героини). Да еще какой!

В иллюминаторы вдруг мощными потоками хлынула вода. Зазвенела падающая посуда, пронзительно завизжали женщины. Посетители, опрокидывая столики и оттаптывая друг другу фирменную обувь, рванулись к выходу.

Вода очень заметно прибывала. Варенька одиноко замерла на эстраде, не зная, что предпринять. Бежать вместе со всеми к выходу? В полураздетом виде? Кинуться в гримерку за одеждой? Но это слишком долго. Завернуться в скатерть или какую-нибудь штору?

Лихорадочно осматриваясь по сторонам, девушка встретилась взглядом со Славским-младшим. Клим, в отличие от других, не давился к выходу, а стоял столбом и наблюдал за растерянной стриптизеркой.

Когда Варенька уцепилась за него взглядом, как утопающий за соломинку, Клим решительно прохлюпал своими «гриндерсами» к эстраде, на ходу гусарским жестом сдирая с себя кожаную куртку. В этот шедевр кожевенного производства он с неожиданной для своей комплекции шустростью завернул Вареньку и, подхватив ее на руки, понес к выходу.

Когда они оказались на залитой водой палубе, там уже царила полная веселуха. До пассажиров лже-«Титаника», наконец, дошло, что потоп — это и есть тот самый сюрприз, о котором, как бы по секрету, всех предупредили. То есть в приглашениях намекалось, что посетители, не желающие рисковать, могут особо на презентации не задерживаться. Заинтригованные намеком, рисковать, конечно, захотели все. Выходит, жажда сильных ощущений стоила в этом кругу дороже, чем какой-то там — подумаешь! — фирменный прикид.

А если кто-нибудь и вздумает вдруг подать в суд за испорченные шмотки, так ведь какой из этого можно извлечь грандиозный рекламный трюк! «На презентации ночного клуба “Титаник” испорчено столько-то пиджаков от Кардена, платьев от Валентино, галстуков от Версаче, туфель от Кальяна и утеряна бриллиантовая запонка от Картье…» Эх, вот это класс, вот это, черт подери, размах! Так на заре Голливуда в рекламе вестернов восторженно перечислялось количество разбитых во время съемок стульев, бутылок и носов.

Публика, мокрая и подрастерявшая кое-какие детали своих туалетов, но довольная и возбужденная, с восторженным визгом, хохотом и брызганьем перебиралась на берег. Персонал клуба заботливо помогал потерпевшим. Заранее вызванная бригада спасателей обшаривала каюты на случай, если какой-нибудь перебравший гость и вправду вздумал тонуть. На берегу уже расторопно был организован фуршет с холодными закусками, разводились костерки, подавали шампанское. Желающие могли согреться на выбор теплым пледом или водкой. Или и тем, и другим вмести.

И вот уже Варенька и Клим стояли возле яркого в утренних сумерках костерка. «Надо отдать куртку. И взять плед, что ли…», — вяло размышляла девушка.

Заметив ее движение скинуть дорогостоящую одежку, хозяин куртки протестующе махнул рукой:

— Не надо, оставь… Дарю. Между прочим, очень смотришься. Тебе кто-нибудь говорил, что ты стильная девушка?

«А почему на “ты”? — хотела поинтересоваться Варенька. — Мы на брудершафт не пили»

Но вслух сказала:

— Спасибо.

«Все-таки человек обо мне заботится. Да и старше он лет на двадцать. А куртку верну сразу, как смогу», — она твердо помнила мамины наставления, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

— Ты не хотела бы работать моделью? В моей фирме, — продолжал делать подарки Клим, откровенно рассматривая Вареньку циничным взглядом профессионального оценщика женских прелестей. — Визитная карточка, кстати, в кармане куртки.

«Может, там еще и кошелек есть?», — разозлилась девушка, невольно ощупывая карманы чужой одежды. Ничего такого в них, слава Богу, не было.

— Благодарю, вы очень любезны. — Попыталась светски улыбнуться своему спасителю наша героиня. — Но мне сейчас надо побыть одной, извините.

И она побрела наугад вдоль берега.

Светало. Затянувшаяся вечеринка тем временем закручивала новый виток. Принявшие отрезвляющий душ представители богемных и околобогемных кругов слонялись по берегу босые, с мокрыми волосами, смытой косметикой, прилипшей одеждой и заново накачивались шампанским. Все это напоминало то ли ночь после школьного выпуска, то ли милый сердцу студенческий пикничок, а больше всего — эпизод из фильма Феллини с обожаемым мэтром налётом ирреальности. Впрочем, ненавязчивые ассоциации с эстетикой классика итальянского неореализма, вполне возможно, были умело срежиссированы устроителями водного шоу.

Солнце вставало над «Титаником», который и не думал тонуть. Имитация рекламной катастрофы оказалась эксклюзивным ноу-хау организаторов массового представления. Заранее проинструктированный персонал сновал по палубам и каютам с бешеной скоростью, дабы свести к минимуму последствия рекламной кампании. Поэтому обратно в клуб пока никого не пускали.

Варенька, залитая лучами восходящего солнца, смотрела на лже-«Титаник» и размышляла, как бы ей поскорей вызволить свою одежду и, при необходимости, высушить ее…

— Что значит стильная девушка, — неожиданно раздалось у нее за спиной, — смотрится в любой ситуации!

Варенька обернулась и увидела самого Славского-старшего с бокалом шампанского в руке.

«Какой аншлаг! — изумилась она. — Должно быть, я соответствую эстетическому чувству красоты в этом семействе. Где-то на генетическом уровне»

— Выпейте шампанского, — протянул бокал Станислав, — Вы совсем продрогли.

— Спасибо, на работе не пью.

— И не курите? — пошутил кутюрье. — В смысле пожарной безопасности.

— И не курю, — машинально ответила девушка.

— Гм-м… Тургеневская барышня… — озадаченно покачал головой русский Диор. — Что же вы здесь делаете?

— Деньги зарабатываю.

— Какие-то форс-мажорные обстоятельства?

— Угадали.

— Но деньги можно зарабатывать каким-то более приемлемым для вас образом.

— Например?

— Например, мне для новой коллекции как раз нужна такая вот артистичная модель. Через две недели — поездка в Париж…

«Господи, — тоскливо подумала Варенька, — ну к чему мне сейчас такие подарки судьбы? Как некстати!»

— Благодарю.

— «Благодарю» — да или «благодарю» — нет?

— Благодарю — нет.

— Но почему?

— Дело в том, что я не могу сейчас ехать в Париж. У меня муж в больнице.

— Ах, вот как… понимаю. Могу чем-то помочь? Не стесняйтесь, я всецело к вашим услугам.

— Благодарю…

— Опять — «нет»?

— Ну почему? Да! — вдруг осенило Вареньку. — Пожалуйста, помогите забрать одежду! Она на «Титанике». А то я в больницу тороплюсь.

— Конечно, как скажете. Но, я думаю, ваше платье плавает сейчас где-то брассом. Или баттерфляем, если угодно. Словом, если вы спешите, давайте я подвезу…

— В таком виде?

— Вы не дослушали. По дороге заедем в мой бутик и, думаю, сможем быстренько подобрать что-нибудь подходящее.

Заспанные дежурные медсестры в полном составе расплющили носы о больничные стекла с целью получше разглядеть картинку из красивой жизни.

Из серых рассветных сумерек на совершенно пустынной (если не считать прилепившегося у крыльца небесно-голубого «ауди») площадке перед центральным входом сгустился серебристый «мерседес». Из него выпорхнула белокурая топ-модель в блекло-зелёном платье. Вероятно, стоимость одёжки тянула на то, что её сшили из стодолларовых купюр. Красотку сопровождал — ах и ах! — сам знаменитый кутюрье Станислав Славский (которого кто же не знает в лицо!) Впрочем, сопровождал только до входных дверей. Здесь он галантно поцеловал спутнице руку и ретировался с заметной неохотой.

В столь ранний час гулкие коридоры-тоннели лечебницы, освещенные холодным нереальным светом люминесцентных ламп, были совершенно пусты. Казалось, по ним бродят отрывки тревожных, бредовых сновидений больных. Попавшаяся навстречу Вареньке странная пара, похоже, как раз воплотилась из такого горячечного сна. По коридору быстро шагали ухоженная, вся пропахшая французскими духами женщина и шкафоподобный парень, на лице которого крупными противопожарными буквами было написано несмываемое выражение «Не лезь — убьет!»

Никита был без сознания. С трудом верилось, что это равнодушное ко всем краскам дня, опутанное трубками и проводами тело еще вчера было сильным и чутким. На лице юноши, даже не бледном, а каком-то сероватом, казалось, уже отметилось своими жуткими мазками нечто страшное и потустороннее. И это был Никита, сгусток энергии, олицетворявший саму жажду жизни…

В силу своего возраста Вареньке никогда еще не приходилось близко видеть смерть или неизлечимые страдания. Поэтому она никак не могла постигнуть жестокого предательства такой многообещающей, такой щедрой жизни. «Нет! — билась в голове одна мысль. — Нет! Нет! Нет!»

— Деньги? На операцию? — переспросил Челентано, глядя, как всегда, куда-то мимо Вареньки. — Сочувствую. Всем нам нужны деньги… И всем почему-то срочно.

Менеджер лениво подвигал челюстями, перемалывая жвачку, и процедил:

— Единственное, что могу предложить, — выступление в VIP-кабинках. Топлесс — пятьдесят баксов, обнаженка — сто. Все, как говорится, в ваших руках. Некоторые умудряются за ночь по полтора куска наколбасить. Но учтите: хотя девочки и называют такие танцы «за пять минут до секса», сам секс должен быть все-таки исключен…

В ресторанном зале «Титаника» тем временем отец и сын Славские, уютно расслабившись и потягивая мартини, с увлечением обсуждали какие-то свои внутрикутюрьевские дела. Обычно эти представители двух поколений отечественного модельного бизнеса не особенно стремились к обществу друг друга. Поэтому родившаяся прямо на глазах у изумленной публики традиция демонстрировать родственную приязнь, каждый день (вернее, каждую ночь) встречаясь в «Титанике», несколько озадачила всезнающую тусовку.

К столику Славских подошел официант и передал каждому из представителей славного семейства по пластиковому пакету. В одном из них лежала фирменная куртка, в другом — бледно-зеленое, словно сшитое из бумажек достоинством в сто баксов, платье. Отец и сын посмотрели сначала в пакеты, потом друг на друга — и весело расхохотались.

Варенька в кабинете Челентано молчала, опустив глаза.

— Хорошо, я согласна, — сказала она наконец.

— Ну и ладненько, — рассеянно резюмировал менеджер, набирая по сотовому очередной номер, — сегодня и приступайте.

Выйдя из кабинета, Варенька была неприятно удивлена, нос к носу столкнувшись с Климом. Кутюрье как бы ненароком загородил девушке дорогу свои тучным телом. Он явно был настроен основательно пообщаться.

— Я слышал вашу историю, — покровительственно начал воротила модельного бизнеса, — прямо страничка из Достоевского.

— Возможно, — не возражала Варенька, отметив про себя между прочим, что модельер все-таки счел нужным называть ее на «вы».

— Напрасно, напрасно вы себя так изводите, — проникновенно продолжал Клим, — уверяю, вашу проблему можно решить куда проще…

— Благодарю, — слегка перебила Варенька. — Я думаю, что сумею справиться сама.

— Ну, а если нет?

«Тогда и поговорим», — подумала Варенька, но решила не афишировать эту мысль.

— Извините, мне пора, — она аккуратно обошла Славского-младшего и направилась в гримерку.

Клим смотрел вслед затуманенным взором. Словно провожал глазами не стройные ноги в колготках фирмы «Леванте», а плавно стекающий по мраморным ступеням шлейф…

Варенька сидела на кухне, гипнотически уставившись в одну, видимую только ей, точку и неумело затягиваясь сигаретой из Лолкиной пачки.

Вошла Лолка и, застав подругу за столь нетипичным для нее занятием, сочувственно осведомилась:

— Что, паскудно?

— Ох, не то слово, — не сразу отозвалась Варенька, морщась то ли от своих раздумий, то ли от сигаретного дыма. — Слушай, Лолка, я вот думаю одну мысль… Когда мы про Сонечку Мармеладову в школе проходили, точно помню, усвоила, что она была порочна телом, а душой вроде как невинна… Но разве может такое быть? Ведь душа и тело всегда вместе. Слитно. Как получится у них жить — каждый по себе? Когда душа отделяется от тела, человек умирает…

— Ну знаешь! — возмутилась подруга. — Кончай свою никому не нужную философию! Она тебя до добра не доведет. Противно, да! Но за это «противно» — какие бабки отваливают! Да в конце концов, если тебе нужно…

— Если бы было нужно мне, — перебила Варенька, — я бы лучше удавилась…

— Ах, ну как же, как же! еще больше взъерепенилась Лолка. — Русская, блин, женщина из одноименной поэмы А.Н. Некрасова! Ясное дело! «Жизнь — Родине, честь — никому»!

— Н.А. Некрасова, Николая Алексеевича, — машинально поправила Варенька. — И вообще, что ты несешь, Лолка! У тебя же каша в голове! Это совсем из другой оперы.

— Плевала я на твои оперы! — не унималась подруга. — Да, пусть у меня в голове каша! Зато ее лопать можно! Ложками! — неожиданно поднялась она до афоризма. — А с твоими операми — только подохнуть! Под них и похоронят…

Варенька помолчала, зажигая вторую сигарету. Лолка забрала у нее пачку и как могла утешила.

— Ладно, не горюй, подруга. Главное, запомни: если ты беременна, то это временно. Если не беременна — то это тоже временно.

— Все проходит… и это пройдет, — перевела на свой язык Варенька.

— Все пройдет, — замурлыкала Лолка старую, из детства, песенку, — и печаль, и радость… Все пройдет, так устроен свет…

–…все пройдет, только верить надо, что любовь не проходит, нет… — подхватила Варенька.

Коли это так, то можно было жить дальше.

Навстречу Вареньке по больничному, ставшему к этому времени родным, коридору шла женщина с некогда красивым, но, казалось, уже навеки заплаканным лицом. Это была мать Никиты.

— Все хорошо, — сказала она, обнимая девушку, — Никите сегодня сделали операцию…

Варенька ахнула и вся обратилась в немой вопрос.

— Все хорошо, — заклинающе повторила женщина и заплакала, привычно поднеся к глазам платок, ставший, видимо, в ее руках несменяемым атрибутом. — Операцию, главврач сказал, делал талантливый хирург. Он где-то заграницей стажировался, поэтому и стоит так дорого: за учебу еще не заплатил. Слава Богу, все удачно совпало: молодой организм, травма ничем не осложнена. Говорят, после такой операции все функции должны обязательно восстановиться… Дай-то Бог…

Здесь Варенька не выдержала и тоже заплакала.

— Господи, деточка, — сказала мать Никиты, утирая девушке слезы своим платком, — где ты деньги-то такие достала, чтобы задаток заплатить? Это ж фантастика — такие деньжищи!

«Как заплатить? — ахнула про себя Варенька, при этом что-то довольно складно (актриса!) сочиняя вслух — Я же их вот только что несу… Но кто же тогда заплатил? Кто же из тех двух?!»

На какое-то время работа в ночном клубе стала для Вареньки рутинной повседневностью (вернее — повсеночностью). Львиную долю времени занимали репетиции новых номеров, поэтому в театре пришлось взять отпуск за свой счет.

Для того, чтобы составить репертуар, Вареньке сутки напролет приходилось проводить в «Титанике». Основываясь на успехе премьеры, ей совместно с тамошним режиссером удалось придумать чрезвычайно удачный имидж прелестной «динамовки», которая ловко заводит зал, но никогда, под разными предлогами, до конца не раздевается. Уловки с каждым разом изобретать было все трудней. Но девушка, зная, что это ненадолго — только день простоять да ночь продержаться — фантазию не экономила. То она танцевала с партнером ожившую индийскую фреску (которые известны своей эротичностью), то весталку в античном храме, то скромницу, впервые попавшую на нудистский пляж (в окружении обнаженного кордебалета), то фантастически гибкую тигрицу, буквально выпрыгивающую из шкуры под лучами тропического солнца и убегающую, услышав выстрелы.

Номер с тигрицей Вареньке нравился. Девушка отличалась нерядовой пластичностью, поэтому еще в институте обожала изображать всякого рода и вида кошачьих.

Был еще сложный номер, который придумал режиссер, чтобы показать все таланты новоявленной стриптизерки. В нем девушка играла статистку, вообразившую себя порнозвездой. Она музицировала на рояле, пела, танцевала, при этом как бы между прочим скидывая с себя предметы туалета. Появлялись рабочие сцены, девушка пряталась в рояле, который вместе с ней укатывался за кулисы.

Казалось, такой имидж не может иметь стабильный успех, но он держался. Впрочем, режиссер любил поучать бездарных стриптизёрок: чтобы быть сексапильной, не обязательно оголяться. Эротично можно выглядеть и в скафандре космонавта. Таким образом, Варенька служила живым подтверждением творческого кредо создателя ночных шоу.

Впрочем, творческая работа, пусть на самом презренном уровне, стимулировала и вдохновляла. Подлинной же Голгофой, доводившей Вареньку до нервного истощения и стрессов, стали VIP-кабинки. Отказаться от них девушка уже не могла: именно благодаря нестандартному имиджу там ей платили особенно щедро.

Утром в гримерке она с ужасом смотрела в зеркало на себя, выжатую, вялую и потухшую. Привычным уже жестом зажигала сигарету и, прикрыв глаза, повторяла как заклинание:

— Ну, еще немножко. Еще чуть-чуть. Так надо. Я выдержу… Я выдержу…

Внимательно изучив незамутненную признаками продуктов чистоту холодильника, Лолка заглянула в хлебницу. Здесь ее взору предстала та же картина. Если не считать скрюченной в приступе хлебного радикулита черствой корочки более чем скромных размеров.

— Варька! — заорала сладкая девушка. — Ты что, вчера даже хлеб не купила?

— На какие, пардон, шиши? — пробормотала Варенька, поворачиваясь на другой бок.

— Как, а деньги от плаща оставались? — не унималась подруга.

— Купила Никите фруктов в больницу.

— У него от твоих фруктов скоро диатез будет… на одном месте, — немилосердно пообещала Лолка, пристально обследуя корочку хлеба. Внезапно со словами «А! Гулять — так гулять!» она широким жестом кинула корку шустро скачущим по подоконнику нахальным воробьям. Птички не замедлили последовать ее совету.

Раздался звонок в дверь. Лолка отправилась отпирать, на ходу ворча: «Самим жрать нечего, еще гостей черт принес». Открыла — и ахнула. На пороге благоухал огромный куст чайных роз. Куст вплыл в прихожую и, утвердившись на тумбочке, обнаружил за собой юношу с внешностью клерка.

— Варвара Мещерская здесь живёт? — любезно осведомился он.

— Здесь, здесь, не сумлевайтесь, — заверила Лолка.

Варенька из экономии решила уйти с прежней съёмной квартиры, где они жили с Никитой, и теперь обреталась у щедро приютившей её подруги.

— Это для нее, — сообщил юноша и растворился в сгустившемся от тяжелого аромата воздухе.

— Варька! — завопила начинка для торта в глубину квартиры.

— Отстань, — послышалось оттуда. — Дай поспать!

— Варька! Тебе цветы принесли! Розы!

— Еще раз разбудишь из-за ерунды — я за себя не ручаюсь! — пообещала Варенька, швыряя в сторону кухни тапком.

— Варька! — голосила девушка-сюрприз, не обращая на угрозу абсолютно никакого внимания. — Здесь визитная карточка есть! Вот: Славс-кий… — она присвистнула. — Это тот самый, что ли? Ну ты, мать, даешь!

Варенька не ответила. Лолка, потоптавшись возле корзины, оторвала нежный лепесток. Понюхала, пожевала и, скривившись, выплюнула. В сердцах вынесла вердикт:

— Лучше бы отдал колбасой.

— Жаль, жаль, что не хотите продлить контракт, — Челентано впервые за время их знакомства смотрел целенаправленно на Вареньку, а не мимо. — Ну, если что — просим, будем рады.

— Спасибо, — ответила девушка, подумав: «Не дай Бог».

Дверь деликатно приоткрылась, и в кабинет просочился господин с худощавым профессорским лицом, украшенным элегантными очками в тонкой оправе и студенческой косматой гривой седеющих волос.

Он слегка поклонился Челентано, а в Вареньку прямо-таки впился настырным взглядом. Девушке показалось, что сейчас незнакомец потребует у неё зачётку, чтобы влепить пару. Но лицо лжепрофессора вдруг выразило одобрение, и он сказал с акцентом:

— Я был на вашем выступление… О! Впечатление — колос-саль! Да! Как это…ши…карно!

Иностранец опустился в кресло и незамедлительно принялся обстряпывать свои грязные капиталистические делишки. Для начала он широко осклабился продемонстрировав Вареньке дорогую вставную челюсть.

— У меня к вам деловое… как это… предположение… предложение. Вот. — Здесь господин соорудил загадочную паузу, словно фокусник, делающий пассы перед тем, как продемонстрировать маленькое чудо. — Хотите сняться для «Плейбоя»? — Этот вопрос, по его мнению, был сродни блистательному фейерверку. Варенькино же молчание пришелец оценил как потерю дара речи от счастья и продолжал поощрительно: — Вы — то, что нам нужно. Вот.

Иностранец, оказавшийся американцем, щедрым жестом протянул девушке визитную карточку.

— Благодарю. — Варенька сделала отстраняющий жест. — Я должна посоветоваться с мужем.

— О, с мужем — конечно! — с пониманием согласился гражданин Штатов, шустро вскакивая и навязчиво засовывая карточку в кармашек Вариной сумки. — Конечно, с мужем. Муж есть ваш… как это? — защелкал он пальцами.

«Хочешь сказать — сутенер», — про себя усмехнулась Варенька.

— Продюсер, — подсказал Челентано.

— Продюсер, да! — обрадовался господин.

— Нет! Он… он священник, — ляпнула Варенька первое, что пришло в голову. И подыграла сама себе, скромно потупив глаза.

Не ахти какая, прямо скажем, острота. Но ошарашенный вид профессора пикантных наук чрезвычайно веселил.

— Священник? Не совсем хорошо понял… Священник… это который церковь?

— Ну да, — кротко подтвердила Варенька.

— А…А! Шутка! — наконец дошло до труженика фривольного глянца. — Шутка?

Варенька загадочно улыбнулась и, сделав ручкой, скрылась за дверью.

Вот он и настал, наконец, этот долгожданный день! В сумочке у нашей героини лежала толстенькая пачка долларов — сумма, необходимая для окончательной уплаты за операцию.

Уже сегодня не надо идти в «Титаник» и ломать себя, перевоплощаясь в столь отвратительный для ее натуры образ. Мерзко было, но ведь смогла, выстояла, получилось! Доказала всем, что она — настоящая актриса. А главное — заработала деньги, чтобы спасти любимого!

Словом, худшее — позади, и все теперь у нее будет хорошо. Жизнь усовестится, что подвергла влюбленных такому страшному испытанию и вернет ужасно несправедливо отнятые здоровье, бесшабашность, веру в себя.

С такими мыслями Варенька распахнула дверь в палату и… застыла в изумлении.

Хотя, возможно, надо было радоваться. Потому что с первого взгляда выяснилось, что функции организма у больного явно восстанавливаются. Причем некоторые из них восстанавливались семимильными шагами.

Это было понятно из того, что в палате у Никиты почему-то оказалась та самая пропахшая французскими духами женщина в элегантном офисном костюме, которую Варенька уже как-то видела в пустом утреннем коридоре с телохранителем.

«Да она ж спонсор с телевидения! — наконец осенило Вареньку. — Которая финансировала рекламу кофе!»

Спонсорша оказалась не только в палате, но и в самой непосредственной близости от больного. Мало того, ей вдруг пришла в голову фантазия обнимать Варенькиного мужа, и объятия эти были чересчур темпераментными для больного человека.

Увы, Никита так не считал. Напротив, он отвечал гостье поцелуем, который, при всей богатой фантазии нашей героини, трудно было назвать братским.

Обернувшись на скрип двери и увидев Вареньку, женщина не спеша отстранилась от Никиты, ленивым жестом поправила прическу, хладнокровно одернула юбку. Затем спокойно поднялась, подхватила крошечную сумочку, в которую мог поместиться разве что носовой платок, слегка потрепала молодого человека по волосам и деловито сообщила:

— Ну, ребята, мне пора. Пока!

Проходя мимо Вареньки, она дружески подмигнула девушке и поделилась с заговорщической интонацией, слегка понизив голос:

— Терпеть не могу семейных, сцен!

«Ребята» молча проводили её взглядами.

Оставшись наедине с женой, Никита в первую минуту так растерялся, что лицо его пошло красными пятнами.

— Как ты мог… — только и нашла в себе силы выдавить Варенька.

— Как мог… я? И ты смеешь спрашивать? — Никита быстро оправился от неловкости и понял, что лучший способ защиты — это нападение. — А ты как можешь? Думаешь, я не знаю, чем ты в ночном клубе занимаешься?!

Муж швырнул Вареньке чуть ли не в лицо газету, которая услужливо лежала рядом с ним на тумбочке. Девушка уже видела этот номер. Там, в отделе светской хроники, прозванном в богемно-тусовочных кругах «Сточной канавкой», скандалезный актер-репортер тиснул-таки поганенькую заметку о восходящей порнозвезде «Титаника». О Вареньке то есть. Вот только интересно, откуда у Никиты могла оказаться эта газета? Ясно было одно: пятая колонна работала, как всегда, исправно.

Конец ознакомительного фрагмента.