Рассказы из женского приюта. Дорога в темноте

Ирис Зимбицка

Домашнее насилие – это не статистика, процентное соотношение или соревнование в том, кто какую позицию займет на шкале «самых худших», это проблема всего мира, которую мы должны решать сообща. И если в развивающихся странах домашнее насилие часто списывают на культурные пережитки прошлого, то в развитых странах это огромное черное пятно в социальной политике, прежде всего демонстрирующее недостатки существующей системы, где приюты являются только временным решением проблемы.

Shelter

Вид на приют

Шелтер, турвакоти (от финского turva — защита и koti — дом) или попросту приют, — так называли мы убежище, предоставляемое некой добродетельной организацией женщинам, спасающимся от домашнего насилия. Окруженный со всех сторон вековыми соснами, он казался своего рода оазисом человеческой цивилизации среди дикого буйства природы. Подобное впечатление, конечно, было обманчивым. Таких «оазисов» здесь было немало. Эта любовь финского народа к уединению, к созерцанию природы выражалась в том, что часто, прогуливаясь по небольшим лесам и рощам можно было наткнуться на красный деревянный домик с белыми оконными рамами. Отсутствие домиков могло означать только то, что перед вами настоящий дремучий лес. Однако, чтобы в этом убедиться, нужно было непременно обойти его весь вдоль и поперек. Такого рода уединенные поселения чем-то напоминали отшельничью избушку на курьих ножках из сказки про бабу Ягу. Конечно, никакой бабы Яги в Скандинавских лесах не было. Для поиска таковой, пожалуй, стоило бы исследовать родные ей славянские леса. А вот жители в подобных оазисах бывали разные. Случалось, мы подходили слишком близко, нарушали их взлелеянное privacy, тогда они прогоняли нас и грозились вызвать полицию, что, конечно, было весьма призрачной угрозой, учитывая уединенность места расположения их «избушек». Однако бывало и наоборот, и заклинание «избушка-избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом» действовало неожиданным волшебным образом. Тогда можно было перекинуться несколькими словами с пожилой хозяйкой и нарвать яблок в ее саду. Ах, что это были за яблоки!

Однако вернемся к нашему повествованию. Итак, женский приют по защите от домашнего насилия находился в самом центре небольшого сосняка. К нему вела широкая подъездная дорога, начинающаяся у скоростной трассы, ведущей к столице сего северного края. Эта дорога, или скорее широко протоптанная и заезженная машинами тропа, зимой замерзала толстым белым льдом, по которому иначе, чем утиным шагом было не пройти. Каждое утро работники посыпали ее толстым слоем песка, а к вечеру от него не оставалось и следа. Рядом с приютом была небольшая детская площадка, сделанная, как это принято у финнов, из подручных материалов. Своего рода безотходное производство, когда старые резиновые покрышки превращают в разноцветные качалки для детей, а ненужные пластиковые трубы — в некое подобие паутины. Такое часто можно было встретить и в стране Советов. Полезная практика, правда, быстро забылась после развала союза дружественных республик, как и многое другое. Ведь это давно известный в психологии факт, что мы склонны запоминать плохое больше, чем хорошее. Но сейчас не об этом. Шелтер этот самый был сродни женскому монастырю. Мужчинам запрещалось приближаться к нему более, чем на двадцать метров, что в принципе означало, не отходить от дороги или, на худой конец, от маленькой парковки, примыкающей к дороге и врезающейся в густую стену сосняка.

Это было не традиционное финское здание из выкрашенных в красный деревянных досок, а белое, гладкое, каменное. Хотя, конечно, не обошлось без белых резных оконных рам, остроконечной крыши и типичного финского крыльца с таким же остроконечным навесом и тонкими деревянными подпорками, выкрашеными в такой же белый. В зимние месяцы здание приюта почти сливалось с окружающими снегами. Вокруг здания не было ограды. Вместо этого были установлены круглосуточные камеры наблюдения, и, сидящая в своем кабинете, дежурная работница приюта время от времени поглядывала на экраны, хотя из окна ей открывалось не менее приличное обозрение дороги и сосняка. По другую сторону приюта, с задней, так сказать, его части был обрыв. Это было так типично для финского пейзажа. Можно было долго идти по вполне себе приличной дороге, чувствуя, что находишься сравнительно невысоко над уровнем моря, и вдруг оказаться на краю обрыва, под прямым углом уходящего в бездну. Конечно, «бездна» — это скорее литературное преувеличение, однако именно такое чувство охватывает человека, внезапно оказавшегося на краю гранитной скалы там, где он этого края вовсе не ожидал. Тут уж не то, что бездна, а и сама геенна огненная померещится от эдакого эффекта неожиданности. Справедливости ради, надо отметить, что над этой самой «бездной», глубина которой на самом деле была от силы метров десять, заботливые работники приюта, а может, и самой организации-учредительницы, установили невысокую проволочную оградку. Защита, конечно, призрачная, скорее отмечающая территориальные границы, но с официальной точки зрения придраться было не к чему. К счастью, трагичных случаев на этом участке приюта пока не было, хотя один неприятный инцидент все же произошел и долго еще будоражил сердца как работников, так и временных постоялиц приюта. Дело в том, что самые отчаянные поступки, как правило, совершаются теми, от кого мы меньше всего этого ожидаем. Возможно, именно поэтому они имеют на нас некий эффект вспышки молнии в чистом небе. Однако, об этом позже.

Внутри помещение шелтера было разделено на две половины и могло вместить при необходимости до сорока представительниц прекрасного пола. Учитывая же, что большинство жительниц приюта были с детьми, то общее количество женщин обычно не превышало двадцати. Это, конечно, весьма облегчало работу, как физическую, так и психологическую. А ее, то есть, психологической, было немало. У каждой постоялицы была своя история, свой жизненный путь, свой характер. Не каждая готова была вот так с ходу раскрыться. Иногда приходилось вместе плакать, качать детей на качелях, ходить за покупками, прежде чем услышать то тихое, самое откровенное излияние души.

В левой части приюта располагалось несколько комнат для постоялиц, помещение склада и подсобное помещение для стирки и сушки белья. Правая половина состояла из двух кабинетов для работников шелтера, в одном из которых находились экраны камер наблюдения, о которых уже упоминалось выше, другой же был предназначен для личных, так сказать, tête-à-tête, бесед с новоприбывшими жилицами сей женской обители. Далее по коридору была небольшая светлая гостиная с телевизором, который, впрочем, включали редко, а также креслами и диванами не первой свежести, но все же довольно мягкими и уютными, особенно если учесть положение постоялиц, которым было явно не до дизайнерских изысков оформителей приюта. Окна гостиной выходили на сторону обрыва, и совершенно непонятно было наличие между ними балконной двери, которую, конечно же, держали запертой вне зависимости от времени суток и года. Рядом с гостиной располагалась столовая, где по большей части и происходили самые важные разговоры и события приюта, а поскольку оба помещения были выполнены в стиле современной открытой планировки, то находящиеся в гостиной подчас становились свидетелями самых комичных и драматичных сцен, нередко разыгрывающихся в столовой. Окна столовой выходили на детскую площадку, а за ней виднелась та самая парковка, где время от времени останавливались мужья в надежде поговорить со своей утраченной половинкой. Утверждать, что все они были негодяи и мерзавцы, не берусь, поскольку известны случаи, когда женщины с помощью приюта пытались просто уйти от надокучивших им супругов и получить отдельное жилище, которое при подобных обстоятельствах выделялось им государством. Жалко было смотреть на этих убитых горем мужчин, изо всех сил пытающихся наладить отношения и сохранить распавшуюся семью. Однако в большинстве случаев женщины приезжали сюда в состоянии глубокой физической или психологической травмы, часто прямиком из больницы, и оправдание сильной половине в подобных ситуациях найти было трудно.

Итак, широкая светлая столовая была, можно сказать, центром и сердцем приюта. В ней собирались не только для поглощения полезных (и не очень!) продуктов питания, но и с целью обсудить последние новости, обменяться опытом по воспитанию детей и просто понаблюдать из окна за детской площадкой, а заодно и проверить, не приехал ли кто с визитом. Причем, собирались как жительницы приюта, так и его работницы, работающие в две смены. К столовой примыкала большая, хорошо оборудованная кухня, где сотрудницы шелтера посменно готовили еду своим постоялицам. На гладкой стене над разделочным столом висело расписание смен и меню, в которое входил типичный финский завтрак, состоящий из мюслей, кофе, хлеба с маслом и варенья. Иногда на стол подавали фрукты, из тех, что были доступны по сезону. Завтрак начинался в семь утра и заканчивался в половине девятого. Около полудня по расписанию полагался небольшой coffee time, после чего следовали обед, полдник и ужин. Можно было сказать, что жительницы приюта содержались на вполне приличных условиях, и желать им было уже нечего, и все же каждая из них мечтала вернуться домой. Конечно, понятие дома у них отличалось друг от друга, и в то время, как одна пыталась наладить отношения с мужем, другая с нетерпением ждала, чтобы ей дали квартиру, а третья и вовсе подумывала о том, чтобы уехать назад в свою страну, к родным и близким, туда, где все было мило и знакомо, где вера и традиции впитывались с молоком матери.

Там же, на правой половине приюта, находилось еще несколько комнат для постоялиц, небольшой уголок с компьютером для коммуникации с внешним миром, кроме того, второе подсобное помещение для стирки и сушки белья и еще несколько кресел для вечерних посиделок. Жизнь в приюте протекала мерно, согласно расписанию, как и положено в традиционном финском обществе. И лишь иногда это размеренное течение времени прерывалось неожиданными встрясками со стороны некоторых постоялиц.

Так было и в тот день. Это была суббота, и с самого утра можно было услышать разгоряченные голоса женщин, о чем-то спорящих в столовой. Судя по голосам, это были Ум Нур и Радия, две женщины-мусульманки, о которых пойдет речь ниже.