Все произведения школьной программы в кратком изложении. 7 класс

И. О. Родин, 2003

В книгу включены все произведения, составляющие школьную программу 7 класса, а также те, которые изучаются факультативно («по выбору учащихся», «по выбору учителя») и в курсе внеклассного чтения. Есть раздел, посвященный мифологии и фольклору, произведениям зарубежных авторов. У данной книги есть и еще одна цель: сориентировать учеников в мире литературы для детей и юношества, указать лучшие образцы в разных жанрах: от классической литературы до приключений и фантастики.

Фольклор

Общие сведения:

Слово «фольклор» обозначает всю совокупность устного народного творчества (в том числе и мифы), и в буквальном переводе с английского означает «народная мудрость», «народное знание» (folk lore). В фольклоре различают огромное множество жанров. Это и сказки, и мифы, и так называемые «суеверные рассказы» («бывальщины» и «былички»), и обрядовая поэзия, и былины.

Одной из важных составных частей фольклора всех стран является героический эпос (например, для англичан это «Беовульф», для немцев — «Песнь о Нибелунгах», для финнов — «Калевала», для французов — «Песнь о Роланде», для американцев — «Песнь о Гайавате»). Героический эпос, как правило, представляет собой цикл поэтических произведений, объединенных сквозным героем и повествующий о его (их) великих деяниях, причем герой, стоящий в центре повествования, является воплощением чаяний всего народа, защитником его интересов. Для русского народа таким героическим эпосом стали былины. Русские былины (называвшиеся ранее «старинами») писались специальным ритмическим стихом и предназначались для публичного исполнения под музыкальный аккомпанемент (как правило, гуслей). Этим объясняются особенности построения былин, наличие в них рефренов (повторов), постоянных эпитетов и возвышенной лексики. Центральный персонаж былин — это богатырь, стоящий на страже Русской земли, ее чести и независимости. Деятельность богатырей лежит в основе ее могущества и славы. Например, Добрыня Никитич устраняет постоянную угрозу Киеву со стороны чудовищазмея, совершавшего набеги на город и уводившего в плен множество людей, Алеша Попович освобождает город от бесчинствующего в нем Тугарина, Илья Муромец расправляется с Идолищем поганым и Соловьем-разбойником.

Былины, как жанр, развивались на протяжении достаточно длительного времени, пока не приняли своего нынешнего вида. Большинство былин образуют циклы. Наиболее известным является Киевский цикл. Действие былин этого цикла приурочено к Киеву, ко времени княжения князя Владимира. Часто былины имеют реальные прототипы своих героев: например, прототипом былинного Добрыни Никитича был дядя Владимира Святославича по матери, его сподвижник в военных и политических предприятиях. Кроме того, в основе былин могут лежать реальные исторические события: например, былины «Добрыня и змей» и «Женитьба Владимира» связаны с конкретными историческими событиями — введением христианства на Руси (988 год) и женитьбой киевского князя на полоцкой княжне Рогнеде (980 год).

Другой известный цикл — Новгородский. Новгород, наряду с Киевом, был колыбелью русской государственности. Наиболее популярная былина из этого цикла — «Садко».

Достаточно длительное время на Руси существовала традиция рукописных сборников, в которые вносились произведения литературного и устного творчества. Самые ранние записи былин дошли до нас в списках второй половины XVII века. В середине XVIII века на Урале или в Западной Сибири сложился получивший впоследствии мировую известность сборник Кирши Данилова. Это имя стояло на первой странице рукописи и, возможно, указывало на имя составителя. Сборник был опубликован в 1804 году.

В середине XIX века (1861—1867 года) выходят «Песни, собранные П. Н. Рыбниковым», представлявшие собой сборник былин, собранных в ряде местностей, прилегающих к Онежскому озеру и реке Онеге. В тех же краях собирал былины и А. Ф. Гильфердинг. За два месяца им было собрано 247 былин, вышедших впоследствии под заглавием «Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года».

Эти сборники положили начало пристальному изучению и собиранию героических эпических сказаний русского народа. Впоследствии были опубликованы былины, собранные в Поволжье, в Сибири, на Алтае и в особенности на Европейском Севере (Беломорье, Печора).

Святогор и Микула Селянинович

Поехал Святогор путем-дорогою широкою, и по пути встретился ему прохожий. Припустил богатырь своего добра коня к тому прохожему, никак не может догнать его: поедет во всю рысь, прохожий идет впереди; ступою едет, прохожий идет впереди. Проговорит богатырь таковы слова:

— Ай же ты, прохожий человек, приостановись немножечко, не могу тебя догнать на добром коне.

Приостановился прохожий, снимал с плеч сумочку и кладывал сумочку на сыру землю. Говорит Святогор-богатырь:

— Что у тебя в сумочке?

— А вот подыми с земли, так увидишь.

Сошел Святогор с добра копя, захватил сумочку рукою, — не мог и пошевелить; стал здымать обеими руками, только дух под сумочку мог подпустить, а сам по колена в землю угряз. Говорит богатырь таковы слова:

— Что это у тебя в сумочку накладено? Силы мне не занимать стать, а я и здынуть сумочку не могу.

— В сумочке у меня тяга земная.

— Да кто ж ты есть и как тебя именем зовут, звеличают как по изотчины?

— Я есть Микулушка Селянинович.

Илья и Соловей-разбойник

Из того ли то из города из Мурома,

Из того села да с Карачарова

Выезжал удаленький дородный добрый

молодец.

Он стоял заутреню во Муроме.

А и к обеденке поспеть хотел он в

стольный Киев-град.

Да и подъехал он ко славному ко городу

к Чернигову.

У того ли города Чернигова

Нагнано-то силушки черным-черно,

А и черным-черно, как черна ворона.

Так пехотою никто тут не прохаживат,

На добром коне никто тут не проезживат,

Птица черный ворон не пролетыват,

Серый зверь да не прорыскиват.

А подъехал как ко силушке великоей.

Он как стал-то эту силу великую,

Стал конем топтать да стал копьем колоть,

А и побил он эту силу всю великую,

Он подъехал-то под славный

под Чернигов-град.

Выходили мужички да тут черниговски

И отворяли-то ворота во Чернигов-град,

А и зовут его в Чернигов воеводою.

Говорит-то им Илья да таковы слова:

«Ай же мужички да вы черниговски!

Я нейду к вам во Чернигов воеводою.

Укажите мне дорожку прямоезжую,

Прямоезжую да в стольный Киев-град».

Говорили мужички ему черниговски:

«Ты удаленький дородный добрый молодец,

Ай ты славный богатырь да святорусский!

Прямоезжая дорожка заколодела,

Заколодела дорожка, замуравела,

А и по той по дорожке прямоезжею

Да и пехотою никто да не прохаживал,

На добром коне никто да не проезживал.

Как у той ли-то у Грязи-то у Черноей,

Да у той ли у березы у покляпыя,

Да у той ли речки у Смородины,

У того креста у Леванидова

Сидит Соловей-разбойник во сыром дубу,

Сидит Соловей-разбойник Одихмантьев сын.

А то свищет Соловей да по-соловьему,

Он кричит, злодей-разбойник, по-звериному.

И от его ли-то от посвиста соловьего,

И от его ли-то от покрика звериного

То все травушки-муравы уплетаются,

Все лазоревы цветочки осыпаются,

Темны лесушки к земле все приклоняются,

А что есть людей — то все мертвы лежат.

Прямозжею дороженькой — пятьсот

есть верст,

Ай окольноей дорожкой — цела тысяча».

Он спустил добра коня да и богатырского,

Он поехал-то дорожкой прямоезжею.

Его добрый конь да богатырский

С горы на гору стал перескакивать,

С холмы на холму стал перемахивать,

Мелки реченьки, озерка промеж ног спущал.

Подъезжает он ко речке ко Смородинке,

Да ко тоей он ко Грязи он ко Черноей,

Да ко той ли ко березе ко покляпыя,

К тому славному кресту ко Леванидову.

Засвистал-то Соловей да по-соловьему,

Закричал злодей-разбойник по-звериному,

Так все травушки-муравы уплеталися,

Да лазоревы цветочки осыпалися,

Темны лесушки к земле все приклонялися.

Его добрый конь да богатырский

А он на корзни да спотыкается.

А и как старый-то казак да Илья Муромец

Берет плеточку шелковую в белу руку,

А он бил коня да по крутым ребрам,

Говорил-то он, Илья, да таковы слова:

«Ах ты, волчья сыть да травяной мешок!

Али ты идти не хошь, али нести не можь?

Что ты на корзни, собака, спотыкаешься?

Не слыхал ли посвиста соловьего,

Не слыхал ли покрика звериного,

Не видал ли ты ударов богатырскиих?»

А и тут старый казак да Илья Муромец,

Да берет-то он свой тугой лук разрывчатый,

Во свои берет во белы он во ручушки,

Он тетивочку шелковую натягивал,

А он стрелочку каленую накладывал.

Он стрелил в того-то Соловья-разбойника,

Ему выбил право око со косицею,

Он спустил-то Соловья да на сыру землю,

Пристегнул его ко правому кo стремечку

булатному.

Он повез его по славну по чисту полю,

Мимо гнездышка повез да соловьиного.

Во том гнездышке да соловьиноем

А случилось быть да и три дочери,

А и три дочери его любимые.

Больша дочка — эта смотрит во окошечко

косящато,

Говорит она да таковы слова:

«Едет-то наш батюшка чистым полем,

А сидит-то на добром коне,

И везет он мужичища-деревенщину

Да ко правому ко стремени прикована».

Поглядела его друга дочь любимая,

Говорила-то она да таковы слова:

«Едет батюшка раздольицем чистым полем,

Да и везет он мужичища-деревенщину

Да и ко правому ко стремени прикована».

Поглядела его меньша дочь любимая,

Говорила-то она да таковы слова:

«Едет мужичище-деревенщина,

Да и сидит мужик он на добром коне,

Да и везет-то наша батюшка у стремени,

У булатного у стремени прикована —

Ему выбито-то право око со косицею».

Говорила-то она да таковы слова:

«Ай же мужевья наши любимые!

Вы берите-ка рогатины звериные

Да бегите-ка в раздольице чисто поле,

Да вы бейте мужичища-деревенщину!»

Эти мужевья да их любимые,

Зятевья-то есть да соловьиные,

Похватали как рогатины звериные,

Бежали-то они да во чисто поле

Ко тому ли к мужичищу-деревенщине

Да хотят убить-то мужичища-деревенщину.

Говорит им Соловей-разбойник

Одихмантьев сын:

«Ай же зятевья мои любимые!

Побросайте-ка рогатины звериные,

Вы зовите мужика да деревенщину,

В свое гнездышко зовите соловьиное,

Накормите его ествушкой сахарною,

Да вы пойте его питьицем медвяныим,

Да и дарите ему дары драгоценные!»

Эти зятевья да соловьиные

Побросали-то рогатины звериные,

Ай зовут-то мужика да деревенщину

Во то гнездышко да соловьиное.

Да мужик-то деревенщина не слушался,

А он едет-то по славному чисту полю

Прямоезжею дорожкой в стольный Киев-град.

Он приехал-то во славный стольный Киев-град

А ко славному ко князю на широкий двор.

Ай Владимир-князь он вышел

из божьей церкви,

Он пришел в палату белокаменну,

Во столовую свою во горенку,

Они сели есть да пить да хлеба кушати,

Хлеба кушати да пообедати.

Ай тут старый казак да Илья Муромец

Становил коня да посередь двора,

Сам идет он во палаты белокаменны.

Приходил он во столовую во горенку,

На пяту он дверь-то поразмахивал,

Крест-то клал он по-писаному,

Вел поклоны по-ученому,

На все три, на четыре на сторонки низко

кланялся,

Самому князю Владимиру в особину,

Еще всем его князьям он подколенныим.

Тут Владимир-князь стал молодца

выспрашивать:

«Ты скажи-ко, ты откулешний, дородный

добрый молодец,

Тебя как-то, молодца, да именем зовут,

Величают, удалого, по отечеству?»

Говорил-то старый казак да

Илья Муромец:

«Есть я с славного из города из Мурома,

Из того села да с Карачарова,

Есть я старый казак да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Иванович».

Говорит ему Владимир таковы слова:

«Ай же старый казак да Илья Муромец!

Да и давно ли ты повыехал из Мурома

И которою дороженькой ты ехал

в стольный Киев-град?»

Говорил Илья да таковы слова:

«Ай ты, славный Владимир стольнокиевский!

Я стоял заутреню христовскую во Муроме,

Ай к обеденке поспеть хотел я в стольный

Киев-град,

То моя дорожка призамешкалась.

А я ехал-то дорожкой прямоезжею,

Прямоезжею дороженькой я ехал мимо-то

Чернигов-град,

Ехал мимо эту Грязь да мимо Черную.

Мимо славну реченьку Смородину,

Мимо славную березу ту покляпую,

Мимо славный ехал Леванидов крест».

Говорил ему Владимир таковы слова:

«Ай же мужичище-деревенщина,

Во глазах, мужик, да подлыгаешься,

Во глазах, мужик, да насмехаешься.

Как у славного у города Чернигова

Нагнано тут силы много-множество —

То пехотою никто да не прохаживал

И на добром коне никто да не проезживал,

Туда серый зверь да не прорыскивал,

Птица черный ворон не пролетывал.

А у той ли-то у Грязи-то у Черноей,

Да у славноей у речки у Смородины,

Ай у той ли у березы у покляпои,

У того креста у Леванидова

Соловей сидит разбойник Одихмантьев сын.

То как свищет Соловей да по-соловьему,

Как кричит злодей-разбойник по-звериному.

То все травушки-муравы уплетаются,

А лазоревы цветки прочь осыпаются,

Темны лесушки к земле все приклоняются,

А что есть людей, то все мертвы лежат».

Говорил ему Илья да таковы слова:

«Ты Владимир-князь да стольнокиевский!

Соловей-разбойник на твоем дворе.

Ему выбито ведь право око со косицею,

И он ко стремени булатному прикованный».

Тут Владимир-князь да стольнокиевский

Он скорошенько вставал да на резвы ножки,

Кунью шубоньку накинул на одно плечко,

Тут он шапочку соболью на одно ушко,

Выходил-то он на свой широкий двор

Посмотреть на Соловья-разбойника.

Говорил Владимир-князь да таковы слова:

«Засвищи-ко, Соловей, ты по-соловьему,

Закричи-ко, собака, по-звериному!»

Говорил Соловей-разбойник Одихмантьев сын:

«Не у вас-то я сегодня, князь, обедаю,

А не вас-то я хочу да и послушати.

Я обедал-то у старого казака Ильи Муромца,

Да его хочу-то я послушати».

Говорил Владимир-князь да стольнокиевский:

«Ай же старый казак ты Илья Муромец!

Прикажи-ко засвистать ты Соловью

да по-соловьему,

Прикажи-ко закричать да по-звериному».

Говорил Илья да таковы слова:

«Ай же Соловей-разбойник Одихмантьев сын!

Засвищи-ко ты во полсвиста соловьего,

Закричи-ко ты во полкрика звериного».

Говорил-то ему Соловей-разбойник

Одихмантьев сын:

«Ай же старый казак ты Илья Муромец!

Мои раночки кровавы запечатались,

Да не ходят-то мои уста сахарные,

Не могу я засвистать да по-соловьему,

Закричать-то не могу я по-звериному.

А и вели-ка князю ты Владимиру

Налить чару мне да зелена вина.

Я повыпью-то как чару зелена вина, —

Мои раночки кровавы поразойдутся,

Да и уста мои сахарны порасходятся,

Да тогда я засвищу да по-соловьему,

Да тогда я закричу да но-звериному».

Говорил Илья-то князю он Владимиру:

«Ты Владимир князь да стольнокиевский,

Ты поди в свою столовую во горенку,

Наливай-ка чару зелена вина.

Ты не малую стопу — да полтора ведра,

Поднеси-ка Соловью-разбойнику».

Тут Владимир князь да стольнокиевский

Он скоренько шел в столову свою горенку,

Наливал он чару зелена вина,

Да не малу он стопу — да полтора ведра,

Разводил медами он стоялыми,

Приносил-то он ко Соловью-разбойнику.

Соловей-разбойник Одихмантьев сын

Принял чарочку от князя он одной ручкой,

Выпил чарочку ту Соловей одним духом.

Засвистал как Соловей тут по-соловьему,

Закричал разбойник по-звериному, —

Маковки на теремах покривились,

А околенки во теремах рассыпались.

От него, от посвиста соловьего,

Что есть людюшек, так все мертвы лежат,

А Владимир князь стольнокиевский

Куньей шубонькой он укрывается.

А и тут старый казак да Илья Муромец

Он скорешенько садился на добра коня,

И он вез-то Соловья да во чисто поле,

И он срубил ему да буйну голову.

Говорил Илья да таковы слова:

«Тебе полно-тко свистать да по-соловьему,

Тебе полно-тко слезить да отцов-матерей,

Тебе полно-тко вдовить да жен молодыих.

Тебе полно-тко спущать сиротать

малых детушек!»

А тут Соловью ему и славу поют,

А и славу поют ему век по веку!