Клара и Солнце

Кадзуо Исигуро, 2021

Клара совсем новая. С заразительным любопытством из-за широкого окна витрины она впитывает в себя окружающий мир – случайных прохожих, проезжающие машины и, конечно, живительное Солнце. Клара хочет узнать и запомнить как можно больше – так она сможет стать лучшей Искусственной Подругой своему будущему подростку От того, кто выберет Клару, будет зависеть ее судьба. Чистый, отчасти наивный взгляд на реальность, лишь слегка отличающуюся от нашей собственной, – вот, что дарит новый роман Кадзуо Исигуро. Каково это – любить? И можно ли быть человеком, если ты не совсем человек? Это история, рассказанная с обескураживающей искренностью, заставит вас по-новому ответить на эти вопросы. Кадзуо Исигуро – лауреат Нобелевской и Букеровской премий; автор, чьи произведения продаются миллионными тиражами. Гражданин мира, он пишет для всех, кто в состоянии понять его замысел. «Моя цель – создавать международные романы», – не устает повторять он. Сейчас его книги переведены на более чем 50 языков и издаются миллионными тиражами. Его новый роман «Клара и Солнце» – повествование на грани фантастики, тонкая спекулятивная реальность. Но, несмотря на фантастический флер, это история о семье, преданности, дружбе и человечности. Каково это – любить? И можно ли быть человеком, если ты не совсем человек? «[Исигуро] в романах великой эмоциональной силы открыл пропасть под нашим иллюзорным чувством связи с миром» – из речи Нобелевского комитета «Исигуро – выдающийся писатель» – Нил Гейман «Настоящий кудесник» – Маргарет Этвуд «Кадзуо Исигуро – писатель, суперспособность которого словно бы в том и состоит, чтобы порождать великолепные обманки и расставлять для читателя восхитительные в своей непредсказуемости ловушки». – Галина Юзефович «Изучение нашего душевного пейзажа, чем занимается Исигуро, обладает силой и проникновенностью Достоевского». – Анна Наринская

Памяти моей матери Сидзуко Исигуро (1926–2019)

Kazuo Ishiguro

KLARA AND THE SUN

Copyright © Kazuo Ishiguro 2021

Jacket design by John Gall

© Мотылев Л., перевод на русский язык, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Часть первая

Когда мы были новые, наше с Розой место было в середине торгового зала, на той стороне, где журнальный стол, и оттуда нам открывался вид наружу сквозь полвитрины и даже больше. Мы могли смотреть на офисных сотрудников, спешащих мимо, на такси, на бегунов, на туристов, на Попрошайку с его собакой, на нижние этажи Здания РПО. После того как мы освоились, Администратор позволила нам приближаться к витрине вплоть до самой экспозиции, и тогда мы видели, какое оно высокое — Здание РПО. А если оказывались у витрины в удачное время, то видели Солнце на Его пути, переходящее между верхами зданий с нашей стороны на сторону РПО.

Когда мне везло и я видела Его там, я подавалась лицом вперед, чтобы получить как можно больше питания, и если Роза была со мной, я говорила ей, чтобы она делала то же. Через минуту-две мы возвращались на наши места, и, когда мы были новые, нас тревожило, что из середины зала мы не так часто видим Солнце и потому будем слабеть и слабеть. ИД Рекс, который был тогда рядом с нами, сказал, что тревожиться не о чем: Солнце находит способ добраться до нас, где бы мы ни были. Он показал на половицы:

— Видите — вот Солнечная фигура. Если вам тревожно, просто потрогайте, и опять наберетесь сил.

Когда он это сказал, посетителей в зале не было, Администратор что-то переставляла на Красных Полках, и я не хотела просить разрешения и отвлекать ее этим. Я взглянула на Розу, та ответила пустым взглядом, и тогда я сделала два шага вперед, присела на корточки и протянула обе руки к Солнечной фигуре на полу. Но, едва мои пальцы коснулись ее, фигура померкла, и хотя я прилагала все старания — хлопала по месту, где она была, а когда это не помогло, стала тереть по полу ладонями, — она не вернулась. Когда я поднялась, ИД Рекс сказал:

— Ты пожадничала, Клара. Вы, Искусственные Подруги, вечно жадничаете.

Хоть я и была новая, мне сразу подумалось, что моей вины, возможно, и нет: Солнце, может быть, случайно убрало Свою фигуру, когда я ее трогала. Но лицо ИД Рекса оставалось серьезным.

— Ты все питание себе забрала, Клара. Смотри, как стало темно.

И правда, в магазине сделалось очень мрачно. Даже снаружи, на тротуаре, знак Зоны Принудительной Эвакуации на фонарном столбе был теперь серым и тусклым.

— Прости меня, — сказала я Рексу, потом повернулась к Розе: — Прости меня. Я не хотела все себе забирать.

— Из-за тебя, — сказал ИД Рекс, — я к вечеру ослабею.

— Ты в шутку это говоришь, — возразила я ему. — Я же знаю.

— Вовсе не в шутку. Мне прямо сейчас может стать нехорошо. А эти ИД и ИП в глубине магазина? С ними и так уже неладно. А теперь будет хуже. Ты пожадничала, Клара.

— Я тебе не верю, — сказала я, но уже не была так убеждена. Посмотрела на Розу, но у нее по-прежнему было безучастное лицо.

— Мне уже нехорошо, — сказал ИД Рекс. И обвис, ссутулился.

— Но ты же сам только что сказал. Солнце всегда находит способ до нас добраться. Ты шутишь, я же знаю.

В конце концов я сумела убедить себя, что ИД Рекс просто меня дразнит. И все же я почувствовала в тот день, что невольно побудила Рекса коснуться неудобной темы — того, о чем большинство ИД и ИП в магазине предпочитали молчать. А вскоре произошел этот случай с участием ИД Рекса, из-за которого я стала думать, что если он и шутил тогда, то всего лишь отчасти.

Было яркое утро, и Рекс был уже не рядом с нами, потому что Администратор переместила его в переднюю нишу. Администратор всегда говорила, что каждое наше место тщательно продумано, что у нас, где бы мы ни стояли, одинаковые шансы, что нас выберут. Тем не менее мы все знали, что взгляд покупателя, входящего в магазин, вначале падает на переднюю нишу, и Рекс, естественно, был рад, что настала его очередь там быть. Мы смотрели на него из середины зала — он стоял, приподняв подбородок, весь внутри Солнечной фигуры, и Роза наклонилась ко мне со словами:

— Он выглядит просто чудесно! Наверняка для него скоро найдется дом!

Рекс третий день был в передней нише, когда пришла девочка с мамой. Я не так точно могла тогда определять возраст, но помню, что оценила и вышло для девочки тринадцать с половиной, и думаю сейчас, что не ошиблась. Мама была офисная сотрудница, и по туфлям и костюму мы видели, что хорошего уровня. Девочка прямо пошла к Рексу и встала перед ним, а мама, прохаживаясь по залу, двинулась к нам, взглянула на нас, затем направилась в дальнюю часть магазина, где две ИП сидели на Стеклянном Столе и свободно покачивали ногами, как им сказала Администратор. В какой-то момент мама позвала девочку, но та не отреагировала и продолжала смотреть на лицо Рекса. Потом протянула руку и провела ладонью по его руке. Рекс ничего, конечно, не сказал, только улыбался ей сверху вниз и стоял спокойно — вел себя ровно так, как нам говорили себя вести, когда покупатель проявляет особый интерес.

— Гляди! — шепнула мне Роза. — Она его выберет! Полюбила его. Повезло же Рексу!

Я толкнула Розу локтем в бок, чтобы она молчала, ведь нас легко могли услышать.

Теперь уже девочка позвала маму, и вскоре они обе стояли перед ИД Рексом, оглядывали его с головы до ног, девочка иногда тянулась к нему и трогала его. Они с мамой негромко совещались, и я услышала, как девочка сказала:

— Мама, ну ведь он прекрасный. Он такой красивый!

Немного погодя до меня донеслось:

— Боже мой, мама, ну что ты.

Администратор к тому времени тихо подошла и встала за ними. В конце концов мама повернулась к ней:

— Какая это модель?

— Это Б2, — ответила Администратор. — Третья серия. Для подростка определенного склада Искусственный Друг Рекс будет великолепным компаньоном. В частности, я убеждена, что он будет поощрять в юной личности добросовестность и прилежание.

— Ну, этой юной особе, безусловно, такое не повредит.

— Мама, мама, он идеальный.

Потом мама сказала:

— Б2, третья серия. У них, кажется, есть проблемы с солнечной подпиткой?

Она прямо так это и сказала, стоя перед Рексом и по-прежнему улыбаясь. Рекс тоже продолжал улыбаться, но девочка обескураженно перевела взгляд с него на маму.

— Да, — сказала Администратор, — с третьей серией были поначалу кое-какие мелкие затруднения. Но в этих сообщениях их очень сильно преувеличили. В среде с нормальным уровнем освещенности проблем нет ни малейших.

— Я слышала, что недостаточное поглощение солнечной энергии может повести к дальнейшим неприятностям, — сказала мама. — Даже поведенческим.

— При всем моем к вам уважении, мадам, не соглашусь с вами: третья серия колоссально осчастливила множество мальчиков и девочек. Если вы живете не на Аляске и не в угольной шахте, беспокоиться вам не о чем.

Мама продолжала смотреть на Рекса. Наконец покачала головой.

— Мне очень жаль, Кэролайн. Понимаю, почему он тебе нравится. Но нам он не подходит. Мы найдем тебе то, что подойдет безупречно.

Рекс улыбался и улыбался, пока посетители не ушли, и даже после их ухода ничем не показал, что опечален. Но тогда-то я и вспомнила, как он пошутил, и поняла с несомненностью, что эти вопросы про Солнце, про то, сколько питания нам от Него достается, были у Рекса на уме уже некоторое время.

Сегодня, конечно, я понимаю, что не только у Рекса. Официально, однако, проблем не было вообще: у каждого из нас имелись технические характеристики, которые гарантировали, что на нас не воздействуют такие факторы, как наше положение внутри помещения. И все-таки после нескольких часов без Солнца у ИД или ИП возникала некоторая сонливость, а с ней и беспокойство, что с тобой что-то не так — что у тебя какой-то особый, только тебе присущий недостаток, и, если о нем станет известно, тебе никогда не обрести дома.

Это одна из причин того, что мы так много значения придавали пребыванию в витрине. Всем нам было обещано, что очередь дойдет до каждого, и каждому хотелось, чтобы она поскорей до него дошла. Отчасти это объяснялось тем, что представлять магазин наружному миру, по словам Администратора, «особая честь». Кроме того, разумеется, что бы Администратор ни говорила, мы все знали: кто на витрине, того скорее выберут, чем кого-то другого. Но крупная мысль, которую молча разделяли мы все, касалась Солнца и Его питания. Роза однажды, незадолго до того как настала наша очередь, высказала ее мне шепотом:

— Клара, как ты думаешь: когда мы будем в витрине, мы получим от Солнца столько, что хватит уже навсегда?

Я все еще была совсем новая и не знала, как отвечать, хотя тот же вопрос и мне приходил на ум.

Потом наконец наша очередь пришла, и однажды утром мы с Розой вступили в витрину, стараясь не повалить ничего, что в ней выставлено, как повалила предыдущая пара на той неделе. Магазин, конечно, еще был закрыт, и я думала, что решетка будет совсем опущена. Но, едва мы сели на Полосатую Софу, я увидела неширокую щель под нижним краем решетки — Администратор, вероятно, приподняла ее, когда проверяла, все ли для нас готово, — и свет Солнца образовал яркий прямоугольник, который поднимался на наше возвышение и кончался прямой линией у самых наших ног. Надо было только вытянуть их чуть-чуть, и они оказывались внутри Солнечного тепла. Я поняла тогда, что, каким бы ни был ответ на вопрос Розы, мы вот-вот получим все необходимое питание на ближайшее время. И, когда Администратор дотронулась до выключателя и решетка поползла вверх, открывая всю витрину, нас окатил ослепительный свет.

Должна признаться: у меня, чтобы желать пребывания в витрине, всегда была еще одна причина, не связанная ни с Солнечным питанием, ни с возможностью быть выбранной. В отличие от большинства ИД и ИП, в отличие от Розы, я всегда хотела смотреть наружу и видеть там как можно больше — и во всех подробностях. Поэтому, как только решетка поднялась, сознание, что от тротуара меня теперь отделяет только стекло, что я могу свободно, вблизи и целиком рассматривать многое, от чего раньше видела только углы и края, так меня взволновало, что на мгновение я почти позабыла о Солнце и Его доброте к нам.

Я впервые увидела, что Здание РПО на самом деле построено из отдельных кирпичей и что оно не белое, как я всегда думала, а бледно-желтое. Я теперь увидела еще, что оно даже выше, чем я воображала — двадцать два этажа, — и что каждое из его повторяющихся окон подчеркнуто своим наружным подоконником. Мне видна была диагональная линия Солнца по фасаду Здания РПО: треугольник по одну сторону от нее казался почти белым, а тот, что по другую сторону, был очень темный, хотя я знала теперь, что весь фасад бледно-желтый. И я не только все окна видела до самой крыши, но иногда и людей внутри — одни стояли, другие сидели, третьи перемещались. А внизу, на улице, я видела прохожих, их разнообразную обувь, бумажные стаканчики, наплечные сумки, маленьких собачек, и, если хотела, я могла следить взглядом за кем угодно до пешеходного перехода и дальше, за второй знак Зоны Принудительной Эвакуации, до того места, где два ремонтных человека стояли над канализационным люком и на что-то показывали. Я могла заглядывать внутрь такси, когда они замедляли ход, чтобы пропустить людей на переходе: видела, как пальцы водителя постукивают по рулевому колесу, видела, какая кепка на пассажире.

День длился, Солнце нас грело, и я видела, что Роза очень счастлива. Но я заметила, что она почти ни на что не смотрит, ее взгляд все время был направлен на первый знак Зоны Принудительной Эвакуации прямо перед нами. Только если я показывала ей на что-то, Роза поворачивала голову, но она быстро теряла интерес и снова принималась глядеть на тротуар и на знак.

Сколько-нибудь долго Роза смотрела куда-то еще, лишь когда перед нашей витриной останавливался прохожий. В этом случае мы обе вели себя так, как нас учила Администратор: улыбались «нейтральными» улыбками и неподвижно глядели в отдаленную точку на полпути до Здания РПО. Очень заманчиво было получше рассмотреть подошедшего, но Администратор объяснила, что заглядывать в такую минуту прохожему в глаза — верх вульгарности. Только если нам делали знак или заговаривали с нами через стекло, нам полагалось отвечать, но никак не до этого.

Некоторых из тех, кто останавливался, мы не интересовали вовсе. Кому-то надо было снять спортивную туфлю и что-то с ней сделать, кто-то доставал свою дощечку и жал на экран пальцами. Некоторые, однако, подходили прямо к стеклу и смотрели внутрь. Часто это были мальчики и девочки такого примерно возраста, для какого мы лучше всего годились, и они на вид были нам очень рады. Подросток, один или со взрослым, подходил, полный возбуждения, показывал пальцем, смеялся, строил рожицу, стучал по стеклу, махал.

Случалось иногда так — я вскоре получше научилась глядеть на тех, кто у витрины, делая вид, будто разглядываю Здание РПО, — что подходил подросток, смотрел на нас, и в нем была печаль, а то и злость, словно мы сделали что-то нехорошее. Такой легко мог в следующую секунду перемениться, начинал смеяться или махать, как все остальные, но к нашему третьему дню в витрине я уже неплохо умела различать.

После третьего или четвертого раза я попробовала поговорить об этом с Розой, но она улыбнулась:

— Клара, ты слишком много беспокоишься. Я уверена, что эта девочка была очень счастлива. Как она могла быть грустна в такой день? Весь город так счастлив сегодня.

Но я в конце нашего третьего дня завела об этом разговор с Администратором. Она хвалила нас, говорила, что мы в витрине смотрелись «красиво и достойно». Свет в магазине уже горел тускло, и мы были в дальней его части, прислонились к стене, некоторые листали интересные журналы перед сном. Роза была рядом со мной, и я видела по ее осанке, что она уже наполовину спит. Поэтому, когда Администратор спросила, хорошо ли у меня прошел день, я воспользовалась случаем и сказала ей про невеселых мальчиков и девочек у витрины.

— Клара, ты просто необыкновенная, — промолвила Администратор тихим голосом, чтобы не потревожить Розу и остальных. — Ты столько всего примечаешь, столько впитываешь. — Она покачала головой, словно в изумлении. Потом сказала: — Ты должна понимать, что мы не простой магазин. Многие подростки были бы несказанно рады, если бы могли выбрать тебя, или Розу, или кого угодно из вас. Но у них нет такой возможности. Ты для них недоступная роскошь. Вот почему они подходят к витрине: помечтать о тебе. Но потом им делается грустно.

— Администратор, скажите, а такой подросток… У него есть дома свой ИД или своя ИП?

— Вряд ли. Если даже и есть, то не твоего уровня. Так что если иногда подросток странно на тебя смотрит, с горечью или грустью, говорит через стекло что-нибудь неприятное, не придавай этому значения. Просто знай. Этот подросток, вероятно, фрустрирован.

— Такому подростку, без ИД или ИП, наверняка одиноко.

— Да, и это тоже, — тихо сказала Администратор. — Одиноко. Да.

Она опустила глаза и молчала, поэтому я ждала. Потом вдруг она улыбнулась, протянула руку и мягко забрала у меня интересный журнал, который я до этого рассматривала.

— Спокойной ночи, Клара. Будь завтра такой же чудесной, какой была сегодня. И не забывай: вы с Розой — наши представители в глазах всей улицы.

* * *

Прошла почти половина нашего четвертого утра в витрине, когда я увидела такси — оно замедляло ход, и водитель высунул голову, чтобы другие такси позволили ему пересечь полосы движения и подъехать к бордюру у нашего магазина. Когда Джози вышла на тротуар, ее глаза были на мне. Она была бледная и худенькая, и, когда Джози шла к нам, я видела, что идет она не так, как другие прохожие. Не то чтобы медленно, но после каждого шага, казалось, должна была убедиться, что все в порядке и она не упадет. Я оценила возраст — примерно четырнадцать с половиной.

Когда приблизилась настолько, что все пешеходы теперь шли позади нее, она остановилась и улыбнулась мне.

— Приветик, — сказала она через стекло. — Слышишь меня?

Роза продолжала смотреть вперед, на Здание РПО, как ей было положено. Но я, потому что ко мне обратились, могла теперь перевести взгляд на девочку, улыбнуться в ответ и ободряюще кивнуть.

— Правда? — сказала Джози — хотя тогда я, конечно, не знала еще, что ее так зовут. — Я и сама-то себя тут еле слышу. Ты действительно меня слышишь?

Я опять кивнула, и она покачала головой, словно была поражена.

— Ничего себе.

Джози оглянулась через плечо — даже это движение она сделала с осторожностью — на такси, откуда только что вышла. Дверь машины, которую она оставила открытой, торчала поперек тротуара, и на заднем сиденье виднелись двое, они разговаривали и показывали на что-то за пешеходным переходом. Джози, похоже, была довольна, что ее взрослые не спешат выходить, и сделала еще один шаг вперед: ее лицо теперь почти касалось окна.

— Я вчера тебя приметила, — сказала она.

Я стала вспоминать вчерашний день, но Джози в памяти не нашла и посмотрела на нее с удивлением.

— О, не расстраивайся, все норм, ты меня увидеть никак не могла. Я же в такси была, ехала мимо, быстро довольно-таки. Но приметила тебя в витрине, ну и вот, сегодня говорю маме, чтобы мы тут остановились. — Она оглянулась еще раз, опять так же оберегаясь. — Ничего себе. До сих пор разговаривает с миссис Джеффрис. Недешевые разговорчики, как по-твоему? Счетчик-то тикает.

Смех, я увидела, наполнил ее лицо добротой. Но странно, в тот же самый момент мне в первый раз показалось, что Джози, может быть, из тех одиноких подростков, про которых мы говорили с Администратором.

Она перевела взгляд на Розу — та по-прежнему послушно смотрела на Здание РПО — и сказала: «Твоя подружка очень милая». Но не успела она договорить, как ее глаза вновь обратились на меня. Она молча продолжала смотреть на меня несколько секунд, и я обеспокоилась, что ее взрослые выйдут до того, как она еще что-нибудь скажет. Но тут я услышала:

— Знаешь что? Твоя подружка отлично сгодится в подружки еще кому-нибудь. Но понимаешь, вчера мы ехали мимо, я вдруг увидела тебя и думаю: вот она, ИП, которую я искала! — Она опять засмеялась. — Извини. Может быть, это звучит неуважительно. — Она еще раз повернулась в сторону такси, но не видно было, чтобы сидевшие на заднем сиденье собирались выходить. — Ты не француженка? — спросила она. — Что-то в тебе есть такое, французское.

Я улыбнулась и покачала головой.

— На последнюю нашу встречу, — сказала Джози, — пришли эти две девчонки француженки. У обеих волосы вот так же были — аккуратно и коротко, как у тебя. Симпатичный вид.

Она еще какое-то время разглядывала меня молча, и мне почудился очередной маленький намек на грусть, но я была совсем новая тогда и не могла быть уверена. Потом она просветлела:

— Слушай, а тебе там с ней не жарко вот так сидеть? Не хочется попить или еще что?

Я покачала головой и подняла руки ладонями вверх, чтобы показать, как чудесно питает нас Солнце, посылая нам тепло и свет.

— Ага, вот оно что! Не подумала. Ты любишь быть под Солнцем, правильно?

Она вновь оглянулась — теперь посмотреть на верхи зданий. Солнце в это время было в небесном промежутке, и Джози мигом сощурила глаза и повернулась ко мне обратно.

— Не понимаю, как у тебя выходит. В смысле — смотреть вот так и не ослепляться. Я даже секунду не выдерживаю.

Она приложила ладонь ко лбу и снова отвернулась, на этот раз взглянуть не на Солнце, а куда-то ближе к верхним этажам Здания РПО. Через пять секунд опять посмотрела на меня.

— Для вас, девчонки, где вы сидите, Солнце должно опускаться вон за тот высокий дом, верно я говорю? Это значит, вы никогда не видите, как оно на самом деле заходит. Дом всегда мешает. — Она бросила короткий взгляд в сторону такси — взрослые все еще сидели в нем, и она продолжала: — Где мы живем, там ничего не мешает. Сверху, из моей комнаты, видно то самое место, где оно вечером заходит. Куда опускается в конце дня.

У меня, наверное, был удивленный вид. И краем глаза я заметила, что Роза, забывшись, уставилась на Джози в изумлении.

— Но где оно утром поднимается, я увидеть не могу, — сказала Джози. — Холмы и деревья заслоняют. Ну, примерно как тут здания. А вот вечером другое дело. Куда мое окно с той стороны выходит, там просто широко и пусто. Вот если приедешь и будешь жить у нас, убедишься сама.

Взрослые одна за другой выбрались из такси на тротуар. Джози их не видела, но, может быть, услышала что-то и заговорила быстрее.

— Клянусь чем хочешь, не вру. Прямо в точности то место видно, куда оно опускается.

На обеих взрослых была офисная одежда хорошего уровня. Мамой, которую упомянула Джози, была, я догадалась, та, что повыше, потому что она смотрела на Джози, даже когда обменивалась со своей спутницей поцелуями в щеку. Потом спутница пошла и смешалась с идущими по тротуару, а Мама полностью обратилась в нашу сторону. И всего на секунду ее пронизывающий взгляд перешел со спины Джози на меня, и я немедленно отвела глаза и стала смотреть вверх, на Здание РПО. Но Джози опять говорила со мной через стекло, ее голос стал потише, но слышно было.

— Ну, мне пора. Но я скоро вернусь. Еще поболтаем. — Потом сказала почти шепотом, я едва расслышала: — Ты ведь меня дождешься, да?

Я кивнула и улыбнулась.

— Вот и отлично. Ну ладно, теперь прощаемся. Но ненадолго.

Мама тем временем подошла и стояла позади Джози. Она была черноволосая и худая, но не такая тоненькая, как Джози или некоторые из бегунов. Теперь, когда она была ближе и я могла рассмотреть лицо лучше, я подняла свою оценку ее возраста до сорока пяти. Как я говорила, я тогда хуже умела определять возраст, но потом выяснилось, что примерно так оно и есть. Вначале, на расстоянии, она показалась мне моложе, но, когда она приблизилась, я увидела глубокие складки вокруг рта и какое-то злое изнурение в глазах. И я заметила еще, что, когда Мама потянулась рукой к Джози со спины, ладонь на мгновение повисла в воздухе, чуть ли не пошла назад, прежде чем двинуться дальше и лечь на плечо дочери.

Они направились в потоке прохожих в сторону второго знака Зоны Принудительной Эвакуации, Джози шла своей осторожной походкой, Мама приобнимала ее рукой. Один раз, до того как скрыться из виду, Джози обернулась и, хотя ей пришлось нарушить ритм ходьбы, махнула мне на прощание.

* * *

Позднее в тот же день Роза сказала мне:

— Клара, странная вещь. Я всегда думала, мы увидим множество ИД и ИП на улице, когда окажемся в витрине. Тех, для кого уже нашелся дом. Но там их совсем немного. Интересно, где они.

Это помимо прочего было замечательно в Розе. Она не очень много всего примечала, и даже когда я ей что-то показывала, она не видела, что в этом особенного или интересного. И тем не менее изредка она делилась наблюдениями вроде этого. Как только она сказала, я поняла, что тоже ожидала увидеть из витрины гораздо больше ИД и ИП, радостно сопровождающих своих подростков и даже порой идущих по каким-то их делам без них, и мне стало ясно, что, пусть и не сознавая того, я тоже была удивлена и слегка разочарована.

— Да, ты права, — сказала я, оглядывая улицу. — Вот, например, сейчас среди всех этих прохожих нет ни ИД, ни ИП.

— А вон там? Видишь, идет мимо Здания С Пожарными Лестницами?

Мы обе вгляделись, но затем одновременно покачали головами.

Хотя именно она задала этот вопрос про ИД и ИП снаружи, характерно для нее, что она вскоре потеряла к этому всякий интерес. Когда я наконец приметила тинейджера, проходящего со своим ИД мимо киоска с соками на стороне Здания РПО, она едва взглянула туда, где они шли.

Но я не переставала думать о том, что сказала Роза, и всякий раз, как все-таки видела на улице ИД или ИП, присматривалась внимательней. И вскоре обнаружила любопытную вещь: ту сторону, где Здание РПО, они неизменно выбирали чаще, чем эту. И нередко, если все же кто-то приближался к нам со своим подростком по нашему тротуару, то, миновав второй знак Зоны Принудительной Эвакуации, они переходили улицу и не шли мимо нашего магазина. А если и шли, то почти всегда эти ИД и ИП вели себя странно: ускоряли шаг и смотрели в другую сторону. Мне подумалось, что, может быть, мы — весь наш магазин — смущаем их чем-то. И подумалось, не будем ли мы с Розой, когда каждой из нас найдется дом, испытывать неловкость от напоминаний, что когда-то мы жили не с нашими подростками, а в магазине. Впрочем, как ни старалась, я не могла представить себе, что Роза или я когда-нибудь будем чувствовать такое по отношению к магазину, Администратору и другим ИД и ИП.

Потом, пока я продолжала смотреть наружу, мне пришла на ум другая возможность: что они не смущение испытывают, а страх. Что им страшно, потому что мы — новые модели, а значит, их мальчики и девочки вскоре могут решить, что пора их выбросить и заменить такими, как мы. Вот почему они плетутся мимо так неуклюже, не желая взглянуть в нашу сторону. И вот почему так мало ИД и ИП видно из нашей витрины. Насколько мы могли судить, на следующей улице — за Зданием РПО — их было видимо-невидимо. Насколько мы могли судить, ИД и ИП снаружи делали все, чтобы выбрать любой другой маршрут, лишь бы только их мальчики и девочки не видели нас и не подходили к витрине.

С Розой я этими мыслями не делилась. Вместо этого, когда мы замечали на улице ИД или ИП, я всякий раз старалась завести разговор о том, счастливо ли ему или ей живется со своим подростком в его доме, и это неизменно радовало и волновало Розу. Она подхватила это как игру, показывала рукой и говорила: «Вон, смотри, смотри! Видишь, Клара? Этот мальчик просто влюблен в своего ИД! Смотри, как они вместе весело хохочут!»

И действительно, было множество пар, которые выглядели вполне счастливыми. Но Роза многого не улавливала. Часто, увидев идущую пару, она издавала восторженное восклицание, но я смотрела и понимала, что, пусть девочка и улыбается своему ИД, на самом деле она на него злится и, может быть, в эту самую минуту у нее в голове жестокие мысли на его счет. Я замечала такое постоянно, но ничего не говорила и позволяла Розе верить в хорошее.

На пятый наш день в витрине я увидела утром два такси, они медленно ехали по той стороне, где Здание РПО, и держались так близко друг к другу, что кто-нибудь совсем новый мог решить, будто они один автомобиль — этакое двойное такси. Потом переднее двинулось чуть быстрее и возник просвет, и я увидела через этот просвет на дальнем тротуаре девочку четырнадцати лет в рубашке с картинкой на манер комикса или мультфильма, идущую в сторону перехода. Она была без взрослых и без ИД или ИП, но выглядела уверенной в себе и слегка нетерпеливой, и из-за того, что она шла со скоростью такси, я могла некоторое время наблюдать за ней через просвет. Потом просвет между такси увеличился, и я заметила, что она все-таки не одна, а с ИД, — он следовал за ней, отстав на три шага. И даже за этот краткий промежуток времени я успела понять, что он не случайно идет вот так сзади: девочка решила, что они всегда будут так ходить — она впереди, а он в нескольких шагах за ней. Ее ИД смирился с этим, хотя люди на улице глядят на них и могут заключить, что девочка его не любит. И я увидела в походке ИД усталость и попыталась представить себе, каково это — обрести дом и при этом знать, что твой подросток тебя не жалует. До этой пары мне не приходило на ум, что можно оказаться у подростка, который презирает тебя и хочет от тебя избавиться, но вы тем не менее продолжаете существовать вместе. Потом переднее такси, приближаясь к переходу, поехало медленнее, заднее подтянулось к нему, и я перестала видеть девочку и ее ИД. Я продолжала смотреть в надежде, что они пойдут на нашу сторону, но их не было в переходящей толпе, а противоположный тротуар заслоняли другие такси.

* * *

Я ни за что бы не захотела, чтобы в витрине со мной была не Роза, а еще кто-то, и все же время, проведенное там, выявило разницу между нами. Не в том дело, что я сильней желала узнавать новое о происходящем снаружи: на свой лад Роза была и зоркой, и взволнованной, и она так же, как я, беспокоилась о том, чтобы как можно лучше подготовиться и стать для кого-то по-настоящему доброй и полезной ИП. Но я чем больше смотрела, тем большему хотела научиться и, в отличие от Розы, была сначала озадачена, а затем все сильнее заворожена загадочными эмоциями, которые прохожие на улице иногда проявляли. Я сознавала, что если не пойму хотя бы часть этого загадочного, то, когда придет время, не смогу помогать своему подростку так, как следовало бы. И поэтому принялась высматривать на тротуарах, в проезжающих такси, в скоплениях людей, ожидающих на переходе, признаки поведения, в котором мне надо разобраться.

Вначале я хотела подключить к этому Розу, но вскоре поняла, что толку не выйдет. Однажды, в третий наш день в витрине, когда Солнце уже зашло за Здание РПО, на нашей стороне остановились два такси и водители вышли и начали драться. Это была не первая драка у нас на глазах: когда мы были еще совсем новые, мы собрались у витрины, чтобы получше видеть, как трое полицейских дерутся с Попрошайкой и его собакой перед пустым дверным проемом. Но та драка была не злая, и Администратор потом объяснила нам, что полицейские обеспокоились из-за Попрошайки, потому что он напился пьяный, и на самом деле хотели помочь ему. Но водители двух такси вели себя не как те полицейские. Они дрались так, будто важнее всего было причинить другому как можно больше вреда. Их лица так жутко кривились, что кто-нибудь новый мог принять их вовсе даже не за людей, и все время, пока они лупили друг друга, они выкрикивали жестокие слова. Прохожие вначале были до того поражены, что отступили от них, но затем какие-то офисные сотрудники и бегун их разняли. И хотя у одного была кровь на лице, оба сели обратно в свои такси, и все стало таким же, каким было раньше. Я даже заметила чуть погодя, что два такси — те, чьи водители только что дрались, — терпеливо ждут, одно перед другим, в одной полосе движения, чтобы загорелся зеленый свет.

Но когда я попробовала поговорить с Розой о том, что мы видели, она сказала с озадаченным видом:

— Драка? Клара, я не видела никакой драки.

— Роза, не может быть, чтобы ты не заметила. Это только что случилось прямо перед нами. Два водителя.

— А-а. Ты про таксистов! Я не поняла, что ты про них говоришь, Клара. О, их-то я видела, конечно. Но я не думаю, что они дрались.

— Роза, они конечно же дрались.

— Да нет, они притворялись. Играли просто.

— Роза, они дрались.

— Не говори глупостей, Клара! Ты странные вещи выдумываешь. Они просто играли. Им было весело, и прохожим тоже.

В конце концов я просто сказала: «Может быть, ты и права, Роза», и вряд ли она потом возвращалась мысленно к этому случаю.

Но я не могла так легко забыть про водителей такси. Провожала взглядом кого-нибудь из идущих по тротуару и думала, не может ли он разозлиться так же, как они. Или пыталась представить себе, как будет выглядеть вот этот прохожий или эта прохожая, если его или ее лицо исказится от ярости. И главное — этого Роза никогда бы не поняла, — я старалась почувствовать внутри себя ту злость, какую испытывали водители. Пыталась вообразить, что мы с Розой до того разозлились одна на другую, что принялись вот так же драться, всерьез стараясь причинить друг другу телесный вред. Нелепая идея, но я видела водителей такси и потому пыталась найти в себе начатки подобного чувства. Ничего, впрочем, из этого не выходило, и кончалось всегда тем, что я смеялась над своими мыслями.

Видели мы, однако, из своей витрины и другое — другие эмоции, я вначале их не понимала, но в конце концов все же нашла в себе подобия, пусть и такие, что, пожалуй, походили на тени на полу при свете потолочных ламп, когда витрина закрыта опущенной решеткой. Вот, например, случай с Кофейной Чашкой.

Это было через два дня после того, как в первый раз пришла Джози. Утро было наполнено дождем, и прохожие шагали сузив глаза, под зонтами и капающими шляпами. Здание РПО ливень мало изменил, разве только многие окна горели, как будто уже вечер. А на соседнем Здании С Пожарными Лестницами с левой стороны фасада появилось большое мокрое пятно, как будто с угла крыши натек какой-то пролившийся сок. Но потом вдруг пробилось Солнце, осветило намокшую улицу и крыши такси, и прохожие, увидев это, повалили густыми толпами, и в этой сутолоке я заметила маленького мужчину в дождевике. Он был на стороне Здания РПО, я оценила его возраст: семьдесят один год. Он махал и выкрикивал что-то, подойдя так близко к краю тротуара, что я обеспокоилась, как бы он не оказался перед движущимися такси. Случилось так, что с нами в витрине в эту минуту была Администратор — поправляла табличку перед нашей софой, — и она увидела машущего мужчину одновременно со мной. На нем был коричневый дождевик, и пояс с одной стороны свисал чуть ли не до щиколотки, но он, кажется, этого не замечал, продолжал махать и кричать кому-то на нашей стороне улицы. Перед нашим магазином образовалась толпа прохожих, не потому что все на нас хотели смотреть, а просто тротуар в эти мгновения был так заполнен, что никто не мог двигаться. Потом что-то переменилось, толпа сделалась реже, и я увидела стоящую перед нами маленькую женщину, спиной к нам, она смотрела через четыре полосы движущихся такси на мужчину, который махал. Лица ее я не видела, но по фигуре и сутулости дала оценку: шестьдесят семь лет. Я назвала ее мысленно Кофейной Чашкой, потому что со спины она в своем толстом шерстяном пальто выглядела маленькой, широкой и закругленной в плечах, похожей на керамические кофейные чашки, стоявшие кверху донышками на Красных Полках. Хотя мужчина продолжал махать и звать и она, безусловно, его видела, она не махала и не кричала в ответ. Она стояла в полной неподвижности и даже не пошевелилась, когда двое бегунов приблизились к ней, обежали ее каждый со своей стороны и снова соединились, шлепая спортивными туфлями по мокрому тротуару.

Потом наконец она пошла. Она направилась к переходу, к чему мужчина побуждал ее знаками, — пошла сначала медленными шагами, а затем торопливо. Там ей опять пришлось остановиться, подождать вместе с другими на светофоре, и мужчина перестал махать, но смотрел на нее таким взволнованным взглядом, что я опять встревожилась, как бы он не пошел наперерез движущимся такси. Но нет, он успокоился и направился к своему концу перехода, чтобы дождаться ее там. И когда такси остановились и Кофейная Чашка двинулась вместе со всеми через улицу, мужчина, я увидела, поднес к одному глазу кулак, как делали при мне дети в магазине, когда были чем-то расстроены. Потом Кофейная Чашка дошла до тротуара на стороне Здания РПО, и они с мужчиной обняли друг друга так крепко, что были теперь как бы одним большим человеком, и Солнце, заметив это, стало изливать на них Свое питание. Лица Кофейной Чашки я по-прежнему не видела, а у мужчины были закрыты глаза, и я не была уверена: то ли он очень счастлив, то ли очень огорчен.

— Эти двое, видно, так обрадовались друг другу, — сказала Администратор. И я поняла, что она смотрела на них так же пристально, как я.

— Да, они выглядят такими счастливыми, — сказала я. — Но странно: и огорченными тоже.

— Ох, Клара, — тихо промолвила Администратор. — Ничто от тебя не ускользает.

После этого Администратор долго молчала, держа табличку в руке и глядя через улицу, — даже после того, как пара скрылась из виду. Наконец она сказала:

— Вероятно, они долго не виделись. Очень-очень долго. Вероятно, когда они в прошлый раз так обнимались, они были еще молоды.

— Вы имеете в виду, Администратор, что они потеряли друг друга?

Она еще какое-то время постояла молча.

— Да, — сказала она в конце концов. — Видимо, так. Потеряли друг друга. И вероятно, сейчас по чистой случайности встретились вновь.

Голос Администратора был не такой, как обычно, и, хотя ее глаза смотрели за витрину, мне подумалось, что она сейчас не глядит ни на что в особенности. Мне даже стало любопытно: что могут подумать люди на улице, глядя на витрину и видя, что Администратор собственной персоной так долго в ней с нами вместе.

Потом она отвернулась от стекла и, проходя около нас, дотронулась до моего плеча.

— Иногда, — сказала она, — случаются особые моменты, когда люди ощущают и радость, и боль. Мне приятно, Клара, что ты так внимательна ко всему.

Администратор ушла, и Роза тогда сказала:

— Как странно. Я не поняла — о чем это она?

— Не думай про это, Роза, — сказала я ей. — Она просто рассуждала о том, что снаружи делается.

Тут Роза заговорила о чем-то другом, но я продолжала думать про Кофейную Чашку и ее Мужчину В Дождевике и про то, что сказала Администратор. И я попыталась представить себе, что бы я почувствовала, если бы мы с Розой много времени спустя, когда для каждой из нас уже давным-давно нашелся свой дом, случайно встретились на улице. Испытала бы я тогда, как сказала Администратор, и радость, и боль?

* * *

Однажды утром в начале нашей второй недели в витрине я разговаривала с Розой о чем-то на стороне Здания РПО — и осеклась, увидев, что на тротуаре перед нами стоит Джози. Рядом с ней была ее мама. На этот раз никакого такси позади них не было, хотя, может быть, просто оно уже уехало, а я не заметила из-за группы туристов между нашей витриной и местом, где Джози с Мамой сейчас стояли. Но теперь туристы прошли, пешеходы вновь гладко текли по тротуару, и Джози смотрела на меня, сияя радостью. Когда она улыбалась, ее лицо — я опять подумала — переполняла доброта. Но подойти к витрине она пока еще не могла, потому что Мама наклонилась к ней и что-то ей говорила, держа руку на ее плече. На Маме было пальто — тонкое, темное, хорошего уровня, — и оно шевелилось на ветру вокруг ее тела, поэтому на мгновение она напомнила мне одну из тех темных птиц, что сидят на высоких уличных знаках даже когда ветер дует неистово. И Джози, и Мама, разговаривая, глядели прямо на меня, и я видела, что Джози не терпится подойти, но Мама не отпускала ее, не переставала что-то ей объяснять. Я знала, что мне полагается все равно смотреть на Здание РПО, как смотрит Роза, но невольно я поглядывала на них украдкой — уж очень меня беспокоило, что они скроются в толпе.

Наконец Мама выпрямилась, и, хотя она продолжала на меня смотреть, меняя наклон головы всякий раз, как прохожий заслонял ей вид, она убрала руку, и Джози двинулась вперед своей осторожной походкой. Меня ободрило, что Мама позволила Джози подойти одной, но Мамин взгляд, которого она ни разу не смягчила и не отвела, и само то, как она там стояла, скрестив руки на груди и ухватившись пальцами за ткань пальто, наводили меня на мысль о множестве сигналов, которых я еще не научилась понимать. Тем временем Джози встала передо мной по ту сторону стекла.

— Привет! Как делишки?

Я улыбнулась, кивнула и подняла большой палец — этот жест мне не раз встречался в интересных журналах.

— Прости, раньше не могла, — сказала она. — Прошло, кажется… сколько?

Я подняла три пальца и добавила полпальца другой руки.

— Долго, — сказала она. — Прости меня. Скучала?

Я кивнула и сделала печальное лицо, но постаралась показать, что это не серьезно, что на самом деле я не была огорчена.

— Я тоже по тебе скучала. Я правда думала, что раньше получится. Ты, наверно, решила, что я уже всё. Прошу прощения, честно. — Потом ее улыбка ослабла, и она сказала: — Тут, наверно, уйма парней и девчонок побывала, все смотрели на тебя.

Я покачала головой, но Джози это, кажется, не убедило. Она обернулась бросить взгляд на Маму — не для большей уверенности, а узнать, не подошла ли она ближе. Потом, понизив голос, Джози сказала:

— У мамы чудной вид, я знаю: смотрит и смотрит. Это потому, что я ей сказала про тебя. Говорю, вот кого я выбрала, вот кто мне нужен, и теперь она тебя изучает. Прости, пожалуйста. — Мне показалось, в ней, как в тот раз, проглянула грусть. — Поедешь к нам, а? Если мама одобрит, и все такое.

Я ободряюще кивнула. Но в ее лице оставалась неуверенность.

— Потому что я не хочу, чтобы ты ехала против воли. Так будет нечестно. Мне очень хочется, чтобы ты приехала, но если ты скажешь: нет, Джози, я не желаю, то я скажу маме: ладно, жаль, но ничего с ней не вышло. Но ты хочешь к нам, да?

Я опять кивнула, и на этот раз Джози, кажется, поверила.

— Прекрасно! — Улыбка вернулась на ее лицо. — Тебе у нас понравится, уж я для этого постараюсь. — Она вновь оглянулась, теперь с торжествующим видом. — Мама! Вот, она говорит, что хочет ко мне!

Мама кивнула маленьким кивком, но другого ответа не дала. Она все еще вглядывалась в меня, пальцы крепко защемили ткань. Когда Джози повернулась ко мне обратно, лицо девочки снова было омрачено.

— Послушай, — начала она, но умолкла на несколько секунд. Потом сказала: — Так здорово, что ты к нам хочешь. Но я хочу, чтобы с самого начала все между нами было ясно, поэтому вот что. Не волнуйся, мама не слышит. Ну так вот. Я думаю, тебе понравится у нас дома. Я думаю, ты полюбишь мою комнату, ты в ней будешь жить, а не в шкафу каком-нибудь. И мы всякие дела замечательные будем с тобой делать, пока я буду взрослеть. Но только дело в том, что иногда, ну… — Она опять быстро оглянулась и, еще понизив голос, сказала: — Может быть, все это из-за того, что бывают дни, когда я не так хорошо себя чувствую. Не знаю. В общем, что-то иногда может быть такое… точно не понимаю что. Не уверена даже, что плохое. Но бывает так, что у нас становится, ну, необычно. Нет, ты не думай, большую часть времени ты не будешь ничего такого чувствовать. Но я хотела с тобой начистоту. Потому что ты ведь знаешь, как иногда паршиво бывает: люди уверяют, что все будет распрекрасно, а на самом деле ничего подобного. Вот почему я сейчас тебе говорю. Пожалуйста, скажи мне, что все равно хочешь к нам. Моя комната тебе очень-очень полюбится, я точно знаю. И ты увидишь, куда Солнце опускается, я в прошлый раз тебе говорила. Хочешь к нам все равно, а?

Я кивнула ей из-за своего стекла так серьезно, как только могла. И хотела дать ей понять, что если в ее доме придется столкнуться с чем-то трудным, с чем-то пугающим, то мы будем преодолевать это вместе. Но я не знала, как передать такую сложную мысль через стекло без слов, поэтому я сцепила ладони, подняла их и слегка ими покачала — этим жестом, я видела раньше, один водитель изнутри своего движущегося такси ответил кому-то, кто помахал ему с тротуара, хоть водителю и пришлось для этого снять обе руки с руля. Как бы Джози этот мой жест ни истолковала, вид у нее стал радостный.

— Спасибо тебе большое, — сказала она. — Нет, ты не думай. Может быть, и вовсе нет ничего плохого. Может быть, я зря что-то навоображала…

В этот момент Мама окликнула Джози и двинулась в нашу сторону, но на пути у нее были туристы, и Джози успела быстро сказать:

— Я совсем-совсем скоро вернусь. Обещаю. Завтра, если получится. Пока, совсем ненадолго.

* * *

Джози не пришла ни на следующий день, ни еще на следующий. Потом, в середине второй недели, наше время в витрине закончилось.

Все эти дни мы получали от Администратора много теплой поддержки. Каждое утро, когда мы готовились на Полосатой Софе и ждали, чтобы поднялась решетка, она говорила примерно такие слова: «Вы обе вчера были чудо как хороши. Постарайтесь, чтобы и сегодня было не хуже». А в конце каждого дня она улыбалась нам: «Отлично справились обе. Я вами очень горда». Поэтому мне никогда не приходило на ум, что мы могли в чем-то оплошать, и когда в наш последний день решетка опустилась, я ожидала, что Администратор опять нас похвалит. И меня удивило, что, заперев решетку, она просто отошла, не подождав нас. Роза посмотрела на меня озадаченно, и несколько секунд мы продолжали сидеть на Полосатой Софе. Но из-за опущенной решетки мы были в почти полной темноте, поэтому через некоторое время мы встали и сошли с возвышения.

Торговый зал был перед нами, и я видела все вплоть до Стеклянного Стола в глубине, но пространство разбилось на десять прямоугольных секций, так что теперь передо мной не было единой цельной картины. Передняя ниша, как и следовало ожидать, была в крайней правой секции; но журнальный стол, который находился рядом с передней нишей, разделился между разными секциями, так что одна часть стола даже виднелась в крайней секции слева. Свет в магазине был уже пригашен, и в нескольких секциях на заднем плане я видела других ИД и ИП, они готовились ко сну вдоль стен в середине зала. Но мое внимание притягивали три центральные секции — в тот момент между ними был разделен облик Администратора, которая как раз поворачивалась к нам. В одной секции она была видна только от талии до верха шеи, а соседнюю почти целиком занимали ее глаза. Ближний к нам глаз был гораздо больше второго, но оба были полны доброты и печали. Однако в третьей секции, которая показывала часть подбородка и почти весь рот, я увидела злость и досаду. Потом Администратор повернулась совсем и пошла к нам, и вид магазина опять стал цельным.

— Спасибо вам обеим, — сказала она и, протянув руку, мягко дотронулась до нас по очереди. — Спасибо огромное.

И все равно что-то, я чувствовала, изменилось: чем-то мы разочаровали ее.

* * *

После этого начался наш второй период в средней части магазина. Мы с Розой по-прежнему часто были вместе, но Администратор теперь меняла наше расположение, и я могла провести день, стоя около ИД Рекса или ИП Кику. Большинство дней, однако, я проводила там, откуда была видна часть витрины и улица за ней, поэтому могла и дальше узнавать новое про наружные дела. Например, когда появилась КОТЭ-машина, я была на той стороне, где журнальный стол, прямо перед центральной нишей, и мне было почти так же хорошо видно, как если бы я все еще сидела в витрине.

Уже за несколько дней стало ясно, что КОТЭ-машина — это будет что-то особенное. Вначале, чтобы все для нее подготовить, пришли ремонтные люди, они огородили часть улицы деревянными барьерами. Водителям такси это очень не понравилось, их громкие гудки звучали не переставая. Потом ремонтные люди начали долбить и взламывать поверхность улицы и даже участки тротуара, чем испугали двоих ИД в витрине. Когда шум сделался просто ужасным, Роза поднесла ладони к ушам и оставила их там, хотя в магазине были покупатели. Администратор извинялась перед каждым, кто к нам входил, хотя шум был не из-за нас. Один покупатель начал говорить про Загрязнение и, показывая на ремонтных людей снаружи, сказал, что Загрязнение опасно для всех. Поэтому, когда приехала КОТЭ-машина, я подумала, что это, наверное, машина, которая борется с Загрязнением, но ИД Рекс сказал — нет, она предназначена его усиливать. Я сказала ему, что не верю, а он мне на это ответил: «Подожди, Клара, сама увидишь».

Он, конечно, оказался прав. КОТЭ-машина — я мысленно назвала ее так, потому что на ее боку было большими буквами написано «КОТЭ», — начала с завывания на высокой ноте. Это было далеко не так плохо, как долбежка, и не хуже, чем пылесос Администратора. Но из ее крыши торчали три короткие трубы, и из них пошел дым. Вначале он вылетал маленькими белыми клубами, но затем потемнел и стал подниматься не отдельными сгустками, а одной плотной тучей без просвета.

Когда я взглянула в следующий раз, улица была разделена на несколько вертикальных блоков — со своего места я, не наклоняясь вперед, вполне отчетливо видела три из них. Густота темного дыма в разных блоках казалась разной, можно было подумать, что предлагаются на выбор контрастирующие оттенки серого. Но даже там, где дым стоял плотнее всего, я все равно различала много подробностей. В одном блоке, например, был кусок деревянного барьера ремонтных людей и была, как бы прикрепленная сейчас к барьеру, передняя часть такси. В соседнем блоке, косо срезая его верхний угол, виднелся металлический прут, в котором я узнала деталь одного из высоких уличных знаков. И, вглядываясь, я даже могла различить часть темного силуэта сидящей на нем птицы. В какой-то момент я увидела бегуна, и когда он переместился из одного блока в другой, изменились и величина фигуры, и направление движения. А потом Загрязнение до того ухудшилось, что даже со стороны журнального стола я больше не видела небесного промежутка, и сама витрина, которую стекольные люди так гордо очищали для Администратора, покрылась грязными точками.

Мне очень жалко стало двоих ИД, которые так долго ждали своей очереди в витрине. Они продолжали там сидеть в хороших позах, но я увидела, как один из них не выдержал и закрыл лицо локтем, как будто Загрязнение могло проникнуть через стекло. Администратор тогда поднялась на возвышение и зашептала ему на ухо что-то успокаивающее, но, когда она наконец сошла вниз и начала поправлять браслеты в Передвижной Витрине, я увидела, что она тоже расстроена. Я подумала, что она, может быть, даже выйдет наружу разговаривать с ремонтными людьми, но тут она заметила нас, улыбнулась и сказала:

— Пожалуйста, послушайте все. Да, это неприятно, но волноваться не о чем. Несколько дней потерпеть, и все будет позади.

Но прошел день, за ним еще день, а КОТЭ-машина все не унималась, и день сделался почти как ночь. Один раз я принялась искать на нашем полу, в нишах и на стенах Солнечные фигуры, но их больше там не было. Солнце, я знала, старалось изо всех сил, и ближе к вечеру второго скверного дня, пусть даже дым стал еще гуще, Его фигуры снова появились, хоть и очень бледные. Я обеспокоилась и спросила Администратора, будем ли мы получать все нужное питание, но она ответила со смехом:

— Этот ужас тут уже был несколько раз, и никто в магазине не пострадал. Так что перестань об этом думать, Клара.

И все-таки после четырех дней беспрерывного Загрязнения я почувствовала, что слабею. Я старалась этого не показывать, особенно при покупателях. Но — возможно, из-за КОТЭ-машины — в магазине теперь подолгу не было покупателей вовсе, и я иногда позволяла себе поникнуть телом, так что ИД Рексу приходилось трогать мою руку, чтобы я опять встала прямо.

Потом однажды утром поднялась решетка, и не только КОТЭ-машины, но и всего огороженного участка уже не было. Загрязнение тоже ушло, небесный промежуток вернулся и сиял голубизной, и Солнце вливало в магазин Свое питание. Такси вновь ехали гладко, водители были счастливы. Даже бегуны пробегали с улыбками. Все время, пока тут была КОТЭ-машина, я беспокоилась, что Джози, может быть, пытается прийти в магазин, но Загрязнение ей мешает. Теперь, однако, с этим было покончено, и настроение в магазине и снаружи стало таким приподнятым, что у меня возникло чувство: если Джози вернется, то сегодня. Но во второй половине дня я осознала, что эта идея ни на чем не основана. Я перестала высматривать Джози на улице и сосредоточилась вместо этого на том, чтобы узнать побольше о наружных делах.

* * *

Через два дня после того, как КОТЭ-машина уехала, в магазин пришла девочка с короткими волосами торчком. Двенадцать с половиной лет — так я оценила. Тем утром она была, как бегуны, в ярко-зеленой маечке, ее тоненькие руки были оголены до самых плеч. Она пришла с отцом, одетым в повседневный офисный костюм очень хорошего уровня, и поначалу, пока они бессистемно ходили и все рассматривали, разговаривали они мало. Я сразу заметила, что девочка заинтересовалась мной, хотя она всего лишь бегло на меня взглянула, прежде чем вернуться в переднюю часть магазина. Через минуту, однако, пришла обратно и сделала вид, будто поглощена браслетами в Передвижной Витрине, позади которой я стояла. Потом огляделась, чтобы убедиться, что ни ее отец, ни Администратор на нее не смотрят, и ради пробы приналегла на витрину туловищем, из-за чего она чуть-чуть сдвинулась на колесиках. Делая это, девочка посмотрела на меня с легкой улыбкой, как будто перемещение витрины — наш с ней особый секрет. Затем она, потянув витрину на себя, вернула ее на прежнее место и позвала: «Папа!» Он не отозвался — поглощенно рассматривал пару, сидевшую на Стеклянном Столе в глубине магазина, — и тогда девочка бросила на меня последний взгляд и отправилась к нему. Они начали переговариваться тихим шепотом, постоянно поглядывая в мою сторону, — не было сомнений, что обсуждали меня. Администратор, заметив это, поднялась из-за своего стола, подошла и встала недалеко от меня, сцепив руки перед собой.

В конце концов после долгих перешептываний девочка двинулась обратно, миновала Администратора и оказалась со мной лицом к лицу. Потрогала по очереди мои локти, затем взялась правой рукой за мою левую ладонь и держала ее, разглядывая мое лицо. Глаза смотрели строго, но я ощутила пожатие руки, оно было мягким, нежным, и я поняла, что это задумано как еще один наш маленький секрет. Но я ей не улыбалась. Безучастно смотрела поверх ее шипастой головы на Красные Полки на противоположной стене, в особенности на ряд керамических кофейных чашек, выставленных кверху дном на третьем ярусе. Девочка пожала мне ладонь еще дважды, во второй раз уже не так нежно, но я не опускала на нее глаз и не улыбалась.

Отец между тем подошел ближе, ступая мягко — видимо, чтобы не нарушить особый момент. Администратор тоже придвинулась к нам и стояла теперь прямо позади отца. Я примечала все это, но не сводила глаз с Красных Полок и керамических кофейных чашек, а моя рука, которую девочка держала, была расслаблена, так что, если бы она ее отпустила, рука просто упала бы вниз.

Я все отчетливей сознавала, что Администратор смотрит на меня. Потом услышала ее слова:

— Клара великолепна. Она одна из наших лучших. Но, может быть, юной леди интересно будет взглянуть на новых Б3, которых мы только что получили.

— Б3? — Голос отца прозвучал взволнованно. — Они у вас уже есть?

— У нас эксклюзивные отношения с поставщиками. Б3 только что прибыли и еще не прошли настройку. Но я с удовольствием их вам покажу.

Девочка с торчащими волосами пожала мне ладонь еще раз.

— Но, папа, я хочу эту. Она как раз такая.

— Но у них уже есть новые Б3, радость моя. Не хочешь просто сходить и взглянуть? Ни у кого из твоих знакомых нет этой модели.

Долгая пауза, затем девочка отпустила мою руку. Я позволила руке упасть и продолжала смотреть на Красные Полки.

— Что это за новые Б3, что в них особенного? — спросила девочка, отходя от меня к отцу.

Пока девочка держала мою руку, я не думала про Розу, но теперь я о ней вспомнила — она стояла слева от меня и глядела на меня с изумлением. Я хотела посмотреть на нее так, чтобы она отвела глаза, но решила, что буду продолжать разглядывать Красные Полки, пока девочка, ее отец и Администратор не уйдут в дальнюю часть зала. Я услышала, как отец смеется из-за каких-то слов Администратора, а затем, когда наконец посмотрела им вслед, то увидела, что Администратор открывает дверь Только Для Персонала в самой глубине магазина.

— Прошу вашего извинения, — говорила она при этом. — Тут не очень-то прибрано.

— Нам повезло, это привилегия, что нас сюда пускают, — сказал отец девочки. — Верно говорю, радость моя?

Они вошли, дверь за ними закрылась, и я уже не могла расслышать их слов, хотя один раз до меня донесся смех девочки с шипастой прической.

Дальше было занятое утро. Пока Администратор с отцом девочки оформляли заказ на доставку нового Б3, пришли другие покупатели. Поэтому только после полудня, когда наконец настало затишье, Администратор подошла ко мне.

— Клара, ты меня удивила сегодня утром, — сказала она. — От тебя уж никак не ожидала.

— Простите меня, Администратор.

— Что на тебя нашло? Совсем была на себя не похожа.

— Мне очень жаль, Администратор. Я не хотела причинять затруднений. Просто мне показалось, что для этой девочки я, возможно, не лучший выбор.

Администратор продолжала смотреть на меня.

— Может быть, ты и права, — сказала она в конце концов. — Я верю, что девочка будет рада и счастлива со своим новым Б3. И все равно, Клара, я была очень удивлена.

— Мне очень жаль, Администратор.

— В этот раз я тебя поддержала. Но больше такого не будет. Покупатель выбирает себе ИД или ИП, а вовсе не наоборот.

— Я понимаю, Администратор. — Затем я тихо сказала: — Спасибо вам, Администратор, за то, что вы сегодня сделали.

— Все хорошо, Клара. Но помни: больше такого не будет.

Она двинулась было от меня, но повернулась и пошла обратно.

— Ведь не может же быть так, Клара? Что ты поверила в какую-то будто бы договоренность?

Я подумала, что Администратор сейчас отчитает меня, как отчитала однажды двоих ИД за то, что они смеялись в витрине над Попрошайкой. Но она положила руку мне на плечо и сказала более тихим голосом, чем раньше:

— Позволь мне объяснить тебе кое-что, Клара. Подростки дают обещания постоянно. Подходят к витрине и кучу всего обещают. Говорят, что непременно вернутся, просят ждать и никому другому не даваться. Постоянно такое происходит. Но чаще всего подросток так и не возвращается. Или хуже: возвращается и, не обращая внимания на бедняжку, которая ждала, выбирает себе другую. Уж такие они, подростки. Клара, ты за многим наблюдаешь, многому учишься. Что ж, вот тебе еще один урок. Поняла меня?

— Да, Администратор.

— Хорошо. И давай на этом поставим точку.

Она дотронулась до моей руки и отвернулась.

* * *

Новые Б3 — три ИД — вскоре прошли настройку и заняли свои места. Двое отправились прямо в витрину, где появилась большая новая табличка, третьему дали переднюю нишу. Четвертый Б3, разумеется, был уже куплен девочкой с торчащими волосами и отправлен, никто из нас с ним не встречался.

Мы с Розой остались в середине зала, но после появления новых Б3 нас переместили к Красным Полкам. После того как окончилась наша очередь в витрине, у Розы вошло в привычку повторять то, что нам говорила Администратор: что каждое место в магазине хорошее и что нас с таким же успехом могут выбрать в средней части, как в витрине или в передней нише. Что ж, в случае Розы это подтвердилось.

В том, как день начался, ничто не предвещало такого крупного события. Точно так же проезжали такси и шли пешеходы, точно так же поднялась решетка, точно так же с нами поздоровалась Администратор. Но к вечеру Роза была куплена и исчезла за дверью Только Для Персонала, где ее стали готовить к отправке. Мне думается, я всегда считала, что перед тем, как ей или мне придет пора первой покинуть магазин, у нас будет много времени, чтобы все обговорить. Но все произошло очень быстро. Я мало что полезного успела узнать про мальчика и его маму, которые пришли и выбрали ее. И как только они покинули магазин и Администратор подтвердила, что Розу купили, она сделалась до того возбуждена, что никакого серьезного разговора с ней получиться не могло. Я хотела пройтись по многому, о чем ей не следовало забывать, чтобы быть хорошей ИП, хотела напомнить ей, чему нас учила Администратор, и разъяснить ей все, что узнала про наружные дела. Но она ни на чем не могла остановиться, перескакивала с одного на другое. Высокий будет потолок у мальчика в комнате? Какого цвета у его семьи машина? Доведется ли ей увидеть море? Будут ли ей поручать собирать корзину для пикника? Я пыталась напомнить ей про Солнечное питание, про то, насколько оно важно, и вслух задалась вопросом, легко ли Солнцу заглядывать в комнату, где она будет жить, но Розе было неинтересно. Затем неожиданно для нас Розе настало время идти в заднюю комнату, и я увидела, как она в последний раз улыбается мне через плечо, перед тем как исчезнуть за дверью.

* * *

После того как Розу отправили, я осталась в середине зала. Двоих Б3 в витрине купили с разницей в один день, ИД Рексу тоже нашелся дом примерно в это время. Вскоре появились три новых Б3 — опять ИД, — и Администратор поместила их почти точно напротив меня, на стороне журнального стола, рядом с двумя ИД старой серии. Между мной и этой группой была Передвижная Витрина, поэтому я мало с ними переговаривалась. Но времени, чтобы наблюдать за ними, было вдоволь, и я увидела, до чего приветливы старшие ИД, они давали новым Б3 всевозможные полезные советы. Так что я предположила, что они хорошо поладили. Но потом начала замечать странное. Скажем, в течение утра трое Б3 могли мало-помалу отодвигаться от двоих старших ИД. Иногда делали крохотные шажочки в сторону; или один из Б3 проявлял интерес к чему-то за витриной, отходил посмотреть и возвращался немного не на то место, которое ему отвела Администратор. Четыре дня спустя уже не могло быть сомнений: трое новых Б3 нарочно отодвигаются от старших ИД, чтобы, когда приходят покупатели, выглядеть отдельной группой. Поначалу я не могла этому поверить — что ИД, и тем более ИД, тщательно отобранные Администратором, способны так себя вести. Я пожалела старших ИД, но потом поняла, что они ничего не заметили. И еще я вскоре обратила внимание, а они нет, что Б3, стоит кому-нибудь из старших ИД взяться что-нибудь им объяснять, обмениваются хитроватыми взглядами и знаками. Говорили, что новые Б3 отличаются всевозможными усовершенствованиями. Но как они могут быть хорошими ИД для своих подростков, если их ум изобретает такие идеи? Будь со мной Роза, я бы обсудила с ней то, что увидела, но ее, конечно, уже отправили.

* * *

Однажды днем, когда Солнце заглядывало в зал до самого его конца, Администратор подошла ко мне и сказала:

— Клара, я решила снова дать тебе время в витрине. На этот раз будешь одна, но я знаю, что ты не против. Ведь тебе так всегда интересно, что делается снаружи.

Я была до того удивлена, что только смотрела на нее и ничего не говорила.

— Милая Клара, — сказала Администратор. — А я всегда из-за Розы тревожилась. Ты не обеспокоена, нет? Ты не должна беспокоиться. Тебе непременно найдется дом, уж я об этом позабочусь.

— Нет, я не обеспокоена, Администратор, — ответила я и едва не сказала ей про Джози, но вовремя остановила себя, вспомнив наш разговор после того, как приходила девочка с торчащими волосами.

— Значит, с завтрашнего дня, — сказала Администратор. — Всего на шесть дней. И я назначаю тебе специальную цену. Не забывай, Клара, тебе опять поручено представлять наш магазин. Поэтому постарайся, пожалуйста.

Мое второе пребывание в витрине отличалось от первого, и не только тем, что со мной не было Розы. Улица была так же полна жизни, как раньше, но я почувствовала, что мне надо делать большее усилие, чтобы увиденное взволновало меня. Иногда такси замедляло ход, прохожий наклонялся поговорить с водителем, и я пыталась угадать, друзья они или враги. Еще я смотрела на маленькие фигуры людей, движущихся в окнах Здания РПО, и пыталась понять, какой в их перемещениях смысл, и представить, что человек делал перед тем, как появился в прямоугольнике окна, и что будет делать потом.

Самым важным, что я увидела, когда второй раз сидела в витрине, было случившееся с Попрошайкой и его собакой. Это было на четвертый день, когда после полудня сделалось так серо, что некоторые такси зажгли свои огоньки: я заметила, что Попрошайки нет на его обычном месте в пустом дверном проеме между РПО и Зданием С Пожарными Лестницами, откуда он всегда приветствовал проходящих. Поначалу я не придала этому значения, потому что Попрошайка часто отходил, иной раз надолго. Но потом посмотрела еще раз через улицу и поняла, что все-таки он тут, как и его собака; я потому их не сразу увидела, что они лежали на земле. Они притиснулись к пустому дверному проему, чтобы не мешать прохожим, поэтому с нашей стороны их можно было принять за мешки, которые иногда оставляют городские рабочие. Но теперь я стала присматриваться сквозь промежутки между пешеходами и увидела, что Попрошайка не шевелится, как и собака в его объятиях. Иной раз прохожий это замечал и приостанавливался, но потом шел дальше. В конце концов Солнце почти зашло за Здание РПО, а Попрошайка и собака лежали точно так же, как весь день, и стало ясно, что они умерли, хотя прохожие об этом не знали. Мне сделалось от этого печально, хотя хорошо все-таки было то, что они умерли вместе, прижимаясь друг к другу и стараясь оказать друг другу помощь. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь обратил внимание и их забрали куда-нибудь в лучшее место, в более тихое, и я думала, не сказать ли Администратору. Но, когда настало время мне выходить из витрины на ночь, у нее был такой утомленный и серьезный вид, что я решила ничего не говорить.

На следующее утро решетка поднялась, и день оказался чудесным. Солнце изливало Свое питание на улицу и здания, и когда я посмотрела туда, где умерли Попрошайка и его собака, то увидела, что они вовсе не умерли, что особое Солнечное питание их спасло. На ноги Попрошайка еще не встал, но он улыбался сидя, спиной он прислонился к пустому дверному проему, одну ногу вытянул, другую согнул, чтобы рука могла покоиться на колене. А свободной рукой он ласкал шею собаки, которая тоже вернулась к жизни и смотрела из стороны в сторону на идущих людей. Они оба жадно вбирали в себя особое питание Солнца и делались сильней с каждой минутой, и я видела, что скоро — может быть, даже сегодня днем — Попрошайка снова будет на ногах и примется, как обычно, весело перебрасываться словами с прохожими, стоя в пустом дверном проеме.

Вскоре мои шесть дней подошли к концу, и Администратор сказала мне, что я оказала магазину огромную услугу. Пока я была в витрине, продолжила она, количество заходящих было выше среднего, и я была очень рада это услышать. Я поблагодарила ее за этот второй раз, она в ответ улыбнулась и сказала, что ждать мне, она уверена, теперь осталось недолго.

* * *

Через десять дней меня переместили в заднюю нишу. Администратор, зная, как я люблю смотреть наружу, заверила меня, что это всего на несколько дней, а потом я смогу вернуться в середину зала. В любом случае, сказала она, задняя ниша — очень хорошее место, и мне там в самом деле оказалось совсем не плохо. Мне всегда нравились две ИП, которые сейчас сидели на Стеклянном Столе у задней стены, и я теперь была к ним достаточно близко, чтобы подолгу переговариваться, когда нет покупателей. Задняя ниша, однако, находилась за аркой, поэтому оттуда не только не было возможности выглянуть на улицу, но даже и передняя часть магазина была плохо видна. Чтобы увидеть только что вошедших посетителей, мне надо было сильно наклониться, потому что мешал боковой выступ арки, и даже тогда — и даже если сделать несколько шагов — вид все равно загораживали серебряные вазы на журнальном столе и Б3, стоявшие в середине зала. С другой стороны, может быть, потому, что мы были дальше от улицы, или потому, что потолок в глубине магазина был скошен книзу, звуки я слышала отчетливей. Вот почему я только по шагам, задолго до того, как она что-то сказала, поняла, что в магазин пришла Джози.

— Зачем там у них были все эти духи? Я чуть не задохнулась.

— Мыло, Джози, — прозвучал голос Мамы. — Не духи. Мыло ручной работы, очень качественное.

— Не тот был магазин. Здесь тот самый. Я тебе говорила, мама. — Послышались ее осторожные шаги по полу. Потом она сказала: — Да, тот самый магазин, точно. Но ее уже тут нет.

Я сделала три маленьких шага вперед и увидела между серебряными вазами и Б3 Маму — она смотрела на что-то заслоненное от меня. Ее лицо было мне видно только сбоку, но она выглядела еще более уставшей, чем в тот раз на тротуаре, когда напомнила мне одну из высоко сидящих птиц на ветру. Я догадалась, что она смотрит на Джози — и что Джози разглядывает новую Б3 в передней нише.

Долгое время ничего не происходило. Потом Мама спросила:

— Ну, Джози, что ты думаешь?

Джози не отвечала, и я услышала шаги Администратора. Я ощущала теперь ту особую тишину в магазине, что наступает, когда все ИД и ИП прислушиваются: произойдет ли покупка?

— Сунь И — конечно, Б3, — сказала Администратор. — Одна из самых безупречных, какие мне встречались.

Мне видно было теперь плечо Администратора, но Джози я по-прежнему не видела. Потом раздался ее голос:

— Ты просто фантастическая, Сунь И. Так что, пожалуйста, не пойми неправильно. Просто…

Она не договорила, опять зазвучали ее осторожные шаги, и тут в первый раз я ее увидела. Джози водила взглядом по всему магазину.

Мама сказала:

— Я слышала, что у этих новых Б3 очень хорошие когнитивные способности и память. Но якобы они иногда менее эмпатичны.

Администратор издала звук, в котором слышались и вздох, и смех.

— В самом начале, возможно, два-три из них были сочтены чуточку непокладистыми. Но я могу решительно вас заверить: Сунь И подобных трудностей не вызовет.

— Вы не будете возражать, — спросила Мама, — если я обращусь к Сунь И непосредственно? Я хотела бы задать ей несколько вопросов.

— Но, мама, — вмешалась Джози, теперь она опять не была мне видна, — зачем? Сунь И замечательная, я знаю. Но я не ее хочу.

— Мы не можем искать вечно, Джози.

— Но это тот самый магазин, точно тебе говорю, мама. Она была здесь. Думаю, мы опоздали, вот и все.

Неудачно вышло, что Джози появилась именно тогда, когда я была в глубине магазина. И все равно я не сомневалась, что рано или поздно она придет в мою часть зала и увидит меня, и это была одна из причин, по которым я оставалась на месте и не издавала ни звука. Но пожалуй, была и другая причина. Потому что почти в ту же секунду, что и радость из-за ее прихода в магазин, я почувствовала страх — страх, связанный с тем, что сказала мне в тот день Администратор про подростков, которые обещают, но не приходят, а если приходят, то не обращают внимания на того или ту, кому обещали, и выбирают себе кого-то еще. Может быть, именно поэтому я продолжала ждать молча.

Потом опять раздался голос Администратора, и теперь в нем звучало что-то новое.

— Прошу прощения, мисс. Я правильно понимаю, что вы ищете определенную ИП? Которую когда-то здесь видели.

— Да, мэм. Она у вас в витрине раньше сидела. Милая такая и очень умная. На француженку была похожа. Волосы короткие, темные, и вся одежда, типа, темная такая, а глаза ну очень добрые, и умная-умная.

— Мне кажется, я догадываюсь, о ком вы говорите, — сказала Администратор. — Позвольте, мисс, я вас провожу, посмотрим.

Только теперь я выдвинулась на более видное место. Я все утро была вне Солнечных фигур, но сейчас, как раз когда Администратор и Джози следом за ней подошли к арке, я вступила в два ярких пересекающихся прямоугольника. Когда Джози меня увидела, ее лицо наполнилось радостью, и она ускорила шаг.

— Ты еще здесь!

Она еще больше похудела. Шла все той же неуверенной походкой, и мне показалось, что хочет меня обнять, но в последний момент она остановилась и посмотрела мне в глаза.

— Обалдеть! Я в самом деле думала, тебя уже тут нет!

— Как меня могло тут не быть? — тихо сказала я. — Мы же обещали друг другу.

— Да, — сказала Джози. — Да, вроде как обещали. А я вроде как нарушила. В смысле — тем, что долго не приходила.

Я улыбалась ей, а она крикнула через плечо:

— Мама! Вот она! Которую я искала!

Мама медленно подошла к арке и там остановилась. И какое-то время все три смотрели на меня: Джози впереди, она вся сияла; Администратор чуть дальше, она тоже улыбалась, но в ее взгляде была осторожность, в которой я увидела важный сигнал от нее; а еще дальше Мама, она сощурила глаза, как люди на тротуаре, когда им хочется понять, свободно такси или занято. И когда я ее увидела, когда увидела, как она на меня смотрит, страх — который почти исчез, когда Джози крикнула: «Ты еще здесь!» — вернулся.

— Я не хотела так долго, — говорила мне Джози. — Но я немножко заболела. А сейчас выздоровела, все хорошо. — Потом она обернулась: — Мама! Можно мы ее прямо сейчас купим? А то кто-нибудь придет и заберет ее до нас!

Стало тихо, а потом Мама негромко сказала:

— Это не Б3, насколько я понимаю.

— Клара — Б2, — сказала Администратор. — Из четвертой серии, непревзойденной — есть такое мнение.

— Но не Б3.

— В Б3 много всего чудесного, новаторского. Но у ряда покупателей возникло ощущение, что для мальчика или девочки определенного склада Б2 высшей категории — все-таки наилучший вариант.

— Понимаю.

— Мама. Я Клару хочу. Больше никого.

— Одну минутку, Джози. — Она обратилась к Администратору: — Каждый Искусственный Друг и каждая Искусственная Подруга уникальны, правильно?

— Да, это так, мэм. Тем более на этом уровне.

— И в чем состоит уникальность этой… Клары?

— У Клары так много уникальных качеств, что я могла бы их перечислять все утро. Но если бы меня попросили выделить из них одно, то я бы назвала стремление наблюдать и познавать. Ее способность впитывать и усваивать все, что она видит вокруг себя, просто поразительна. В результате она сейчас понимает окружающее лучше и тоньше, чем любой ИД и любая ИП в этом магазине, не исключая Б3.

— Да что вы говорите!

Мама вновь смотрела на меня прищуренными глазами. Затем сделала еще три шага в мою сторону.

— Вы не против, если я задам ей несколько вопросов?

— Пожалуйста.

— Мама, прошу тебя…

— Извини меня, Джози. Просто постой тут чуть-чуть, а я поговорю с Кларой.

Теперь Мама и я были лицом к лицу, и хотя я старалась по-прежнему улыбаться, это давалось мне нелегко, и, может быть, у меня даже не получилось скрыть свой страх.

— Клара, — сказала Мама. — Я прошу тебя не смотреть сейчас на Джози. И скажи мне теперь, не глядя. Какого цвета у нее глаза?

— Серые, мэм.

— Хорошо. Джози, тебя я попрошу не произносить ни слова. Итак, Клара. Голос моей дочери. Ты слышала, как она сейчас говорила. Как бы ты определила тон ее голоса?

— Ее разговорный диапазон — между ля-бемоль над средним до и до следующей октавы.

— Вот как, надо же…

Опять стало тихо, а потом Мама сказала:

— Последний вопрос, Клара. Что ты заметила в походке моей дочери?

— Возможно, имеется слабость в левом бедре. И правое плечо может давать болезненные ощущения, поэтому Джози ходит так, чтобы оберегать его от резких движений и ненужных столкновений.

Мама обдумала мой ответ. Затем сказала:

— Ну что ж, Клара. Раз ты, получается, так много про это знаешь. Воспроизведи мне, пожалуйста, походку Джози. Сделаешь это для меня? Прямо сейчас. Покажи мне, как моя дочь идет.

Позади нее Администратор, я увидела, открыла было рот, как будто хотела что-то сказать. Но ничего не сказала. Встретившись со мной взглядом, еле заметно кивнула.

И я пошла. Я отдавала себе отчет, что помимо Мамы — и, конечно, Джози — весь магазин сейчас смотрит и слушает. Я вступила под арку, туда, где по полу протянулись Солнечные фигуры. Потом направилась к Б3, стоящим посреди магазина, и к Передвижной Витрине. Я старалась, насколько могла, идти так же, как Джози шла при мне уже трижды — первый раз, когда мы с Розой были в витрине, а она вышла из такси, затем четыре дня спустя, когда Мама сняла руку с ее плеча и она двинулась к витрине, и, наконец, только что, когда она поспешила ко мне с облегчением и радостью в глазах.

Дойдя до Передвижной Витрины, я пошла вокруг нее и, даже протискиваясь мимо стоявшего около нее Б3, старалась сохранять особенности ходьбы Джози.

Но, подняв глаза перед тем, как пойти обратно, я встретилась ими с Мамой, и что-то заставило меня остановиться. Она смотрела на меня все так же пристально, но ее взгляд теперь словно бы проходил сквозь меня, как будто я была стеклом оконной витрины, а она старалась увидеть что-то далекое за ним. Я замерла около Передвижной Витрины — нога выставлена вперед, пятка оторвана от пола, — и в магазине стояла странная тишина. Потом Администратор сказала:

— Как видите, Клара необычайно наблюдательна. Я никогда раньше с таким не сталкивалась.

— Мама. — На этот раз голос Джози был приглушенным. — Мама. Пожалуйста.

— Хорошо, хорошо. Мы ее берем.

Джози торопливо подошла ко мне. Обхватила меня руками и долго не отпускала. Взглянув поверх ее головы, я увидела радостную улыбку на лице Администратора, а лицо Мамы, которая шарила в наплечной сумочке и опустила в нее взгляд, было изможденным и серьезным.