Пролетарские байкеры. Книга 1

Казимир Добродеев, 2019

Действие книги разворачивается в июне 2000 года в вымышленном посёлке Пролетарский. Главные герои: примерный ученик местной школы, убежденный пацифист и толстовец Сергей Харламов и его закадычный друг, троечник и разгильдяй, готовый на любые авантюры, Антон Дробилин. В самом начале романа Сергей встречается с девушкой своей мечты, которая является подругой мотоциклиста из соседнего села. Чтобы добиться её расположения, Харламов вместе с другом попадают в компанию Пролетарских байкеров, а позже сами приобретают мотоциклы. После этого жизнь главных героев стремительно меняется.

ГЛАВА 1

Посёлок Пролетарский, затерянный среди невысоких холмов, выглядел опустевшим, словно на него сбросили нейтронную бомбу. Старые кирпичные дома, выцветшие и посеревшие от времени, уныло громоздились вдоль узких улиц с потрескавшимся асфальтом. На крышах из шифера, поросшего мхом, скучали стаи голубей. Изредка по улицам, нарушая устоявшуюся тишину, сонно проезжали немногочисленные автомобили. Высокие тополя и столетние дубы, заботливо высаженные вдоль тротуаров много лет тому назад, играли молодыми зелёными листочками на ярком утреннем солнце. Во дворах кое-где одиноко посиживали на скамейках старушки, и малочисленные дети от полутора до трёх лет с сосредоточенным выражением лица тихо ковырялись в песочницах. Было 9 часов утра. Взрослая часть населения уже работала, а несовершеннолетние пребывали в школе и детском саду.

Школа в посёлке была одна. Она представляла собой невысокое здание в 2 этажа, рассчитанное на 600 учеников. В общем, обычная кирпичная поселковая школа, коих сотнями настроили в далёких 1970-х годах силами студенческих стройотрядов. И в школе этой был завершающий учебный день. Для выпускников уже отзвенел последний звонок, и их давно отпустили по домам — готовиться к экзаменам. Прошла школьная линейка, и ученики помладше разбрелись по своим учебным кабинетам на классные часы, чтобы выставить годовые оценки.

Сергей Харламов — ученик 10 класса А, с опухшим лицом сидел за первой партой и внимательно слушал слова своей классной руководительницы — Нины Георгиевны Шпаковой, которую ученики между собой звали «Бомбой» за увесистую нижнюю часть туловища. Нина Георгиевна диктовала годовые оценки, которые Сергей старательно выводил на последней странице своего дневника. Оценки, как всегда, у Сергея были хорошими, и он переживал лишь за алгебру, по которой у него троек и четвёрок было поровну. Поэтому он с замиранием сердца ждал, когда Нина Георгиевна начнёт оглашать оценки по этому предмету. Алгебру она почему-то приберегла напоследок. Наверное, потому, что по этому предмету у всего класса были самые плохие оценки, и каждый раз, когда она называла чью-то «тройку», ее бросало в длинные обличительные речи о том, как низко скатился этот ученик. Сладко причмокивая, она с нескрываемым удовольствием дополняла свои проповеди наставлениями, суть которых сводилась к тому, что нужно меньше ходить по дискотекам и заводить романы со сверстниками, а больше времени посвящать чтению умных книг и учёбе. Фамилия Сергея была почти в самом конце классного списка, поэтому он отрешённо слушал нудную речь Нины Георгиевны, глядя в окно, и даже иногда зевал. Когда учительница произнесла его фамилию, Сергей вздрогнул и повернул голову в её сторону. Внутри у него всё сжалось: от этой оценки зависело всё. Родители обещали ему купить мотоцикл, если по итогам года он снова станет хорошистом, а о мотоцикле Сергей мечтал давно, и не просто мечтал: бредил им во сне и наяву.

— Четвёрка. Молодец Харламов! Ты в этом году у нас снова хорошист. Правда, учительница по алгебре сказала, что поставила тебе эту четвёрку авансом, в надежде на то, что в следующем году ты будешь более старательно относиться к её предмету.

Но окончание монолога Нины Георгиевны Сергей уже не слышал. После слова «Четвёрка» он быстрым небрежным движением руки черканул в дневнике нечто похожее на цифру 4 и звук в его голове отключился. Он уже представлял себя верхом на новеньком мотоцикле «ИЖ» несущимся по главной улице посёлка. Он уже видел завистливые взгляды местных парней и вожделенные лица красивых девчонок. Но его приятные мысли нарушил громкий топот одноклассников, которые вскочили сразу же, как только Шпакова закончила свою длинную напутственную речь, и побежали к учительскому столу с дневниками, чтобы получить роспись «Бомбы».

Сергей неторопливо встал и, взяв свой аккуратно обёрнутый дневник, раскрытый на последней странице, подошёл к столу Нины Георгиевны. Спешить ему было некуда, поэтому он дождался, когда Шпакова всем распишется, и положил перед ней дневник последним. Учительница поставила свою размашистую роспись и напоследок сказала:

— Серёжа. Ты бы мог и лучше учится. Мог бы на медаль потянуть, если бы больше времени уделял подготовке домашних заданий, а не шатался по улицам с этим двоечником Дробилиным из 10 В. Если ты в следующем году подтянешься не много и первое полугодие закончишь на одни «пятёрки», я помогу тебе исправить четвёрки по тем предметам, которые пойдут в аттестат.

— Хорошо, Нина Георгиевна, буду стараться! — весело кивнул Сергей, сгрёб со стола свой дневник и пошёл в школьный двор, где его уже ждал «двоечник Дробилин» по кличке «Бита». Так начались каникулы.

Школьная территория располагалась на окраине посёлка, и была отгорожена от внешнего мира металлическим решётчатым забором, который не красили уже лет десять. В своей прошлой жизни забор этот был синего цвета, но сейчас часть синей краски облетела и местами оголила прежние слои покрытия жёлтого и красного цветов, а в некоторых местах — коричневую ржавчину. Школа располагалась в самом центре двора, перед ней была небольшая асфальтированная площадь с квадратной цветочной клумбой в центре. Клумбу окаймлял невысокий бордюр из красного кирпича, и в ней росли яркие хризантемы красного и белого цвета. Цветы были высажены таким образом, что сливались в незатейливый узор из красных и белых полос, расположенных по диагонали. К площади примыкала асфальтированная дорожка, протянувшаяся от школьных ворот. За школой находилось футбольное поле и баскетбольная площадка, а перед площадью, у забора — небольшая аллея из стройных высоких голубых елей, выстроившихся ровными красивыми рядами. По бокам школы расположился яблоневый сад, вглубь которого вела извилистая асфальтовая пешеходная дорожка, местами взгорбившаяся и усеянная трещинами, из которых пучками росла зелёная трава. Сад был небольшой и прекрасно просматривался со всех окон школы. Старые яблони, усыпанные белыми цветами, благоухали. Солнце освещало янтарным утренним светом молодую сочную зелёную листву. В глубине сада затерялась старая дощатая беседка, исписанная автографами учеников. Задувал тёплый утренний ветерок, и где-то в ветвях сладко щебетали птицы. В беседке сидел Антон Дробилин, угрюмо и напряжённо перечитывая свой дневник. Это был молодой человек невысокого роста. Он был нормального для своего возраста телосложения. На его коленях зияли дырами протёртые синие джинсы, которые он в столь ранее время уже успел слегка запачкать землёй. На его широких плечах ярко выделялась красная футболка с каким-то непонятным абстрактным рисунком. На ногах были обуты чёрные спортивные кроссовки. Он сидел на спинке скамейки, поставив ноги на доску, предназначенную для сидения, и его маленькие карие глазки внимательно смотрели в дневник, раскрытый на коленях. Всё его лицо выражало сильное напряжение. Пухленькие губы бесшумно что-то бормотали, а по щекам стекал пот. Его белокурые волосы были взъерошены и имели такой вид, будто он только что проснулся и не успел расчесаться. Он настолько увлёкся своим занятием, что не заметил, как в беседку вошёл Сергей.

— Что там интересного нашёл? — бодро окликнул его Харламов.

— Ой, блин! — подскочил Дробилин, — «Сапёр», ты что ль? Испугал меня до смерти. Давай сигарету.

«Сапёром» Сергея прозвали уже давно, за его неискоренимую тягу к всякого рода пиротехнике, которую он делал преимущественно сам. Из самых разнообразных подручных средств Сергей умудрялся собирать «бомбочки», от взрыва которых после уроков тряслись окна во всей школе. И не то, что бы ему нравилось их взрывать, он больше любил делать их своими руками, и постоянно придумывать что-нибудь новенькое.

Сергей достал пару сигарет, купленных поштучно за 2 рубля в одном из ларьков на пути в школу, закурил, и протянул одну из них Антону. Антон чиркнул спичкой и, заслонив её от ветра ладонью, прикурил сигарету.

— Да вот… Классуха — овца, двойку по поведению влепила за год. Думаешь, если лезвием затереть чутка и до «тройки» дорисовать, «предки» заметят?

— Предки-то может и не заметят… Но вряд ли они поверят, что ты так хорошо вёл себя в этом году, — ухмыльнувшись ответил Сергей.

— Вот и я тоже думаю… А ты чё такой опухший? Пил что ли вчера?

— Нет. Уснул поздно. Не выспался.

— Вроде по домам рано разошлись. Чего это тебе не спалось-то?

— Куприна читал.

— Я тоже поздно заснул. Волновался, что дура эта очкастая «двойбан» влепит мне по поведению, и точно — влепила, как в воду смотрел! А ты сам-то как закончил? — поинтересовался Антон.

— Без троек. За алгебру только переживал, у меня по ней спорная была, но математичка не подкачала… Надо будет ей конфет купить в следующем году.

— Мне б твои проблемы… А «Бомба» наверное замучила у вас полкласса своими нотациями?

— Есть немного. Ну, в общем, как обычно…

Дробилин в очередной раз затянулся сигаретой и, прищурившись, закрыл дневник. Затем он обхватил голову руками, ещё больше взъерошив пальцами свои белокурые волосы на висках, сжался в комок и страдальческим лицом посмотрел на Сергея. Минуту они молча смотрели друг на друга, после чего Антон убитым голосом произнёс:

— Блин, ну как я с таким дневником домой пойду!?? — а потом вздохнул и добавил, — Эх, раздолбай — я, раздолбай! Армия меня ждёт после школы… Надо было после 9 класса в технарь какой-нибудь поступать.

Сергей отряхнул скамейку от пыли, положил на неё свой дневник в целлофановой обложке и, подтянув свои чёрные брюки с выглаженными стрелками, присел рядом с другом. Он сочувственно посмотрел на Дробилина, который теперь сидел выше него, на спинке скамейки и продолжал самокритично клеймить себя за плохую успеваемость. Внезапно Сергей спросил Антона:

— Слушай, «Бита», а ты на кого хотел бы учиться?

— Да ты знаешь, «Сапёр», мне по большому счёту по фигу, на кого учиться. Главное чтоб учиться не сложно было. Образование получишь какое-никакое, дворником работать уже не пойдёшь…

— А кем пойдёшь?

— А не один хрен? Кем возьмут тем и пойду. Сейчас же не смотрят, какая у тебя специальность. Главное что б диплом был. Диплом, блин, — синяя бумажка. Как говорится, без бумажки ты — какашка, а с бумажкой — человек. А мне на самом деле по фигу кем работать — всё одно, главное чтоб платили.

— Нет, ну всё-таки, должна же быть у тебя любимая профессия? Может, в детстве кем-нибудь стать мечтал?

— Ну не знаю… Водителем, наверное, работать хорошо. Машина под жопой всегда и бензин халявный. Точно, я бы, наверное, водителем работать хотел. А ты?

— А я вообще в институт строительный после школы хочу поступить. Всю жизнь мечтал архитектором стать. Буду новые дома проектировать. Люблю придумывать и создавать что-то новое, красивое и необычное. Как здорово, переносить задуманное на бумагу, и видеть, как твой замысел затем воплощается во что-то вещественное рабочими руками. А здания и дома — это отдельная тема. Они стоят веками. Меня уже не будет на свете, а здание, которое я спроектирую, будет стоять, как живое напоминание обо мне, как продолжение работы моей мысли.

— Да, «Сапёр». У тебя получится в институт поступить. Ты умный, а мне хоть технарь на тройки закончить, и больше ничего не надо. Устал я уже учиться. Всё учусь, учусь и учусь, как завещал нам Ленин, а толку нету никакого. Как был дураком, так и остался. Я бы вообще школу по добровольному желанию сделал: хочешь — учись, а не хочешь — работай. Что толку от того, что такие, как я, идиоты, штаны за партой просиживают каждый день. Булочки в школьной столовой переводят, портят школьное имущество. Не дело это, Серёга. Не дело… Но выбора мне не оставили… А ещё говорят, что у нас в стране — демократия! — с досадой вздохнул Дробилин.

— А кто тебя заставляет учиться? Брось школу и иди — работай! Всё в твоих руках… — справедливо возразил «Сапёр».

— Кто, кто? Предки заставляют… — развёл руками Антон, — Да и кем я работать сейчас пойду? Дворником?

— Вот видишь… Ты сам себе противоречишь. Демократия у нас в стране всё-таки есть, но на кой чёрт нужна такая демократия, когда каждый сам за себя. Кто тебя возьмёт на нормальную работу, когда ты не одного предложения без ошибок написать не можешь. И если раньше в СССР была выстроена такая система, при которой людей заставляли учиться, назначали отстающим вожатых, которые помогали подтянуть знания, то теперь образование — вещь сугубо добровольная: хочешь — учись, а не хочешь — не учись. Никто за уши тянуть не будет. Сейчас чтобы в школу окончить — целое состояние нужно: на учебники, на питание, на охрану, и так далее, и тому подобное. А вот скажи мне, у кого нет таких денег, что им делать? Безграмотными оставаться? Ведь среди них есть умные люди, которые хотят учиться, но не имеют материальной возможности. Про институты я вообще молчу. А потом у нас в правительстве удивляются: «Откуда у нас в стране проституция взялась? И почему у нас преступность такая высокая?». Все хотят жить нормально, да только не все могут себе это позволить. Чтобы зарабатывать хорошие деньги — нужна хорошая работа, чтобы найти хорошую работу — нужно получить хорошее образование, а чтобы получить хорошее образование — нужны хорошие деньги. Замкнутый круг. А ты говоришь «Демократия»… — с этими словами Сергей плюнул на землю, но из-за того, что обычно он этого не делал, плевок получился у него неестественный, в некоторой степени даже наигранный. «Бита» заметил это и немного ухмыльнулся. Он ничего не ответил, да и ответить ему на самом деле было нечего. Он знал Сергея с первого класса, и уже давно привык к такого рода «заумным» речам с его стороны. Переспорить его было не возможно, поэтому всякий раз, когда речь заходила о политике, или как-то касалась её, Антон просто внимательно слушал своего старого друга, при этом, не понимая и половины из того, что он говорил. Но он всегда верил в то, что Сергей — умный парень, и раз уж он что-то говорит, значит, так оно и есть.

Заметив ухмылку на лице Дробилина, Сергей укоризненно посмотрел на него, и, решив, что его слова прозвучали не убедительно, хотел было продолжить свою пламенную речь, но «Бита» и рта ему не дал открыть:

— Слушай, Серёга, а что это мы всё об учёбе, да об учёбе? Лето ж начинается! Каникулы! Давай забудем об этой школе на три месяца? — с мольбой в голосе попросил Антон.

— Ладно, уговорил… — ответил Сергей, и его смуглое темноволосое лицо расплылось довольной улыбкой. Лицо у него было вытянутое, в общем, как и он сам. Сергей был высоким худощавым подростком. Всегда был аккуратно причёсан и опрятно одет. В школу приходил в светлой рубашке, наутюженных чёрных брюках и начищенных ботинках. Лицо всегда выглядело по-детски добрым и наивным. Над узкими широкими губами располагался мелкий курносый нос и большие круглые зелёные глаза с неестественно длинными ресницами. Над глазами на выпуклом лбу у него росли узкие округлые брови, настолько правильной формы, что издалека казалось, будто они нарисованы фломастером.

Он был слегка близорук от того, что всё свободное время проводил за чтением книг. Он читал их дома запойно и, не обращая внимания на шум и плохое освещение. Эта его привычка пагубно сказалась на его зрении, и в свои 16 лет он уже вынужден был при чтении надевать очки. Он плохо видел в сумерках, и с трудом различал лица людей вдалеке, но одевать очки в повседневной жизни стеснялся, так как в кругу жестоких школьников мог прослыть «очкариком» и «ботаником», а он хотел заслужить для себя другую репутацию. Сергей имел довольно зрелые взгляды на жизнь, хотя и слегка наивные, сформированные под воздействием книг. Любовь ему представлялась непременно верной и до гроба, дружба — преданной и беззаветной, взрослая жизнь — порядочной и честной. Он никогда надолго не покидал родной посёлок и прирос к нему всей душой. Он не представлял своей жизни за его пределами, и мечтал стать уважаемым и почётным жителем, оставить свой след в его истории.

Сергей наклонился и, затушив истлевшую сигарету об землю, выбросил её в урну. Затем он достал из кармана пачку жевательных резинок, и, положив пару подушечек себе в рот, протянул её «Бите». «Бита» взяв две жвачки, бросил окурок под скамейку, где он продолжал тлеть ещё несколько минут, и, обращаясь к Сергею, сказал:

— Сегодня вечером пляски будут возле клуба. Сходим туда костями потрясти?

— Да я как-то не знаю… — растерянно промямлил Харламов, — Стесняюсь я танцевать при людях… Столько будет народа, все будут смотреть…

— Так это ты просто трезвый стесняешься… Выпить надо! Я тут пару мест знаю, в которых дешевым бухлом можно разжиться. А выпить у «Паука» в гараже можно. У него и музыка там есть и закуски целый погреб.

— Может, другое место найдём? У «Паука» постоянно народу много. Да и контингент, сам знаешь… Там все местные забулдыги соберутся. Придётся делиться с ними, а у нас денег только на одну бутылку наберётся, да и то, если повезёт.

— Не придётся! — отрезал Антон, — ты думаешь, они там минералку сегодня пить будут? Праздник же! У них там у самих «бухла» будет выше крыши. Глядишь, на танцульки на мотоциклах нас привезут. Перед тёлками рисонёмся, может даже крутанём с кем-нибудь… А тебе Серёг какие тёлки нравятся?

— Не тёлки, Антох, а девушки. Девушки — они. Не любят они, когда их тёлками называют. Девчонки мне нравятся честные, верные, умные, заботливые. Желательно без вредных привычек, хотя сейчас таких уже, наверное, и нет, Чтоб не очень высокая была, и не очень маленькая, ну росточком, чуть пониже меня… — в этот момент мечтательный монолог Сергея с ухмылкой перебил Антон:

— Сиськи, чтоб были 3-го размера, жопа, как у «Бомбы», правильно?

— Ну почему ты такой пошлый, Антон?!! — закатив кверху глаза, возмутился Харламов, — мне абсолютно не важно, какая у неё будет жопа. Главное чтобы её внешность не была слишком отталкивающей. Но и слишком красивая мне тоже не нужна. Красивые девчонки — не постоянны. К тому же чем они красивее, тем меньше у них мозгов.

— Вот так взял и обосрал всех красивых тёлок одним махом! — рассмеялся «Бита».

— Почему обосрал? Это — закон физики. Во всём должен существовать баланс. Сила действия равна силе противодействия. И если где-то что-то прибавилось, значит в другом месте — неизбежно убавится. Если Бог наградил человека красотой, значит, он обделил его мозгами, это уже давно подмечено.

Антон не выдержал:

— «Сапёр», ну какой ты всё-таки занудный бываешь временами: «не очень высокая, не очень маленькая, не страшная, не красивая» — это ж бред. Это же какое-то описание среднестатистического (это слово Дробилин выговорил лишь с третьей попытки) человека, которых тысячи ходит. Я тебя прошу описать одну единственную тёлку своей мечты!

— Ну, хорошо, а тебе какая девушка нужна? — обиженно спросил Сергей.

— Мне? — переспросил Антон, — Мне нужна непременно блондинка, с длинными ногами, с круглой жопой, большими сиськами и голубыми глазами. Мне абсолютно по хрену, насколько она будет честная и сколько у неё мозгов. Обилием мозгов я и сам не блещу, как ты знаешь, — в этот момент Антон взял с колен свой дневник и помахал им перед носом Харламова, — А самое главное — чтоб она давала…

— Чего давала? — не понял «Сапёр».

В ответ Антон прищурил глаза, и с довольным лицом произнёс, сладко растягивая каждую букву:

— Траахаатьсяя!

— И это всё? Это и есть девушка твоей мечты? Которая перед всеми ноги раздвигает?!! — раздосадовано вскрикнул Сергей, вскочив от возмущения со скамейки, — Это всё о чём ты мечтаешь? Всё чего ты ищешь? А ты не задумываешься о том, скольким она уже давала до тебя!?? Не думаешь, кому она давала? Может она СПИДом тебя заразит, или триппером. Ты не думаешь об этом?

— Да ладно, не кипятись ты, Серый, «презики» же есть. Можно подумать, что тебе потрахаться не охота… Ведь охота же? Сознайся!

— Это физиологические особенности переходного возраста. Другими словами — гормоны. Они в каждом из нас присутствуют. И это скорее — инстинкты, а не желания. Я не животное, которое тупо поддаётся своим инстинктам, при этом, не имея никаких высоких чувств к объекту своих желаний. Для меня это — не цель. Я ищу себе девушку не для этого. Мне нужны более возвышенные отношения. Если когда-нибудь наши отношения перейдут на более высокий уровень, и мы оба будем к этому готовы — то я буду счастлив… А если нет… Ну что ж, я буду уважать её выбор и ждать, когда этот день настанет. Я всю жизнь прекрасно обходился без этого, могу и ещё столько же обойтись…

— Этак ты всю жизнь девственником проходишь, с такими мыслями… — с упрёком и досадой возразил Антон.

— Зато проживу её как человек… — грустно парировал Сергей, снова усаживаясь рядом с Антоном.

— Нет, тёлку по-любому надо искать, а то так и окончим школу, не потрахавшись… — робко сказал Антон, и зачем-то нарисовал на обложке дневника силуэт обнажённой женщины, — Слушай, а как ты думаешь, она меня из армии будет ждать?

— Такая, какая тебе нужна — не будет! — насупившись, ответил Харламов, — а ты что же, в армию собрался?

— Конечно! — с рвением ответил «Бита», — Вот технарь, или каблуху какую-нибудь закончу, и обязательно пойду! Мой отец говорит, что армия пацана в мужика превращает!

— А я вот думаю, что наша современная армия пацанов делает калеками и унижает их человеческое достоинство! Чему сейчас в армии учат? Траву красить зелёной краской, да жирным генералам бесплатно дачи строить! А то ещё и на войну с чеченцами в качестве пушечного мяса могут отправить… — ухмыльнувшись, возразил Сергей, и вновь какая-то волна внутри него подняла всё, что у него накипело, и он снова встал со скамейки, вышел в центр беседки, видимо, чтобы Антону его было лучше видно, и, темпераментно жестикулируя руками, начал свою очередную пламенную речь: — Твой отец служил в другое время. Тогда престижно было в армию идти, и не брали туда кого попало… А сейчас набирают в армию имбецилов всяких и наркоманов отмороженных, которые там беспредел творят. Поэтому нормальные люди туда идти не хотят. Откупаются, косят под дураков и тому подобное. Я много слышал историй от пацанов, которые служили. Они рассказывали мне, как над ними издевались, били, и как они голодными сидели по нескольку дней. А многие вообще домой в цинковых коробках приехали, потому что их там забили до смерти… А ты говоришь, из тебя мужика сделают… Я не думаю, что мужиком становится тот, кто 2 года ходит с синяками и разбитым носом. Заставит тебя «дед» висеть всю ночь над ним упёршись руками и ногами в решётку кровати, а если коснёшься его ненароком, они тебя избивать всей толпой будут, пока сознание не потеряешь. Причём избивать всем, что под руку подвернётся: ногами, швабрами и даже табуретками. Эта забава у них «сушёный крокодил» называется, и ещё много чего такого есть. Ты и так умом не блещешь, а оттуда вообще дураком приедешь…

— А кто такие имбецилы? — спросил напуганный Антон.

— Это… — Серёга задумался ненадолго, — в общем, что-то вроде дебилов, только ещё тупее.

— Ещё тупее?!! — удивлённо переспросил Антон, с такой интонацией, будто в жизни никогда не думал о том, что бывают на свете люди ещё тупее, чем дебилы, а потом с какой-то надеждой и даже мольбой в голосе спросил, — А ты в армию не хочешь?

— Я — пацифист! — заявил Харламов.

— Пофигист? — изумлённо переспросил Дробилин.

— Не пофигист, а — пацифист! Я не хочу в армию! Это против моих убеждений! Не хочу вычёркивать 2 года из своей жизни. Не хочу, чтоб всё это время надо мной издевались, и использовали меня в качестве мальчика для битья. А кроме того я в принципе не приемлю насилия и кровопролития!

— Не хочешь долг Родине отдавать? — насупившись, спросил Дробилин с оттенком укора в голосе.

— А я пока своей родине не должен ничего… — парировал Харламов, — Если бы эта"родина"вложила в меня хоть копейку, которую я должен был вернуть ей своей службой — тогда другой разговор. Но пока те, кто управляют моей родиной — напротив, лишь вытягивают из нас всё больше и больше денег. Так что кто из нас кому должен — это большой вопрос… Вот если война начнётся, с Америкой там, или другими какими-то чужеземцами, тогда — да, я пойду в армию. Но пойду я туда воевать не за холёных генералов и нашу преступную власть, которая мою семью на нищенское существование обрекла и родителей вынудила скитаться с одной работы на другую… Воевать я буду, чтобы защитить своих близких от чужаков… И Родину свою… Вот этот посёлок, где каждый пенёк и травинка мне знакомы с детства…

— А как же ты собираешься откосить?

— Я же тебе говорил, что в институт буду поступать. У них там кафедра военная есть, после неё я звание лейтенанта запаса получу и военный билет…

— Теперь, говорят, после военных кафедр тоже призывать стали… В Чечне сейчас очень толковые офицеры нужны… Так что смотри, такими темпами можешь в стройбат загреметь, после архитектурного! — ухмыльнулся «Бита».

— Да меня может ещё по здоровью не возьмут… — не унимался Сергей, — у меня плоскостопие и близорукость.

— Ну а чем же ты планируешь заниматься эти 2 года вместо армии?

— Женюсь, детей заведу. На квартиру буду деньги понемногу копить…

— Замучаешься копить… Да и жениться тебе пока не на ком. Я вообще раньше 30 лет жениться не собираюсь.

— А не поздновато?!

— В самый раз. Я молодой ещё. Побухать, оторваться хочу. Для себя поживу, с тёлками с разными погуляю, а уж потом жену себе буду выбирать. Куда торопиться-то? Жениться никогда не поздно!

— Не скажи… А как же дети? Ты же хочешь детей завести?

— Дети-то? Ну, заведу одного, — задумчиво сказал Антон, — мне больше не надо. Шуму много от них и хлопот, и «бабла» на них много тратить нужно. А какой от них толк? Никакого! Только спят, жрут, кричат и какаются! Я уже даже не уверен, стоит ли их вообще заводить?

— А как же продолжение рода? Ведь мы же должны оставить после себя кого-то? Мы умрём, а кто продолжит то, что мы начали? Да и ведь дети приносят не только хлопоты, но и радость. Разве не интересно смотреть, как они делают свои первые шаги, говорят первые слова? Как они растут, развиваются, становятся похожими на нас? По-моему — это чудесно. Я бы хотел иметь детей, и не меньше двух. Чтобы демографию выровнять.

— Демо… чё? Ты иногда такие слова говоришь, что я начинаю думать, что ты — не русский. Всё равно ты меня не убедил. Детей я иметь не хочу. Ну, в крайнем случае — одного, маленького-маленького. И кормить его поменьше, чтоб реже какался…

— Да, ты — маньяк какой-то! — поражённо воскликнул Сергей.

Солнце близилось к зениту. На улице становилось душно. В школе прозвенел звонок, и, распахнув массивную школьную металлическую дверь, на улицу высыпала толпа девятиклассников, у которых только что закончился классный час. Сергей с Антоном решили идти по домам. Антон, взял дневник в руку и, с трудом приподнявшись, слез со скамейки. Размяв затёкшие ноги, он потихоньку побрёл по пешеходной тропинке вслед за «Сапёром» в сторону дороги.

На дороге у самой площади верхом на бело-синем мотоцикле «Иж Планета-3» стоял молодой человек. Он сидел в седле, обеими руками держа руль. Правая нога его стояла на подножке, а левой — он опирался на землю, удерживая равновесие. Он был одет в чёрные ботинки и старый спортивный костюм. Лицо его было покрыто прыщами и веснушками. У него были тёмные жирные волосы и карие глаза, крючковатый нос с горбинкой и заострённый подбородок. Парень явно кого-то ждал. Он периодически поглядывал на толпу девятиклассников, выходящих из школы.

Антон с Сергеем медленно шагали по тропинке, и оценивающе рассматривали мотоциклиста.

— Иж Планета-3! Как тебе мотоцикл, «Сапёр»? — спросил Антон.

— Да так себе, — ответил Сергей, — Мне «Юпитеры» больше нравятся. Буду на «Юпитер-5» родителей уговаривать. Они обещали мне мотоцикл купить, если я 10 класс без троек закончу.

— Мотоцикл? Круто! — с завистью сказал «Бита».

— Слушай, а что это за гоблин на мотоцикле сидит?

— Ты чё? Это ж «Трактор» из соседнего села. Колька Тараканов. Он там — пацан видный. У него «шобла» своя есть, человек 20. Ну, типа, как у нас «Паук».

— Понятно, — сухо ответил Сергей.

В этот момент из школы вышла девчонка лет пятнадцати. Не худая и не толстая, не высокая и не низкая. В общем, самая обыкновенная из всех девчонок. Сергей невольно уставился в её сторону и продолжал смотреть, не отводя глаз. У неё были чёрные, словно уголь волосы, собранные в хвост на затылке и глаза цвета небесной синевы. Глаза её были настолько яркими, что Сергей разглядел их цвет даже с такого внушительного расстояния. Ещё он разглядел напомаженные губы ярко-алого, кровавого цвета и ногти на руках, синие джинсы, подпоясанные ремнём с большой хромированной пряжкой, туфли на каблуках, и розовую майку с детским изображением улыбающегося солнышка. Девушка торопливо шла в сторону, стоявшего на дороге «Трактора» громко цокая своими каблучками по серому школьному асфальту.

— Слушай, а это кто такая? — застыв на секунду, растерянно спросил «Сапёр».

— Это-то? Это — Алёнка. Она тоже в селе Куликовом живёт. Чё, понравилась? На тёлок деревенских начал западать? — с насмешкой ответил Антон.

— Да иди ты!.. — обиделся Сергей, а потом мечтательно протянул, — Алёёёнка…

В этот момент Алёнка поцеловала «Трактора» в прыщавую щёку и залезла на его мотоцикл. На лице Сергея мечтательность мгновенно сменилась досадой. Такая перемена происходит на лице алкоголика, который нечаянно разбивает вожделенную бутылку водки. Трактор привстал с мотоцикла и, оттопырив правой ногой рычаг кикстартера, резко подпрыгнул на нём всем своим весом. Мотоцикл заревел и быстро помчался в сторону школьных ворот. Сергей с грустью и завистью посмотрел им в след, и задал Антону очередной вопрос:

— Девчонка его?

— Да вроде… Они вместе всё время катаются. В школу вместе приезжают, со школы уезжают. Да куда тебе до него? У него вон видишь, какой мотоцикл? Тёлкам нравятся пацаны на мотоциклах.

— Ничего. Скоро у меня тоже будет мотоцикл, ещё даже покруче чем у него. Обделаю его, дуги поставлю, покрашу в какой-нибудь красивый цвет, задок задеру. Тогда мы посмотрим, чьей она будет девчонкой, — будто успокаивая себя, ответил Харламов.

— Ой, Серёга, не советую я тебе связываться с ним. Он — отмороженный на всю башку! И пацаны из его компании — сущие звери! Покалечить могут, не хуже, чем в армии!

— Я с ним связываться и не собираюсь! Разве я похож на гея? Я с Алёнкой связаться хочу. Очень уж она понравилась мне. Поговорю с ней, обЪяснюсь: так, мол, и так. А она сама пускай думает с кем ей быть. Если любит она своего «Тракториста», пусть остаётся с ним, я себя никому навязывать не собираюсь, ну а если я ей больше понравлюсь, то мне будет плевать на этого прыщавого «Гоблина» и на всех его пацанов вместе взятых. Алёнка сама имеет право на выбор, отбивать или уводить её силой я не буду.

— Ох и опасную игру ты затеял «Сапёр», — сочувственно сказал Дробилин, — Я историю одну слышал об этом «Тракторе». Один пацан из деревни Куликово хотел у него бензин с мотоцикла слить. Тараканов подловил его за этим делом, и со своими отморозками поколотил сначала неслабо, а потом привязал к своему мотоциклу и по всему полю протащил на большой скорости. Тот весь окровавленный еле до медпункта дополз. Его потом 2 месяца в больнице отхаживали, еле живой остался.

Сергей с ужасом посмотрел на Антона, но ничего не ответил. Они медленно прошли весь школьный двор по дороге, и вышли за ворота. Крепко пожав друг другу руки, они направились в разные стороны. Путь Сергея Харламова пролегал по небольшой старой улочке, утопающей в листве тополей. Укрывшись от палящего солнца в тени четырёхэтажных «Хрущёвок», Сергей тихо брёл по тротуару, и думал об Алёне: «И почему я прежде её никогда не видел? Учимся в одной школе, проходим мимо друг друга плечо в плечо каждый день. Как я не заметил её раньше? Раньше, чем этот Куликовский отморозок… Ведь нельзя же было не обратить внимания на такую красивую девушку. Всё потому что я слишком много времени отдавал учёбе. Зубрил, как последний «ботаник», и не думал больше не о чём. Ничего не видел дальше своего учебника. А жизнь проходила мимо. Вот и её упустил… Ну ни чего, этим летом всё наверстаю. Всё, что проходило мимо… Всё что так глупо упустил… Впереди — целых три месяца без учебников и школы. Этого времени достаточно, чтобы переломить ход моей судьбы и всё исправить…»

С такими мыслями Сергей добрался до своего дома. Он жил в одной из многих однотипных кирпичных четырёхэтажек, коих в посёлке набралось бы больше десятка. Построенный в середине 1950-х, большой серый дом с двухскатной крышей, стоял в маленьком и спокойном дворе, где изо дня в день шла тихая размеренная жизнь. Очутившись в этом дворе, сложно было с первого раза определить, какой шёл год. Обстановка в таких местах не меняется десятилетиями. Сергей вошёл в подъезд и зашагал вверх по бетонным ступеням. В подъезде стоял резкий запах мочи и повсюду валялись окурки. Небрежно окрашенные синей краской стены были исписаны неприличными словами и рисунками пошлого и низкопробного содержания.

Сергей жил на третьем этаже в маленькой 2-х комнатной квартире с родителями и младшей сестрой. Он позвонил в звонок, и дверь ему открыла мать, которая совсем недавно пришла с работы на обед. Это была невысокая смуглая женщина лет сорока, одетая в цветастый домашний халат и тапочки. Внешне она была очень похожа на своего сына, вернее наоборот. Те же большие зелёные глаза, курносый нос и распущенные тёмные волосы. Правда, в данный момент волосы его матери были перекрашены в какой-то тёмно-малиновый цвет. Мать была очень строгой женщиной. Она всегда очень ревностно относилась к успеваемости сына. Когда-то она окончила школу с золотой медалью, а впоследствии в институте получила красный диплом. Наверное, поэтому оценок ниже «четвёрки» она не признавала… Большую часть жизни его мать проработала на местном заводе агрегатов главным бухгалтером, но в начале 1990-х завод обанкротился и его закрыли. В то время многие люди лишились своей работы, завод был для посёлка главным работодателем и источником доходов. После того, как его закрыли, в посёлке началась разруха. Многие в то время уехали жить в город, но мать Сергея осталась. Деньгами семью обеспечивал муж, который работал водителем на большегрузном «КАМАЗе». Через несколько лет одна коммерческая фирма построила в посёлке кемпинг, и мать Сергея устроилась туда экономистом, там она работала и по сей день.

Сергей вошёл в квартиру, вытер ноги о коврик, лежавший на полу, и снял ботинки.

— Ну, как оценки? — спросила мать.

— Без троек… — грустным голосом ответил Сергей.

— Без троек? А почему такой грустный? Ну-ка дай-ка я посмотрю твой дневник! — засомневалась мать.

Сергей молча протянул ей свой дневник и пошёл на кухню обедать. Его матери невдомёк было, что её сын расстроился не из-за оценок. Откуда ей было знать, что сейчас творилось у него на душе. Не знала она и о том, что из его головы не выходила девушка, которую он увидел сегодня возле школы. Он ел горячий куриный суп и продолжал думать лишь о ней.

Кухня в квартире была маленькая, как и во всех квартирах такого типа, но в ней было уютно, и чувствовалась рука заботливой хозяйки. В отличие от всех остальных комнат, в которых полы были дощатыми, на кухне был настелен линолеум жёлто-зелёного цвета с причудливым рисунком. Стены были отделаны белой кафельной плиткой, а на потолке висела люстра с большим зеленоватым плафоном. В кухню из коридора вела белая застеклённая дверь. У стены сразу у входа стоял маленький квадратный столик, устланный бордовой скатертью. Вокруг столика были расставлены четыре табуретки. Одна из них еле уместилась в углу у окна. Сидеть на ней можно было, лишь вплотную прислонившись животом к столу. Это было обеденное место младшей сестры Сергея, потому что она была единственным человеком в семье, который мог туда протиснуться. По другую сторону от окна стоял холодильник, а вдоль стены выстроились в ряд кухонные шкафчики, сделанные из похожего на светлую древесину ДСП. В столешницу одного из шкафчиков была встроена металлическая мойка. Среди кухонных шкафчиков причудливо затесалась старая газовая плита советского производства. На стене над плитой висела газовая колонка, а над столешницей — аккуратные навесные кухонные шкафчики.

— Смотри-ка, правда, без троек! — удивлённо воскликнула мать, сидевшая рядом с Серёжей за столом, внимательно изучив его дневник. В этот момент в кухню вошёл отец, и, обращаясь к жене, сказал:

— Ну, что, Катюш, наверное, так и придётся ему этим летом мотоцикл купить.

В этот момент Сергей остановил ложку супа у рта и, затаив дыхание, внимательно посмотрел на мать.

— Ой, не знаю… — засомневалась мать, — Не люблю я эти мотоциклы. Каждый год кто-нибудь разбивается на них.

— А ты не задумывалась о том, кто разбивается? Оболтусы всякие! Они либо пьяные ездят, либо носятся, как угорелые… Наш-то сын не такой. Он аккуратно будет водить. Мужику с молодости нужно к технике привыкать. К тому же мы ему обещали, а обещания нужно держать, — настаивал отец.

Сергей, молча наблюдавший за диалогом родителей, с надеждой в глазах смотрел на мать, и лишь изредка кивал головой, соглашаясь со словами отца. В конце концов, мать сдалась:

— Ладно, уговорили. Получу зарплату — купим. А ты Серёж, пока поспрашивай, кто продаёт мотоцикл. Только хороший выбирай!

Сергей весело переглянулся со своим отцом, и продолжил есть свой суп из металлической эмалированной тарелки.

Отец у него был замечательный. Он всегда вступался за сына, когда его ругала мать. От него пахло мазутом и бензином, но все домашние уже давно привыкли к этому запаху. Просидев полжизни за баранкой, Алексей Харламов (отец Сергея) приобрёл какое-то невозмутимое спокойствие, и производил впечатление мудрого и надёжного человека, на которого можно положиться в любой ситуации. Его волосы тёмные с проседью были аккуратно уложены, он всегда был опрятен и чисто выбрит. Носил густые усы. В свои 45 лет он был крепок и полон сил. Единственным недостатком его была тяга к спиртному. В такие моменты он становился не выносимым и не управляемым. Если он начинал пить, то мог не просыхать целую неделю. Он напрочь забывал о работе, из-за этого его даже чуть было не уволили. Когда он был пьян, ему ничего не стоило накричать на жену, а один раз он её даже ударил. Когда он становился таким, Сергей искренне ненавидел его. Он убить готов был своего родного отца, за те истерики, которые он спьяну устраивал матери. Мать много плакала, и несколько раз, вместе с Сергеем и его сестрой (Светой) уходила к бабушке, которая жила на другом конце посёлка. Год назад его закодировали, и с тех пор он больше не пил ничего крепче чая. Жизнь потихоньку наладилась. Родители даже купили компьютер и новый большой телевизор.

Сергей доел суп и, помыв посуду, отправился в детскую комнату. В этой комнате большую часть времени, находились они с сестрой. Деревянный пол в ней был застлан большим узорчатым красным ковром, который зимой (во время перебоев с отоплением) создавал дополнительное тепло и комфорт для чувствительных детских ног. На ковре у окна стоял большой письменный стол, произведенный на Ульяновской мебельной фабрике. Рядом со столом, в углу громоздился большой старый шифоньер. От его глянцевитых створок ярким белым пятном отражался дневной свет, падающий из окна. У стены, напротив двери, стояла двухъярусная кровать и низкий трельяж с зеркалом. Весь трельяж был заставлен пёстрыми разноцветными бутылочками самых разнообразных форм и размеров. Там были духи, крема, дезодоранты и самые различные средства гигиены. Рядом с кроватью на серой засаленной стене висели ходики, выполненные в виде увеличенных наручных часов.

Света — младшая сестра «Сапёра» сидела за столом, на деревянном стуле со спинкой и играла в какую-то игру на компьютере. Она вернулась со школы немного раньше своего брата и уже успела поесть.

— А у тебя, Свет, опять одни пятёрки?

— Ага! — весело ответила она, не отрываясь от монитора.

В комнату вслед за Сергеем вошёл, его отец:

— Серёж, мы с матерью ушли на работу. Вы тут, если есть захотите, суп разогревайте. Он в холодильнике стоит. Деньги на дискотеку — на журнальном столике. И на случай, если у тебя будет желание поупражняться в езде, я тебе ключ от дедовского гаража на тумбочке оставил, возле телефона. У деда мотороллер старый был, я правда не знаю, заводится ли он, может там уже давно всё сгнило. Ну, в общем, если хочешь, сходи с друзьями, глянь. Почините может быть, покатаетесь…

— Ладно, бать, спасибо.