Хорошая девочка

Карина Илларионова (2024)

Жизнь Саши похожа на сказку. Состоятельная семья, юность, красота и талант — мечтать больше не о чем, надо быть благодарной судьбе. И, кажется, она благодарна… Или просто маска хорошей девочки намертво прилипла к её лицу? Как бы то ни было, Саша решает всё изменить. Но перед этим ей нужно выполнить пункты своего странного плана, и один из них — очень плохой мальчик… Но что, если он откажется играть по её правилам?

Пролог

— Мне очень нравится твоя работа, — серьёзно, без тени улыбки произнесла высокая брюнетка, не отрывая взгляда от прислонённой к стене картины в лаконичной раме.

Лучи заходящего солнца с трудом пробивались сквозь пыльные окна, за которыми шумел уставший от долгого дня мегаполис. Полумрак, царивший в просторном кабинете хозяйки галереи, сгущался вокруг её худой фигуры, затянутой в чёрное платье-футляр. Тёмные волосы без малейшего намёка на седину были собраны в тугой пучок, лица почти не было видно, и если бы прямо сейчас Саша попробовала угадать возраст своей собеседницы, то не смогла бы этого сделать.

Но никакой необходимости что-то угадывать не было. Саша знала не только возраст, она знала и помнила об Эльвире очень многое. И, несмотря на это, не могла справиться со странным, почти болезненным любопытством и притяжением к этой женщине.

Эльвира её завораживала.

— А знаешь, почему? — спросила та, отходя от картины и усаживаясь за небольшой кофейный столик.

— Почему? — вежливо откликнулась Саша и села напротив.

— Мне нравится точка опоры, — сказала Эльвира.

Она протянула руку — браслеты на тонком запястье зазвенели — и подняла серебряный кофейник. Аккуратно разлила по крошечным чашкам кофе и покровительственно улыбнулась.

Саша повернулась к картине и, словно могла увидеть что-то новое, внимательно её осмотрела.

Ночь. Звёзды. Снег. Крыша.

Совсем ещё юная девушка — светлые волосы, упрямо сведённые к переносице брови, развевающееся на ветру длинное алое платье — стоит на краю и стягивает с лица улыбающуюся маску, чем-то похожую на карнавальную, но гораздо более жуткую.

На работу ушло неприлично много времени, оторванного от семьи, но результат того стоил. Безупречная, совершенная картина, идеальная во всём: начиная от вложенной в неё идеи и заканчивая самым неприметным штрихом. Но о чём именно говорила Эльвира?

— Точка опоры? — переспросила Саша. — Не понимаю.

— Разумеется, моя девочка. Ты не понимаешь. Чтобы понять, тебе пришлось бы выслушать одну длинную историю о старых временах. Об очень старых…

Саша прищурилась.

— Но если тебе интересно, я расскажу, — добавила Эльвира.

Как будто у меня есть выбор, — со смесью раздражения и восхищения подумала Саша.

— Мне очень интересно, — сказала она вслух и взялась за чашку.

Эльвира усмехнулась:

— Начну с того, что двадцать пять лет назад я больше всего ненавидела фабрику твоего отца и твою мать.

Она остановилась, видимо, ожидая какой-то реакции.

Саша вздёрнула бровь.

Да как вы смеете?! Почему вы так говорите о моей семье?!

Эльвира ждала этого? Но Саша не собиралась ей подыгрывать и спокойно заметила:

— Двадцать пять лет назад фабрики ещё не существовало.

— Ты всё испортила, — так же спокойно отреагировала Эльвира и поднялась со своего места. Сделала несколько шагов по кабинету, снова подошла к картине и застыла, обхватив себя за плечи руками.

— Испортила?

— Да, — в голосе Эльвиры вдруг зазвучал смех. — Я уже приготовила следующую фразу: «Девочка моя, мы с твоим отцом старые друзья. Я помню тебя совсем крошечной…», но ты всё испортила. Неужели сложно было сделать вид, что ты удивилась?

Саша фыркнула.

— Но насчёт фабрики ты не права, — уже серьёзнее продолжила Эльвира. — Двадцать пять лет назад она не просто существовала, она была в несколько раз больше. Только называлась она Коломенским мебельно-сборочным комбинатом имени Ленина. Я пришла туда сразу после института, работала в плановом отделе. Там я познакомилась со своим первым мужем, а потом и со вторым, но семейная жизнь у меня не задалась. А твой отец работал в отделе технической подготовки кадров. За год до того, как уволиться, он стал начальником отдела и очень собой гордился.

— Как интересно, — сказала Саша и поняла, что сейчас говорит уже искренне. — Я не знала об этом.

— А что ты вообще знаешь о жизни своего отца? — Эльвира вернулась к столику, но не стала садиться, а только оперлась рукой на спинку стула.

— Наверное, не так много, как следует знать хорошей дочери. Но о некоторых вещах, увы, — Саша прервалась и сделала глоток, — я помню больше, чем хотела бы.

Кофе горчил, и она отставила чашку в сторону.

— О, память! — Эльвира хрипло рассмеялась. — Она наше благословение и проклятье…

— Почему вы ненавидели фабрику? — спросила Саша.

— Потому что любила твоего отца.

В кабинете повисла звенящая тишина.

— Я любила его, — после паузы повторила Эльвира. — А он любил твою мать и эту чёртову фабрику. Считал себя незаменимым. Он был из тех, кто на самом деле верил в весь тот бред, который несли на партсобраниях. Искренний убеждённый коммунист, представляешь? Честен всегда и во всём… У меня не было шансов. Но, к счастью, — она опять засмеялась, — после твоего рождения его семейная жизнь дала трещину. После развода твоих родителей я смогла уговорить его уволиться и переехать в Москву.

— Ясно, — пробормотала Саша.

— А потом Союз развалился. Спустя ещё четыре года фабрика стала банкротом. И твой отец решил, что должен вернуться в Коломну и попытаться что-то спасти, хотя что он мог спасти в одиночку?

Саша выжидающе молчала.

— Я не спорила, — с горечью произнесла Эльвира. — Я почти не ревновала, потому что знала, что твоя мать снова замужем и даже успела родить третьего. Мне казалось, что такого Игорь точно не простит.

— При чём тут прощение? — тихо спросила Саша.

— Возможно, ни при чём… — Эльвира вздохнула. — Как бы то ни было, я ошиблась. Твой отец продал свою квартиру и выкупил часть территории фабрики. Полгода он снимал какую-то комнатушку, но потом ему указали на дверь. Новое жильё он найти не смог и с чего-то взял, что можно пару раз переночевать у своей бывшей жены, которая к тому времени успела развестись и со вторым мужем. Кажется, истерить и бросать мужиков после родов было у неё чем-то вроде хобби.

Саша вспыхнула.

— Имейте уважение, — сказала она и встала со стула. — Вы говорите о моей матери. Не понимаю, зачем я вообще вас слушаю!

Эльвира закатила глаза:

— О боже! Девочка, да ты просто её копия! Эмоций больше, чем здравого смысла. Всегда и во всём. Кстати, ты точно хочешь продавать свои картины?

Саша задохнулась от возмущения.

— Дай мне закончить, — попросила Эльвира. — Так вот, когда я поняла, что Игорь окончательно помирился с твоей матерью и ко мне уже не вернется, я приехала в Коломну. Пришла на территорию фабрики, поднялась на крышу одного из зданий и очень долго там стояла. Тогда не работал ни один из цехов, твой отец ещё несколько лет копил деньги, чтобы начать хоть что-то делать, и это казалось мне самым обидным. Если бы я была склонна к истерикам, возможно, я решилась бы спрыгнуть, так сильно я тогда ненавидела и свою жизнь, и твоего отца, и остатки фабрики… Но я просто спустилась и поехала домой, в Москву. Потому что ни на одном мужике, даже самом лучшем в мире, жизнь не заканчивается. Даже если он променял тебя на груду деревяшек и развалившийся ангар. Тогда, стоя на крыше, я поклялась, что стану счастливой. И стала. Но его фабрику ненавижу до сих пор.

Эльвира повернулась лицом к картине и улыбнулась:

— Поэтому мне нравится точка опоры.

Саша почувствовала, что все волоски на коже встали дыбом. Она поняла, что именно её выдало.

— Вот здесь, — голос Эльвиры звучал приглушённо, как будто пробивался к Саше сквозь слой ваты, — под ногами девушки, которая по случайному совпадению так сильно на тебя похожа… Вот этот рисунок на бортике крыши… Я хорошо его запомнила. Его нельзя увидеть с земли. Значит, однажды ты тоже была там. И я уверена, что твои мысли и намерения были схожи с моими, а может, всё ещё серьёзнее? В конце концов, я потеряла из-за фабрики просто мужчину, а у тебя она на долгие годы забрала отца… Не буду врать: то, что ты ненавидишь дело всей его жизни, а может, и его самого, мне очень нравится. Это… утешает.

Саша зажмурилась. Глубоко вздохнула. Затем открыла глаза и улыбнулась:

— Нет, Эльвира. Ничего подобного. Я люблю папу. И фабрику. Её я тоже очень люблю.