Крест над Глетчером. Часть 1

Карл Дюпрель

Карл Дю-Прель (1839—1899) – немецкий писатель, философ, спиритист и оккультист. Проводил учение о двойственности и чередовании человеческого сознания, – в зависимости от состояний сна или бодрствования. Герои его романа путешествуют по Европе и странам Востока в поисках путей к разгадкам загадочных явлений призраков.

III

На другой же день Альфред, с помощью умелого камердинера Франца, занялся устройством рисовальной мастерской в одной из нежилых комнат обширного замка. Недостатка во всевозможных принадлежностях соответствующего убранства, разумеется, не оказалось, и комната неузнаваемо преобразилась. Ее украсили старинные доспехи, огромное копье, которое «золотой граф» употреблял на турнирах. Тяжелые кресла, обитые кожей или разными старинными материями, выцветшие от времени драпировки, готические ящички, бокалы и тому подобные украшения. Высокое окно было обвито плющом, а в одном из углов поместили покойное кресло под остролистной пальмой.

Затем было отведено подходящее место для мольберта и тут же уголок для работ графини Леоноры, которая рисовала пока только карандашом. Брат с сестрой проводили целые часы в этой уютной мастерской. Леоноре очень понравился эскиз дома Добланера с величественной перспективой. Она разглядела намеченные на нем очертания двух фигур: Добланера, с короткой трубкой в зубах, сидевшего на скамейке перед домом, и стоявшей возле молодой девушки с пышной белокурой косой, спадавшей ей на грудь.

Оживленный разговор сменялся по временам продолжительным молчанием, которое Альфред первый нарушал обыкновенно каким-нибудь замечанием по адресу Добланера или Мариетты, и Леонора инстинктивно поняла, что очаровательная девушка произвела сильное впечатление на ее брата.

Когда Альфред оставался в мастерской один, его любимым препровождением времени было всматриваться вдаль, где ущельем начиналась долина Элендглетчера, обрамленная темной полосой лесов, над которыми высилась, в виде груды развалин, обнаженная горная вершина. В ней Альфред признал вершину горы, ближайшей к дому Добланера. Он любовался этой замечательной гигантской скалой, еще сидя на каменном выступе. В очертаниях своих трех вершин она походила на огромные окаменевшие огненные языки, почему Мариетта и назвала ее горою пламени. По соображениям Альфреда, дом Добланера должен был быть расположен у подошвы именно этой горы, почему ему и был особенно мил вид, открывавшийся на нее из окна мастерской. В воображении молодого художника отчетливо рисовался образ прелестной девушки с загорелым личиком и белокурыми косами, ему слышался ее серебристый голосок, а всего живее представлялось, как она отдала ему пучок гвоздики грациозным движением маленькой ручки и, смущенная, быстро убежала. Что делала в это время Мариетта? — Дни ее проходили по-прежнему. Она еще раз побывала на каменном выступе, и вновь пережились впечатления встречи с Альфредом. Вспомнились смущения при виде его и его ласковая приветливая речь. Мариетта была полна мысли об этой встрече, но не проронила ни одного слова об Альфреде и только в душе радовалась, когда Добланер, совсем не замечая ее молчаливости, не раз упоминал об обаятельном впечатлении, произведенном на него красивым молодым графом, и о поражающем сходстве его с покойным отцом.

В отсутствие Добланера молодая девушка проводила целые часы, сидя на скамейке перед домом и не сводя глаз с извивавшейся вдоль лужайки каменистой тропинки, по которой ушел Альфред. Ей живо вспоминался весь тот день, и мысль невольно останавливалась на цветочках, которые она вручила ему при прощании. Зачем она сделала это? Так думалось ей, и что подумает о ней Альфред? Какими глазами посмотрит на нее при следующей встрече, хотя бы в селе? Мариетта как-то не сознавала возможности его вторичного прихода к ним, хотя и не видела в этом ничего невероятного. Мечтой проносились перед ней остальное лето и перспектива предстоявшей затем зимы, такой же, как предыдущая: опять одиночество, опять замкнутость в мире снега и льда. Погруженная в свои мысли, Мариетта не отдавала себе отчета в том, что собственно с ней произошло. Она не замечала, что теперь впервые у нее вырывался невольный вздох при мысли о приближавшемся конце лета. Однажды она, по обыкновению своему, сидела перед домом и всматривалась вдаль. Седые горные хребты, ярко освещенные солнцем, казалось, дремали на лоне лазоревого неба. Необъятный полукруг их замыкался над лесом бесцветными каменными породами, в которых образовались местами желобки, причудливо разветвлявшиеся к верху. Побелевшие от весеннего разлива дождей и таявших снегов, они походили издали на огромный остов дерева, вырезанный в камнях и сливавшийся своим стволом с долиной. Сравнение это напрашивалось само собой, но Мариетта никогда еще не замечала этой особенности в горах.

В глубине долины, где виднелась темная полоса лесов, покрывавшая склоны гор, показалась вдруг вышедшая из-за деревьев человеческая фигура, в которой молодая девушка, не смотря на дальнее расстояние, тотчас же узнала Альфреда. Да, это был молодой граф. Он поспешно шел по направлению к дому Добланера, постепенно ускоряя шаг. Увидев опять обширную котловину, обнесенную высочайшими фантастическими вершинами, исчезавшими в голубом небе, он вздохнул полной грудью на чистом, горном воздухе. Теперь только, вблизи уютного уголка Добланера, ему стало ясно, что сюда влекло его, что сюда стремился он всей душой.

Мариетта вскочила в радостном испуге. Как охотно бросилась бы она к нему на встречу, но порыв этот поборола девическая робость. Она остановилась и, только когда он подошел, протянула ему руку. Они безмолвно стояли друг перед другом. Весь горный мир, казалось, озарился светом любви, зарождавшейся в их сердцах, и обменом проникавших в душу взглядов поведали они друг другу чудную тайну.

Добланер от души обрадовался приходу молодого графа. Он взволнованно приветствовал гостя своим низким голосом и с увлечением принялся рассматривать художественно иллюстрированные красками руководство минералогии, учения об окаменелостях и кристаллографии, которые принес ему Альфред. Он весь углубился в чтение новых книг, a Мариетта с гостем ушли в горы и расположились на скале под елями. На этот раз Альфред выбрал для своего эскиза вид противоположной стороны долины, с необозримой, серебристой пустыней Вечного льда и с каменным выступом, выдававшимся на полувысоте глетчера. Часы быстро проходили в веселой болтовне. Они оба были беззаветно счастливы хорошим настоящим, хоть и не проронили ни одного слова о зарождавшейся взаимной любви.

Вернувшись домой, Мариетта с гордостью показала эскизную тетрадь Добланеру; он назвал некоторые пункты, снятые умершим в Риме художником, с которыми, по его мнению, Мариетта должна была познакомить графа. Она сама намеревалась показать Альфреду все эти места и тем больше обрадовалась, заручившись согласием отца. Но на этот раз молодые люди ограничились послеобеденной прогулкой к марэне, под каменным выступом, откуда открывался живописный вид на дом Добланера. Альфред пришел в неистовый восторг при виде освещенного солнцем ледяного поля. Заходящее светило роняло в долину яркие, косые лучи, ударяя ими в каменистую вершину так называемой горы пламени, высившейся над домом Добланера. Чем ближе склонялось солнце к закату, тем фантастичнее становилось освещение ее скалистой вершины. Бледные, едва заметные днем очертания причудливого силуэта, походившего на группу окаменелых, огненных языков, обозначались теперь все отчетливее, и верхушка горы словно разгоралась гигантским костром. Яркий, красноватый свет лучей заходящего солнца постепенно поднимался, озаряя только самые вершины гор, пока, наконец, все не слилось в однообразном сером фоне.

Наши молодые герои повернули обратно: они шли почти все время молча. Мариетта проводила гостя до опушки леса, который наискось пересекал долину, отделяя от нее котловину, замкнутую в горах в виде красивой декорации. Прощаясь, Альфред удержал в своей руке маленькую, пухленькую ручку Мариетты и, на вопрос, будет ли она рада вскоре опять увидать его, он получил в ответ глубокий, полный значения для него взгляд.

Альфред скоро сдержал слово. На этот раз молодая девушка повела его в одно из мест, указанных отцом. Их взорам представился живописный вид пенящегося ручья, который ниспадал с крутого ската и затем извивался между фантастично разбросанными по долине скалистыми глыбами. Молодые люди по обыкновению сделали привал, но на этот раз, что то не спорилась работа, не клеился разговор. Мариетта стала молчаливее и задумчивее, и когда на обратном пути, при спуске в долину, пришлось расстаться, личико ее омрачилось грустью. Альфред понял, что в этом сказалось нечто больше, чем сожаление при мысли о разлуке, во всяком случае, непродолжительной. Он нежно обнял ее и поцеловал в головку. Легкая краска покрыла щечки Мариетты, но поцелуй не испугал ее: он был для них обоих только наружным проявлением душевных ощущений, которые давно уже стали ясны им. Чем отчетливее сознавала Мариетта новое чувство, тем менее была способна беззаветно отдаваться счастью настоящего. Вопреки переживаемому блаженству, она не могла отрешиться от неотступной мысли о будущем. Но молодая девушка тщетно искала ответ на свой вопрос.

Посещения Альфреда возобновлялись все чаще и чаще. Как счастлив бывал он всякий раз при виде хорошо знакомой и милой ему окрестности дома Добланера, глядя на величественный горы, подернутые голубоватой дымкой. Живительный горный воздух освежал его разгоряченную голову. От прилива молодой страсти и любви, у него невольно вырывался иногда радостный крик. На этот зов выбегала к нему на встречу Мариетта. Он заключал в свои объятия и целовал в алый ротик молодую девушку, которая тут же принималась весело болтать.

Самой большой радостью для Мариетты было сделать что-нибудь приятное Альфреду и притом обыкновенно сюрпризом. Однажды, расположившись по обыкновению на скале под елями, чтобы рисовать, он заметил между деревьями скамеечку, устроенную так, чтобы ему можно было работать, сидя в тени. Рядом, немного пониже, Мариетта устроила сиденье и для себя. Там проводили они вместе целые часы. Мариетта подолгу останавливала свой взгляд на молодом художнике, пока он снимал виды, изредка наклоняясь, чтобы поцеловать ее в головку. В другой раз Альфред увидел, что лужайка, на которой он не любил сидеть, потому что высокая, густая трава долго не просыхала после утренней росы, была скошена собственноручным трудом Мариетты. Приветливый взгляд Альфреда в ответ на милое внимание бывало лучшей наградой для Мариетты, а ему доставляло большое удовольствие срисовывать все те места, с которыми были связаны воспоминания о счастливых часах, проведенных с Мариеттой, причем особенно тщательно молодой художник передавал поэтический образ своей подруги. Отношения Альфреда и Мариетты упрощались все более и более. Теперь при прощании уже не являлось тяжелого чувства: могло ли быть сомнение в том, что свидание скоро возобновится. Проводив Альфреда, молодая девушка подолгу смотрела ему вслед; любуясь его стройной и мощной фигурой, она внутренне гордилась сознанием, что ей принадлежит нужная любовь этого красивого юноши. Они вполне поняли друг друга и вверились будущему.

Однажды, когда в одно из посещений Альфреда, зашел опять разговор об умершем в Риме художнике, Добланер повел гостя в бывшую комнату своего родственника, чтобы показать оставшиеся там эскизы, нарисованные масляными красками. Альфред скромно сознал превосходство этих работ над своими, откровенно пояснив, что быстрым успехам в живописи очень способствуют благоприятные условия окружающей обстановки. На это Добланер простодушно предложил графу эту комнату, извиняясь за ее скромное убранство. Мариетта испугалась и вместе с тем от души обрадовалась, когда Альфред также просто принял предложение ее отца.

Тут же обо всем переговорили, и молодая девушка не утаивала своей детской радости. Добланера, однако, поразила особенная заботливость, с которой его дочь занялась устройством комнаты для графа, но долго останавливаться на этом ему не пришлось. В ту же ночь разразилась над долиной сильная гроза, за которой, по его соображениям, должно было последовать значительное передвижение в горных ущельях и марэнах. Все его внимание сосредоточилось на этой мысли, и он, по обыкновению, стал пропадать целыми днями и возвращался только поздно вечером, усталый до изнеможения.

Таким образом, Альфред и Мариетта были совершенно предоставлены друг другу; заботы по немного сложному хозяйству были целиком поручены Фефи. Молодой граф занял предназначенную ему комнату, тщательно убранную и уставленную цветами. С каким приливом радости проснулся он на следующее утро: яркие лучи утреннего солнца заливали своим светом его уютную комнату и горы, окружавшие дом Добланера. Альфред быстро поднялся и с наслаждением вдохнул горный воздух, ворвавшийся свежей струей в открытое окно. Выйдя на лужайку, он встретил Мариетту, которая с ласковой насмешкой приветствовала его с поздним утром. Ему показалось, что никогда еще Мариетта не была так прекрасна. Ее личико, как и вся окружающая природа, дышало утренней свежестью, за которой стушевывался сильный загар, придававший ей характер южного типа, совершенно противоречившая белокурым волосам.

Она развешивала белье, от времени до времени перекидываясь веселыми шутками с Альфредом, который не сводил глаз с ее статной, гибкой фигурки, любуясь ее непринужденно грациозными движениями. Наивно простодушная в своем неведении, Мариетта не подозревала о зарождавшейся в Альфреде страсти.

Часа два спустя, влюбленные сидели уже на откосе горы и любовались глетчером, красиво раскинувшимся вокруг каменного выступа по ту сторону долины. Там увиделись они впервые, и завязалось то, что дало им обоим столько счастливых дней и так много внесло в их молодую жизнь. Мариетта вспоминала об их первой встрече. Она поведала Альфреду, что он предстал пред ней, подобно одному из тех сказочных принцев, которые обыкновенно влюбляются в первую попадающуюся им на встречу девушку, и о которых так часто рассказывала ей покойная мать. Ее пугал тогда глубокий его взгляд, проникавший, как ей казалось, в самую глубь ее души.

При этом Альфред, нежно лаская Мариетту, высказал надежду, что и развязка их встречи будет такова же, как в сказках, да и могло ли быть иначе.

Решено было отправиться на днях к каменному выступу, чтобы вновь пережить чудные впечатления.

— Мне хотелось бы, — так начал Альфред, — увековечить воспоминание о нашей первой встрече. Я вырежу наши имена в стволе сосны, у которой я в первый раз увидел тебя. И может быть, десятки лет спустя, когда нас более уже не будет, туда случайно забредет великий поэт, ведомый красотой природы. Увидев этот знак любви, он остановится в раздумье и, вдохновленный им, воспоет в бессмертных стихах прекрасный образ незнакомки.

Мариетта восторженно отозвалась на выраженную Альфредом мысль. Однажды, в жаркий, ясный день, молодые люди отправились по направлению к западной части долины по хорошо знакомой им дороге. Полуденное солнце роняло на них свои отвесные лучи. Утомленные палящим зноем, они сделали привал в одной из избушек, разбросанных по долине для склада сена. Отдохнув в тени, Альфред и Мариетта перешли через протекавший по близости горный ручей. Миновав его, они стали подниматься по каменистой тропинке и перебрались, наконец, через скалистый хребет на каменный выступ. Влюбленные расположились под тенью мощной сосны. Любуясь окружавшей их природой, они весело болтали и обменивались неясными взглядами. Вдали виднелся дом Добланера на зеленой лужайке. Над ним поднималось светлое, легкое облачко, которое, казалось, зацепилось за бесцветную высившуюся над домом гору «пламени». Альфреду хотелось занести в свою тетрадь этот памятный для него вид. Наскоро, беглыми штрихами набросав эскиз, он пересмотрел с Мариеттой всю коллекции, которая оказалась очень разнообразной. С каждым рисунком были связаны дорогие воспоминания. И теперь обоюдно высказалось все то, что думалось тогда и робко умалчивалось под неизведанными впечатлениями зарождавшейся любви.

Увлеченные оживленной беседой, они не заметили надвигавшейся над острой вершиной глетчера грозовой тучи, и только когда Альфред встал, чтобы вырезать в стволе сосны два неразлучных отныне имени, Мариетта в испуге указала ему на темные тени облаков, скользившие по снежному полю. Молодой девушке была хорошо знакома горная природа. Зная, с какой быстротой разражались грозы, надвигавшиеся с запада, она тревожно торопила Альфреда, утверждавшая, что гроза не наступит так скоро, и что какого-нибудь получаса будет совершенно достаточно, чтобы вернуться домой. Он должен был уступить ее настоятельной просьбе и не успел окончить знаменательной для них пометки. Порывистый ветер сильно раскачивал тяжелые ветви сосны. Мариетта поспешно шла вперед через хребет. Все усиливавшаяся буря временами почти валила ее с ног, и она трепетно оборачивалась к своему спутнику, который догонял ее. Над ледяным склоном глетчера повисла густая черная туча, которую от времени до времени прорезывала молния огненной стрелой. Постепенно поднимаясь, она заволакивала собой всю обширную котловину, обтягивая небесный свод сплошной серой завесой дождевых полос. Горные вершины, одна за другой, терялись в темноте, пока, наконец, и самые очертания их не исчезли в проливном дожде.

Тогда-то со всей силой разразилась буря в долине. В лесу, к которому спешили Альфред и Мариетта, раздавался не то свист, не то стон. Деревья, словно испуганные, наклоняли свои верхушки, как бы укрывая их от урагана, и с треском вытягивали сучья, когда проносился по ним ветер. Полил проливной дождь. Альфред, но просьбе Мариетты, шел вперед. Молодая девушка не теряла присутствия духа среди бушующей природы, и когда ее спутник оборачивался и заглядывал ей в личико при ярком блеске молнии, она улыбалась и перекидывалась с ним ласковыми приветствиями, которые не доносились до него за шумом ветра и дождя. Они уже добежали до леса, но не решились укрыться где-нибудь под деревом, так как гроза все усиливалась, и молния почти без перерыва освещала долину, так что тропинка, по которой они шли, казалась озаренной лунным светом. Раскаты грома не прекращались, и гулкое эхо, переливавшееся в горах, походило на боевую пушечную пальбу. «Скорей в избушку» — крикнул Альфред, поспешив к деревянному срубу, в котором они отдыхали утром. Молодые люди дошли уже до горного ручья, через который они недавно еще так легко перешли, и каков же был испуг Мариетты теперь при виде вздувавшейся массы воды, залившей те камни, по которым они переправились.

Долго думать не приходилось. Неизбежно было преодолеть всю видимую невозможность перехода. Воткнув свою палку между камнями, сдвигавшимися с грохотом от напора пенившегося потока, Альфред смело ступил в воду и углубился по колено. Отчаянный крик Мариетты слился с раскатом грома. Решение Альфреда оказалось, однако, удачным: шаг за шагом проследовал он по широким камням через все русло и благополучно достиг противоположного берега.

С трепетом в сердце следила за ним Мариетта. Она пробовала последовать его примеру, но, не ощупывая дна, она беспомощно металась по берегу. Решиться надо было немедленно. Мариетта стыдливо приподняла платьице и ступила в воду, не расслышав, что Альфред крикнул, чтобы она дождалась его. Он шел уже обратно по камням. Еще шаг, и он стоял уж перед ней. Не говоря ни слова, Альфред обхватил гибкий стан Мариетты и, подняв ее как ребенка, понес через ручей. Уступая настойчивой просьбе своего проводника крепко держаться за него, молодая девушка обхватила его голову своими маленькими ручками. Он прислушивался к биению ее сердца и любовался ее бледным личиком каждый раз при блеске молнии. Мариетту приводил в трепет девичий стыд и страх за Альфреда. Они достигли, наконец, противоположного берега. Еще раз сверкнула молния и ударила в какое-то дерево позади их, ярко осветив в то же время избушку, к которой они направлялись. Альфред ликовал в душе; еще один смелый прыжок, и он с милой ношей очутился в безопасности перед самой избушкой. Открыв дверь одним сильным толчком, он скрылся за ней с Мариеттой. Сквозь щели деревянной крыши змейкой врывалась по временам молния, освещая сложенное в избушке Сено и мертвенно бледное личико Мариетты, которая лежала с закрытыми глазами на руках у Альфреда. Он целовал ее влажные щечки, и, бережно опуская ее на землю, страстно воскликнул: «Мойделе, Мойделе! Любви моей к тебе нет меры!» — По обычному свойству горной природы, гроза так же скоро успокоилась, как сильно разразилась. Давно уже стихли последние раскаты грома, и буря сменилась полным затишьем. Ели сонливо клонили свои верхушки. Небо было темно, но безоблачно и усеяно бесчисленными искрившимися звездами. Только шумное журчанье горного ручья нарушало ночную тишину. Час спустя, из избушки вышли Альфред и Мойделе. Ясная луна роняла на них свой мягкий свет. Альфред подошел к боковой стене избушки и глубоко вырезал изображение сердца в одной из досок. Мойделе стояла за ним, опершись скрещенными ручками на его плечо; она горько плакала. Альфред не проронил ни слова; он присоединил к знаменательной пометке начальные буквы их имен и цифры года, месяца и дня. Она молча следила за движением его руки и из-под длинных ресниц падали одна за другой слезы, словно жемчужины в фантастическом свете луны. Сердце молодой девушки было полно страдания и любви, но она сдерживала рыдания, боясь огорчить своего возлюбленного. Окончив полную значения для них надпись, Альфред обернулся к Мойделе. Он осушил поцелуями ее слезы и просил не роптать на того, чья любовь к ней так же глубоко врезалась в сердце, как пометка в стене. «Ты стала моей женой перед Богом и будешь ею перед людьми» — так начал Альфред. «В это ты должна верить непреклонно, и, что бы ни последовало, помни эту клятву и не сомневайся в ней».

Что могла возразить Мойделе?! Он взял ее за руку, и они пошли по тропинке в лес.

Полная луна стояла высоко над цепью глетчеров, и разливала по их вершинам и склонам свой бледный свет, ее лучи играли в раскидистых ветвях елей и роняли их причудливые тени на мягкий мшистый ковер. Вдоль опушки леса медленно подвигались два силуэта: то были Альфред и Мойделе. Они шли молча рука в руку, внимая стихавшему журчанью горного ручья среди тишины этой поистине волшебной ночи.

Их юные, нетронутые сердца были полны обаяния впервые изведанной тайны любви.