Черные зубы

Кассандра Хоу (2021)

Филлип, Талия, Фаиз, Лин и Кошка приезжают в старинный японский особняк. Ночёвка здесь — это подарок Филлипа жениху и невесте, Фаизу и Талии. Девушка всегда мечтала обручиться в каком-нибудь жутком месте. К счастью, и страшная легенда у дома имеется. Как раз про невесту. Погребённую заживо, вечно одинокую и страдающую без жениха. И она ждала гостей, так долго ждала… Ужас, окутанный туманом японской мифологии.

Глава 2

Особняк был гигантским. Больше, чем следовало. Выше. На задворках моего сознания внутренний голос захлебывался вопросами: дом и должен быть таким огромным? Память меня не подводит? Все хэйанские особняки строили в два этажа или больше?

Это отдавало бредом.

Однако вот он, дом. Хотя этажей было всего два, каждый вмещал в себя по меньшей мере двенадцать комнат и несколько внутренних двориков, симметрично связанных друг с другом аскетично украшенными коридорами. Все стены особняка покрывали выцветшие изображения ёкаев: каппы и двухвостые нэкомата^[9], кицунэ с головами, прикрытыми как у домохозяек, покупают у цапель свежую рыбу. Домашний быт сквозь демоническую призму.

Мы бродили по просторам особняка, вместе и поодиночке, пробираясь сквозь развалины. В одной комнате сидели терракотовые монахи, склонив головы, отягощенные многовековой скорбью. В другой были куклы с черным лаком на губах. В третьей мы нашли книги, точнее, останки книг. Толстые тома обратились в труху, в пищу и пристанище насекомых, они кишели личинками, скручивались, истлевая. Хотя выглядели книги пугающе, пахли лишь темной зеленой влагой.

Украшенная светлячками, звездами и последними в этом году песнями цикад, ночь входила в свои права, расцвечивая мир темными тонами индиго. Из соседней комнаты донеслась музыка: Тейлор Свифт и Coldplay и Карли Рэй Джепсен. Местом празднования мы выбрали один из обеденных залов первого этажа. Там были сёдзи с изображением отдыхающих тэнгу^[10], они позволяли перегородить помещение, чтобы получилось несколько комнат. Немного личного пространства, шутили мы, для будущих супругов.

Две подсвеченные сзади фонарем тени — Филлип и Талия, эти силуэты я узнала бы где угодно — поднялись и переплелись на сёдзи справа, и Фаиз, по локоть зарывшийся в сумки с продуктами, замер и уставился на них. Раздался смешок Талии — торопливый летучий звук, кокетливый, полный желания. Глядя на беспокойство, разлившееся по лицу Фаиза, на сжавшую его губы тревожную гримасу, я задумалась: а знает ли он, что Филлип и Талия когда-то предавались вместе плотским удовольствиям? И вдруг поняла, что тревожусь из-за того, имеет ли вообще смысл искать ответ на этот вопрос.

— Ты в порядке? — Я прошла через зал к Фаизу.

— В полном. А с чего бы мне быть не в порядке?

Его взгляд метался между мной и тенями на сёдзи.

— Не знаю, — ответила я. — Просто ты выглядишь каким-то напряженным.

— Перелет был долгий.

— Ну да.

Его глаза продолжали бегать туда-сюда, словно маятник метронома.

— Слушай, не поздно ведь вернуться в Киото или поехать еще куда-то…

— Талия с самого детства хотела сыграть свадьбу в доме с привидениями. Я не собираюсь отнимать у нее ее мечту. — Он говорил это с окаменевшим лицом, с усилием сглатывал после каждого слова. — Особенно после того, чего нам стоило сюда добраться.

— Я не хочу обесценивать надежды и чаяния Талии, но кто-то должен это сказать. — Я попыталась улыбнуться. — Каким чокнутым ребенком надо быть, чтобы мечтать вырасти и сыграть свадьбу в доме с привидениями? В смысле, что за фигня вообще?

Тени на сёдзи превратились в медленно колышущиеся сгустки черноты, и Фаиз не мог оторвать от них взгляд.

— Кошка, — наконец он склонил голову и прижал сложенные домиком пальцы к переносице, — не знаю, что на тебя нашло, но прекращай. Нельзя, чтобы Талия это услышала. Знаешь, с каким трудом я уговорил ее разрешить тебе приехать?

— Знаю, — механически ответила я, столь же механическим жестом прижимая сложенные ладони к животу, упирая большие пальцы под ребра. Это больно, когда тебя заставляют так сжиматься. — Знаю. Ты мне говорил. Я не понимаю, что на меня нашло. Я это так просто.

— Ты так просто что, Кошка?

Я подумала о комнатах, обратившихся в склепы, о книгах, источающих, словно гной, плоскотелых жуков, опустошаемых, освящаемых разложением.

— Мне кажется, зря мы все это затеяли. Зря сюда приехали. Зря тут сидим. Мне кажется, мы об этом пожалеем. Вот и все.

Я отошла от Фаиза, не дожидаясь, пока он в очередной раз скажет, что я его подвожу, выбралась из зала и нырнула в коридор. Воздух там был теплый, по-летнему влажный. В самом конце прохода кто-то зажег фонарь, и его свет падал на бронзовое зеркало, в котором смутно отражалось мое лицо. Я подобралась, ожидая, что на металлической поверхности проявится еще одна фигура, изломанная, свешивающаяся со второго этажа, нечто вытянутое, бледное, безликое.

Суэномацуяма нами мо коэнаму…

Нет, не так.

Картинка обрела ясность. Если призрак и впрямь существует, то у этой девушки эмалевая кожа, чернильно-черные волосы и хрупкое тельце, составленное из косточек не прочнее кружев или рыбьих позвонков, еле способное удержать ее нетерпеливое сердце. Девушка в белом подвенечном наряде, с подбородком, острым, как тоска. Она целует сомкнутыми губами, без языка, без страсти. Эти поцелуи — как благословение, как молитва, как прощание.

И, разумеется, рот ее — от зубов до самых глубин горла — черен.

В темноте взвизгнули, терзая рыхлую землю перед домом, колеса машины, и я выпросталась из своих грез. Я услышала, как комья грязи ударили в тонкие стены. Костяк дома запульсировал от музыки — дабстеп, но не совсем, развеселое экспериментальное безумие. Музыка слишком буйная, чтобы привести накачанную экстези публику к подобию хореографии, но для самых ярых ее поклонников это всегда было плюсом. А он никогда не любил плыть по течению.

«Лин», — подумала я. Он наконец-то приехал.

Я не могла допустить, чтобы Лин видел меня в таком состоянии, поэтому сбегала умыться, вычистить из уголков глаз все потустороннее. Вернувшись в нашу импровизированную гостиную, заставленную низкими столиками, увешанную бумажными журавликами и заваленную подушками в горошек, купленными в дешевом магазинчике, я обнаружила там не только Лина, но и потеющую на татами сумку-холодильник, набитую серебристыми банками пива Asahi и бутылками с юдзовой^[11] газировкой. И черный чугунный котел — здоровенную, солидного вида емкость, готовую до краев наполниться протеином и овощами.

Гниющие столики были заставлены открытыми пластиковыми контейнерами, набитыми всевозможной снедью: тефтели, свиная вырезка, блестящие белые ломти куриной грудки, кубики маринованного тофу, целая рыба во льду, поблескивающая тускло-серебристыми глазами, сирлойн-стейки, ребрышки, тонкие ленты говяжьей нарезки и даже мраморное мясо вагю, редька дайкон, тонны шпината, пекинская капуста, тысяча и один сорт грибов. В уголке, на периферии пиршества, расположились сердца, рубцы, потроха и печень, такие свежие, что, казалось, вот-вот зашевелятся.

Уж если глумиться над историческим памятником, то по-крупному.

— С сыром все вкуснее. Налетайте. Давайте просто макать все мясо в сыр. Замутим фондю. У меня тут шесть видов сыра. Крафтовая хрень. Вы, ребята, ведь способны оценить безбожно дорогое скисшее молоко, верно? — Лин потряс пластиковым пакетом, набитым чем-то трапециевидным.

Филлип, скрестив ноги, сидел напротив.

— Кошка!

Лин вскочил, гибкий, текучий, как вода. Паркур, как он сообщал мне в умопомрачительно жизнерадостных мейлах, стал его новой религией. Это не случайно, уверял Лин. Боевые искусства определяли его прошлое. Фриран будет править его будущим. И если Лин был единственным, кто улавливал смысл этого умопостроения, вины самого Лина в том не было. Он обогнал свое время, обогнал моду, обогнал нас: у него были работа на Уол-стрит, жена с Уоллл-стрит и купленный в кредит особняк с садиком на барочном балкончике.

— Лин!

— Кошка!

Но это все равно был мой Лин, и когда он притиснул меня к своей груди, я, ни капли не удивившись, поняла, что и я тоже по-прежнему его Кошка. Я пробормотала ему в плечо его былое прозвище, обняла его, втянула ноздрями его запах. Лин пах межконтинентальным перелетом — пóтом, пробивающимся из-под корки дезодоранта, чуть сбрызнутым туалетной водой.

Он отпустил меня и тут же приобнял за плечо. Усталость его выдавали лишь синеватые тени, залегшие под глазами.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

Нэкомата — в японской мифологии кот-оборотень.

10

Тэнгу — в японской мифологии обитающее в лесах и горах сверхъестественное существо, имеющее вид высокого мужчины с красным лицом, длинным носом и иногда с крыльями.

11

Юдзу — распространенное в Юго-Восточной Азии цитрусовое растение, гибрид мандарина и ичанского лимона.