Здесь должна быть я

Катерина Кюне

90-е, восьмилетняя Катя с отцом переезжают из северного города на Юг. Её единственный союзник – своевольная овчарка, а немногие утешения – волшебные фантазии и письма с «родины». Всё усугубляется, когда осенью отцу приходится временно вернуться на Север без Кати. Девочка начинает «самостоятельную жизнь»: перебирается в хижину, мастерит масляную лампу, питается чем придется и готовится стать странствующим проповедником. В конце концов, происходит несчастный случай, и Катя едва не погибает…

Здесь должна быть баба Яга

Первую неделю с нами жили квартиранты. Семейная пара. До нашего приезда бабушка сдавала им пустующую комнату, и хотя папа, пока квартиранты были в городе, беспрестанно ворчал «какое нам дело, что они не могут найти квартиру, если мы их заранее предупреждали!», выгнать их на улицу он все-таки не решался. Квартирантка тетя Аня при каждом удобном случае мне улыбалась, наивно пыталась всучить карамельную конфету, которая была мне абсолютно неинтересна, или затеять беседу. Папа был уверен, что она это делает вовсе не из симпатии и даже не из-за того, что в тридцать три у нее нет своих детей, а потому что хочет выведать у меня информацию. Что мы привезли с Севера, где какие ценности храним? Правда ли, что скоро приедет контейнер доверху набитый золотом и красной икрой? Как долго мой папа старался на приисках и для того ли мы временно оставили маму на Севере, чтобы она дождалась пока немного оттает мерзлота, которую в мае не укопнуть, и зарыла в землю наши резервные золотые запасы?

Папа был убежден, что с квартиранткой Аней и особенно ее мужем что-то не так. Потому что нормальные люди не станут снимать комнату в таком задрипанном доме и жить под одной крышей с такой неаккуратной, мнительной и занудной бабкой, как его, папина, мама. Наверняка они живут здесь для отвода глаз. Вполне возможно, они связаны с преступной, наверняка воровской, бандой. Но, на мой взгляд, квартирантка Аня была вполне обычной, не хуже любой тетеньки в магазине, задающей тебе вопросы, чтобы чем-то занять себя в очереди.

Квартирантка Аня была даже лучше, потому что в конце концов я рассказала ей о бабе Яге. Я пыталась предостеречь ее от самонадеянного заблуждения взрослых, будто бабы Яги нет и нечего бояться. Дело в том, что я много думала об этом. Мама и папа утверждали, что баба Яга — выдумка, и основывали свою уверенность на том, что Яги никто никогда не видел. Она не зафиксирована никакими приборами, нет никаких современных свидетельств встреч с нею. Отличная доказательная база, да? А что, если она редкая, если она живет в труднодоступных для людей местах? Ведь никто не обыскал всю вселенную в поисках бабы Яги, заглядывая под каждый листок, под хвост каждой комете, не существует официального заключения на основе таких поисков!

Скажем, считается, что у нас нет сокровищ. Что, кстати, не мешает папе подозревать, что за нами установила присмотр воровская банда. Но что если предыдущие хозяева зарыли сокровища в огороде, а потом умерли, так никому об этом и не рассказав? И на самом деле у нас есть сокровища. Или они на чердаке их спрятали. Я была на чердаке, там воздух как не выбитый ковер и из темных его краев торчат ножки стульев, и мутные бока пустых бутылей, и всюду валяются мертвые пауки, словно они со всего квартала приходят туда умирать, словно там паучье кладбище. На чердаке можно спрятать что угодно — хоть клад, хоть ступу с помелом. Я пыталась объяснить все это папе и маме, но они уперлись и не слушали меня. А квартирантка Аня слушала и даже задавала уточняющие вопросы. В конце концов, она призналась, что и сама верит в бабу Ягу и даже иногда по вечерам видит ее. Яга приземляется на крышах домов, особенно она любит дома с печными трубами. Она сидит верхом на трубе, и ветер развивает ее нечесаные длинные жидкие волосы. И она поводит своим большим крючковатым носом по ветру, приподнимая его навстречу полной луне, словно волк на картинках. Вынюхивает, где можно поживиться ребеночком. Множество ее длинных, поношенных юбок, как у цыганки, укрывают трубу и желтую голую кость, которая у Яги вместо одной из ног. Нога скелета. Аня точно не знает, где заканчивается обычная нога и начинается эта кость — то ли от колена, то ли от бедра — и что там на месте перехода. Аня всегда видит Ягу в профиль, и она думает, что в профиль Яга не такая страшная, потому что не видно ее глаз. А, и еще Яга всегда появляется на крышах в полнолуние. Наверное, при лунном свете ей проще преодолевать большие расстояния от чащи леса до городов.

Но тут мне пришлось прервать Аню и объяснить ей, что современной бабе Яге темень нипочем — у нее есть сигнальные огни на ступе, я сама видела. Во всяком случае, так было у той Яги, которая охотилась за мной на Севере, и которую я случайно заметила из окна, прячась от пустой квартиры между стеклом и шторой. Она как-то узнала, что папу срочно вызвали на работу, и ему пришлось на пару часов оставить меня одну. А родители потом утверждали, что это был самолет, хотя они, в отличие от меня, ничего не видели.

В общем, мы с квартиранткой Аней очень продуктивно обсудили бабу Ягу. С родителями или со старшей сестрой никогда не получалось таких глубоких разговоров на важные темы.

Через несколько дней я проснулась ночью и лежала с открытыми глазами. Одно окно было закрыто ставней, а из другого на деревянные половицы и белый кафель печки падал лунный свет. Печь занимала чуть не полкомнаты, кафелем была облицована ее нижняя половина, и среди освещенной передней стенки темнел печной рот — тяжелая металлическая заслонка с выпуклым узором. Я очень любила засыпать, глядя в окно на луну, но в той комнате моя кровать стояла далеко от окна. Так что я смотрела на дорожку лунного света и белеющую печь и слышала шелест грецкого ореха, который рос прямо под окном и одной ветвью опирался на крышу. Иногда с мягким шумом проносилась машина. Потом я услышала тихий стук во входную дверь. Через время послышалась какая-то возня на кухне. Кто-то очень тихо зашел с улицы, и старые половые доски отозвались сонным кряхтением. Папа спал не в доме, а в летней кухне, возможно, это он. Потом открылась дверь в мою комнату.

— Ты спишь? — шепотом спросила тетя Аня.

— Нет, — по ее голосу я поняла, что она хочет сообщить мне нечто важное.

— Я видела бабу Ягу. Она у нас на крыше. Нужно говорить очень тихо. У нее чуткий слух.

Я обомлела. Потолок, потом немного чердака. В трех-четырех метрах надо мной она приложила ухо к шиферу.

— Она обычно залетает в дом по печной трубе. Но у нас закрыты заслонки, она не может спуститься.

Я посмотрела на печную дверцу с узорами. Она плотно приникла к печи. Но внутри печи огромная темная ниша. Папа рассказывал, что в войну моя прабабка три дня пряталась в такой нише от немца, которому отказалась чистить сапоги…

— Дымовые заслонки очень крепкие, — заверила меня Аня, — когда я подходила к дому, она меня увидела. Спросила, здесь ли ты живешь. Я сказала, что она ошиблась адресом.

Во дворе что-то глухо стукнуло, словно кто-то приземлился на костяную ногу.

— Я закрыла входную дверь на оба крюка.

Верхний крюк был холодный, тяжелый, толщиной с два пальца, а по его мощной петле случайно мазанули синей краской, когда красили дверь.

«А окно?!»

Папа вечером хотел закрыть обе ставни, а я ему не дала. Когда лежишь и смотришь на улицу, как-то спокойнее, заявила я ему. И вот по стеклу своими длинными звериными когтями царапает баба Яга. Она старается приникнуть к окну вплотную, чтобы лучше разглядеть комнату…

— Окон она не видит.

Аня закрыла на крюк дверь, отделяющую меня от кухни. Символический, проволочный крючок.

— Мне надо идти спать. Главное — не вставай. Иначе она услышит детские шаги и поймет, что ты здесь.

Аня шагнула к комнате квартирантов.

— Она посидит на трубе, постучится в дверь и, когда ей никто не откроет, полетит дальше, — прошептала она на прощание. Потом Аня скрылась за своей дверью.

В какой-то момент ночи я поняла, что Яга уже на чердаке. Я явственно слышала шаги прямо над головой. Она шарила там среди бутылей и стульев, она искала вход. Я боялась смотреть в сторону окна, но зато безотрывно вела наблюдение за печкой и дверью. Ближе к утру я, видимо, безалаберно задремала и сквозь сон услышала тихий стук в дверь. Такой же, как перед приходом Ани. Я вскочила на постели и тут же меня парализовала ужасная мысль, что я могла вскрикнуть во сне и тогда все пропало. Под утро мне казалось, что Яга в кухне. И когда по моим расчетам она должна была уже наклониться над кроватью и заглянуть мне в лицо, пришло спасительное солнце.

В обычные восемь утра папа не смог меня поднять. «Катюша, пора вставать!» — почти напевал он, пытаясь придать своему угрюмому голосу хоть немного жизнерадостности. Но я только что-то возмущенно прожевала ему в ответ.

Когда я, наконец, проснулась, оказалось, что квартирантка Аня и ее муж, связанные с воровской бандой и «залегшие на дно» в нашем доме, съехали. Они с вечера сообщили папе, что нашли новую квартиру, за закрытой дверью потихоньку собрали вещи и на цыпочках прошли мимо спящей меня с чемоданами. От них остались только увядшие цветы в вазе, которые неделю назад принес тете Ане ее подозрительный муж и мои кошмарные сны о Яге в ближайшие два месяца.

Так я потеряла единственного человека, с которым можно было откровенно поговорить о действительно важных вещах.