Здесь должна быть я

Катерина Кюне

90-е, восьмилетняя Катя с отцом переезжают из северного города на Юг. Её единственный союзник – своевольная овчарка, а немногие утешения – волшебные фантазии и письма с «родины». Всё усугубляется, когда осенью отцу приходится временно вернуться на Север без Кати. Девочка начинает «самостоятельную жизнь»: перебирается в хижину, мастерит масляную лампу, питается чем придется и готовится стать странствующим проповедником. В конце концов, происходит несчастный случай, и Катя едва не погибает…

Здесь должен быть домик

Перед отъездом дедушка построил мне домик. Его силуэт напоминал типи кочевых индейцев Великих равнин. Каркас из деревянных реек, сверху уголком два листа шифера. Третья стена из досок, с маленьким треугольным окошком под потолком. А четвертая с низкой дверью и прямоугольным окном побольше. Конечно, я мечтала о полностью деревянном домике. Или даже о кирпичном. Об основательном, безопасном строении с застекленными окнами, с миниатюрным умывальником в углу, с первобытным каменным очагом. Чтобы печь картошку и жарить лепешки. Жарить лепешки я не умела, но наверняка это не сложнее манной каши. А варить манную кашу я была обучена, у меня для этого была поминутная инструкция, составленная папой. На случай экстренной ситуации. Например, если на завтрак случился голод. Другое дело, что если нет вишневого или хотя бы малинового варенья, то манная каша утрачивает всякий смысл. Лучше уж голод. Но у меня была и поминутная инструкция запасного блюда — вареной картошки. Если непредвиденный голод случился на обед или на ужин.

Так вот, домик был не таким как я мечтала. И когда дедушка сдавал мне объект, я была немного разочарована. Но со временем я поняла, что теснота, продуваемость и то, как быстро — всего за несколько часов — его можно построить, роднит домик с шалашом или палаткой, наскоро сооруженными посреди степи. Я, будущая скиталица, возможно странствующая проповедница, идущая от деревни к деревне, должна приучать себя к такому жилью.

Дедушка собирался еще оборудовать домик изнутри, но успел только прибить маленькую полочку и столик. А потом ему пришлось улететь. Потому что тетя Нина, его новая жена, заболела. Сначала он хотел взять меня с собой, но не нашел моего свидетельства о рождении, а без него билеты на самолет не продавали. Так что он все мне честно объяснил, построил домик и уехал на такси в аэропорт. Мама потом говорила, что свидетельство лежало в выдвижном ящике со всеми документами. И что он, в крайнем случае, мог связаться с ней и спросить, где оно лежит. Но к моменту дедушкиного отлета мы уже почти полгода жили без мамы и она плохо себе представляла, как тут у нас все устроено. Документы, конечно, лежали в ящике, но ведь нужно было еще найти этот ящик. А прохода к ящику предусмотрено не было. И хотя его и называли «выдвижным», в реальности его вряд ли можно было куда-то выдвинуть, потому что вплотную к шкафу громоздились друг на друге не распакованные тяжелые коробки с книгами.

Я полностью перебралась в домик через четыре дня после дедушкиного отъезда. Я даже пыталась в нем спать, но это не всегда получалось, потому что шершавый деревянный ящик, который я использовала в качестве скамьи, был короче меня самой и слишком узкий, чтобы как следует свернуться на нем калачиком. На ящик я постелила шерстяное одеяло, уютно закутавшись в которое, можно было согреться. На улице была первая половина октября и ночи становились все холоднее, хоть о нашем городе и говорили, что это юг. Кроме того, я хорошо утеплила окна. Я занавесила их толстой, мягкой мешковиной, которая до этого без дела валялась в летней кухне. Конечно, мне хотелось красивые занавески, как были в нашей северной квартире — с осенними листьями или звездочками, но ничего такого мне найти не удалось. Зато у меня была самодельная масляная лампа. Масляная лампа намного лучше свечей, потому что свечи быстро сгорают и их постоянно нужно покупать, а денег у меня не было. Зато запас растительного масла в доме имелся значительный — бабушка брала его на рынке трехлитровыми банками. И веревки, которая шла на фитили, я нашла у папы жирный моток. Не представляю, зачем она нужна была папе. Этим количеством веревки можно было повязать целый город.

Лампа — это очень важно. В любом жилье. В моем лампа была центром. Горящее масло приятно пахло. А сияние словно скрепляло отдельные части домика между собой. Когда дул сильный ветер и швырял на шиферную крышу сорванные с виноградника листья, казалось, что только благодаря лампе маленький домик продолжает упрямо стоять и греть своего единственного обитателя. Мешковина трепещет, за поясницу хватает холодными пальцами сквозняк, но если с поджатыми ногами завернуться в одеяло и не отрываясь смотреть на масляное пламя, чувствуешь себя в безопасности.

Я даже уроки стала делать в домике при лампе. Особенно, когда мне удалось наладить бесперебойное горячее питание. Ставила под столик портфель, скрещивала на ящике ноги и решала примеры. Домашние задания были легкие, тем более меня по приезду определили в самый отстающий класс, потому что остальные оказались переполнены. У меня на все уходило минут двадцать. Потом я убирала тетради и учебники в портфель и приступала к ужину.

От стряпни бабушкиного производства я быстро отказалась. И не потому что, подобно дедушке, уличила бабушку в несоблюдении санитарных норм. Просто готовила бабушка невкусно. К тому же, если я ела её ужин, который на самом деле был обед, я чувствовала себя обязанной с ней общаться и начинала от нее зависеть. А этого мне совсем не хотелось. Поэтому первое время я совершала набеги на холодильник и утаскивала в свое логово какую-нибудь сухомятку: колбасу с хлебом или хлеб с маслом. Кроме того, я практиковала собирательство. У нас во дворе росла старая груша. Я залезала на крышу летней кухни и могла ужинать лежа и без применения рук. Был еще кислый виноград, яблоки, ворованные с соседской яблони с помощью специально заготовленных мною проволочных крючков для подтягивания веток, и сливы, которых можно было нарвать по дороге из школы сколько хочешь.

А потом внезапно мне стала поставлять еду наша соседка. Та самая, которая любила трезвонить в калитку и голосить на весь район, как ограбленная. Васильевна. Впервые она сделала это, подкараулив меня из засады. Я шла из школы и когда проходила мимо ее дома, она внезапно высунулась из калитки. Она вообще любила наблюдать за всеми из засады, незаметно. Например, она исподтишка подглядывала за нашим двором и огородом из своего окна спрятавшись за белой кружевной занавеской. А потом докладывала папе, что я де опять ела зеленую смородину. В конце концов я очень разозлилась, что не могу спокойно поесть зеленой смородины в собственном огороде. И решила победить соседку её же методами. Я знала, что Васильевна почти каждый день ходит на рынок. Рано утром я устроила засаду в «слепой» зоне, в углу нашего участка, который из соседского окна не просматривался. Зато оттуда было хорошо видно соседскую калитку.

Прошло полдня, все тело у меня затекло и никакой смородины мне уже не хотелось. Но сдаваться я не собиралась. Дело ведь не в смородине, дело в праве на частную жизнь, понимаете? И я дождалась. Соседка тихонько прошмыгнула в калитку, звякнула защелка и пошелестели, удаляясь, колеса продуктовой тележки. Я вырвалась на волю и сначала просто бегала по огороду туда-сюда. Без присмотра, свободная, как кладбищенская ворона. А уже потом, торжествуя, обдирала зеленые вишни, крыжовник, малину и зародыши слив. Запихивала их в рот немытыми и с ухмылкой поглядывала на кружевную занавеску. Потом я еще в отместку соседке наворовала у нее черешни, притащив в огород стул и подтягивая с него ветки все теми же проволочными крючками, о которых я вам уже говорила. Вечером Васильевна нажаловалась папе. Что, на тебе, я ворую черешню, вместо того, чтобы нормально попросить. Ведь ей, соседке, не жалко. Но папа не стал меня ругать. Ему тоже не нравилось, что Васильевна нас «пасет» из-за своей белой шторки.

И вот теперь, когда папа, а следом и дедушка улетели, и я не соблюдала никаких мер безопасности, Васильевна подловила меня у калитки и заманила к себе на кухню. Там жарились пирожки. Белые шарики теста расплывались по столу. Румяные горячие пузаны масляно лоснились в двух тарелках: в одной — с повидлом, в другой — с картошкой. Соседка расспросила меня о школе — школу-то ей из окна не было видно. Даже в дневник заглянула. Я в это время ела пирожки, поэтому реагировала на её расспросы миролюбиво. Потом она еще завернула мне пирожков с собой, целый большой пакет, так что мне хватило на весь следующий день. В общем, я растаяла и почти забыла наши прошлые разногласия. Сидеть у нее в гостях мне даже понравилось. Дом был просторный, чисто прибранный, весь в вязаных белых салфетках: салфетка на столе, на телевизоре, на холодильнике. Было непривычно тепло и уютно. Мне, будущей скиталице, нельзя было, конечно, к такому привыкать. Так что я, чтобы совсем не раскиснуть, сказала, что мне нужно идти домой делать уроки. Соседка, конечно, ответила, что я могу делать уроки у нее. Но я проявила твердость.

Конец ознакомительного фрагмента.