Сводные. Я не отпущу тебя

Катерина Лазарева, 2022

Сводный брат меня ненавидит. И всё бы ничего, я тоже от него не в восторге и не стремлюсь сближаться… Вот только, кажется, он как раз стремится. Его слова леденят презрением, поступки выбивают неоднозначностью, а взгляды прожигают запретным предвкушением.

Глава 5. Макс

Лёша и его родители почти полностью организовывают похороны за нас, пока мы с Милой никак не приходим в себя. Каждый по-своему.

Не знаю, по какой причине друг так старается — из-за меня или из-за явно симпатичной ему девчонки, но в целом пофигу. Главное, что это действительно своевременно. Всё моё участие лишь в том, что я просто даю деньги, да и те кто-то ещё и собрал. Народ тоже позвали и оповестили за нас. В итоге вот, уже через четыре дня, всё готово к похоронам.

Я прихожу раньше. За несколько минут. В церкви, где отец уже отпет и готов, почти никого. Вроде так и должно быть — скоро основная движуха, и у меня есть несколько минут наедине с трупом. Сам не знаю, зафига они понадобились.

Пройдя в зал, обречённо усмехаюсь — что ж, мог бы и предугадать, что от Милы некуда деться. Она словно приклеилась к моему отцу. Что в жизни, что даже сейчас, после смерти.

Стоит там над гробом и вздыхает. Бесит своим скорбным видом и тем, что вот-вот и меня здесь застанет. Возникает долбанное ощущение, будто я тут неуместен. Я. Родной сын. А не она, посторонняя девушка.

— Как трогательно, — саркастично ухмыляюсь, одновременно подходя ближе. — Ты ни на минуту не можешь его оставить.

Мила вздрагивает, бросив на меня взгляд. Растерянно захлопав ресницами, поджимает губы.

— Это тяжело…

Звучит искренне. Насмешку в моём голосе либо не замечают, либо предпочитают игнорировать.

— У тебя было время подготовиться, — стараюсь говорить это невозмутимо, но и сам слышу, как мой голос звенит от напряжения, тихой злости и надрыва.

Мила снова смотрит на меня. На этот раз дольше, внимательнее и, чёрт возьми, с сочувствием. Тут же жалею, что дал ей понять, как меня задело быть в неведении. Пошла нахрен с этой своей жалостью.

И почему я ещё здесь? Так уж мне нужны эти несколько минут наедине с гробом? А если внезапно да, то почему бы не прогнать отсюда Милу?

— Я надеялась на лучшее, — помедлив, она продолжает говорить со мной так, будто я нуждаюсь в утешении. — И он, наверное, тоже. Иначе бы рассказал тебе.

Мила серьёзно думает, что я ей поверю? Или что я не в состоянии допереть до правды сам? Каждое это её слово и взгляд дербанят будто ножом по открытой ране.

— Мы оба знаем, что это неправда, — мрачно сообщаю я, не понимая, зачем вообще веду этот диалог.

Можно подумать, Мила резко заткнётся и перестанет, если я дам понять нелепость её попыток.

Она всё это время почти не отводит от меня взгляд. А я зачем-то пялюсь на гроб, хотя взгляд будто размыт.

— Всё возможно, — тихо признаёт Мила, и едва я кривлю губы в усмешке «так и знал», поспешно добавляет: — Но думаю, лишь потому, что не хотел тебя волновать.

Набираю в грудь побольше воздуха. Мила реально такая наивная простота, чтобы искренне в это верит? Или просто долбанная лицемерка, как её мамаша?

— Это вопрос не волнения, а степени близости, которой у нас не было вообще, — я правда не понимаю, зачем с ней спорю. Оно мне нафиг не надо. Вроде бы.

А тут вдобавок и дурацкий ком в горле появляется. Я ведь впервые озвучиваю эту правду. Да ещё кому? Миле, чтоб меня.

Она молчит, только дышит как-то сорвано и вроде ближе становится, а я так и не смотрю на неё. А потом вдруг чувствую руку на своём плече — нежную и мягкую, которая ещё к тому же поглаживает слегка. Неуверенно и осторожно, но чуть ли не с теплом.

Резко впиваюсь взглядом во вконец обнаглевшую девчонку, возомнившую себя дофига утешительницей. Её рука тут же подрагивает, замерев на моём плече, а потом всё-таки исчезает, оставив после себя странную пустоту.

— Позволь не согласиться, — на этот раз Мила говорит более отчуждённо и даже робко. Но отчего-то от этого будто становится только хуже. — Вы похожи гораздо больше, чем думаете. Оба гордые, своевольные и сильные, каждый привык справляться со слабостями в одиночку. Это и ломает тоже.

Воу, сколько характеристик в мою сторону. Даже не знал, что навязанная сестрёнка таким меня видит. Или несёт первую попавшуюся чушь, чтобы типа разрядить обстановку? Смотрит в мои глаза, пытается найти подтверждение своим словам, на что я лишь усмехаюсь.

Но она упорно продолжает:

— Папа гордился тобой. Он хранил все твои кубки по футболу, все медали с разных соревнований, грамоты… Заходил на сайт твоего универа, просматривал новости. Почти постоянно. Не проходило ни дня, чтобы он не упоминал тебя.

Слегка подвисаю с таких уверенных заявлений. Мила врёт? Дербанит мне душу, добиваясь каких-то своих целей? У меня нет ни одной причины верить этой девке, в то время как у неё более чем хватает причин входить ко мне в доверие. Насколько я понял, отец не успел включить её в наследство, хотя собирался.

Впиваюсь пальцами в крышку гроба, стараясь выровнять дыхание, потому что долбанные слова Милы снова и снова прокручиваются в голове. Лезут куда-то в сознание и отказываются оставить в покое. Их даже не останавливает то, что за все четыре года мы с отцом взаимно не предпринимали попыток восстановить контакт.

Бросаю на неё очередной взгляд. Девчонка смотрит слегка пугливо, но в то же время будто с надеждой и даже любопытством. Так ли она наивна, чтобы верить, будто если расскажет мне про офигеть какую любовь отца ко мне; то я резко воспылаю желанием одарить её всем, что ей щедро сыпалось при его жизни?

Мила не отводит взгляд. А в её глазах проявляется дербанящая меня горечь. Какого хрена эти её тоска и безнадёга на лице уже не в первый раз отражаются на мне?..

— К чему это всё? — с нажимом выпаливаю.

Она вздыхает. Опускает взгляд, сглатывает, словно искренне проникается моим состоянием, которое вроде как вообще чувствоваться не должно. Уверен, что стороны я сама невозмутимость. Так какого хрена Мила смотрит на меня так, будто чуть ли не в слезах перед ней стою?

— Он любил тебя больше, чем ты думаешь, — её голос чуть дрожит. — Просто не умел это выразить. Как и ты.

Грудную клетку сдавливает так, что дышать становится невозможно. Быстро хватаю воздух ртом.

Хватит. Это уже чересчур.

Какого хрена Мила продолжает говорить со мной так, будто мы и вправду типа одна семья были? Словно она знает нас обоих достаточно, чтобы лезть не в своё дело? Типа имеет право. Вообще никаких сомнений у неё в этом. Либо это наивные розовые очки, либо и вправду жестокая игра, либо просто да пошла бы она нафиг.

— Меня тошнит от твоих попыток всё упрощать, — выталкиваю из себя наконец. — Кто ты такая вообще? С чего взяла, что я нуждаюсь в своём сочувствии?

Мила слегка пятится в сторону. И наконец я вижу в её глазах знакомую настороженность с примесью враждебности.

— Я оставлю вас наедине, — сдавленно проговаривает она, и, не дожидаясь больше ответа, выходит из церкви.