Страшные истории Сандайла

Катриона Уорд, 2022

ВЫБОР РЕДАКЦИЙ AMAZON и USA TODAY. Мрачная семейная тайна, токсичные отношения и тени прошлого в жаркой пустыне – это по-настоящему запутанный и тревожный психологический триллер в лучших традициях Стивена Кинга. Сколько бы ты ни бежала, прошлое настигнет… 32-летняя Роб всего лишь хочет нормальной жизни, ведь у нее для этого есть всё: муж, двое детей и миленький домик в пригороде. Но тут появляется новый повод для тревог – ее старшая дочь Колли, странная и подозрительная девочка, начинает собирать кости животных и разговаривать с вымышленными друзьями. Роб видит в дочери тьму, которая слишком сильно напоминает ей о собственном прошлом. Женщина понимает, что пришло время вернуться туда, где она выросла, и вместе с Колли отправляется в Сандайл – местечко, расположенное в безлюдной пустыне Мохаве. И здесь начинают происходить жуткие вещи… Теперь черед Колли остерегаться своей матери: Роб зачем-то копает ямы на заднем дворе и рассказывает безумные истории из своего детства о загадочной сестре-близнеце. Кажется, лишь одна из них сможет выбраться из этой пустыни живой. «НЕ ПРОПУСТИТЕ ЭТУ КНИГУ! Истинно ужасающе…» – Стивен Кинг «На сегодня Уорд – одна из самых талантливых авторов в этом жанре. История, в которой все оборачивается не тем, чем кажется, похожа на комнату с зеркалами. Вас ждут такие повороты, что после них невозможно будет уснуть». – Алекс Михаэлидис «Во время чтения "Сандайла" сердце уходит в пятки». – Джо Хилл «В этом романе Катриона Уорд сплела яркую историю о семье, смерти, галлюцинациях и наследственной травме… Любителям готической литературы и напряженных психологических триллеров читать обязательно». – Publishers Weekly «Есть две вещи, которые вам необходимо знать об этом романе. Во-первых, это гениально. Во-вторых, это ужасно, правдиво и пугающе. Катриона Уорд знает, что такое хоррор». – Алма Катсу

Колли

Мама думает, что мы с Энни не ладим, но ей не понять. Мы с Бледняшкой Колли сделали бы что угодно, чтобы защитить мою младшую сестру. И когда кричим на нее или бьем, то ради ее же собственного блага. В действительности Энни плохая девочка. Она так нуждается в дисциплине. Мама не призывает ее к порядку, потому что она ребенок, поэтому приходится мне. О том, как дисциплине учу ее я, она, очевидно, ничего не знает. Иначе с ума бы сошла.

Энни мечтательное, сонное дитя, в то время как мы с Бледняшкой Колли — реалисты. Мы знаем, что мир суров и в нем нельзя просто болтаться туда-сюда, надеясь, что окружающие тебя простят, если ты состроишь им глазки или немного всплакнешь. Время от времени она пытается проделывать такое со мной и страшно удивляется, когда это не проходит. Тем не менее мы с ней прекрасно ладили, по крайней мере до истории с Марией. Ох уж эта Мария.

Мы с Энни вместе обедаем. Это наша фишка. Мне нравится видеть ее посреди учебного дня. Не то чтобы я за ней слежу, но мне, по возможности, приятно знать, где она в данный момент находится. Друзей у меня, думаю, немного, что хорошо и для меня и для нее. На краю школьной площадки для игр стоит большая скамья, почти полностью утопающая в густой живой изгороди. Если там сесть, из главного корпуса тебя никто не увидит. Нам там нравится, потому что это позволяет улизнуть от мамы. Она преподает в школе — не в наших классах, но это все равно раздражает. И целыми днями пытается нас контролировать, что жутко неловко. Время от времени она дожидается меня после урока математики. Так что скамейку мы любим по той причине, что там нас не видит мама.

Однажды Энни там не появилась. Прошло десять минут, двадцать, почти закончился перерыв на обед. Я сходила с ума от беспокойства. Может, она заболела? Может, с ней решила поговорить какая-то училка? Когда я стала размышлять о том, что она может этой училке наговорить, меня уже не на шутку охватила тревога. Смайлик в виде мордашки со стиснутыми зубами!

Потом до моего слуха донеслось ее хихиканье. Она умеет так тихо, мило посмеиваться, что ее не спутать ни с кем другим. Я подняла глаза и увидела ее в десяти ярдах. Она сидела на стене и поглощала сэндвич на пару с девочкой, похожей на старую китайскую куклу. По сути, они обе такие. Идеальная кожа, шелковистые волосы и личики в форме сердечек. Две идеальные куколки, сидящие на стене и болтающие ножками.

— Эй! — завопила я.

Завидев меня, Энни улыбнулась.

— Привет, Колли, — сказала она и помахала мне рукой, будто ничего не случилось, будто я не испугалась, как никогда в жизни, будто мы весь этот год не обедали вместе на этой скамье.

Не веря своим глазам, я тоже махнула ей рукой в ответ.

После этого Энни стала проводить с Марией все перемены и вместе обедать. Они заплетали друг дружке косички и в знак вечной дружбы мастерили из цветной проволоки браслеты. Внешне все было совершенно безобидно. Если Энни мечтательница, то Мария, можно сказать, перманентно пребывает в коме. Вскоре она стала бывать у нас дома, они садились в комнате Энни и о чем-то шептались, словно не замечая больше никого вокруг. Стоило мне заговорить с Энни в присутствии Марии, как она обалдело смотрела на меня, словно только что проснулась. Казалось, что они заперлись в своем собственном пузыре. Всегда чуть ли не соприкасались головами с одинаковыми темными шелковистыми шевелюрами. Как по мне, они выглядели сестрами. Постоянно менялись одеждой, а Энни даже стала носить нижнее белье Марии.

Я заметила, что единственным предметом, которым Мария не желала делиться с подругой, был ее пурпурный ободок для волос. Самый обыкновенный, из пластмассы, который можно купить в любой аптеке. Меня разобрало любопытство, жутко захотелось узнать, почему эта безделица ей так дорога. Когда они в очередной раз стали шептаться, я решила их подслушать. Думаю, подружки даже не заметили, что я рядом. То, что они были так поглощены друг дружкой, мне было только на руку.

— Мне его подарил папа, — услышала я слабый, едва слышный голосок Марии, — подарил, чтобы, даже когда его нет рядом, я знала, что он думает обо мне.

Я видела, что Энни и Мария сближаются все больше и больше. А по личному опыту знала, что в таких случаях люди нередко совершают опрометчивые шаги. Проговорив об этом с Бледняшкой Колли всю ночь, мы придумали, что надо делать.

В субботу утром Мария по обыкновению пришла к нам. Ее мама с удовольствием ее отпустила. У нее всегда под глазами мешки и наверняка куча дел, развод и все такое прочее. Неудивительно, что у нее попросту нет сил контролировать свою апатичную дочь.

Стояла жара, поэтому мама поставила пластиковую водную дорожку на нашу лужайку на заднем дворе, чтобы ее можно было видеть из окон кухни. Одежду и школьные принадлежности девочки оставили в комнате Энни. А когда через несколько часов вернулись мокрые обратно, скукожились и сверкали большими глазами, как две маленькие мышки. Потом поднялись на второй этаж переодеться, оставляя на ковре мокрые следы. Поскольку мама их за это немного пожурила, пропажу ободка для волос Мария обнаружила не сразу. Мама ненавидит, когда что-то теряется, поэтому перевернула весь дом вверх дном.

— Ты, наверное, забыла его снять перед тем, как идти на улицу, — без конца повторяла она, — и теперь он, скорее всего, валяется где-то на лужайке.

— Ничего я не забыла!

Даже слезы у Марии выглядели весьма мило.

Ни на какой лужайке ободок не лежал. В конечном итоге кому-то пришло в голову заглянуть к девочкам в рюкзаки. Как всегда мама, она у нас мастерица решать проблемы.

— Ты, наверное, по ошибке сунула его в рюкзак Энни, — сказала она Марии, — смотри, немного суперклея без труда решит проблему.

— Спасибо, — ответила Мария, но, когда она посмотрела на Энни, я поняла, что все кончено. Мама ничего даже не заметила. Взрослые, слава богу, такие тупые.

* * *

— Я все расскажу.

Силуэт Энни маячил в дверном проеме моей комнаты. Я включила свет. Она, должно быть, и правда не на шутку рассердилась, ведь она терпеть не может вставать с постели, когда в комнате темно. Ее жалкое красное личико было все в слезах и соплях. Для разнообразия было интересно наблюдать за тем, как она приобретает человеческий облик.

— Какая же ты злая, Колли. Не хочешь, чтобы у меня были подруги. Меня от этого уже тошнит. Я расскажу, расскажу, расскажу! Мама попросит Марию подружиться со мной опять, а тебя отправит в спецшколу или в тюрьму для несовершеннолетних.

— Не отправит, — возразила я, хотя сердце в груди гулко ухнуло, возвещая о замаячившей на горизонте опасности.

— Нет, отправит, — хныкала Энни, — я покажу ей, что ты делаешь с животными.

Наказание всегда должно соответствовать преступлению, так гласит здравый смысл, поэтому к делу мне пришлось подойти творчески. И при этом быстро, пока Энни не сообразила, что я хочу сделать. Я взяла со стола инструментальный нож, которым раньше пользовалась, когда вырезала фигурки для школьной диорамы первопроходцев.

— Не надо! — сказала она. — Пожалуйста!

Но продолжать дальше уже не могла, потому что я схватила пальцами ее язык. Инструментальный нож был очень тонкий и острый. Я всегда точила их достаточно, чтобы одним прикосновением рассекать плоть. Приставила его кончик к языку Энни. Знала, что наказание вышло отличное, потому что по всему телу растекся какой-то цветастый жар. Так бывало, когда я все делала правильно. Ощущение яркое, будто кто-то заглатывает тебя живьем. Не могу сказать, приятное оно или жуткое, но от него мне сразу становится ясно, что работа проделана хорошо.

В действительности мне совсем не хотелось ничего такого делать, но ее следовало проучить.

— Почему ты заставляешь меня делать тебе больно? — спросила я.

Энни заплакала, вслед за ней и я. Потом отняла от ее языка инструментальный нож и осторожно положила на стол. Я знала, что из меня получилась паршивая сестра. Если бы я ее правда любила, то нашла бы в себе мужество ее наказать. К тому же цветистое, рвущееся наружу чувство стало угасать, и в душе вновь воцарилась пустота.

Конец ознакомительного фрагмента.