По дорогам Империи

Катэр Вэй, 2019

Он, Котов Артемий, одиннадцатилетний сирота, уже однажды умудрился попасть в параллельный мир, где выжил лишь чудом, и даже был усыновлён и принят на обучение к опытным бойцам-выживальщикам. Но судьбе оказалась этого мало, и она вновь перекинула мальчишку в новую параллель, в совершенно другой мир с давно рухнувшей цивилизацией, заселённой постядерными мутантами и людьми, у которых процветает средневековье, замешанное на осколках прошлого. Адаптироваться, выжить и найти способ вернуться домой – единственное, о чём он мечтал, но Боги любят сильных духом, а ещё они азартны, и шутки их жестоки.

Глава 3

Ни свет ни заря мальчика разбудила сестра:

— Калин, батя сказал поднять тебя. Одевайся, к Люту поедете.

— Кто это?

— Дед наш. Собирайся скорее, отец не в духе чего-то, смурной ходит, рычит, как бы ни прилетело зазря.

Мальчишка поспешно натянул штаны, лежавшие рядом на табурете, рубаху и был готов. Вышел в общую комнату. Отец молча посмотрел на него и вышел во двор. Мать переминалась с ноги на ногу и нервно теребила край передника. Ей явно хотелось что-то сделать или сказать, но она не решалась, с трудом себя сдерживала.

— Иди, сынок, иди, — прошептала Инала и закусила губу.

Взрывник поспешил вслед за Юром.

— Мам, а че теперь будет? — услышал он голос сестры, уже сбегая вниз по ступенькам. В душе кольнуло холодком.

Юр шагал широко и быстро, так быстро, что мальчишке пришлось бежать трусцой, иначе было не поспеть. Бежал долго, казалось, что целую вечность. Дыхание сбилось, и силы стали стремительно покидать тощее, не привыкшее к таким нагрузкам тельце Калина. В боку закололо, язык прилип к небу, пот катил градом, заливая глаза. Взрывник бежал за мужчиной уже на одном упрямстве, спотыкаясь практически на каждом шаге.

Вдруг Юр остановился и резко развернулся лицом к ребенку. Увидев это, остановился и Взрывник, уже хрипя, как загнанная лошадь. Зрение поплыло, мерцая белесыми всполохами на темнеющем фоне. Не в силах стоять, он согнулся, упершись руками в колени и вдыхая носом, попытался выдыхать как можно медленнее через рот, восстанавливая сердечный ритм и дыхание — его так учили, когда гоняли на полигоне. Звон в ушах, белые круги в глазах — все потихоньку прошло. Утерев рукавом пот с лица, мальчик, наконец, поднял голову, огляделся: они стояли в лесу.

Куча нехороших мыслей вихрем пронеслась в голове. Взрывник вопросительно посмотрел на хмурого мужчину.

— Что, отдышался? Силен, молодец. Калин давно бы пощады запросил и рухнул бы, даже до края деревни не добежав, а ты вон скока отмахал, и ни звука. Ну, рассказывай, кто ты такой и где мой сын.

Отпираться, притворяясь и дальше тем, кем не являлся, Взрывник не захотел, смысла не видел. Интуиция подсказывала мальчику, что с этим Юром не все так просто, и нужно говорить правду, иначе…

Взрывник долго рассказывал историю своей короткой, но столь бурной и полной опасных моментов жизни. Рассказал он и про двойников, и про параллельные миры, про переносы, про вонючий туман и монстров. Еще про Дока, который его усыновил, и про остальных ребят-бойцов, ставших ему семьей, ну и про свою смерть, естественно, и сам процесс переселения в тело их сына, который скончался буквально за несколько часов до этого.

Юр рассеянно огляделся, осел на ствол поваленного старого дерева. Впился руками в косматую голову.

— Мой мальчик… умер, — произнес он хрипло и после надолго замолчал.

Взрывник тоже молчал. Присел рядом на корявый ствол.

— Я не виноват, что так вышло… — спустя длительное время произнес мальчик, — тело было свободным, ваш сын его покинул. Но в нем осталось немного памяти и чувства к родным… Если от этого легче вам с…

— Не смей! Ни в коем случае не смей говорить ей правду!

— Но…

— Не губи мне семью, не надо, пожалуйста. Пусть они будут счастливы, хотя бы до твоего этого переноса.

— Ну, как бы я тут с вами и после него останусь, вообще-то, — пожал плечами мальчишка. — Дело в том, что они делают копию, а оригинал остается на месте, ну, или наоборот, я толком не знаю этой их системы.

Еще полчаса Взрывник объяснял и без того ошарашенному человеку, что такое копия и клонирование.

— Ну, тогда, может, ты уже там, в этом твоем Стиксе?

— Нет. Когда происходит перенос, всегда вокруг вонючий туман, а его пока не было.

— Так вот почему ты в тот раз рванул на улицу и так внюхивался. А мы-то подумали, что головой ты после болезни трохи повредился… — Юр глянул на ребенка, прищурив глаз, и с грустью усмехнулся.

— Ага, но то обычный был, простой туман. К сожалению. Юр, а что тебе Мурайка показала, как ты понял, что я не Калин?

— Себя увидел, тебя, глотов и жутких огромных монстров. Много чего увидел из того мира. Что успела она в твоей голове подглядеть, то и мне показала.

— Но я не понимаю, как это она делает?

— Кхым… вообще-то, об этом никто не знает и знать не должен. В нашем мире, Ка… — мужчина осекся на полуслове, так и не договорив имя сына, поправился быстро, — Взрывник, тоже есть свои монстры-мутанты, и люди их очень боятся. Таким, как я… и ты… не место среди людей. Мы — мутанты. Пусть не корявые внешностью, но все же не такие, как все. Боги зачем-то даровали нам способности, из-за которых первый же встречный, если не попытается убить, то точно расскажет в Храме, и тогда на нас откроют охоту. Плаксунья же, она залезает человеку, да и не только человеку, в голову и будоражит память, заставляет видеть даже давно забытые моменты из жизни. Если она охотится, то жертва видит что-то очень хорошее, приятное и наслаждается зрелищем, пока ее не сожрут, а если она знакомится, то тогда вытягивает из твоей памяти все подряд. Плаксуньи, они вообще очень любопытные животные и очень умны, почти как человек.

— Так это же телепатия! — воскликнул Взрывник, аж подпрыгнув на месте.

— Тс-с! Не ори. Всех людей даже с малейшим отклонением от нормальности сдают Кардиналам, и это в лучшем случае, если не убьют при поимке. А что те делают с несчастными, никому неизвестно, но от них еще никто не возвращался. Если станет известно про эту телепатию, быть беде. Даже своим близким нельзя говорить.

— Мама не знает? — спросил мальчик, даже не заметив, что вновь назвал матерью ту, к которой он вроде как не имеет никакого отношения.

А вот Юр заметил, но не поправил.

— Я жутко боялся, что мои дети унаследуют эту способность, и как в воду глядел. Плаксуньи чувствуют тех, кто не прост, вот она и подошла к тебе, заметила что-то, но, порывшись в твоей голове, признала за своего. Калина эта способность, переданная мной по наследству, или твоя личная, принесенная каким-то образом с собой, я не знаю, но раньше мой сын такое делать не умел.

— А если бы не признала?

— Ну, тогда бы случилась беда.

— Брр… — зябко передернул мальчик плечами.

Юр внимательно рассматривал ребенка.

— Но почему она меня признала, как? Я же чужой для вас.

— Сам не знаю. Видимо, не совсем и чужой, раз признала. Думаю, она не зря мне двойника показывала и тебя, маленького совсем, на бумаге и в этом твоем доме для сирот. Неспроста это, неспроста. Мыслей много у меня… Знаешь, все же пойдем к Люту, может, он и сможет разобраться во всем этом.

— Ты же сказал, что нельзя никому говорить.

— Моему отцу можно, он знает про все. Проклятье-то семейное.

— Это не проклятье, Юр. Это — генетика. Видимо, просто мутация передается в роду от отца к сыну, вот и все.

— Ох, молчи лучше. Не доведи Боги, твои слова чудные кто посторонний услышит.

— В лесу?

— Да, хоть бы и в лесу. Ляпнешь подобное на людях, и что потом?

* * *

Взрывник сидел почти час на пороге, в дом его не пускали. Юр разговаривал со своим отцом наедине, о чем, догадаться было несложно.

Сначала Взрывник очень волновался, но к тому времени, как во второй раз отсидел на жесткой ступеньке пятую точку, волнение переросло в сонливость, и появление в дверях вмиг постаревшего Юра моментально выдернуло его из расслабленной дремы. Тряхнув головой, Взрывник скинул остатки сна и увидел, что это вовсе не Юр, а более мощная его версия: лохматый, седой, с хитрыми глазами дед. Высокий, косая сажень в плечах и, в общем, устрашающий вид, но вид этот не пугал, даже наоборот, располагал к себе. За этой мудрой, седой мощью хотелось спрятаться, как за каменной стеной. Последнюю каплю в чашу расположения к деду добавлял округлый живот, отсутствующий у Юра, со скрещенными на нем мозолистыми, огромными ладонями. Этому человеку хотелось верить и не просто верить, а даже доверять свою жизнь. И что-то в его образе, совсем неуловимое, выдавало в нем очень умного и по-житейски мудрого человека.

— Ну, чего застыл, заходи что ли, а то расселся тут, словно не родной. Выспался? — усмехнувшись, поинтересовался дед, пропуская мальчика вперед.

Взрывник растерялся.

— Ну, заходи, заходи, внучек, будем знакомиться, — Лют закрыл двери и задвинул засов. — Ну-ка, глянь-ка на меня…

Взрывник поднял голову и уставился в бездонные глаза, которые утягивали сознание, словно в глубокий омут, подавляя волю…

Очнулся он уже в сидячем положении, опираясь спиной на стену, и, еще не открывая глаз, услышал:

— Верно говорю тебе, Юр, это кровь от крови, он нашего рода. В том мире тебе сын он, значит, выходит, что это и есть наш Калин, только чуточку другой. А ты глянь, хитрец, подслушивает, — усмехнулся Лют и, поднявшись, пошел к кадке с водой. — На-ка, попей, полегчает. Болит голова?

— Болит, — буркнул мальчик в ответ и взял ковш из рук деда. — Что это было? Что вы со мной сделали?

— Ну, ты уж извиняй, но мне надо было немного покопаться у тебя в голове. Не нервничай, с тобой все в порядке, а головная боль скоро пройдет.

Взрывник потер виски.

— Ну и как, нашли чего интересного?

— Нашли, Калин, нашли. Я всегда подозревал, что наш мир не сложен, и Боги любят пошутить, но и представить себе не мог, что они создали несколько миров и людей в них одинаковых, а вот с условиями жизни разными.

Не считая телепатического воздействия в самом начале, знакомство с дедом прошло нормально. За день плотного общения он вполне понравился Взрывнику, и даже какие-то чувства настоящего внука шевельнулись на задворках подсознания, тем более, как выяснилось, он действительно им не чужой.

— Вот такие вот, внучек, пироги у нас, так что не свезло тебе с семейством, порченый род, с изъяном. Как ты там назвал это — генетическая мутация рода? Эх, жаль, обучить тебя уже не успею, да и расспросить о многом охота, особенно о смерти. Но ничего, Юр многое умеет, сам справится. Ты мне вот чего скажи, как там, на Том свете, чего ты видел?

— Ты так говоришь, дед, словно завтра помирать собрался.

— Ну, надеюсь, не завтра, но вскоре — да. Дела у нас скверные, и отвечать за упущение надо. Так что рассказывай, внучек, все рассказывай.

При этих словах Юр насупил брови и, звучно вздохнув, опустил голову, уткнувшись тяжелым взглядом в пол. Взрывник понял, что дела действительно плохи, что быть беде.

— Дед, может, возможно что-то придумать и избежать смерти? Зачем принимать ее так покорно, не понимаю? За жизнь бороться надо до последнего вздоха.

— Верно ты мыслишь, мальчик, но не в этот раз. Бывают ситуации, где приходится идти добровольно на смерть, осознанно, ради чего-то более важного, нежели твоя собственная жизнь. Видишь ли, ты многого теперь не помнишь, и то, что твой дед — Глава старейшин, тоже, видимо, позабыл, так же, как и законы наши. Многое тебе разъяснять придется, чтобы понял и принял ты новые правила этой жизни, этого мира, — Лют медленно прошелся по комнате тяжелой поступью, ссутулившись и заложив руки за спину. Размышлял.

— Скоро у нас будет большой праздник, — продолжил он, собравшись с мыслями. — Завершен сбор урожая, собран общий налог, подросло новое поколение. Все — год закончен. Надобно поблагодарить его, проводить с почестями и принять новый. В первый день Нового года все мальчики и девочки, достигшие тринадцати годов, проходят обряд инициации и вступают во взрослую жизнь. Ты обязательно должен присутствовать, видеть это, потому как правил не помнишь, а их знать надобно. Хотел бы я принять твою инициацию, но, не будем о грустном. Ты нашего роду, а значит, не посрамишь отца. Это важно. Тот, кто сумел пройти обряд, более не считается мальчиком — мужчина он отныне. А провалившему — позор большой. Мой внук не должен род Котовых позорить. Наш род настолько древний, что уходит корнями в Темные времена и аж оттуда несет свое название. Мало ныне сыщется таких.

Юр при этих словах гордо приосанился и, положив ладонь на ножны с ножом, бережно и как-то благоговейно их погладил. Это не укрылось от цепкого взора старика. В глазах блеснула искорка счастья, одобрения.

— Мужчина, Калин, — продолжил он поучать внука, — не живет с родителями, если в семье есть еще дети, и родители способны прокормить себя и внести свою долю в общину. Каждому повзрослевшему новому мужчине наш князь выделяет место для сева и постройки своего дома. А коли сеять не хочешь, так охотой промышляй, рыбалкой или любым другим ремеслом, которому обучен. Налог сдать можно чем угодно, главное — сдать. Дом строить молодежи помогают, но основную работу все же делает новый хозяин. Дом и то, что в доме: стол, лавки, кровать, очаг — мужчина делает своими руками, и только после этого он вправе привести себе жену. Ну, а там и люльку плести можно, — усмехнулся старик по-молодецки, — детки, это, хех… и оглянуться не успеешь, а уже пищат.

— Так что, я могу в тринадцать лет жениться? — опешил мальчуган.

— Хех, скорый какой он у нас, глянь только, — улыбаясь, Лют посмотрел на своего бородатого сына. — Ну, ежели ты сумеешь все сделать до четырнадцатой своей весны, то да — получится, что в тринадцать женился.

— А жена? Как жену выбирать? Сколько лет ей должно быть? Я не хочу на старой жениться.

Мужчины ухнули, враз покатившись от приступа хохота. Молодой гоготал словно конь, а старый смеялся, как простывший ворон, хрипло каркая и ойкая.

Калину стало не по себе, мальчик покраснел и, потупив взор, принялся старательно выковыривать грязь из трещины на углу лавки.

— Ну, ладно, ладно, будя хохотать, — Сквозь смех и слезы сказал дед. — Девочки, они ведь тоже проходят подобный обряд, но морока там у них своя, бабья: показать, чему обучена, может ли быт вести самостоятельно, да созрела ли. Ну, обычно в тринадцать-четырнадцать лет почти все проходят, редко кто дольше сидит. Засватать можно в тот же год, но пока жилья своего не отстроишь и не обставишь, жениться ни-ни. Коли любит — будет ждать, а нет — так за другого пойдет, кто шустрее или старше.

— И что, сразу вот так и замуж?

— Ну, одним прямо не терпится, да и женихи уже поджидают с новым хозяйством, сватают-то многих тут же, по окончании испытаний. Другие же сидят с родителями долго еще. Девок из дому не гонят — когда захотела, тогда замуж и пошла.

Мальчик задумался.

— Дед, я вот чего понять не могу, если мужчина каждый сам себе дом строит, то почему тогда мы в родовом живем, а ты — вообще отдельно где-то?

— Пытливый ум — похвально… Потому, Калин, что пришлось мне пост принять Главы старейшин, а оно, как водится, обязательства свои тянет определенные. Жить Главе надлежит в центре поселения, у площади, где люди на общий Совет собираются. А дом свой я сыну отдал, потому как родовой он, и нечего чужакам там селиться. Вот свое строение Юр князю вернул, а тот привез новую семью да там поселил.

— О, как… понятно. Деда, а чего со школами? Митек сказал, что школы тут есть. После женитьбы учиться не надо уже, все?

— Ты что, школы боишься? Да не может того быть, чтобы ты неучем был. Видно же — умен, — но в глаза мальчишке все же заглянул и, удовлетворившись увиденным, довольно сам себе угукнул.

— Ниче я не боюсь, просто спрашиваю. Просто не люблю я школы, — Калин шмыгнул носом, опустив в пол глаза.

— Спрашивает он, угу… Надо, милый, надо. У меня и взрослые ходят, а не то, что сопляки вроде тебя. Князь наш очень мудрый человек, даже не глядя на то, что молод, не зря он ввел грамоту и обучение истории в нашем регионе. Другим наукам тоже учим и неспроста, потому как образованный человек — умный человек. А это значит, что наши люди будут на голову выше и на шаг впереди других, и он это прекрасно понимает, вот и повелел в своем княжестве обучать всех подряд.

— Подожди, не понял, а школы что, только у нас?

— Ну да. И то сравнительно недавно ввели это занятие. Вот как молодой князь из столицы вернулся на место отца своего помершего, так и повелел людей обучать наукам разным. Говорят, что он в Пустоши ездит, знания древних там ищет. Рисковый человек, жаль будет, если погибнет, не оставив наследника.

— Вот же фартануло… — буркнул себе под нос Взрывник, горько усмехнувшись. — А кто же учит-то, если все безграмотны?

Дед, чуть подавшись вперед, внимательно посмотрел на мальчика, с прищуром так, изучающе, словно пытался разглядеть внутри чего-то, ранее неведомое.

— Молодец, — кивнул он одобрительно, — хорошо голова твоя работает. Каждый седьмой день приезжает человек от князя, он грамоте всех и учит, иногда и сам князь сзывает к себе особо смышленых и рассказывает им интересные вещи, которым они потом обучают односельчан. А вот остальному всему служитель Храма учит, я да другие старейшины и люди мастеровые, несущие в себе знания предков, тоже наукой делятся, дабы не затерялись знания в веках, как прежде. Эх… нынешнего князя да в те бы времена… Мой прадед такие вещи делать умел, а мне лишь крохи тех знаний достались. Да вот нож этот в наследство, — указал взглядом на перевязь отца.

Потом почему-то испуганно оглянулся на входные двери, встал, прошел медленно по комнате, прислушиваясь, заглянул в окно, за дверь. Вернулся, сел на свое место и, посмотрев на мальчишку просто убийственным взглядом, тихо, вполголоса сказал:

— Ляпнешь кому о том, что сейчас скажу, и весь род погубишь. Понял?

Взрывник кивнул, при этом громко сглотнув.

— Нож этот не простой, это — артефакт древний, а артефакты мы обязаны сдавать в Храм, те же, в свою очередь, передают Кардиналам. Люди они или нет, доподлинно неизвестно, но то, что с Богами общаются, как я с тобой, это точно. Оружие сие неприметное, на вид обычное — нож да и нож, потому и не всполошился никто доселе, не отобрали. Так вот, оружие это подарил нашему предку знатный воин. Были такие в древности, не знаю, как звались, затерялись они в веках. В одном сражении наш пращур спас жизнь этому воину, и тот в знак благодарности подарил свое оружие, сказав, что отец его — колдун умелый, и клинок этот не прост, вязь на лезвии заговорена. Убил врага этим ножом, и душа вражья навечно в рабстве у него, и питает вечно силой и знаниями того, кто ножиком владеет. Сколько кровушки сталь его испила, мне неведомо, но, думаю, много, особенно во времена Хаоса. Одно скажу: сила от него такая исходит, что простого человека делает совсем не простым. Кровь как почует, словно оживает в руке, и не ты им, а он тобой управляет, отражая неожиданные удары, защищает от смерти. Живуч хозяин клинка глотам на зависть, хотя эти твари самыми живучими считаются, но и плату за защиту отдавать надо кровью. Я, Калин, мутант старый, — усмехнулся Дед, — опытный и умею видеть в чужих головах не только то, что было, но иногда и то, что будет. Было время, когда этот клинок передали мне; пришло время, когда я его отдал твоему отцу; теперь же я увидел твое будущее, посоветовался с сыном, и мы решили, что пришла пора отдать его тебе. По возрасту рано, слишком рано, но мой внутренний голос говорит, что так надо. Отцу твоему сон вчера приснился, как в незнакомом месте при большом скоплении галдящего народа ты выходишь на арену сражаться с глотами. В прошлом тебе уже приходилось убивать и не только монстров, — старик тяжело вздохнул, но заметив, как при его словах с лица мальчишки схлынула вся кровь и на лбу заблестели бусины холодного пота, а губы паренек закусил чуть ли не до крови, ободряюще похлопал внука по плечу. — Ты сильный. Справишься.

Тяжелой тучей под крышей повисло угнетающее молчание.

— Мда… не к добру все это, ох, не к добру, — продолжил дед после размышлений. — Да еще и очередной недоим приключился… Сын, я хочу, чтобы ты занял мое место. Когда придет мытарь, я назову твое имя.

— Нет, — буркнул Юр, не поднимая глаз на Люта. — Нет, отец. Я не стану этого делать.

— Успокойся. Это уже свершилось, и чуда не произойдет. Я доживаю последние дни и хочу быть спокоен, что этими баранами есть кому править.

— Но, отец…

— Не нокай. Я сказал свое слово, сын. Просто мне не повезло, слишком много народилось у нас мальчиков. Три года кряду больше двух десятков молодняка в каждой деревне, а на Озерске в том годе аж двадцать семь человек было за раз. Жениться всем охота, женилки-то, небось, чешутся, вот и строят, стругают, а до сева и добычи дела нет, где же тут свою норму в общину сдать? Да и непривычны еще, из-под батькиного крыла токо. Охо-хо… Но, ничего, эти-то уже почти оперились, а год-другой, так и вовсе на крыло встанут. Так что, сынок, ты долго жить будешь, если сам дров не наломаешь от дурной головы. Но Котовы скудоумием не страдают, — и подмигнув внуку, он улыбнулся. — Справится твой батька, не боись.

— Не смогу я, Бать. Пойми.

— Сможешь! Не перечь мне!

Поглядев на недоумевающее лицо мальчишки, дед пояснил:

— Староста, трижды не сдавший имперский налог, обязан покинуть свой пост… через казнь. Казнь приводит в исполнение тот, на кого староста перекладывает свой пост. Вот так-то, внучек… Пять человек в обмен на полтыщи.

В душе у Взрывника словно что-то вырвали, словно кус мяса из тела. Он готов был уже заплакать.

— Но… но, как же так? Так ведь неправильно, так нельзя! — хоть и старался сдержаться, но слеза выступила, и мальчишка быстро смахнул ее рукавом, при этом шмыгнув носом.

— За все надо платить, запомни. И всему есть своя цена.

Снова повисла тяжелая тишина. Лют, облокотившись о стол, задумчиво уставился в стену.

— Дед, почему размен пять на полтыщи? Не понимаю.

— Во-от, а ты в школу ходить не хочешь, жениться спешишь, — Лют усмехнулся, слегка похлопывая себя по животу. — У нас княжество Варламское, рода Варламовых, что тоже древние, как и мы, но богатые. Так вот, в княжестве пять деревень с населением довольно большим. В каждом — по двадцать отроков, в среднем сколько получается?

— Сотня, — даже не задумываясь, выпалил пацан. Седые брови деда взлетели вверх, напомнив снежные вершины гор.

— Так, а теперь на три это увеличь, что получается?

— Триста.

— А теперь представь, что все эти триста по деревням переженились и дети у них, да хоть, по одному.

Взрывник чуть задумался и выдал:

— Девятьсот человек получается, деда, это, если в среднем брать, потому как у кого-то двое, или даже трое уже за три года, а у кого-то ни одного еще.

— Ага, правильно мыслишь. Вот, Юр, гляди, как счет вести надо. Даже я так лихо не умею.

— А ты сказал пятьсот, ну, то есть, полтыщи.

— Угу… Полтыщи… Потому как не все еще переженились. Вот то на то и выходит, что за три года у нас полтыщи новых семей в княжестве.

— Богато живет князь. Что же он выручить не может и недоим перекрыть? — возмутился Взрывник.

— Чем он будет его перекрывать, если все пять деревень с недосдачей третий год?

— Ну, сбережения там какие, деньги, ценности. Не нищий же он, в конце концов, должны же быть запасы на черный день?

— Ну, не знаю, Калин, может, и перекроет. Человек он умный, считать умеет получше меня, думаю, понимает причину и выгоду в происходящем. Авось и минует нас смерть, как знать.

— Может, не ждать чуда, а сходить, поговорить с ним?

— С кем? — усмехнулся дед. — С князем-то? Да нема его уже как третий месяц, видать, снова по Пустошам лазает, артефакты долбаные ищет.

— Понятно. Археолог чертов, — разочарованно буркнул мальчик.

— Как ты сказал? Кто?

— Ученые это такие, которые ищут и изучают всякие древности.

— Кхм, значит, охотники Пустошей — это археологи чертовы?

— Да нет, деда, — звонко рассмеялся мальчишка, — просто археологи. Второе слово — это я так, со зла добавил.

— Сквернословим, значит? — сощурил дед глаза, глядя на внука, и лучики морщинок залегли еще глубже.

— Ну, это не сильно плохое слово…

— Ну-ну, ты мне еще расскажи, кто такие черти.

— Ну, мало ли, а вдруг вы тут не знаете, кто это.

Дед рассмеялся, даже угрюмо сидевший Юр немного улыбнулся, но в глазах его грусть так и осталась.

— Ну, что, сынок, давай обряд проведем? Уж очень хочется еще раз на это чудо посмотреть.

Юр степенно поднялся с табурета, подошел к отцу, поклонился в пояс, выпрямившись, глянул на сына. Тот лихо соскочил со своего места и повторил церемонию, поклонившись деду, а потом и отцу. Великого ума тут не нужно, чтобы понять, чего от него требуется. Юр вынул кривой широкий нож с затейливой, непонятной вязью на лезвии, и чиркнул им себе по левой ладони.

— Запомни, сын, эти слова — отдаю добровольно, — и, взяв окровавленной левой рукой рукоять, полоснул лезвием по левой же ладони сына, вложил ему в руку измазанный клинок. — Теперь он твой. Владей.

Струйка крови побежала по лезвию, и вязь полыхнула огненным свечением, заворожив своей красотой. Калин обомлел, а старшие мужи уже видели эту картину и с благоговением наблюдали вновь. Дед любовался, наслаждаясь зрелищем. Несколько мгновений, и все исчезло, словно и не было ничего. Мальчик аккуратно провел пальцем по надписи, погладил сталь клинка.

— Теперь ты — мой, — тихо сказал он ножу. — Ты голоден, я чувствую. Отец, почему ты его не кормил?

Мужчины серьезно переглянулись.

— Сынок, я не воин, живем мы мирно, а просто так убивать нельзя. Мне нечем было его кормить.

— А охота? Охота — тоже ведь хорошо. Он так давно не пил крови, что даже сивучу облезлому будет рад.

— Ну, так тому и быть, как домой вернемся, укажу тебе сивуча — лови и корми свой нож.

— А поймаешь ли? — с хитринкой в глазах спросил дед.

— Поймаю!