Дневник Эбигайл

Кейси Эшли Доуз, 2020

Семья Хариссов переезжает в новый дом в надежде на лучшую жизнь. Они и представить не могут, что у этого дома уже есть постояльцы.Некоторые двери лучше не открывать.

Дневник Эбигайл

25 августа 2013 года.

Даун.

Что в этом слове такого? Какого черта я должна его позабыть и начать быть более толерантной? Разве ко мне проявил кто-то толерантность, когда вытащили накануне выпускного класса из старой школы, где у меня была куча друзей и бла-бла, и сунули в какой-то задрыпанный пригород только из-за того, что..

–.. этому дауну здесь смогут оказывать лучшую помощь! — вскинула я руками, бессильно откинувшись на спинку заднего сиденья нашего минивена.

— Эби! — резко осадила меня мама, обернувшись назад — сколько раз я говорила не выражаться таким образом!

Ее любовный взгляд скользнул по недоразвитому рядом со мной. По иронии судьбы этот придурок оказался моим братом. Восемь лет — но слюни до сих пор вытирают. И какого черта я должна проявлять к нему нежность и сострадание? Он был пристегнут двумя ремнями. А его тупой и рассредоточенный взгляд лишь еще раз говорил о том, насколько точен его диагноз.

— Маркус просто особенный мальчик — нежно пролепетала она.

— Мам! — закатила я глаза и цокнула — особенный тот, кто считает, что он сможет нормально жить. Называй вещи своими именами, сколько можно! С каких пор Даун стал под запретом типо Волендеморта? Это диагноз!

— Я сказала замолчи немедленно, Эбигайл! — рассвирепела мама.

Так случалось каждый долбанный раз, когда речь заходила об их любимом сыночке. Как-то уже у них был любимой сыночек. И он не был поражен болезнью недоразвитых.

Папа продолжал молча рулить, типо ничего не происходило.

— Ничего не скажешь, па? — язвительно обратилась я.

— Мама права — пожал он плечами — не надо оскорблять брата, Эби.

— А, ну да — фыркнула я — все так пекутся о его сраных чувствах. А почему бы вам хоть раз, ну так, типо разнообразия ради, не попечься о моих? Почему меня никто не спросил, хочу ли я ехать в эту задницу?

— Не выражайся! — повторила мама уже более равнодушно, вновь повернувшись вперед.

— А то что? — взвилась я — отправите меня в институт благородных девиц? Бред собачий, почему из-за этого дебила я должна рушить всю свою жизнь? У меня в Беркли остались друзья!

— Найдешь новых — бросил папа — и не называй Марки дебилом. Он не виноват в том, что таким родился.

— А я не виновата, что родилась в семье с ним. Но почему-то на это всем насрать.

— Предупреждаю последний раз — заявила мама — иначе высажу и остаток пути пойдешь до дома пешком.

Я опять фыркнула и вдела наушники в уши, накинув капюшон худи на голову и прижавшись щекой к стеклу.

Да, однажды у моих предков уже был любимый сыночек. Если бы я вела дневники раньше, то у меня бы остались записи о жизни с ним. Но такая фигня мне понадобилась только с переездом. Психолог посоветовал мне это, сказал, это облегчит мою адаптацию. Ну как же. Мою адаптацию бы облегчило отсутствие брата-дебила, рожденного для замены, но так и оставшегося на трибуне невостребованных.

Вот же ирония судьбы.

Его звали Пит.

Пита, в отличии от Маркуса, я безумно любила. Может, это не лучший психологический прием — вспоминать о нем, когда и так все хреново, хоть даже и на листах, пусть даже и девять лет спустя. Но а почему бы нет? Разве может стать хуже?

Все и так полный отстой.

Пит был старше меня на двенадцать лет. Ему стукнуло двадцать, когда он разбился на машине. С годами история для меня, по мере выпитого мамой вина вечерами, обрастала все новыми подробностями. И теперь я знаю — он не просто попал в ДТП, когда его друг не справился с управлением. Пит сам был за рулем — и был в задницу обдолбанный. Вылетел на встречку — лобовое.

Короче, без шансов. Так я лишилась брата, а мои родители своего любимого сынка.

Почему любимого? Они всегда хотели сынка. И никто этого не скрывал. А Пит был самим идеалом любого ребенка. Круглый отличник в школе, выдающийся баскетболист, поступил по академической стипендии, играл в высшей лиге. Перспективное будущее, отличный человек. Меня всегда баловал подарками, родителей вниманием, свою команду — победами.

Я как бы была в лиге запасных в нашей семье. Типо как дворняга, живущая в доме с доберманом. Доберман получает медали, вкусный корм и внимание — а дворняге это перепадает чисто по везению. Всем ведь понятно, что она далеко не доберман. И никакие выставки ей не светят.

Вообще не понимаю, зачем при наличии Пита предки родили меня. Подозреваю — они хотели второго сына, младшего брата для Пита. Типо, копию эдакого идеального мальчика, а получилась я. Впрочем, я тоже была не плоха, но ясное дело, до него было далеко.

А тут он разбился.

Это было хреново. Я жутко тосковала, но родичи мной совершенно не интересовались. Они решили утопиться в собственном горе. Постоянно убивались по Питу, рассказывали о нем прошедшие заслуги, еще что-то. Как-то раз мама даже брякнула подруге, что «Питти скоро должен вернуться с колледжа на каникулы, я собираюсь испечь ему тыквенный пирог».

Да, тогда стало понятно, что мамины шарики покатились не в ту лунку.

И они принялись ходить по психологам и психиатрам. Я же без всяких докторов пришла в себя быстрее них — мне помогали друзья и, наверное, относительно мелкий возраст.

Результатом походом моих предков по мозгоправам и вываливание сотни баксов за приемы, стало решение — завести ребенка.

Не уверена, что это посоветовал им мозгоправ, но почему-то мама пришла к такому выводу.

— Души перерождаются, я верю — заявляла она по телефону своей подружке, когда папы не было дома, а я, как она считала, смотрю телек — наш Питти обязательно вернется к нам в новом малыше.

И типо родился Маркус.

Ха-ха, вот вам и перерождение. Недоразвитый идиот, который ни то, что никогда не станет таким идеальным, как Питти — чего они хотели — но который вообще никаким не станет.

Не знаю, почему маме об этом не сказали на ранних сроках.

И у нас началась новая головомойка. Раз не получилось идеального — она решили вбросить все свои силы на поддержание в нем здоровья. Или хрен знает, что можно поддерживать в этом овоще.

Короче принялись носится со своей новой игрушкой. Может, я и не относилась бы к Маркусу так враждебно, не заставляй они страдать меня из-за него. Мои интересы стали постоянно ущемляться, попираться и всякая такая срань.

Даже сейчас — мы переехали в Лимертвилль без каких-либо семейных обсуждений, когда мне, блин, уже семнадцать лет, и можно было посоветоваться со мной. Но нет — они решили, что для Маркуса так будет лучше, а я прицепом потащилась следом, как их дополнение.

И так с самого его рождения. Мамочка решила, что душа Питти просто повредилась во время перерождения, поэтому получился такой диагноз.

По-моему, повредился рассудок мамы и диагноз там совершенно другой, но никто не хочет это признать и лечить.

Сложно было полюбить Маркуса. Хоть я и понимала, что ненавидеть его не совсем правильно — вернее уж будет ненавидеть за это родителей, но моего чувства хватало на них на всех.

Я их терпеть всех не могла. А им было плевать. Наверное поэтому, в нашей семье скандалы были не так часты и возникали только из-за меня.

И вот сегодня, собственно, мы и приехали в наш новый дом. Уцененник — так я его называю, а мама жутко на это бесится. Она говорит то, что его продали за полцены, совершенно не сказалось на его качестве и вообще не стоит впредь кому-либо акцентировать внимание на то, что мы купили его со скидкой.

А я назло буду. Уцененник — наш дом уцененник.

Хотя по большому счету, он и правда не плох. Не отвал всего, конечно, но сойдет. Хотя бы моя комната есть.

В нем три этажа, одна веранда, четыре спальни, два сортира и огромная столовая. Одну из спален отдали мне — вот роскошь-то, в старом доме приходились делить комнату с Маркусом. Предки думали меня этим умаслить, но черта с два. Отдельная комната и даже дом, намного роскошнее нашего предыдущего, не заменят мне друзей и парня, что я оставила в Беркли. А так же моего комфорта.

Мне предстояло пойти со следующей недели в выпускной класс в совершенно новой школе. Может ли быть что-то более дерьмовое, чем быть новенькой в последнем классе? Вряд ли.

В моей новой комнате уже была большая кровать, шкаф и пара тумбочек. Одна прикроватная. Да уж, пару постеров здесь не помешает.

Весь вечер я занималась обустройством комнаты. Ближе к ужину мама позвала меня вниз и мы читали идиотскую молитву за благодать всего, что нам послал Бог.

— И спасибо тебе, Господи, так же за диагноз, данный моему братцу — добавила я в конце и получила за это от мамы пощечину.

Больше упоминания, что Маркус — даун, мама не любила только богохульства. Отец промолчал, как всегда.

Отличный первый вечер.

— Да пошло все к черту — бросила я вилку в тарелку с нетронутой едой, вскочила и унеслась в комнату.

Меня никто не остановил и поела я уже ночью, спустившись вниз. В окно заметила, как долбит ветром нашу распахнутую калитку.

— Еще я постоянно виновата — пробурчала я, наблюдая за ней — сами даже калитку закрыть забыли.

Я хотела пойти и закрыть ее, но мне стало лень. Надо было включать цвет на крыльце, начал бы лаять наш пес, и мне бы еще и влетело. Сами забыли — пусть сами и пекутся.

Если бы меня попросили дать оценку этому дню, я без раздумий нажала «отстойный».

Конец записи.

26 августа 2013 года.

Уму непостижимо — они умудрились обвинить меня даже в собственном косяке! После утренней молитвы, мама заявила, что мне надо быть более ответственной. Типо, у нас благополучный район и бла-бла, но закрывать калитки еще никто не отменял.

— Это вы шатались туда-сюда! — вскинула я брови — я из дома не выходила после приезда!

— Я закрывала калитку — заявила мама — и не надо иметь привычку перекладывать вину на другого, Эби.

— Вот именно! — взвилась я — не надо иметь такую привычку, мам.

— Эби — одернул меня отец — не разговаривай с матерью в таком тоне. Забыла закрыть калитку — просто признай и впредь не забывай, а не огрызайся.

— Да не я это! Сами забыли — а теперь пытаетесь найти виноватого! Серьезно? Даже в этом? Конечно, я, блин, везде виноватая! Только Маркус у нас святой!

— При чем здесь вообще Маркус? — нахмурилась мама, заталкивая в этого немощного очередную ложку.

— Я в восемь лет ела сама — со злости бросила я, откусывая тост — в школе. В которую ходила сама. И заводила друзей. И вообще одупляла, что со мной происходит.

— Встань и выйди из комнаты — сухо велела мама — доешь потом.

Я молча продолжила сидеть.

— Встань и выйди, Эбигайл.

Фыркнув, я подчинилась.

— Не особо-то и хотелось смотреть, как у него текут слюни — заявила я, ткнув на брата — к чему вообще эти утренние молитвы? Думаете надурить бога, что мы такая дружная семья? Типо после молитвы он на нас уже не смотрит? А лучше бы посмотрел! Тогда бы увидел, сколько в каждом из вас дерьма, и что вы ни разу ни католики, и вам насрать на собственную дочь!

— Выйди немедленно, Эбигайл — вмешался отец — вернешься, когда мы доедим.

— Конечно, господин — огрызнулась я, сделала реверанс и унеслась в комнату.

Уже после полудня отец заставил помогать ему с табличкой для дома. На ней было написано «Хиггинсы» и украшено отпечатками краски трех ладоней.

— Как мило — хмыкнула я, придерживая ее, пока отец прикреплял табличку к почтовому ящику — что вы даже не предложили мне оставить свой.

— Ты никогда не питала интерес к подобным делам — заявил отец — ты бы все равно отказалась.

— Но можно было и предложить.

— Эби, ты как ребенок. На что тебе оно сдалось?

— Ну да — я отпустила табличку, которая теперь держалась и без меня, хоть и криво — теперь всем понятно, что здесь живет счастливая семья Хиггинсов из.. — я демонстративно сосчитала количество отпечатанных ладоней — трех человек.

— Эби, ради бога — закатил он глаза — банка с краской в подвале, можешь поставить свой, если так хочется. Я думал, ты уже выросла из этого возраста.

— Да? Тогда почему ваши с мамой отпечатки здесь? Вы, наверное, еще чертовски маленькие дети. Я одна выросла.

— Ты умудряешься учинить скандал из чего угодно! — вменил он мне — когда ты уже выйдешь из своего пубертата?

— Когда со мной хоть немного начнут считаться в этой гребанной семье.

Он что-то буркнул мне про то, что лишит ноута, если я продолжу выражаться при нем в том же духе, но зато отстал от меня до самого вечера. В окно своей комнаты, что как раз выходило во двор, я видела, что он долбался с табличкой, потом с глупыми ковриками приветствия, а потом вышла мама и долго показывала ему на забор. Судя по тому, как поникли плечи папы — ему предстояло его красить.

Естественно, мама вытащила с собой Маркуса. Даже с моего второго этажа было видно, какое тупое у него выражение лица. Ставлю сотку — он даже не понял, что мы переехали. Его комната была аккурат над моей. А спальня предков сразу через стенку. Конечно, если бедный сусечка-Маркус заплачет или заворочается, мама сразу должна услышать и побежать к сыночку.

Когда все они убрались со двора, я вышла и какое-то время игралась с нашим псом Барри. Он нравился в нашей семье мне больше всех. Наверное потому, что ничего от меня не требовал и ни к чему не принуждал. А еще потому, что всегда радовался мне больше, чем Маркусу. Когда мама подводила брата, пытаясь дать ему погладить псину, Барри выглядел очень несчастным.

— Тебе здесь тоже не нравится, да? — я почесала его за ухом. Потом глянула на огромную будку, что была совсем не вровень той, в которой он жил в нашем старом доме — хотя тебе, наверное, все по-кайфу. А вот меня так дешево не возьмешь.

Вскоре мама позвала меня к ужину. Один из немногих раз мы поели, даже сильно не поругавшись. Наверное потому, что я была голодна и мой рот почти всегда был забит едой.

Ночью, когда я смотрела фильм, вновь заметила в окно, что калитка стучит. Они опять забыли ее закрыть. Помня прошлое обвинение, мне пришлось спуститься и закрыть ее на защелку самой.

Конец записи.

27 августа 2013 года.

Моя семья самая чокнутая из всех!

Ну почему я родилась именно у них? Почему я должна терпеть весь этот идиотизм? Если бы я от этого еще хоть что-то получала, кроме постоянного доколупства.

С утра мои дорогие родичи опять заявили, что я забыла закрыть калитку.

— Да ладно? — не выдержала я — это вы, на фиг, опять забыли, а мне ночью пришлось спускаться!

— Не выражайся — больше для приличия буркнул отец — и мы уже вчера обсуждали, что свои погрехи нужно уметь принимать, а не грубить.

— Да не мои это погрехи! Я закрыла сраную калитку!

— Тогда почему я утром нашла ее открытой? — возразила мне мама, опять сюсюкаясь с Маркусом — я проснулась от того, как ее стучало ветром.

— Значит, в нашей семье лунатики — фыркнула я, запив соком — потому что я ночью ее закрыла. А если кто-то из вас ее открыл и не помнит этого, или помнить не хочет, как и того, например, мам, что Пит умер, а не уехал учиться в колледж..

— Довольно! — оборвал отец. Он повысил голос, потому я сразу же замолчала — господи, Эби, откуда в тебе столько мерзости? Ты не можешь хотя бы одно утро притвориться нормальным, благодарным ребенком.

— Ну да куда мне до Маркуса! Хотя, кажется, после Пита мы с ним оба на скамейке запасных. Меня не допускают до игры, а ему стараются пришить оторванную ногу.

— Еще пару таких завтраков — предупредила меня мама — и ты будешь на постоянной основе есть отдельно.

— Наверное, я этого не переживу — сгримасничала я — это страшнейшее наказание, что я слышала. Есть отдельно от дауна, у которого еда изо рта вываливается, и предков, что считают, что это совершенно нормально.

— Эбигайл — предупредил отец, но мое обиженное эго уже не могло остановиться.

— Может — продолжала я — ему бы и было лучше, если бы вы признали в нем дауна и не старались сделать из него нормального человека. Потому что в своей роли дауна он, может, ничем от других и не отличается, но когда вы пытаетесь во всем поставить его с остальными детьми, то только акцентируете внимание на том, насколько он недееспособный урод..

— ХВАТИТ! — крикнула мама и бросила ложку на стол. Одна ее прядь выбилась из хвоста — отныне ты завтракаешь отдельно, Эбигайл.

— А что скажет ваш бог, если узнает об этом? — хмыкнула я — наверное, тогда он оставит нашу семью. Хотя, сдается, он сделал это еще в день смерти Пита.

Однако, в обед я узнала еще более офигенную новость. Мамаша решила договориться со моей школой, чтобы водить Маркуса на индивидуальные занятия туда для «особенных».

— Боже, мам! — взмолилась я — почему они не могут приходить к нам в дом, как в Беркли?

— Маркусу необходима социализация. Ему будет полезно видеть других детей.

— Господи, мама! Все же узнают, что он мой брат!

— И что с того?

— Ну да, действительно! Какая-та новенькая с Беркли, еще у которой у брата слюни изо рта текут, а мамаша носится с ним и едва ли не задницу подтирает. Вы с папой решили все наши тузы на стол перед школой выложить? Да вы меня просто ненавидите!

— Все только вокруг тебя — нахмурилась мама — пора перестать думать, что мир вертится вокруг Эбигайл Хиггинс.

— Ну да, о чем это я — кивнула я — он вертится только вокруг вас и ваших желаний. Теперь ваше желание — Маркус. А что с ним будет, когда он вам надоест, а?

Я увернулась от маминой замашки ладонью и юркнула в свою комнату.

Весь день я провела в своей комнате. Родичи постоянно что-то делали, видимо, по остаточному переезду — снизу то и дело доносился шум, зато наверху было тихо. Конечно, этот этаж был пока не особо облюблен. Туда родители и Маркус поднимались только на сон.

Немного подумав, к вечеру я все-таки спустилась в подвал за краской. Тусклая лампочка еле освещала пространство и мне пришлось побродить, чтобы отыскать нужную банку. В какой-то момент мне показалось, будто за мной наблюдают.

Резко обернувшись, я не обнаружила никого, однако мне вдруг стало резко холодно и неуютно. Возникло острое желание поскорее отсюда убраться. Отыскав нужную банку, я схватила ее и поднялась наверх, не выключая свет, чтобы вновь не пришлось спускаться в темноте, когда придется возвращать банку.

Поставив свой отпечаток на табличку к остальным и потратив не больше десяти минут, я вернулась к подвалу.

Свет был выключен.

Наверняка, экономная мамочка иди сердобольный отец успели заметить, что он горит и постарались на славу. Мне пришлось спускаться в темноте. Уже на последней лестнице я явственно ощутила на плече чье-то дыхание. Резко дернув за шнур лампы, я обернулась.

Никого.

В подвале жуткие сквозняки, так что причудится разное. Я бы сказала отцу, чтобы он там все наладил и чтобы из всех щелей не дуло. Но они обращают внимание на мои просьбы не больше, чем на жужжание мухи, потому это бессмысленно.

Поставив краску, я поскорее ретировалась с подвала.

Ночью опять стучала калитка. Я решила, что мамину безалаберность не переупрямить — я была виновата в любых случаях, потому не пошла ее закрывать.

Конец записи.

28 августа 2013 года.

Сегодня мне впервые не всучили прокол с калиткой. Уж не знаю, почему — может это всех уже просто задолбало. Но с утра она была закрыта — значит, они уже заметили ее, но ничего мне не сказали. Ладно.

После ланча мама оставила Маркуса на меня.

— Не хочу я с ним сидеть.

— Это не просьба, а требование, Эби — заявила она — мне надо пойти в школу, договориться по поводу него с учителями и директором. А твой отец занят обустройством дома.

— Ага, и чем же?

— Он разбирает вещи, подвал.

— Там не мешало бы залатать дыры, повсюду сквозняки.

— Разберется.

Как я и говорила. Всем насрать на мои просьбы. Мамино «разберется» можно было счесть за «обойдется без сопливых».

— И надолго ты?

— Как будто тебе есть куда спешить.

— Спасибо, мам.

— Всего лишь правда.

— Когда я говорю правду об уродце, ты бесишься.

— Прекрати его так называть.

Я лишь пожала плечами, как бы говоря «ну вот опять». У мамы двойные стандарты, это ясно каждому. А папа ходит под ее высоким толстым каблуком.

— Сладкое ему не давай, без присмотра не оставляй, следи за его.. — начала мама.

— Я знаю — перебила я ее — ты каждый раз повторяешь одно и то же. Я. Знаю.

Но мне все равно пришлось дослушать ее заготовленный монолог до конца. Она словно была телефонным роботом, которого невозможно было остановить или перебить. Только дождаться окончания заготовленного текста.

Когда она ушла, я довела Маркуса до гостиной и уселась в кресло, когда он грохнулся на пол. Гостиная пока была мало обхожена — но это была большущая комната и при должном декоре выглядела бы кайфово. Пока здесь стояла лишь часть мебели, что предки выкупили от прошлых владельцев. Папа уплатил за это дополнительно 500 баксов, зато не пришлось платить грузчикам.

Мебель это был большой диван и пара кресел. Посреди стоял стеклянный столик. К его лакированной ножке сейчас и побрел Маркус.

— Эй, придурошный — окликнула его я — давай не усложнять друг другу жизнь?

Естественно, он меня не понял.

Я раздраженно схватила его за руку и усадила в кресло. Он тупо уставился перед собой.

— Наверное, тебе еще хреновее, чем мне — предположила я, когда сверху раздался грохот.

И тишина.

— Пап? — нахмурилась я.

Мама сказала, что отец наводит порядок в подвале, но очевидно, он перебрался уже наверх.

— Ты там в поряде, па? — крикнула я уже громче.

— Да, а что? — голос отца с подвала.

Я озадаченно глянула вниз и вновь наверх.

— Да нет, ничего.

Я посмотрела на брата, всунув ему в руку конфету, хоть мама и запрещала их давать.

— Сиди здесь и жуй. Я быстро.

Я поднялась на второй этаж и прошла в ту комнату, из которой раздался грохот. Это была вторая гостиная. Ничего.

Тогда я взвилась на третий этаж. Этой комнатой оказалась спальня Маркуса. И я сразу обнаружила, что создало такой грохот.

— Какого черта?

Поперек комнаты лежало его упавшее кресло-качалка. Мама часто садила его сюда и это могло отвлечь его минут на десять. Относительная свобода.

Я обратила внимание, что окно слегка приоткрыто. Наверное, сквозняк. Или что-то типа того.

Я подняла кресло, поставила его, где оно стояло и спустилась к брату. Рядом с ним уже возился отец.

— Как ты могла оставить Маркуса одного? — вменил он мне — еще и дать конфету.

— Меня не было две минуты — нахмурилась я — но конечно, все успевает случиться, только я отойду.

— Просто не отрицай, что ты халатно относишься ко всему, что тебе поручают. Хорошо, хоть калитку научилась закрывать.

— В смысле?

— Впервые за ночь она не долбила мне по ушам. Спасибо и на этом.

— Ну ладно.

Часа через два пришла мама и рассказала, как она распрекрасно договорилась с директором о Маркусе. Типо теперь она могла его водить с утра, где он занимался бы еще с тремя такими же особенными детьми.

— Даунами — констатировала я, но меня проигнорировали.

— В общем, это отличная школа — заключила она.

— Потому что единственная во всем Лимертвилле.

Отец ожидаемо поддержал радость матери, а я поспешила убраться к себе в комнату. До вечера меня никто не трогал, пока не пришло время ужина. Очевидно, мое наказание, увы, распространялось только на завтрак.

После очередной глупой молитвы, мы съели, что полагается. Я пошла проведала Барри, проверила калитку, и вернулась к себе в комнату. Однако, к полуночи калитка вновь начала звякать.

Очевидно, там плохой замок. Он просто вылетает — надо будет сказать папе, если хочет закрытую калитку, пусть пораскинет мозгами или деньгами. И наладит замок.

Конец записи.

29 августа 2013 года

С утра предки умотались с Маркусом по магазинам. Они решили купить ему новую одежду для школы. Какая ирония — мне для выпускного класса и кофты новой не взяли, а дауну для занятий из трех человек решили купить целый комплект. Хотя ни он, но один из его трех недоразвитых дружков даже не поймет, что это шмотье чем-то отличается от другого.

Наверное, я бы так не бесилась, возьми они меня с собой или дай баксов пятьдесят на собственный поход. А так — почему бы нет?

Зато я осталась предоставлена сама себя и изучила дом. Как выяснилось — он весь где-то да сквозит. В целом самые прохладные комнаты оказались на третьем этаже, а самым теплым вышел подвал (несмотря на сквозняки), хотя обычно должно быть все с точностью да наоборот.

Наверное, поэтому он и уценен. В наше время менять что-то у основания — типо проводки или многочисленных щелей на такой площади — выйдет недешево. Выходит, мои предки опять пытались сэкономить и облажались.

Но в целом довольно не плох — только вот чердак оказался заперт, а ключа я не нашла. Со двора позаглядывала в небольшое окошко — ничего не видно. Темно, как у негра в заднице.

К обеду вернулись родичи с Маркусом и целыми пакетами шмотья.

— Я думала, у нас траблы с деньгами — заметила я.

— Ну не экономить же нам на Маркусе — нахмурилась мама.

— Конечно, сэкономим на мне и доме.

— Ты опять о цене — разозлилась она.

— Я о щелях — глянула на отца — я думала только подвал, но ими кишит весь дом. Везде тянет.

— О чем ты? — вскинул он брови — я вчера все утро проторчал в подвале и там совершенно нет сквозняков.

— Ты бы еще в пуховике туда спускался, то конечно — огрызнулась я.

— Между прочим, мы тебе кое-что купили — заявила мама.

И же что это было? Конечно, глупая белая блузка и какая-та пафосная черная юбка, а-ля японские школьницы. Зато придурку купили новые шмотки и крутые кроссы. Зачем такое шмотье человеку, который себе-то отчета не отдает, не говоря уже о том, что именно носит?

Еще раз пришла к выводу, что Маркус лишь прихоть предков. И накупили они ему дерьма не для него, а для себя самих. Поиграть в классных родителей.

После обеда я проторчала у ноута с сайтом нашей школы. Пыталась понять, что да как. Поняло только одно — я в полной заднице. Какое-то убогое строение, совсем не в пример Беркли.

После ужина опять уткнулась к нетфликс. Когда начала долбить калитка вспомнила, что забыла сказать о ней отцу.

Конец записи.

То же 29 августа.

Только что пришла из комнаты Маркуса. Меня разбудила череда грохотов в его комнате, что находится четко надо мной. Время четыре часа ночи. Я ждала, что предки туда вскочат — но никто не пошел.

Пришел идти самой — если этот идиот опять упал с кровати, все равно вменят мне. Такое уже было.

Но когда я пришла к нему в комнату, он спокойно спал. Окно было плотно закрыто. А в центре комнаты слабо покачивалось кресло-качалка.

Я оттащила его в положенное ему место.

Странно, что могло вызвать такой грохот? Или оно упало, но Маркус его поднял? Вряд ли, он и себя-то поднять не может.

Конец записи.

2 сентября 2013 года

Я не писала три дня!

Не выдавалось времени. Слишком много событий произошло. Даже фиг знает, с чего начать. Наверное, как всегда начну со своей идиотской семейки.

Когда я сообщила маме об инциденте в комнате брата, она лишь выругалась, что я не разбудила ее и что, скорее всего, Маркус лунатил. Для себя я сделала галочку — больше на хрен просто не лезу в их муть. Хоть он там сальто в пять утра сделает или трижды перевернется, как в Форсаже. Мне плевать.

Мама записала его к психологу. Застрелите меня.

Я сказала папе о калитке и попросила проверить замок. Поскольку она и ему долбит по мозгам, он занялся этим в тот же день, однако сообщил, что замок полностью исправен.

— Па, ну это древний дом — закатила я глаза — как тут может быть что-то «полностью» исправно? Купи новый.

— Зачем — заупрямился он, как всегда, когда дело касалось денег — замок в порядке, а если у тебя слишком кривые руки, чтобы правильно его закрыть, то проблема не в нем.

— Конечно, проблема всегда только во мне!

— Не я это сказал.

Короче, замок папа отказался менять. Но с началом школы это проблема как-то ушла сама собой. Может калитка и долбала, но мы этого уже не слышали — она никому не мешала. Хотя вроде она оставалась закрытой.

Наверное, выдавалась в те дни особенно ветреная погода, что и сносила ржавую калитку с петель.

Зато появилась другая проблема — на первом этаже встала просто жуткая вонища. Мама предположила, что это канализация, на что папа сказал, что тогда бы больше всего несло из уборных, а там и намека на вонь нет.

— Ну что — фыркнула я, скрестив руки на груди — купили уцененный домик? Теперь либо вбухать в ремонт целое состояние, либо жизнь как на помойке. На сквозящей со всех сторон помойке с ржавыми замками.

Но папа лишь раздраженно послал меня в комнату, и выразил маме сомнения на счет того, где в моем воспитании они промахнулись.

Ха, наверное в том моменте, когда предпочли его в принципе не начинать.

В школе мне было норм только первые.. минут двадцать? Короче, то время, пока я первая выбежала из нашего минивена и забежала в главный холл. Пока я казалась обычной новенькой старшеклассницей. Но стоило до холла доковылять маме с Маркусом, как все пошло по заднице.

Как и всегда.

На них стали оглядываться и кривиться, как происходит всякий раз, когда люди видят уродов или людей с явными отклонениями. Они словно зараза, которую люди боятся перенять себе.

Я тоже попыталась сделать вид, что это противное зрелище, которое я впервые вижу, разбираясь с табелем. И мне это вполне удавалось, пока мама не решила, что со мной ей будет сподручнее.

— Эби! — крикнула она мне на весь холл.

Я покраснела до ушей и прикрылась табелем, желая провалиться сквозь землю.

— Эбигайл, ты оглохла? — крикнула она раздраженно еще громче — подойди сюда и помоги мне с Маркусом. Мне надо зайти к директору.

Мрачная и красная одновременно, я под многочисленными взглядами подростков, с которыми мне предстояло учиться, подошла к маме и взяла брата за руку. Мама без всяких яких опустилась на колени и принялась вытирать ему слюни салфеткой, после чего максимально громко спросила, не хочет ли он «ам-ам».

Клянусь, она это сделала нарочно для меня!

Конечно, после этого зрелища никто не захотел сесть со мной за парту или подойти знакомиться. За ланчем я сидела сама, а кабинеты уроков находила по наитию.

Придя домой устроила маме скандал, на что она изобразила из себя глубоко оскорбленную, и заявила, что вырастила чудовище, если мнение каких-то недалеких подростков для меня важнее, чем собственная семья.

— Собственная семья вполне могла обучать урода на домашнем! — крикнула она отчаянно, ткнув на Маркуса — но мало того, вы устроили его в школу, так еще и меня опозорили перед всеми! Да, я подросток — конечно мне важно, что подумают в выпускном классе обо мне новые одноклассники! И спасибо, мамочка, спасибо папочка, что во всем ее поддерживает — я демонстративно поклонилась им — теперь я точно знаю, что они обо мне думают. Благодаря вам я новый изгой в своем классе, это супер клево, класс.

Когда я уже взбегала по лестнице услышала приглушенный голос отца, что равнодушно заверял мать, будто бы это все треклятый переходный возраст и я еще устыжусь своих слов.

Я, а не они. Кайф. Есть в целом мире у кого-то семья более дерьмовая, чем моя?

Вечером папа зашел ко мне и попросил спуститься в подвал. Его искренне интересовало, какие-такие там сквозняки.

— Надо же — фыркнула я — решил заняться домом.

Но все же спустилась с ним вниз. Я остро ощущала их со всех сторон, но с каждым моим уверением отец все больше злился. Закончилось тем, что он стянул с себя футболку и голым торсом встал по направлению той стороны, с которой для меня дуло сильнее всего.

— Ничего нет — буркнул он, вновь надевая футболку — я так и знал, что это просто ради словечка. Хочешь нас с матерью в чем-то оболгать, находи достойные поводы.

— Да пошли вы — крикнула я — вам ли еще говорить, что вокруг меня мир крутится. Сами дальше своего носа ни черта не видите!

На ужин, логично, меня не позвали, и я спустилась похомячить, уже когда они легли спать. Краем глаза заметила в кухонном окне какое-то движение во дворе. Подойдя, я ткнулась в стекло носом, но сложно было что-то разобрать.

Пришлось выключить свет на кухне, и вновь подойти к окну. Будка Барри, калитка. Теперь никакого движения видно не было. Померещилось наверно.

Когда я развернулась обратно к порогу, в дверном проеме гостиной стоял чей-то низкий силуэт. Я вскрикнула и врубила свет — на его месте оказался стеклянный столик.

Какого черта предки его перетащили так близко к двери? Я оттащила его на место и почувствовала, насколько в гостиной сильнее вонь, чем на кухне. Сморщившись, я поскорее ретировалась к себе в комнату.

Когда я легла спать, Барри начал лаять. Я решила, что не хочу вставать и вскоре он замолк, но опять начала громыхать калитка. Однако, когда я подошла к окну, она вновь была закрыта.

Не удивлюсь, если это кто-то издевается из моих новых одноклассников, что в курсе, что здесь живет даун.

Конец записи.

4 сентября 2013 года

Сегодня мои родаки устроили праздник. По мне — им лишь бы повод что-то отпраздновать, лишь бы жизнь такой дерьмовой не казалась. Помню, последний раз мы праздновали день какого-то ученого, о котором раньше и не слышали. Сегодня они решили отметить наши десять дней в новом доме.

Я сначала не вникла, а потом до меня дошло. С учетом 31 числа, мы и правда жили здесь уже десять дней. Только понять не могу, что они решили отмечать.

За это время открывались только новые проблемы нашего жилья.

Сквозняки не уходили, пусть папа их и не признавал. Ржавый замок калитки все еще продолжал открываться, пусть и не каждую ночь, но слетал с пазов. Вонь лишь усиливалась на первом этаже. Отец вызвал сантехника, но тот развел руками и сказал, что надо разбирать трубы, так непонятно. Папа решил, что это дорого и оно «само пройдет». Пока не прошло.

На третьем этаже начало холодать. Плюс Маркусу разонравилась его комната — он начал отчаянно мычать и упираться, стоило маме пытаться отводить его туда ко сну. Поэтому теперь он спит пока с родителями.

Короче, сплошные бюджетные дыры, заполнить которые у нас нет никаких средств. Думаю, предки уже тоже поняли, как ложанулись с преждевременной покупкой, но пока отчаянно этого не признают. Только празднуют десять дней.

Утром мама даже раздала нам задания для этого псевдо-праздника.

— Каждый к вечеру должен придумать десять пунктов, которые он приобрел в новом городе и нашем новом доме, которых раньше не было.

Я с готовностью сложила руки на груди и ухмыльнулась. Мама заметила это и добавила, смотря в упор на меня.

— Хороших пунктов. Чего-то доброго и милого. Например, мой первый пункт будет — что у нас дом стал гораздо больше, просторнее и шикарнее.

— Ага, а мой первый пункт будет, что у нас на кухне воняет, как в общественном сральнике.

— Выбирай слова! — одернул меня отец — и следи за речью. Неудивительно, что ты не обзавелась друзьями.

Я показала ему средний палец и ушла в комнату. Через минуту отец поднялся и молча забрал у меня ноутбук. В спину я еще раз показала ему теперь уже два средних пальца.

Теперь я осталась с самоудовлетворенностью и без ноутбука.

К ужину мы спустились раньше, и, словно в долбанном спектакле уселись кругом за столом. Мама назвала свои десять пунктов — какая-та дребедень, не имеющая ничего общего с реальностью. Все пункты отца были связаны с уменьшением затрат, хотя все было с точностью да наоборот. За Маркуса написала мама и мы битых десять минут лицезрели этот кошмар, когда он пыталась от него добиться повторения слов за ней.

Интересно, все настолько ужасны, или у каких-то больных с синдромом Дауна есть улучшения погуще? Может, они болтают.

Когда дошла очередь до меня, мать с отцом напряглись.

— А я не буду лицемерничать — заявила я — у меня нет списка. Я назову те пункты, которые вижу. Пункт раз — я выставила палец — у нас негодный замок на калитке. Пункт два — у нас воняет на первом этаже, как в помойной яме. Пункт три — у нас везде сквозняки. Пункт четыре — вы какого-то фига перетаскиваете вещи без меня и я напарываюсь на них среди ночи..

–О чем ты? — нахмурился отец.

— О гребанном стеклянном столике с гостиной. Зачем вы перетащили его к дверному проему? Я чуть ноги не отдавила, пока ночью таскала его обратно. И что врать — чуть не обделалась, когда увидела его в темноте.

— Столик? — скривился отец вновь — на кой черт нам таскать этот столик? Я его с переезда не трогал. Где стоял там и стоял. Венди?

— Зачем он мне — дернула плечами мама — пока есть дела поважнее.

— Ну конечно — кивнула я — все не при делах, как всегда. Семья святых. Давайте зачитаем молитву, успокоим бога до следующего утра, и я пойду напишу сочинением о том, какая у меня идеальная семья.

Однако, уже возле лестницы, я резко обернулась к ним вновь.

— И проверьте Барри. С ним явно нелады.

— А с ним что не так? — недовольно уточнила мама.

— Он не реагирует на посторонних. Раньше лаял на любой шум.

— Разве у нас есть посторонние?

Я вспомнила, как долбала калитка пару дней назад, но за те пару мгновений, что я встала с кровати, она вновь оказалась запертой.

— Не всегда, но думаю, бывает. И не удивлюсь, если это мои новые друзья, которых я нажила в школе благодаря вам.

— Что за новые друзья?

Но я уже взбежала вверх в комнату.

Ночью я проснулась от собачьего лая. Подошла к окну и обнаружила, что калитка не долбает. Она просто открыта настежь. Шерсть Барри вздыбилась. Он лаял, что есть мочи. Только смотрел не по ту сторону, а по эту.

Словно видел кого-то внутри нашего двора.

Я не видела никого. Открыла окно и попросила пса заткнуться.

Конец записи.

6 сентября 2013 года

У меня новости!

Наконец-то, прогнозы отца больше неверны. У меня появились друзья. Ну, сложно назвать их друзьями и вообще знакомство получилось странным, но лучше что-то, чем ничего, ведь так?

Я сидела за ланчем, как всегда одна, когда ко мне подсел какой-то парень. Он был худощавый, а на голове роились спутанные черные кудри.

— Можно? — но спросил он, уже когда сел.

Я равнодушно пожала плечами.

— Ты ведь Эбигайл Хиггинс? — спросил он.

— Ага — буркнула я — уже знаешь про брата?

— Чего? А, ты про того дауна — отмахнулся он, но тут же сконфузился — прости, я типо не то хотел сказать.

— Все норм — усмехнулась я — наоборот, все верно. Он даун. Бесит меня обхождение этого слова. То же самое, что не называть афроамериканца «черным». Он же черный, в чем трабл?

— А ты мне нравишься — усмехнулся он.

— Ты меня не знаешь.

— Мне хватает того, что ты не топишь за негров, не выносишь мозг за брата и живешь в доме на Гарисон-Роуд 143.

Я нахмурилась и покосилась на него.

— Ты что, долбанный извращенец?

— Что? Нет.

— А какого черта ты знаешь, где я живу? Ты следил за мной?

— Ты в своем уме? — рассмеялся он — да это же все знают.

— С чего бы?

Но не успел он ответить, как с нам с двух сторон подсели еще два парня, примерно такие же хлюпики-хипстеры, у одного я заметила брекеты, у второго очки на носу. Из всех мой собеседник был пока симпатичнее всего. Хотя не отличался красотой.

— Что, Бобс, уже нашел себе подружку? — рассмеялся тот, что в очках — а она ничего, секси.

— Вы типо стая сбившихся в кучу задротов? — усмехнулась я — местные отщепенцы?

— Говорит девчонка, которая красит губы черным и чей братец обкапал весь холл слюной — оскорбился чувак в брекетах.

— Придурок, это тон темный шоколад — фыркнула я.

Я не часто мажу губы темной помадой. Честно признаться, только в Лимертвилле и начала. В Беркли я красила их ярко-алым и вообще там все считали меня секси. Включая чирлидершу Сидни Альпон. Если бы не Маркус и мои предки, мне пророчили титул королевы школы.

Ага, теперь я и близко с ней стоять не смогу.

— Да хорош вам — перебил нас тот, кого назвали Бобом.

— Погоди, а ты не из той семейки, что поселились на Гарисон-Роуд? — возбужденно закусил губу парень в очках.

— Ну да, а что здесь такого?

Однако, тот что в брекетах ткнул своего друга в бог и внушительно сыграл бровями.

— Серьезно? — фыркнула я — думаешь, я не заметила?

Но прозвенел звонок и нам пришлось подняться. Те двое сразу же унеслись вперед, вновь оставив нас с Бобом самих.

— Не обращай внимание на этих придурков — усмехнулся он — они классом младше. Просто порой общаюсь с ними.

— Судя по всему не порой. Значит, ты Боб?

— Так точно. А тебя можно звать Эбиги?

Я рассмеялась.

— Что?

— Все сокращенно зовут меня Эби. Но для тебя я все еще Эбигайл.

— Как скажешь, Эби.

Он хотел пошутить, но я все-таки сощурилась.

— Так что они имели против моего дома?

— Понятия не имею.

— Но ты ведь тоже знал, где я живу. И сказал, что это все знают.

— Ну да. Ты же с нашей школы — продолжал он, бегая глазами.

— В чем дело? Из-за того, что тот задрот в брекетах не захотел говорить?

— Он не при чем, просто нам пора по кабинетам — улыбнулся он — давай, еще пересечемся, Эби-Эбигайл.

Но мы так и не пересеклись, а после урока я уже забыла допросить его. Только сейчас пишу и поняла — что так и не узнала, что такого особенного в нашем доме. Надо будет разузнать после выходных. Судя по Бобу и его дружкам — достаточно расстегнуть одну пуговицу блузки и они уже растрепят все тайны мира.

Наверное, все в курсе, что он уцененник?

Когда я пришла домой, мама сообщила, что на все выходные мы едем к тетушке Полли в Огайо.

— Боже, нет — закатила я глаза.

— Да, и это не обсуждается. Тетя Полли хочет увидеть Маркуса.

— Пусть и видит Маркуса — развела я руками — я уже вполне взрослая и могу остаться сама на выходных.

— Ага, и разнести тусовками ведь дом — хмыкнул папа — знаю я, как это делается. Сам был молодым.

— Па, у меня даже друзей нет — фыркнула я — просто я ненавижу гости у тети Полли.

— Друзья появляются, как только появляется дом — со знанием дела заявил отец и пресек дальнейшие пререкания — все, я сказал. Мы все едем на выходные к тете Полли.

— Блеск, интересно, она правда нас позвала или вы опять пытаетесь строить из себя приличных родственников? — процедила я — волки в овечьей шкуре.

Мама хотела что-то сказать мне, но папа равнодушно махнул рукой, словно я пятилетний ребенок, брякнувший что-то не то.

Нам пришлось всем рано лечь, чтобы встать без проблем с утра — надо было рано выезжать. Ночью я опять проснулась от лая Барри. Поворочалась пару минут и заснула, когда вдруг послышался собачий скулеж.

Я все же вскочила, подбежала к окну и открыла его.

— Ей, а ну убирайтесь отсюда! — крикнула я тому, кто-бы это ни был. Я ожидала услышать подростковый смех и что-то типо «сосни, сеструха дауна», но ничего такого.

Конец ознакомительного фрагмента.