Не бойся быть моей

Кейт Хьюит, 2015

Линдсей всю жизнь прожила под гнетом страха – после того, как мать оставила семью, у нее начались панические атаки. Со смертью отца осталось лишь тяжелое, невыносимое одиночество, и она бежит в большой город, чтобы скрыться от преследующих ее грустных мыслей. И там она встречает своего спасителя. Он красив, чуток и умен, и он любит ее. Но достаточно ли одной любви для полного счастья? И что победит в этой схватке самых сильных чувств – любовь или страх?

The Marakaios Marriage © 2015 by Kate Hewitt

«Не бойся быть моей» © «Центрполиграф», 2016

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2016

Глава 1

— Привет, Линдсей, — неожиданно раздалось над ухом.

Боже, как могло это невинное приветствие заставить ее вздрогнуть и испытать два чувства одновременно: невероятную радость и ни с чем не сравнимый ужас? Голос принадлежал мужчине, которого она когда-то обещала любить, почитать и кому по закону принадлежала — ее мужу, Антониосу Маракайос.

Подняв глаза от компьютера, Линдсей Дуглас окинула его взглядом, не упуская ни малейшей детали — такое знакомое лицо казалось сейчас каким-то чужим: глаза смотрели холодно и напряженно, уголок рта изогнулся. И все-таки один только его вид сводил с ума, и девушка невольно сжала ладони на коленях в кулаки. Нужно было что-то сказать, и она выпалила первое, что пришло в голову:

— Как ты сюда попал?

— Ты имеешь в виду охрану? — Голос его звучал надменно, но карие глаза излучали огонь и были похожи на тлеющие угольки. — Сказал, что я твой муж, и меня пропустили.

Облизав пересохшие губы, Линдсей заставила себя думать рационально, хотя мысли разлетались, точно бабочки.

— Это было лишним, — произнесла она. — Тебе здесь делать нечего, Антониос.

— Нет? — переспросил мужчина, уголок рта его дернулся вниз, отчего на лице застыло надменное, даже жестокое выражение. — Нечего сюда приходить, чтобы увидеться с женой?

Линдсей собрала всю силу воли и встретила его пылающий негодованием взгляд.

— Все кончено.

— Я прекрасно это понимаю, Линдсей. Ведь прошло шесть месяцев с тех пор, как ты ушла, даже не предупредив меня о своем решении.

В голосе его прозвучало обвинение, но Линдсей решила не принимать вызов: зачем, если все и впрямь кончено?

— Я просто имела в виду, что учебные корпуса закрыты и у всех входов дежурит охрана, — ответила она спокойно, хотя чувства ее были в смятении.

Воспоминания внезапно налетели на нее, точно стая чаек, поднявшихся в воздух, кричащих резкими, требовательными голосами — то, что Линдсей старательно заставляла себя забыть в течение полугода, вновь ожило: как муж обнимал ее, когда они занимались любовью, как заправлял ей за ухо локон, брал ее лицо в ладони и целовал веки. Какой счастливой и любимой она чувствовала себя в его руках. Но это неправильный ход мыслей. А как же те три месяца одиночества и подавленности, проведенные в его доме в Греции, когда Антониос внезапно с головой окунулся в работу, ожидая от жены, что она привыкнет к образу жизни, ей абсолютно чуждому и даже пугающему? Какое отчаяние и пустоту ощущала тогда Линдсей — и наконец настал момент, когда стало страшно даже помыслить о том, что придется остаться хоть на день.

— Все равно не понимаю, почему ты здесь, — повторила девушка, вставая и упираясь руками в стол, чтобы поравняться с мужчиной и ответить на его взгляд — хотя даже стоя это было трудно, Антониос был выше ее сантиметров на двадцать.

Один только взгляд на него пробудил давнее желание. Муж ее был очень хорош собой: иссиня-черные волосы, мужественный подбородок, чувственные губы. А под серым шелком костюма — прекрасное, совершенное тело, точно вышедшее из-под резца скульптора. Такое знакомое тело… Воспоминания о единственной прекрасной неделе вдвоем снова нахлынули на Линдсей, и она усилием воли прогнала их, встретив ироничный взгляд Антониоса, вопросительно приподнявшего бровь.

— Ты и вправду не понимаешь, с чего я вдруг приехал, Линдсей?

— Прошло шесть месяцев, Антониос, — холодно ответила она. — А ты ведь и сам не очень-то искал меня. Так что мое удивление оправдано.

— Ты не думала, что когда-то я потребую ответов?

— Я тебе объяснила…

— Два предложения, отправленные по электронной почте, нельзя считать объяснением. Ты сказала, что наш брак — это ошибка, и даже не пояснила свои слова. Это просто подло. — Он поднял руку, чтобы заставить ее молчать, хотя Линдсей и не могла найти слов, чтобы возразить. — Но ты не беспокойся. Мне сейчас неинтересны твои мысли по этому поводу. Ты права, все кончено — с того момента, как ты сбежала не сказав ни слова. Но я хочу, чтобы ты снова вернулась в Грецию.

Онемев от шока, Линдсей покачала головой:

— Не могу…

— О, ты сможешь, Линдсей. Просто упакуешь сумку и сядешь в самолет. Это легко.

Она снова покачала головой, так и не обретя дар речи. При одной мысли о возвращении в Грецию сердце забилось сильнее, а в висках застучала кровь. Нужно дышать ровно и спокойно, так говорилось в книгах по аутотренингу.

Антониос смотрел на нее холодным, оценивающим взглядом из-под прищуренных век, его губы были сжаты. Линдсей же пыталась восстановить дыхание: вдох, выдох. Бросив беглый взгляд на мужа, беззастенчиво разглядывающего ее, она не смогла отвести глаз, и теперь они стояли, глядя друг на друга. Даже в гневе он был красив. Помнится, когда они впервые встретились в Нью-Йорке, в черных волосах его были снежинки, на губах играла лукавая улыбка. Линдсей же стояла на Пятой авеню, не в силах отвести взор от белых спиралей на здании Музея Соломона Гуггенхайма^[1]. Он тогда произнес:

— Я не знаю, куда идти. Или мне так кажется.

Но тогда именно она, Линдсей, не знала, куда ей идти и что делать: смерть отца стала для нее ударом, и страх, одиночество и горе атаковали разом. А потом она полностью растворилась в нем, в его очаровательной улыбке, теплом взгляде — он смотрел на Линдсей так, точно она была самой прекрасной и необычной женщиной в мире. Целую неделю они утопали друг в друге. Затем настал момент отрезвляющей реальности.

— Позволь уточнить, — очень спокойным и ледяным тоном сказал Антониос. — Ты поедешь в Грецию. Я твой муж, и я тебе приказываю.

Линдсей замерла.

— Ты не можешь распоряжаться мной, Антониос, я не твоя вещь.

— В Греции традиции брака немного иные, нежели в Америке, Линдсей.

Она сердито покачала головой:

— Не настолько.

— Может, и так, — пожал плечами муж, — но ты ведь хочешь развода?

Внезапная перемена темы удивила ее.

— Развод?

— Ты ведь поэтому и ушла, не так ли? Не хотела больше продолжать со мной отношения. — Мужчина улыбнулся, и Линдсей едва не вздрогнула, увидев его лицо — холодное, отстраненное и даже чуточку хищное.

Слова о разводе больно ранили ее, но, наверное, она и впрямь должна этого хотеть. В конце концов, она ушла от мужа.

Все эти полгода после отъезда из Греции она погружалась в теорию чисел, заканчивая докторскую по математике. Работа позволяла забыть о тоске по мужу, точнее, по тому Антониосу, который целую неделю так был с нею нежен. Линдсей старалась начать все сначала, снова общаться с людьми, контролировать постоянно мучившую ее тревогу. И она даже преуспела: были моменты, а порой и дни, когда она вновь ощущала себя нормальным человеком, довольным жизнью.

— Да, — тихо ответила она, подняв подбородок и встретив его взгляд. — Я хочу закончить наши отношения.

— Развестись, — безжалостно подытожил Антониос, и девушка вздрогнула, но не отвела глаз.

— Да.

— Тогда, Линдсей, — продолжил он вкрадчиво, — ты должна сделать так, как я прошу. Точнее, приказываю. Потому что по законам моей страны, ты не можешь получить развод в одностороннем порядке.

Глаза Линдсей расширились от удивления.

— Должны быть какие-то иные обстоятельства.

— Ну да, они есть. Их два. — Он саркастически улыбнулся. — Измена и уход одного из супругов. Но я не совершал ни того, ни другого, так что ко мне это все неприменимо.

Она вновь вздрогнула, и Антониос не преминул это отметить, уголок его рта дернулся вновь.

— Почему ты хочешь, чтобы я вернулась в Грецию, Антониос?

— Не бойся, не затем, чтобы вновь стать моей женой. — Он презрительно посмотрел на нее. — У меня нет ни малейшего желания возобновлять с тобой отношения.

Ну, конечно, с чего бы ему хотеть этого. Ведь Линдсей сама так решила, она выбрала этот путь. Но почему тогда ей больно от этих слов?

— Тогда отчего?

— Моя мать, как ты, может быть, помнишь, была без ума от тебя. Она не знает, почему ты уехала, да я ее и не стал разочаровывать новостью о нашем разрыве.

У Линдсей перехватило дыхание. Дафна Маракайос всегда была добра к ней, но этого было мало для того, чтобы остаться там.

— Почему ты ей не сказал? — спросила Линдсей. — Прошло уже полгода, ты не можешь держать это все в секрете вечно.

— Почему бы тебе самой все ей не рассказать? — отбил муж. — Ах, я забыл, ты же любишь наносить удары в спину. Убегать из дома и моей постели, даже не объяснив, почему ты хочешь развестись.

Линдсей глубоко вздохнула. Сказать ему, сколько раз она пыталась все объяснить? Наверное, сейчас не имеет смысла.

— Я понимаю, что ты зол…

— Я не злюсь, Линдсей. Это обычно делают те, кто испытывает какие-то чувства, а мне уже все равно. — Он встал. — Я перестал любить тебя, получив то письмо, и когда на мой звонок ты ответила лишь, что наш брак был ошибкой. Этим ты показала мне, что ни в грош не ставишь меня и наши отношения.

— А ты показал, что ни в грош не ставишь их, еще в Греции, — выпалила Линдсей прежде, чем смогла одуматься.

Антониос медленно повернулся, глядя на нее изумленными глазами.

— Неужели ты винишь меня в таком исходе? — спросил он.

— Ах, конечно нет, — бросила Линдсей, уже не выбирая слов. — Как я могу это сделать? Как вообще можно тебя в чем-то обвинять? У тебя ведь не было никаких обязательств передо мной.

Муж смотрел на нее, и Линдсей едва не рассмеялась, поняв, что он пытается истолковать ее слова, даже не чувствуя сарказма. Но тут он пожал плечами и ответил:

— Мне все равно, каковы бы ни были твои причины. Но моей матери — нет. И поскольку она больна, я решил не огорчать ее и не рассказывать, как и почему ты ушла.

— Больна?

— Рак снова вернулся, — жестко отрубил Антониос. — Спустя месяц после твоего ухода пришли анализы.

Линдсей в ужасе смотрела на него. Она знала, что Дафна находится в ремиссии после рака груди, но перспективы казались неплохими.

— Антониос, мне так жаль. Это… это излечимо?

С непроницаемым лицом муж пожал плечом:

— Нет, насколько я знаю.

Девушка бессильно опустилась в кресло. Добрая Дафна, с белоснежными волосами и мягким голосом, деликатная и тактичная, успела за короткий промежуток времени завладеть ее сердцем, и Линдсей искренне горевала. Как, наверное, страдает Антониос — он ведь обожает мать. Это было ударом, а она, его жена, даже не была рядом, чтобы поддержать и утешить его в горе. С другой стороны, останься она в Греции, нужна бы была ему ее поддержка?

Вернувшись мыслями к Греции, Линдсей поняла, что она не готова вернуться туда — еще живы были прежние страхи и воспоминания о несчастных днях, проведенных в одиночестве.

— Антониос, — тихо произнесла она. — Мне очень, очень жаль твою маму, но я не могу вернуться.

— Можешь и вернешься, — безапелляционно возразил муж. — Ты же хочешь получить развод.

Она в отчаянии покачала головой:

— Тогда я не буду требовать развода.

— В таком случае ты моя жена, и твое место рядом со мной, — жестко ответил Антониос и отвернулся. — По-твоему никак не выйдет, Линдсей.

— И что изменится, если я увижу твою мать? Как это ей поможет? — спросила она. — Я лишь причиню ей боль, сказав, что мы расстались…

— Но я и не хочу, чтобы ты ей это говорила, — вновь повернулся к ней мужчина, насквозь прожигая ее взглядом. — Похоже, маме осталось несколько месяцев, а может, и меньше. Я не собираюсь ее расстраивать. Несколько дней, неделю максимум, ты сможешь сделать вид, что мы счастливы в браке.

— Что? — Линдсей, не веря своим ушам, посмотрела на Антониоса, а тот натянуто улыбнулся.

— Разве это так уж сложно? Ты уже однажды доказала, какой прекрасной актрисой являешься, когда сделала вид, что любишь меня.

Он смотрел на прекрасное лицо жены — даже бледность ей к лицу — и подавил в себе жалость. Она выглядела такой потерянной, загнанной в ловушку — что таить, она была просто в ужасе от перспективы того, что придется возобновить отношения и вернуться в Грецию.

Хотя, разумеется, ни о каких отношениях не может быть и речи. Это будет просто спектакль, ради мамы. Антониос отнюдь не намерен видеть Линдсей в постели после такого предательства. Нет, он заберет ее на несколько дней с собой, а потом они расстанутся навсегда… по-видимому, она лишь этого и хочет. Что ж, он тоже.

— Несколько дней? — растерянно повторила Линдсей. — И этого хватит?

— У моей мамы именины на следующей неделе, — пояснил Антониос.

— Именины?

— В Греции большее внимание уделяют именинам, а не дням рождения. Моя семья хочет устроить особый праздник, учитывая все сложившиеся обстоятельства. — Антониос внезапно замолчал, не в силах говорить дальше от нахлынувших эмоций.

Грудь точно сковали горячим обручем. Невозможно было представить их виллу без матери. Однажды точно так же их покинул отец — и его утрату было тоже тяжело перенести. Отец создал виноградник и всю жизнь управлял им, а мама — мама была душой плантации. Теперь, когда ее не станет…

Но ведь и его душа тоже покинула его, подумал Антониос. Его жена, на чью любовь он рассчитывал, полагая, что они будут счастливы вместе. Какая ирония судьбы. Но пора привыкнуть к тому, что люди не оправдывают ожиданий. Этот урок дался ему нелегко.

— У нас будет праздник, — продолжил он, стараясь говорить ровно. — Родные, друзья, соседи. И ты будешь там, а потом можешь возвращаться сюда, если захочешь. Я скажу маме, что тебе нужно закончить исследование.

Антониос знал, что Линдсей пишет докторскую по математике: уезжая, она сказала, что ей нужно разрешить несколько дел в Нью-Йорке. Он полагал, что она будет отсутствовать пару дней, ведь, по ее словам, исследование можно было проводить в любом месте, и в Нью-Йорке ей было оставаться вовсе не обязательно. Но, видимо, и это оказалось ложью.

Линдсей побледнела и поднесла руку ко рту.

— Вечеринка? Антониос, прошу, нет, я не смогу.

Ярость закипела в нем.

— Что я такого тебе сделал? — тихо проговорил он, едва сдерживая гнев. — Что ты так со мной поступаешь? Неужели моя семья совсем ничего для тебя не значит? Мы приняли тебя с распростертыми объятиями.

Антониос отвернулся, чтобы не показывать ей своих эмоций. Он ведь сказал, что его не волнуют ее чувства, так что не стоит проявлять слабость. Собравшись с духом, он вновь заговорил бесцветным голосом:

— Моя мать любила тебя, как родную дочь. И вот так ты собираешься ей отплатить?

Слезы заблестели в глазах Линдсей, и она так отчаянно покачала головой, что Антониосу на миг стало вновь ее жаль. Но он вовремя одернул себя.

— Нет, конечно нет, — произнесла она, положив ладонь на горло, — я была очень благодарна твоей маме за ее доброту.

— Однако ты забавно это показываешь.

Линдсей гневно сверкнула глазами, и это удивило мужчину — она еще на что-то злится? Да ведь это она его бросила!

— Даже если и так, — тихо произнесла она, — для меня трудно вернуться в Грецию.

— Почему же? Что, любовник ждет где-то здесь?

Она в шоке посмотрела на мужа.

— Любовник???

Антониос неопределенно пожал плечами, будто для него подобная мысль была чем-то само собой разумеющимся. Однако лишь представив Линдсей рядом с другим мужчиной, нарушающей их свадебные клятвы, он едва сдержался, чтобы не ударить кулаком по столу.

— Я не знаю, какой еще может быть причина такого твоего внезапного отъезда из Греции.

«От меня», — так и хотелось добавить ему, но он промолчал.

Линдсей медленно покачала головой, глядя на него во все глаза, хотя было трудно понять, что она испытывает.

— Нет, — тихо ответила она. — У меня нет любовника. Ты был для меня единственным, Антониос. Все это время.

Но, очевидно, чего-то ей все же не хватало. Стоит ли ей вообще верить? Не имеет значения. Он произнес:

— Тогда почему бы тебе не вернуться в Грецию?

— Мое исследование…

— Не может подождать неделю? — бросил он, снова вспыхивая.

Неужели она не понимает, как жестоко и эгоистично себя ведет?

Даже сейчас, спустя шесть месяцев после отъезда жены, Антониос был поражен ее обманом — он ведь безоговорочно поверил в то, что она его любит. Хотя они тогда знали друг друга всего неделю — решение о браке было импульсивным, даже чуточку сумасбродным, но он ведь был так уверен в Линдсей и полагал, что тоже ее любит.

Каким дураком он был.

Она смотрела на него, бледная и несчастная.

— Неделя, — произнес Антониос, — всего семь дней. А потом мы никогда не увидимся.

При этих словах Линдсей вздрогнула, точно от боли, и он усмехнулся:

— Разве тебя не радует такая перспектива?

Она отвернулась, сжав губы.

— Нет, — произнесла она наконец. — Не радует.

Антониос медленно покачал головой.

— Я тебя не понимаю.

— Я знаю. — Она прерывисто вздохнула. — Ты никогда не понимал.

— И ты винишь меня?

Линдсей устало покачала головой:

— Уже поздно выяснять, кто прав, кто виноват, Антониос. Это так. Точнее, было так. Наш брак был ошибкой, как я тебе и сказала в письме и по телефону.

— Но ты так и не объяснила почему.

— А ты и не спрашивал, — резко ответила Линдсей, и Антониос нахмурился.

— Я спросил тебя тогда по телефону…

— Нет, — тихо ответила Линдсей, — ты не спрашивал. Ты лишь хотел знать, серьезно ли я это говорю, и я ответила «да». А ты повесил трубку.

Антониос пристально посмотрел на нее, сжав зубы так сильно, что заболела челюсть.

— Ты меня бросила, Линдсей, не я.

— Я знаю.

— А теперь ты хочешь сказать, что наш брак был ошибкой, потому что я не задал тебе нужных вопросов, когда ты меня бросила? Боже! Это же невероятно!

— Я ничего такого не имела в виду, Антониос. Я просто напомнила тебе, как все было.

— Тогда позволь и мне кое-что напомнить. Мне неинтересны твои объяснения. Все в прошлом. Единственное, что меня сейчас интересует, Линдсей, — это твое согласие. Рейс в Афины сегодня вечером. Если мы намереваемся вылететь на нем, нужно уезжать через час.

— Что? — Она посмотрела на него в изумлении. — Я еще даже не согласилась.

— Ты хочешь развод?

Линдсей посмотрела на мужа, горделиво вздернув подбородок, серые глаза ее были холодными.

— Не думай, что можешь шантажом вынудить меня согласиться, Антониос, — сказала она. — Я полечу в Грецию не оттого, что хочу получить развод, а потому, что хочу отдать дань уважения твоей маме, объяснить ей…

— Не думай, — оборвал ее Антониос, — что сможешь рассказать ей слезливую историю о нашем разрыве. Не хочу ее расстраивать.

— А когда ты намерен сказать ей правду?

— Никогда, — коротко бросил мужчина. — Ей недолго осталось жить.

Слезы вновь заблестели в глазах девушки, отчего те стали казаться серебристыми.

— Ты и впрямь думаешь, так будет лучше? Обмануть ее…

— Тебя и вправду так беспокоит перспектива обмана? Можно подумать, ты сама никогда…

— Я не обманывала тебя, Антониос. Я любила тебя — по крайней мере, тогда, в Нью-Йорке, пусть это и была одна неделя.

Антониос почувствовал себя так, точно его сердце остановилось при этих словах, и едва не приложил руку к груди. Его отец умер от сердечного приступа в пятьдесят девять. Может, и его ждет когда-нибудь та же участь? Но сейчас боль была не физической, а душевной. Но он решил прояснить ситуацию до конца:

— Что же было потом? Любовь прошла?

Он знал, что не следовало задавать подобных вопросов: ему должно быть все равно. Он сказал Линдсей, что время объяснений прошло, и так оно и было.

— Ладно, забыли, — бросил он. — Не имеет значения. Не важно, какую причину ты выберешь для визита в Грецию, главное — будь готова через час.

Линдсей посмотрела на него долгим взглядом — такая красивая, хрупкая, а ведь когда-то он мог прикасаться к ней, держать ее в объятиях.

— Хорошо, — тихо и покорно сказала она.

С трудом поборов импульс броситься к ней, Антониос отвернулся. Линсей собрала вещи и, не взглянув на мужа, молча выскользнула из комнаты.

Примечания

1

Музей искусства в США, одно из ведущих собраний современного искусства в мире.