Глава пятая
— Нам сюда. — Генри положил руку на бронзовую, тяжёлую на вид дверную ручку. — Добро пожаловать в славную комнату!
Грейсон с сомнением смотрел на дверь.
— Пусть мне кто-нибудь объяснит, зачем надо было тащиться три километра во сне от наших собственных дверей, чтобы просто поговорить? — спросил он, и взгляд его скользнул по коридору. — Не говоря о том, что я один не найду обратной дороги, этот А… нет, молчу… Кто-то невидимый мог так же последовать за нами сюда, как в любое другое место.
— Это верно, — сказал Генри. — Но тот, кто не знает, чья это дверь, не сможет стащить его личную вещь, а значит, не переступит порог. — Он ласково погладил дверь. — Здесь нам абсолютно никто не помешает. И у нас будет убежище на случай… на случай, если оно нам понадобится.
Грейсон продолжал смотреть с сомнением. Мне доводы Генри тоже не казались бесспорными.
— Минуточку. А как было с дверью Эми? Там у меня тоже не было никакой личной вещицы.
Эми — это четырёхлетняя сестрёнка Генри, и в одном из её пространств, сахарно-сладком, небесно-голубом, наполненном воздушными шарами и мыльными пузырями, Генри впервые сказал мне, что любит меня. Более романтических декораций он не мог бы выбрать. Хотя пони, раскрашенные в цвета радуги, — это было, пожалуй, немного слишком.
— Ты могла попасть в пространство снов Эми только потому, что я тебе открыл дверь и взял тебя с собой, — объяснил мне Генри и вздохнул, демонстрируя нетерпение. — И потому что при тебе всё время была моя личная вещь. Теперь пошли.
Я продолжала смотреть на него недоверчиво.
— А-а… но, значит, кто-то может точно так же пробраться, невидимый, через порог вместе с нами. Как я недавно последовала за тобой во сне о Би, став дуновением воздуха. Ты с этим уже не считаешься?
Генри вздохнул. Может, от нетерпения, может, потому, что он про этот эпизод не хотел вспоминать.
— Для этого надо было, во-первых, иметь мою личную вещь, а во-вторых, преодолеть все энергетические поля, которые я создал позади нас. — Он показал на стену мерцающего воздуха, которую недавно создал метрах в двадцати небрежным движением руки. — Она держится до тех пор, пока на неё смотришь, чтобы не пропускать возможных преследователей.
— Энергетические поля, которые сдерживают невидимок, — пробормотал Грейсон. — Надо же мне было уйти из кино, чтобы попасть на фильм здесь.
Это как сказать.
— Фильм про людей, настолько всесильных во сне, что они могут становиться даже невидимыми, но при этом их могут остановить энергетические поля, которые приснились другим людям, — добавила я. — Вряд ли это получит премию Оскар.
— Не говоря о том, что чертовски трудно было бы показать в этом фильме невидимых актёров.
— Ничего, я видел фильмы похуже. Так пойдёмте же! — Генри открыл дверь, придержал её и подтолкнул нас по очереди через порог. — Только не бойтесь собаку: она ничего вам не сделает.
При слове «собака» мне захотелось сразу вернуться, но Генри быстро закрыл за нами дверь и прислонился к ней спиной. Я огляделась. Никаких собак, к счастью, не было видно. Мы оказались в комнате, набитой всяческой мебелью и вещами. По стилю это больше подходило к галстуку, который мне дал Генри (и который я перед сном повязала себе на талию как пояс). Цветастые ткани на диване, креслах и настольных лампах соперничали с покрытыми вышивкой подушками, красочными персидскими коврами и традиционными викторианскими росписями. На стенах висели эстампы с картин маслом, на которых можно было увидеть балерин в розовых нарядах, а на любом свободном месте — на подоконнике, пианино, на тяжёлых тёмных шкафах и комодах — стояли горшки с цветущими пурпурными цикламенами. В огромной золотой клетке возле пианино сидел попугай, он скрёб себе грудь и с интересом посматривал на нас.
— Какой кошмар! — сказал Грейсон, совершенно подавленный.
— Сам ты кошмар, самовар, — проскрипел попугай.
— Корки, воспитанные птицы так себя не ведут. — Голос подала старая дама, сидевшая в глубоком цветастом кресле возле камина и вязавшая что-то пёстрое.
Маленькая, изящная, с волосами сиреневого цвета, в цветастом платье, она так идеально сливалась с узором кресла, что я лишь сейчас её обнаружила. Она сдвинула очки на кончик носа, чтобы лучше нас разглядеть.
— Но скатерть ещё не готова.
— Это ничего, миссис Ханикатт, — мягко успокоил её Генри. — Не обращайте на нас внимания.
— Вы мне не мешаете. — Старая дама постукивала вязальными спицами. — Я только не люблю, когда меня торопят. Моё дело долгое, очень долгое.
— Совершенно правильно. — Генри медленно подтолкнул Грейсона и меня мимо кресла миссис Ханикатт и мимо попугая к полированным стульям, стоявшим около небольшого круглого стола. — Мы просто недолго тут посидим. Забудьте о нашем присутствии. Вяжите спокойно и счастливо.
В его голосе было что-то завораживающее, как у ярмарочного гипнотизёра из старых фильмов. И он, казалось, действовал.
— Когда я вяжу, я всегда спокойна и счастлива, — сказала миссис Ханикатт, уже больше себе самой, чем Генри. — В этом есть что-то чудесное. Я всегда говорю: если бы все люди начали вязать, мир стал бы прекрасным.
— Садитесь. — Генри повернул один из стульев, сел на него верхом, как наездник, и удовлетворённо посмотрел на нас.
— А где собака? — шёпотом спросила я.
— Ах, она снится миссис Ханикатт лишь иногда. По большей части её видения совсем безобидны, во всяком случае, когда она сидит тут в комнате и вяжет. — Ямочки в уголках рта Генри стали ещё глубже. — Собака вполне соответствует её образу жизни.
— Как это ужасно! — прошептал Грейсон, и было не понять, имеет ли он в виду атмосферу этого жилья или тот факт, что сны миссис Ханикатт полностью воспроизводят течение её скучной жизни.
— Ты можешь говорить громко: она и во сне плохо слышит. — Генри отодвинул в сторону горшок с цикламенами и опёрся на подставку локтем. — Она живёт прямо напротив нас и кормит наших кошек, когда мы в отпуске. За это мы поливаем её цветы, когда она навещает своих братьев в Бате. Мне понадобилась вечность, чтобы найти её дверь, но чем чаще я её… м-м-м… посещаю, тем больше приближается её дверь к моей, а значит, и к вашим. — Он обвёл взглядом комнату и улыбнулся нам. — Лучшей штаб-квартиры не может быть. Как по-вашему?
Грейсон мрачно посмотрел на него.
— Ничего не скажешь, крутая идея — использовать бедную старую даму. Я не понимаю, как это поможет нам решить наши проблемы? Что нам дадут еженочные дежурства в этих коридорах? — Он глубоко вздохнул. — Завтра опять проснусь, как собака, голодный и усталый.
— Понимаю, у тебя всё здесь вызывает отвращение, — сказал Генри мягким, убедительным тоном. — Но ты же видел, что будет, если просто оставаться в стороне. Артур и Анабель месяцами совершенствовали свои способности, каждую ночь. Тем напряжённей нам надо упражняться и экспериментировать, чтобы не отставать…
— Не говори «нам», скажи «мне», — ответил Грейсон так громко, что мы посмотрели на него испуганно. — Ах, всё так, всё правильно. Не только Артур и Анабель совершенствуют свои способности, вы оба тоже. И сказать честно, я никогда не научусь тому, что вы уже умеете.
— Never ever![16] — прокричал попугай.
И я испугалась, что тут он прав: Грейсону явно не хватало воображения, а оно сейчас было нужно больше, чем всё остальное.
Генри ненадолго отвлёкся, точно вслушивался в себя.
— Всё дело в тренировках, — сказал он чуть погодя и в тот же момент исчез — просто так, не предупредив, не издав ни малейшего звука. Хотя бы такого лёгкого, с каким лопается мыльный пузырь, — пробормотала я.
— Шутник! — Грейсон протянул руку и ощупал воздух вокруг стула Генри. — Да, великолепная демонстрация, я имею в виду Генри. Мне этому никогда не научиться. А теперь ты можешь спокойно всё это закончить.
— Грейсон, я боюсь, что он не стал невидимым, он просто проснулся. — Я взглянула на миссис Ханикатт: она сидела спиной к нам и безмятежно продолжала вязать. В постукивании спиц было что-то домашнее. — Можно немного подождать, вдруг Генри опять заснёт. Но, похоже, его разбудили, так что его отсутствие будет долгим.
Я это уже знала. В конце недели Генри всегда уговаривал маму уйти и оставить его с братом и сестрой дома одного. Это были чаще всего беспокойные ночи. Эми особенно часто болела, хотела пить или теряла свою игрушку. Иногда Генри будил его брат Мило, которому почудился шум, будто кто-то ворвался в дом, иногда ему просто снилось что-то плохое. А если этого не делали Эми, Мило или кошка, то его будила мать, когда возвращалась домой подвыпивши, и грохот её каблуков разносился по всем комнатам, как выстрелы. Беда, если она при этом спотыкалась о какую-нибудь игрушку, тогда она начинала громко ругаться, а то могла и разрыдаться. Я сама знала лишь то, что мне рассказывал Генри, но так как эти шумы и голоса вмешивались в сны, они были нередко слышны и мне, прежде чем Генри просыпался и исчезал.
— Пошли. — Грейсон решительно встал. — Если сейчас проснёшься и ты, мне придётся одному искать обратную дорогу. Я могу совсем заблудиться…
— Блудиться, блудиться, — прохрипел попугай и добавил пугающе-человеческим, низким голосом: — Разбиться!
— Хватит, глупая птица, у меня уже мурашки по коже, — сказал Грейсон. — Так ты идёшь, Лив?
Пожалуй, и впрямь не имело смысла дальше дожидаться здесь Генри.
Я ухватилась за руку, которую нетерпеливо протянул мне Грейсон, и пошла за ним.
— Первое, чему ты, Грейсон, должен научиться, — это просыпаться, если сон тебе не нравится или становится опасным. Это гораздо важней, чем все фокусы с превращениями.
Часы на стене перед нами пробили двенадцать раз. Во сне миссис Ханикатт наступило время чудес, на самом же деле должен был пойти третий час. Дело в том, что я заснула уже после полуночи, потому что Мия опять забралась ко мне в постель и мы пытались успокоить друг дружку, объясняя, что Лотти лучше будет начать новую жизнь. Без нас.
Бой часов ещё разносился в пространстве, когда на стене возле часов с лёгким шумом раскрылась ковровая дверь и оттуда появился бледный, тщедушный мужчина средних лет. Он был в очках с проволочной оправой, у него было круглое рыхлое лицо, в волосах глубокий косой пробор. Хотя он не производил пугающего впечатления, — может, потому, что держал подмышкой толстую цветастую подушку, — спицы из рук миссис Ханикатт выпали на пол. Да и Грейсон сжался от страха. Он отпустил мою руку, сбив при этом на пол горшок с цикламенами. Ни новый пришелец, ни миссис Ханикатт этого не заметили.
— Альфред! — ахнула миссис Ханикатт.
— Да, это я! — засмеялся Альфред. Это был не дружеский смех, который подошёл бы маленькому безобидному человечку в очках с проволочной оправой и цветастой подушкой, — а скорее смех, можно сказать, «серийного убийцы». — Ты ведь всё закрыла на три оборота, всё контролируешь, правда, Бекки? Только про эту потайную дверь ты забыла.
— О, господи, знаю я эти сны! — прошептал Грейсон.
Альфред не смутился. Без лишних слов он поднял подушку и подступил к миссис Ханикатт.
— Нет, пожалуйста, не надо! — Голос миссис Ханикатт звучал так, будто ей не хватало воздуха, он был уже еле слышен. — Пожалуйста, не надо, Альфред!
Она сидела спиной ко мне, поэтому лица её я не видела. Зато лицо Альфреда мне было видно превосходно. Его глаза холодно поблёскивали.
— Просьбы тебе не помогут, миссис отличница. — Он подошёл к ней ещё ближе. — Сейчас ты перестанешь дышать. Я смогу понаслаждаться твоими судорогами.
Грейсон откашлялся.
— Я не хочу вам мешать. Но не могли бы вы подождать с убийством до тех пор, пока при этом не будет свидетелей? Это я вам, убийца с цветастой подушкой! Вы меня слышите? — Он пощёлкал в воздухе пальцами.
Альфред невольно сморщил лоб, но с места не двинулся, а миссис Ханикатт повернулась к нам.
— О-о! — сказала она удивлённо, как будто впервые нас увидела.
Я улыбнулась любезно.
— Что тут делает эта компания? — спросил Альфред.
— Мы хотим тут пройти, — объяснила я и протиснулась мимо кресел к двери. — Идём, Грейсон!
— Так нельзя! — Грейсон взглянул на меня возмущённо. — Я ни в коем случае не могу оставить эту бедную старую даму наедине с убийцей.
— Это же сон, Грейсон! Завтра утром мы и не вспомним о миссис Ханикатт.
— Всё равно, — настаивал Грейсон, — так просто не должно быть.
Я вздохнула:
— Ну хорошо… Тогда тебе сейчас представится замечательная возможность. — Я повернулась спиной к двери и скрестила на груди руки. — Пожалуйста — убийца в твоей власти.
Немного нерешительно Грейсон вытянул руку, показывая на Альфреда:
— Убирайтесь отсюда! Не то… не то я вызову полицию.
Я закатила глаза.
Альфред между тем и не собирался уходить, напротив: он начал расти, становился мускулистым. Руки с наманикюренными пальцами, державшие цветастую подушку, превратились в мощные лапы, несомненно способные задушить любого. Хватило бы и одной руки, если понадобится.
— Ну ладно! — прорычал в ответ Альфред (он выглядел уже совсем не тем тщедушным Альфредом, каким был только что) и отбросил подушку. — Тогда ты первый на очереди, парень!
— Но это же… — Грейсон отступил на шаг и чуть не упал в объятия миссис Ханикатт.
— Так и будет, если ты потеряешь контроль над своими страхами, — объяснила я со стороны.
— Ты бы помогла, Лив. — Грейсон встал, приняв оборонительную позу перед миссис Ханикатт. Он старался, чтобы голос его не звучал панически. — Ты же владеешь кунг-фу. Вы слышите, Альфред? Моя подруга владеет кунг-фу!
На Альфреда это не произвело ни малейшего впечатления. Он даже не посмотрел в мою сторону, но протянул свои лапы душителя к Грейсону. А тот схватил со стола латунный подсвечник и погрозил им.
— Предупреждаю! — сказал Грейсон. — Ни шагу больше, или я вас ударю!
Я застонала:
— Да перестань, наконец, Грейсон, вести себя так, будто мы находимся в реальности. Здесь ты можешь справиться с Альфредом одной левой. Ты можешь — я ведь знаю — быть человеком-пауком и в течение секунды обмотать его паутиной. Или использовать луч межпланетной энергии и забросить его на Луну. Можешь превратить его в морскую свинку или в клубнику. Ты можешь надуть его, как воздушный шар, так что он лопнет, или…
— Идею я уже понял, — сердито прервал меня Грейсон, не отрывая взгляд от Альфреда, который всё ещё продолжал расти. — Но это проще сказать, чем сделать.
Миссис Ханикатт ущипнула его за руку.
— Можно мне, молодой человек?
Она подняла с пола спицы и отстранила Грейсона вместе с поднятым подсвечником. И тут же, прежде чем я успела охнуть, вонзила спицы в грудь Альфреда.
Тот, вскрикнув, шатнулся в сторону ковровой двери.
— Получай, чудовище! — воскликнула миссис Ханикатт. — Вот тебе ещё!
Она схватила настольную лампу на мраморной подставке и с торжествующим криком ударила его в висок. Я воспользовалась этим, чтобы вцепиться в руку Грейсона и потащить его к двери.
— Видишь, миссис Ханикатт тоже поняла принцип, — сказала я, ещё немного задыхаясь, когда мы стояли уже с наружной стороны в коридоре, а я закрывала позади нас дверь. — Только в отличие от тебя, она действовала безупречно. — Я не удержалась от неуместного смешка. — Кто бы мог подумать?
Грейсон с неудовольствием смотрел на подсвечник, оставшийся у него в руке.
— Я безнадёжный болван! Я мог превратить ничтожного убийцу в насекомое, но вместо этого добился лишь того, что безобидная старая дама совершила жестокое убийство.
Он сделал попытку снова открыть дверь, но я загородила ему путь.
— Мы сюда больше никогда не вернёмся, будь уверен! Или ты хочешь помочь миссис Ханикатт припрятать труп?
— Я просто хотел вернуть ей подсвечник, — произнёс он еле слышно.
Он действительно был безнадёжным недотёпой. Но я не хотела его ещё больше обескураживать. Щелчка пальцев оказалось достаточно, чтобы подсвечник исчез.
— Тебе нужно только немного поупражняться, — сказала я, по возможности оптимистично. — И немного больше уверенности в себе.
А ещё почувствовать успех. Это совершенно необходимо.
