Пылающие сердца

Кира Фарди, 2022

Веселая студенческая свадьба подруги закончилась для меня неожиданным подарком: через девять месяцев родилась дочь Милаша. Только кто ее отец, я не знаю до сих пор. А тут под ногами путается доктор Вихров, которого я возненавидела с первого взгляда. И почему его голос кажется мне знакомым? Ничего не понимаю!

Глава 5

Девушка с микрофоном и оператор, к которым я подбегаю, удивлены. Они недоуменно переглядываются. Потом смотрят на витрину салона, и я понимаю, что им явно не хочется уезжать никуда от хлебного места. В их глазах отчетливо читается мысль: а не пошла бы ты, тетя, лесом? У тебя свои дела, а у нас свои.

Я бросаюсь к девушке и в мольбе складываю на груди руки:

— Пожалуйста, подбросьте меня к детскому садику. Я вам дам любое интервью. Расскажу все секреты знаменитостей, если захотите.

Быстрый взгляд на меня, на друг друга, и девушка согласно кивает. Мы бежим к машине, которая припаркована рядом с салоном. На чёрном фоне крупными буквами написано: «Горячие новости». Не знаю, чьё это издание, ни разу не встречала, да мне и все равно. Сейчас волнует только одно: куда пропала Милаша. Я набираю номер мамы.

— Да, Дина, — кричит она мне в трубку. Я слышу сдавленные рыдания, но мне ее не жалко: я доверила ей своего драгоценного ребёнка, а она…

— Рассказывай!

— Дина, мы пришли в садик, а Милаша говорит: «Бабуля, ты иди, я сама разденусь. Ты же на работу опоздаешь».

— И ты бросила ребёнка? Как ты могла? Я не понимаю… Как ты могла?

— Дина, прости, прости! Не кричи на меня! Мне и так плохо!

— Говори!

— М-мы были уже в группе. Т-там ещё д-дети раздевались, — слова с трудом пробивались сквозь рыдания. — Родители сказали, что присмотрят за Милашей. Я и побежала.

— Кто был ещё?

— Я-я не знаю, — мама всхлипывает. — Ой, погоди! Секундочку! Мальчик. Дима. И девочка. Она плохо говорит.

— Ника?

— Да.

Я отключаюсь и начинаю разыскивать номера телефонов родителей.

— В садике потерялась? — сочувственно спрашивает девушка-репортёр.

Оператор, который тоже сел в машину, вдруг включает камеру. Я вижу красный огонёк, хочу отреагировать, но тут отвечает мама Димы.

— Света, мама говорит, что оставила Милашу в группе, но теперь ее там нет. Ты видела мою дочь?

— Да, видела, — в меня из груди вырывается вздох облегчения. Телефон вылетает из ослабевшей внезапно руки. Я хватаю его снова. Вижу внимательные глаза репортера. Она держит в руках квадратную коробочку. — А что случилось?

— Дочка пропала, — меня начинает колотить дрожь. В окно мелькают знакомые места. Мы подъезжаем к нашему району.

— Какой кошмар! — охает знакомая. — Где?

— В садике. Света, а что ты видела?

— Сейчас, вспомню. Пришла твоя мама. Хотела раздеть Милану, но та закапризничала. Схватилась за края кофточки и не дала бабушке расстегнуть, твердила: «Уйди! Я сама!»

— Она сегодня с утра вредничала. А дальше?

— Не помню. Я повела Диму в группу, разговорилась с Галиной Федоровной, — вдруг голос замолчал, а потом зазвучал глухо и невнятно. — Ой, Дина, получается, это я отвлекла воспитателя?

— Дальше что? — вздохи мамы Димы меня сейчас не интересуют. Это все потом.

— Я вышла в раздевалку, твоих уже не было. Даже в голову не пришло проверить, где Милана. Я думала, она прошла в группу через второй вход.

Винить Светлану было сложно.

Действительно, детсадовские группы имеют своеобразное строение. Прямоугольная раздевалка с двух сторон заканчивается дверьми, которые введут в группу и всегда распахнуты. Но между группой и раздевалкой расположены туалет и умывальники для детей. Получается, что ребенок попадает в группу не сразу, а только пройдя по небольшому, метра четыре, коридору. И если Светлана и Галина Федоровна стояли в одном коридорчике, они могли и не видеть, как Милаша прошла в группу по-другому.

Я отключаюсь и звоню маме Ники, но та не отвечает. Набираю снова и снова, не попадая пальцами в кнопки.

— Слушаю вас и удивляюсь, — качает головой режиссер. — Разве воспитатели не встречают детей?

— Встречают, но мне только что сказали, что воспитательница в этот момент разговаривала с мамой Димы.

— Понятно. Могла действительно пропустить момент, когда девочка ушла.

Машина тормозит. Я поднимаю глаза: мы уже возле забора детского садика. Я нетерпеливо хватаюсь за ручку.

— Спасибо.

— Девушка, мы с вами. Поможем в расследовании.

Мне было все равно. Я бегу к входу в свою группу. Галина Фёдоровна меня уже ждёт.

— Вы проверили камеры наблюдения? — набрасываюсь на неё с вопросом.

Она смущенно отводит глаза.

— У нас одна камера сломана, а на второй девочку не видно.

— Безобразие!

— Зачем вы так?

— Простите.

— А это кто?

— Мы журналисты газеты «Горячие новости». Хотим помочь найти девочку, — отвечает девушка-репортёр, пока оператор снимает вход в детский сад, лестницу, раздевалку группы, шкафчик Милаши. Дальше его не пускают.

— Не надо снимать! — приказывает властный голос. Нянечка сбегала за директрисой, и та уже стояла на лестнице и сердито сверкала на нас очками. — Что вы тут устроили?

— Ребёнка привели в детский сад, а потом он исчез. Вы считаете, что это нормально?

Я уже кричу, не могу больше сдерживать эмоции. Кажется, ещё чуть-чуть, и моя голова взорвется от переживаний. Заглядываю в шкафчик: сменное платье и вторая обувь на месте, значит, Милана даже не переодевалась. Ну, куда она могла пойти?

— Не нужно оставлять ребенка одного, не сдав в руки воспитателю, — парирует директриса.

— Мы с себя вины не снимаем, но и у вас безобразие: камеры не работают, воспитатель детей не встречает. Кто угодно может зайти в группу, соблазнить ребенка конфеткой и увести, — подливает масла в огонь репортер.

— Ох! Нет! Только не это! — я хватаюсь за шкафчик, боясь упасть, и уже навзрыд плачу и умоляю: — Пожалуйста, найдите мою дочь!

— Тихо, тихо! Мамочка, не надо так нервничать. Вы детей пугаете! — Действительно, на шум прибежали малыши и испуганно смотрели на ссорящихся взрослых. — Сейчас вызовем полицию. Пройдемте ко мне в кабинет.

Мы выходим на лестничную клетку, и я вижу в окно, как со стороны ворот бежит мама. Она врывается в подъезд, запыхавшись, лицо перекошено и покрыто потом.

— Дина, где, где Милаша? — в панике повторяет она. — Ты ее нашла?

— А ты видишь, что рядом со мной стоит дочь? — срываюсь я на неё.

Мама всхлипывает и хватается за сердце. Прибывший наряд полиции расспрашивает нас, нянечку, дозванивается до мамы Ники, но и та ничего не знает. Наконец Галина Федоровна радостно ведет воспитательницу соседней группы. Я бросаюсь к ней.

— Вы видели мою дочку? У нее серые глаза и длинные светлые волосы. Заплетены в две косички, которые сзади собраны в сердечко. На ней малиновый бомбер с изображением Русалочки спереди и блестящие лосины.

— Да, она стояла на лестнице.

— И вы ее не отправили в группу?

— Я подумала, что девочка ждет свою маму и прошла мимо: руки были заняты, несла завтрак.

— Во сколько это было?

— Примерно в восемь часов утра.

— Может быть, она просто ушла домой? — спросил седой полицейский с усами. Он периодически теребил дин ус и качал головой.

— Я сбегаю, посмотрю, — вскидывается мама. Она тяжело дышит, слезы текут по ее лицу, но она даже не вытирает их.

— А мы с вами по дворам проедемся, поспрашиваем, — предлагает усач.

Я скидываю фотографию Милаши репортеру, директрисе, которая обещала опросить сотрудников, и бросаюсь к выходу. Первый приступ паники прошел. Я начинаю думать и прикидывать, куда могла пойти моя своенравная дочь, если допустить, что она просто ушла прогуляться.

Мы объезжаем все дворы и ближайшие детские площадки, но дочери нигде нет. Поиски продолжаются уже два часа. Я с ума схожу от горя и переживаний, но не сдаюсь. Упрямо не отпускаю ни полицейских, ни репортеров. Опрашиваю встречных прохожих:

— Вы девочку не видели?

— Может, встречали четырехлетнюю малышку одну?

— У нее косички сзади заплетены сердечком.

— Милаша зовут.

— В малиновом бомбере с Русалкой на груди?

Я слышу, что такие же вопросы людям задают полицейские. Но все сочувственно качают головами. Девушка-журналистка в это время с кем-то разговаривает по телефону. Я чувствую, как глухое раздражение поднимается волной к голове. У меня горе, а эта бесчувственная стерва думает только о репортажах. Но тут она бросается ко мне:

— Дина, я договорилась с телеканалом. Есть возможность сообщить в прямом эфире о пропаже Милаши. Вы разрешите отправить режиссеру фото вашей девочки?

— Нет! Не хочу! За Милашей начнут охотиться!

— Дина, — ко мне подходит усач. — Не выдумывайте. Не у каждых родителей, потерявших ребенка, есть шанс начать поиски по телевидению.

— Да, это правда. Режиссер обещал указать номер «горячей линии» канала, чтобы люди звонили туда. У нас есть такая. Мне сразу сообщат, если будет свежая информация.

— Хорошо, — соглашаюсь я и набираю номер мамы.

Мама сообщает, что и у дома Милашу никто не видел. Она опросила уже всех соседей, но тщетно. Мама плачет навзрыд, и от ее причитаний мне еще хуже.

— Сиди в квартире. Никуда не уходи. Вдруг она придет сама, — приказываю я ей.

— Диночка, дочка, а вдруг Милашу похитили? О Боже! О Боже! Как же так? Я никогда себе этого не прощу!

— Ма-ма! Я тебя умоляю! Молчи! Мне и так тошно! — я уже ничего не соображаю и кричу в трубку так громко, что полицейские и репортер, обсуждавшие наши дальнейшие действия, на секунду замолкают.

Внезапно мы оказываемся в полной тишине. Или это я ничего не слышу? Уши закладывает, как будто проваливаюсь в глубокий омут с головой и с поверхности воды не доносится ни одного звука. Я резко наклоняюсь и трясу головой, потом бью себя по ушам. Ко мне кидается напарник усача, молоденький полицейский с яркими голубыми глазами. Я только и вижу эти мерцающие огоньки.

— Дина, вам плохо? Аптечку! Срочно!

Возле лица появляется дурно пахнущий предмет. Он словно выныривает из темноты. Запах бьет по ноздрям и по голове. Я действительно прихожу в себя, отодвигаю руку с ваткой, смоченной нашатырным спиртом, но полицейский упрямо сует ее мне под нос.

— Все! Все! Хватит! Я в норме!

— Дина, подумайте, может, ваша дочка захотела пойти в развлекательный центр? Где находится ближайший? — спрашивает девушка.

— Да, есть такой. И как я раньше не сообразила!

На расстоянии остановки от дома — большой торговый центр, в котором расположен детский «Фиеста-парк». Мы часто с Милашей бывали там.

Отправляемся туда — пусто. Сотрудники говорят, что не видели Милашу. Отдел игрушек — тоже ничего. Полицейские просят по громкой связи объявить о пропаже дочки. Мы ждем около получаса, но никто не откликается.

Оставляем номер телефона администрации и снова наматываем круги по району. Ну, не мог же маленький ребенок далеко уйти! Невольно в голову проникают мысли о краже. Я гоню их от себя, но они, как назойливые мухи, кружатся все быстрее и быстрее.

С телестанции начинают поступать первые сообщения. Я каждый раз вздрагиваю и пытаюсь вырвать телефон из руки девушки-репортера. Черт, я даже не знаю, как ее зовут! Кажется, Катя. Так ее окликал оператор.

Но вся информация пока не имеет отношения к моему ребенку.

«О боже! Ты же милосердный! Помоги мне найти дочь! Пожалуйста!» — молюсь про себя я и думаю, думаю, но ничего не приходит в голову.

Мы в очередной раз делаем круг по району, проезжаем мимо моей остановки.

— Погодите! А если…, — внезапно озаряет меня.

— Что? Что-то вспомнили?

— Садик находится возле дома. Я обычно уезжаю на работу с этой остановки. Вдруг Милана решила поехать за мной.

— У-у-у! Это уже сложно.

Начинаем вычислять, какой транспорт ходит через эту остановку. Я махала дочери рукой из маршрутного такси. Она могла сесть в похожее.

Полицейские подходят к водителям такси, и те по рации передают информацию дальше по цепочке.

— Нужно ждать. Если кто-то из водителей видел в салоне ребенка без родителей, он обязан сообщить властям или, на крайний случай, в диспетчерскую. Все уже оповещены.

Ждать! Ждать! Как ждать? Я не могу просто так сидеть и ждать. Мечусь по остановке и опрашиваю прохожих. Одновременно в руках усача и Кати звенят телефоны — все напряженно смотрят на них.

— Да? Есть! — глаза полицейского радостно сияют.

— Отлично! Просто отлично! — кричит Катя и поворачивается ко мне. — Милашу видели в сорок шестой маршрутке.

— Да, — подтверждает усач. — Девочка сидит в диспетчерской на конечной остановке. Сотрудники уже сообщили в полицию и в садик.

— А-а-а! — сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди.

Тут и в моей руке вибрирует телефон. Мой рот кривится, пытаюсь выдавить из себя слова благодарности, но только реву в голос.

— Ладно тебе. Ладно! — усач хлопает меня по плечу. — Поехали за дочкой!

— Дина, я так рада, что все обошлось! — меня обняла девушка-репортер. — Мы поедем с вами. Нужно снять счастливое воссоединение мамы и дочки. Вы не против?

Я настолько счастлива, что соглашаюсь. Главное, Милаша нашлась. В дороге я немного прихожу в себя и звоню маме. Услышав, что внучка жива и здорова и скоро будет дома, мама всхлипывает:

— Дина, прости меня. Дина! — я едва различаю слова среди рыданий. — Дина! Я больше никогда… ни за что…

Мне бы сказать маме добрые слова, успокоить ее, но я еще зла. Если бы нее ее безответственность, разве пришлось бы пережить такие трудные часы?

— Мама, я пока не хочу с тобой говорить об этом! — заявляю я и отключаюсь.

— Зачем вы так жестко с матерью? — упрекает меня усач. Он сидит рядом с синеглазым водителем и сейчас, повернувшись, неодобрительно смотрит на меня.

— Все будет хорошо. Мне просто надо прийти в себя.

— Дина, вы молоды, быстро переключитесь. Ваша дочка тоже скоро будет вспоминать свой побег из садика как приключение. А вот нам, старшему поколении, намного хуже приходится. Наверняка у мамы давление. Ее и без вашей обиды груз вины к земле клонит, а тут еще и вы. Позвоните ей, успокойте.

Но я позвонить не успеваю. Машина останавливается у небольшого дома из белого кирпича, и я забываю о намерении. Я выскакиваю из салона и несусь к входу.

Милаша сидит на стуле, скромно сложив на коленях ладошки. Ее милое личико красно от слез.

— Ма-ма! — с криком она бросается ко мне на шею. — Мамочка! Я больше так не буду! Я к тебе хотела!

Но я ничего не могу сказать. Просто исступленно целую дочку и обнимаю так, что, кажется, втисну ее в себя и не отпущу больше никогда.

— Дина, — меня кто-то трогает за плечо. Оборачиваюсь: Катя. — Мы поедем.

— Спасибо вам. Спасибо огромное! — я не знаю, как еще выразить свою благодарность, и просто кланяюсь.

— Ну, что вы! Не надо так! — отмахивается девушка.

— Ой, а вас видела по телевизору! — заявляет Милаша.

— Правда? Ты смотришь наш телеканал?

— Нет. Я смотрю «Карусель», «Мульт» и «Беби ТВ».

— Она ч-часто остается д-дома с бабушкой, а та смотрит новости, но, видимо, и з-запомнила вас, — поясняю я, заикаясь я от пережитого волнения и стресса. — К-катя, оставьте мне свой номер, я вам п-позвоню.

— Не надо звонить! Бог с ними, с этими знаменитостями и их грязными тайнами. У меня получился отличный репортаж. Можно я сегодня вечером пущу его в новостях?

— Да, конечно, — соглашаюсь я. — Спасибо огромное. И приходите в «Нефертити». Я вам обязательно сделаю отличный массаж, если, конечно, меня не выгонят к тому времени.

Мы смеемся: я сквозь слезы, а Катя просто от чистого сердца.

Я сажусь в машину. Полицейский-усач предлагает подбросить нас к дому. Он сообщает о находке в детский сад и в участок и отменяет все развернутые розыскные мероприятия.

Я расспрашиваю дочь.

— Скажи мне, пожалуйста, почему ты обманула бабушку и убежал из садика?

— Я к тебе хотела.

— Милаша, но такие вещи делать нельзя!

— Я больше не буду! Мне было страшно, — начинает плакать дочь, и я оставляю расспросы до более спокойного момента. Всем надо прийти в себя.

У подъезда прощаюсь с полицейскими. Уже вечер. Мы все устали от переживаний и хотим отдохнуть, поэтому решаем заполнить протокол завтра.

Мы с Милашей идем домой. Я звоню в дверь. В груди ворочается чувство вины перед мамой, которая осталась в этой беде наедине с собой. Но на звонок никто не отвечает.

— Странно, — бормочу я, доставая из кармана ключи.

Я распахиваю дверь: на полу в прихожей лежит мама…