Маркус и девочки

Клаус Хагерюп, 1997

Это вторая книга про приключения четырнадцатилетнего Маркуса Симонсена. За первые два месяца старшей школы Маркус влюбляется во всех одноклассниц подряд, а в некоторых даже по второму разу. Его друг Сигмунд придумывает сложносочиненные планы по покорению сердца той или иной девушки, но стоит им добиться успеха, как Маркус переключает свое романтическое внимание на кого-то еще. Маркус мог бы обратиться за помощью к отцу, но тот всю жизнь любил только маму. И вот в классе Маркуса появляется новенькая Александра. Она не похожа ни на кого, прекраснее всех на свете и Маркус готов на все, чтобы завоевать ее сердце. Сигмунд придумывает очередной гениальный план: они поставят «Ромео и Джульетту», где Маркус сыграет Ромео, а Александра – Джульетту. Но и ту все пойдет совсем не так, как задумано. Клаус Хагерюп (1946–2018) – норвежский писатель, переводчик, сценарист, актер и режиссер. Дебютировал в 1969 году со сборником стихов «Вот как я о тебе думаю». В 1968–1969 годах Клаус Хагерюп играл в разных театрах, а также работал преподавателем, режиссером и писателем. Кроме того он снялся в нескольких фильмах, но более известен как автор пьес для театра и радио и книг, в основном, для подростков. Наибольшую известность принесла Клаусу Хагерюпу серия про неуверенного в себе подростка Маркуса. В 1988 году Клаус Хагерюп написал биографию «Мне все так близко» о своей матери Ингер Хагерюп, которую считают одной из самых значимых норвежских поэтов XX века. Клаус Хагерюп получил несколько литературных премий, а в ноябре 2018 года он был награжден Почетной премией Браге за вклад в норвежскую литературу.

Глава вторая

— Пап, ты когда-нибудь влюблялся?

Маркус с отцом стояли под деревьями и переводили дух. Они начали по утрам вместе бегать по лесу, расположенному прямо за домом. Собственно говоря, Маркусу не нравилась эта идея, но он хотел угодить отцу. Он знал, что папе очень важно чувствовать себя не просто родителем, а товарищем и что у него есть тайная мечта: он, Маркус, когда-нибудь будет бегать так хорошо, что станет олимпийским чемпионом. Монс сам когда-то мечтал стать великим спортсменом, но лучшим его результатом было пятое место на окружных соревнованиях по бегу на дистанции шестьдесят метров. Теперь отец, не в силах отдышаться, стоял под деревом потный и невероятно счастливый.

— Влюблялся? Естественно! — ответил он и громко рассмеялся. — Я чуть с ума не сошел, так был влюблен! И ты должен быть очень счастлив, потому что иначе ты не появился бы на свет.

Отец по-товарищески подмигнул Маркусу. Очевидно, вопрос, заданный сыном, ему очень понравился. Утренняя пробежка с лучшим другом! Капельки пота на лбу. Еловые иголки в волосах. Испачканные кроссовки. Лес и мужской разговор. Yes, sir^[1].

— Я имею в виду не маму. До нее ты влюблялся?

— До мамы? — Монс стер пот со лба. — Нет… Д-да… Когда я ходил в гимназию, была там одна девочка, которая… Но из этого ничего не вышло. Она гуляла с Гуттормом.

Маркус знал, что Гутторм в детстве был лучшим другом отца. Он определенно пользовался у девушек популярностью. «В точности как Сигмунд», — подумал Маркус и почувствовал легкое покалывание в боку. Пока они бегали, прихватило, и теперь опять началось, хотя он стоял спокойно. С такими вещами никогда не знаешь, когда они начнутся.

— Только одна?

Монс снова вытер со лба пот.

— Да, только одна, — весело ответил он. — Я, как говорится, никогда не был дамским угодником. А ты к чему об этом спрашиваешь?

— Просто так.

— Маркус?

— Да, папа.

— Ты влюбился?

Маркус молчал изо всех сил. В ногах гудело.

— Нет, — пробормотал он, — вовсе нет.

— Значит, ты был влюблен?

«Одна ложь — еще ничего, но две — становится привычкой», — подумал Маркус.

— Было дело, — сказал он как можно более невозмутимо.

— И нечего стесняться! Это совершенно естественно.

— Ага, — пробормотал Маркус, — пожалуй.

— Она красивая?

Маркус кивнул и подумал, что лучше бы он ни о чем папу не спрашивал. Монс, наверное, самый любопытный отец на свете, и наверняка так просто от него не отделаешься. Сейчас пойдут вопросы о возрасте, цвете волос, цвете глаз, росте и весе…

— А как ее зовут?

— Да я и не помню, — ответил Маркус.

— Не помнишь? — удивленно переспросил Монс.

Маркус покачал головой.

А что ему сказать? Что ее зовут Эллен Кристина, Беате, Карианна, Муна, Хильда, Ханна, Турид, Эллен, Лисе, Анне Берит, Хайди, Трюде, Элисабет, Тереза и опять Эллен Кристина? Папа подумает, что его сын болен, и это, впрочем, не так далеко от истины. Болен от любви. По-идиотски! Ненасытно! Отчаянно! Всеядно! Похотливый Маркус! Маленький мартовский кот Маркуша — вот кто он такой!

Маркус подумал, что, может, заболевание у него наследственное, но оказалось, что Монс был влюблен только в одну девочку до мамы, а та, в свою очередь, была девушкой Гутторма. Также очевидно, что от мамы он не мог унаследовать свою болезнь. Мама была такой уютной, спокойной и в то же время надежной… Нет, ни мама, ни папа не страдали от этой ужасной любовной болезни. Только он.

— А после?

Этот вопрос был последней каплей, но Маркус не сдавался.

— После чего?

— После мамы. Ты влюблялся в кого-нибудь после мамы?

Монс вынул сосновую иголку из волос и теперь ковырял ею в зубах.

— Нет, ни в кого, — сказал он и посмотрел сквозь деревья, — после мамы я ни в кого не влюблялся.

Они все еще переводили дух. Теперь молча. Маркус подумал, что в некоторые дни осень ощущается особенно остро. Он глядел на отца, который все наклонялся и наклонялся к ноге, упертой в дерево. Из-под красной спортивной куртки виделась полоска белой кожи. «Отец потолстел», — подумал Маркус. Когда мама была жива, он был стройнее. Монс встал обеими ногами на землю и посмотрел на Маркуса. Тот находился сейчас где-то далеко, путешествуя в своих мыслях. Но теперь вернулся.

— Ты знаешь, почему я влюбился в маму? — весело спросил Монс.

— Нет.

— Из-за ее указательного пальца.

Маркус замер в ожидании.

— Ты помнишь, что у нее на правом указательном пальце не хватало фаланги?

Маркус кивнул.

— Она в детстве прищемила его в дверях.

— Да, я знаю, — кивнул Маркус и почувствовал, что по спине побежали мурашки.

— Мама мне об этом рассказала, когда пришла устраиваться на работу. «Я не могу его сгибать, — сказала тогда она, — но тем не менее неплохо печатаю на машинке», — и показала мне палец.

— Что?

Монс звонко рассмеялся.

— Нет, не в этом смысле! Она показала мне указательный палец, а я потрогал его и сразу все понял.

— Что ты понял, папа? — спросил Маркус, внутренне торжествуя.

— Я понял, что именно эта женщина станет твоей мамой.

Монс вытянул руку в сторону Маркуса и осторожно вытащил несколько иголок из его волос.

— Наперегонки! — крикнул Маркус. — Кто первым добежит до камня! На старт, внимание, марш!

Он сорвался с места и услышал за спиной голос отца:

— Давай! Но на этот раз я тебя, чемпион, обгоню!

«А в некоторые дни осень ощущается не так уж и сильно», — подумал Маркус.

Маркус так нервничал, что начал переминаться с ноги на ногу. Сегодня Сигмунд должен сказать Эллен Кристине, кто на самом деле написал сочинение. Он рассчитывал, что раз она уже знает, кто был русалкой, то она догадается, кто — молодой человек. И если Сигмунд прав, это растопит сердце Эллен Кристины и Маркусу достанутся ее прекрасные ушки. Может, даже и навечно. Но тут он засомневался. Он почувствовал, что хочет в туалет. Такое с ним часто случалось от волнения. А может быть, ей разонравилось сочинение и теперь она думает совсем о другом, а вовсе не о прекрасных русалочьих ушах? О хвосте, например. Наверно, не так уж это здорово, когда тебя сравнивают с существом, похожим на рыбу. А как насчет косяка чешуйчатых деток? Безусловно, Сигмунд прав. Никто не может родить косяк рыб, а если и родит, то это совсем не смешно, по крайней мере для матери. Может, она посчитала, что все это затеяно как тонкая насмешка. И что он будет делать, если она действительно в него влюбится? Поведет за собой? Поцелует ее? Искупает? Где и как? И о чем ему с ней говорить? Собственно говоря, он никогда не отличался великолепным умением говорить с девушками, в которых влюблялся. Как правило, ему вообще не удавалось ничего сказать, а если вдруг и удавалось, то голос становился каким-то странным и писклявым. Не очень-то похоже на Леонардо Ди Каприо… Скорее на Дональда Дака. А этот голос обычно не производил на девушек нужного впечатления. Он взглянул на Сигмунда.

— Сегодня все решится, — сказал Маркус и заметил, что говорит уже почти как Дональд.

Сигмунд смотрел в сторону школы. У него был какой-то отсутствующий взгляд.

— Знаешь, — мягко проговорил он, — что я влюбился в твои уши?

— Чего?!

Сигмунд задумчиво посмотрел на друга.

— Ты прав, Макакус, у нее определенно недурные ушки.

Когда они пришли в школу, Эллен Кристины не было. Муна сказала, что у нее температура и она должна сидеть дома минимум три дня. Сперва Маркус испытал облегчение, но оно продолжалось недолго. Почему она заболела именно сейчас? Неужели сочинение было таким потрясающим, что все ее тело запылало и теперь жар страсти приковал ее к постели? Какое же будет разочарование, когда она узнает, что его написал маленький бабник с утино-мультяшным голосом Дональда. Маркус почувствовал усиливающуюся тяжесть в животе и бегом припустил в туалет. Там он пробыл какое-то время. Когда же вышел, Сигмунд все еще разговаривал с Муной.

— Ну да, — соглашался он, — конечно.

— Конечно — что? — спросил Маркус.

— Дам ей копию сочинения, — ответил Сигмунд, — сегодня днем я зайду к ней домой.

— А-а, — равнодушно заметил Маркус, — ей что, понравилось?

Муна улыбнулась. Кстати, у Муны очень красивые зубы.

— Она в жизни ничего прекраснее не слышала. И попросила Сигмунда зайти и прочитать сочинение еще раз.

— С превеликим удовольствием, — произнес Сигмунд голосом Леонардо Ди Каприо.

— А ты не боишься заразиться? — сипло спросил Маркус.

— Боюсь, — спокойно ответил Сигмунд, — но шанс надо использовать.

— Очень мило с твоей стороны, Сигмунд, — опять улыбнулась Муна.

Маркус заметил, что один из ее передних зубов чуть кривоват.

— Привет ей от меня, пусть поправляется, — крикнул он.

Муна посмотрела на него:

— Ты что, тоже простудился, Макакус?

— Кхе, кхе, — прокашлялся Маркус и подумал, что, наверно, стоит помолчать.

Тут, по счастью, раздался звонок на урок.

— Привет.

Сигмунд стоял перед входной дверью и как-то странно, по-дурацки, улыбался.

— Ну что, ты был у нее?

— Да.

— Как все прошло?

— Хорошо.

Монс выглянул из гостиной.

— Привет, Сигмунд, это ты?

— Да, я, господин Симонсен, — вежливо ответил Сигмунд. — Я — это я, а вы — это вы. Таким образом мы отличаем людей друг от друга.

Монс пробормотал что-то невнятное и вновь исчез за дверью гостиной.

— И что она сказала? — спросил Маркус.

— Сказала спасибо.

— Когда?

— Когда я отдал ей сочинение.

— Нет, я имею в виду, когда ты сказал, что это я его написал.

Сигмунд уставился на коврик у двери.

— Ну-у… — затянул он.

— Ну?

— Так получилось… — сказал Сигмунд и почесал щеку. Похоже, он смутился.

— Ну, скажи, — требовал Маркус, — она меня не любит?

— Не-е-е-е-а… — опять затянул Сигмунд. На его лице снова появилась эта дурацкая улыбочка. — В общем, дело в том, что она… любит меня.

Маркус почувствовал дрожь в коленях.

— Тебя?!

— Да, Маркус. Извини.

Что-то не похоже, что он искренне сожалеет.

— Как, за что это она любит тебя?

— Думаю… — задумчиво начал Сигмунд, — все дело в личности.

— А как же сочинение?

— Полагаю, оно лишь способствовало раскрепощению ее чувств, — дружелюбно заметил Сигмунд. — Большое тебе спасибо.

— Спасибо за что?

— За то, что подарил нас друг другу.

— Подарил вас друг другу?! — вскрикнул Маркус. — Ведь это я… Ты же сказал, что она влюбится в меня, когда ты расскажешь, что это я написал сочинение!

— Ну, так получилось, — повторил Сигмунд. — Я, в общем, не сказал ей, кто написал сочинение.

— Что?

— Я испугался, что такая новость разобьет ей сердце.

— Ты что несешь?

— Она ведь уже была в меня влюблена, так? Если бы я сказал, что сочинение написал ты, она бы почувствовала себя виноватой из-за того, что не может ответить на твои чувства.

Маркус молча смотрел на Сигмунда.

— Она очень чувствительна, Маркус. У нее душа разорвалась бы от противоречий — между любовью ко мне и чувством вины перед тобой. Ведь она не может тебя полюбить. А я знаю, что ты не станешь подвергать ее такому испытанию. Кто-кто, а ты точно не станешь. Да и еще…

Маркус промолчал. Он знал заранее все, что скажет Сигмунд.

— Я тоже ее люблю, и ты в этом виноват, — сказал он с упреком.

— Я еще и виноват?!

— Да, — ответил Сигмунд, — а кто обратил мое внимание на ее уши?

Он положил Маркусу на плечо руку. Она весила пару тонн.

— Большое тебе спасибо, Маркус.

Маркус хотел так много всего сказать. Он стоял лицом к лицу с самым мерзким подонком на свете. Подлый предатель, на которого он надеялся и которому так доверял. Гад, позарившийся на чужое добро. Больше всего ему хотелось заплакать, но глаза оставались сухими. Сердце сковал железный обруч, а вместо мыслей завыла черная пустота.

— Огромное тебе спасибо, мерзавец, — прошипел он и захлопнул перед носом бывшего друга дверь, чтобы не видеть его предательских глаз.

Примечания

1

Да, сэр (англ.).