Морис де Сейн и Ёлки-Палки

Клёмка Четырли

«Мишаня, вставь зубы и перестань думать о еде… Это было давно, но я помню, что твоя обожаемая мною мама, Любовь Михайловна, гладила нижнее белье перед тем, как идти на заседание ячейки большевиков вашего подъезда, членом политбюро которой она, разумеется, состояла».Этот 20/20 год знаменателен для автора персональным цифровым совпадением: 36/36! Он обнаружил, что неспокойная история его бренного существования разделилась ровно пополам, на «до» и «после» между Москвой и Парижем! Книга об этом! Книга содержит нецензурную брань.

Лечу я, Чугунок и Зубило

Именно так начинались почти все Валерины истории. Как это нередко бывает в жизни, он, Чугунок и Зубило достались Кузе по наследству. Их привёл приятель Володя, которого потом не стало. Володю сожгли на петербургской свалке в беспредельные девяностые. И деятельность-то у Володи была не такая уж криминальная. Есть челноки, которые в Урумчу за кроссовками мотались, а Володя нашёл маршрут поближе — на рафике через Польшу и во Францию. Контрабандил он потихоньку сильно пахнущим одеколоном типа «Ночи Парижа», в то время по шесть франков флакон, если оптом. Зарабатывал не такие уж большие деньги… Но, видимо, с кем-то в городе на Неве не поделился. Новость Кузе сообщил приехавший из Питера Валера, и они в одночасье уничтожили все Кузины запасы «котика», как вы помните, Кузя так ласково называет «Côtes du Rhône», вино серьёзное и верное. Потом Дуплинский пил самостоятельно ещё два дня, разбудил панкреатит, достал печень, пожелтел лицом и белками глаз. Когда тошнил желчью, в ванной сворачивалась эмаль. Отходил два дня, на третий побежал в парк делать зарядку. На пятый уже играл в волейбол, матерясь и понося всех и вся, на что никто никак не реагировал. Его французские сотоварищи и сами всё про gueule de bois, hangover¹ ведали, да и Кузю уже долгие годы практиковали, так что знали, общаться с ним можно будет только через неделю.

Когда Володи не стало, Кузина симпатия, вполне законно, переместилась на Валеру и отчасти на Чугунка и Зубило, Валериных друзей ещё с далёкого Татарстана. Они все были ребята шарманистые, хоть и бывшие криминальные элементы. Особенно им был Валера: и шарманистый, и элемент. Последнее становилось очевидным, когда он раздевался. Одетым Валера мог сойти за кого угодно, а вот в бане или на пляже даже неопытный глаз соотечественника тут же определял фактуру татуировок. Слегка расплывшиеся синие звёзды на коленках, на бицепсах — заходящее и восходящее солнце и, конечно, мама родная. Ну и на грудепсах тоже много всякого. Там место было, Валера парень был широкий, таких позже стали называть «качками», потому народ на его картинки не засматривался, сомневаясь связываться. И как практика показала, правильно делал народ. Кто сейчас только не татуируется! В Амстердаме живые вернисажи по городу фланируют, сантиметра не заштрихованного на человеках нету. Однако народное творчество советских тюрем и лагерей имеет мало общего с современной тематикой и техникой исполнения, а посему оно остаётся единственным, неповторимым и тут же узнаваемым. Валера, в принципе, своего прошлого не скрывал, но и не выставлялся. Эмиграция, она тем и хороша, что никто о тебе ничего не знает. Кто себя потомственным объявляет (дворянином, купцом, заводчиком, большевиком, чемпионом…), кто советником (Путина, Березовского, Потанина…), а кто, как Валера, современным предпринимателем. Валера, завязав галстук, предпринимал разное. Например, он вёл переговоры с главными парижскими гробовщиками о постройке в Петрограде современного похоронного комплекса. Класс, модерн и высшая технология. Кузя лично переводил на подписании протокола намерений в ресторане на «Шанзелизе». Надо сказать, что эта работа ему была абсолютно не в тягость, а скорее наоборот. Несмотря на их дружеские отношения, Валера, как постсоветский деловой человек, настаивал на оплате. В первый раз Дуплинский поломался три с половиной секунды, затем снизил тарифы и успокоился совестью. Он ещё потому любил переводить русским бизнесменам (кроме Валеры у него было ещё несколько стабильных клиентов), что потом было о чём рассказать.

Анекдоты в сторону, он тащился от этого нового раскрепощённого поколения, подмахивающего миллионные контракты. Можно было физически почувствовать денежные потоки, текущие непосредственно в карманы подписывающих с той и другой стороны. Все эти немыслимые суммы были для Дуплинского понятием абстрактным, поскольку превышали триста евро. За этими застольями Кузя плотно выпивал и закусывал, не забывая при этом раздраконивать заведения, в которых это происходило. И, по большому счёту, он был прав. Что греха таить, частенько в престижно расположенных ресторанах качество кухни обратно пропорционально её стоимости. Потому как «чмо подвоза» раздуто до неприличия, один спичку подаёт, другой пепельницу вытряхивает после каждого нового барашка пепла. На клиента по официанту, стоит неподалёку, дармоед, следит за каждым проглоченным куском. По вину, конечно, отдельный человек, это святое. Так было и в этом ресторане на Елисеевских полях. Во время этого невкусного обеда сам патриарх похоронной французской династии беседовал с Валерой на равных. Старейшина, хоть и дважды хлопнутый инсультом (по-русски говорят «ручка просит, ножка косит»), ловко подмахивал танцующим золотым пером плотно исписанные странички текста. Чугунок и Зубило обсуждали с директорами банков детали протокола. Глядя на всё это, Кузя ловил себя на том, что забывает переводить. В этот вечер, увидев их подписи, он наконец понял, откуда у друзей Валеры такие клички. Чугунов и Зубилин были их настоящими фамилиями. Это же надо! А он-то думал совсем наоборот, что кто-нибудь наблюдательный (да хоть тот же Валера) подметил некоторые физические и духовные особенности этой пары и сумел их выразить одним словом. Но в данном конкретном случае всё совпадало. Можно было бы сказать, что Чугунок несколько напоминал эту посудину головой и телом. Про таких дамы за сорок говорят «представительный мужчина». В движениях медлителен, выражение лица слегка сонное, корпус солиден и предполагает незаурядную физическую силу. Зубило поменьше, поживей, лицо плоское с боков и тянется к кончику носа. Оба два очень похожи на двух главных резидентов, можно сказать «отцов-основателей» канала ТНТ Волю и Харламова. Самое интересное, что они действительно понастроили бы колумбариев в Питере, если бы этому не помешали другие отрасли их с Валерой деятельности.

Настало время отметить, что Валера часто был окружён хорошенькими и не очень соотечественницами неопределённого учащегося возраста. То есть от восемнадцати до двадцати пяти. Во всяком случае Валера их всех называл студентками и иногда добавлял — «университетов жизни». Учились эти девчонки как-то быстро, кто полгодика, а кто и вообще несколько месяцев. Дальше можете не продолжать, господин повествователь, скажете вы мне. Каким недоумком надо быть, дабы не врубиться, что это были дамы из казанского профсоюза?! Каким, каким? А вот таким как Кузя. Пока Чугунок по пьяному делу и в общих чертах не рассказал ему, как функционирует их система, Кузя года два старательно верил в Валерину версию. По ней выходило, что обаятельный предприниматель наладил обмен учащимися между Казанским университетом и Сорбонной. Тот факт, что с татарской стороны прибывали исключительно студентки, Валера элегантно объяснял стопроцентным женским контингентом педагогического факультета вышеназванного университета. Проникновенно глядя на затуманенного Кузю, Валера замечал, что это большая проблема. Нынешние молодые люди считают профессию преподавателя непрестижной и учиться на неё не идут. Одним словом, наблюдается дефицит мужичков в этой области. Валера при этом тихо вздыхал, переживая, видимо, очень за родной Татарстан. Как выяснилось впоследствии на допросе у гражданина следователя, «стипендию» будущим переводчицам и преподавательницам выплачивал именно Чугунок, бывший у Валеры министром финансов. Предположить, что у Кузи, несмотря на всю его заторможенность, ни разу не возникло никакого сомнения, мы не можем. Я лично помню его удивление по поводу сотрудников университета, приезжающих летом в Париж на проверку. Это были в основном крепкие и не слишком разговорчивые молодые люди, которых Валера селил у себя. Удивительно было и то, что эти ревизоры прибывали во время летних каникул. Так что подозрения у Кузи, конечно, были. Скорее всего он подсознательно не давал им развиться в полную уверенность. Случай классический, когда речь идёт о родных и людях нам симпатичных.

Когда пьяный Чугунок развеял последние Кузины сомнения, у него состоялся разговор с Валерой:

— Нехорошо, Валер, — начал Кузя, глядя в сторону, — эксплуатация человека человеком получается.

Валера вздохнул и жалостно посмотрел на защитника прав человека:

— Хороший вы человек, Кузьма Ефимович, но извините за грубость, абсолютный Тартюф по жизни. Вам-то я тоже работу даю, только использую я вашу голову, ну а у девчонок — он на секунду задумался — нет, там тоже голова задействована. Вы знаете, что в Татарстане ко мне очередь? Гражданки там взятки моим ребятам дают, чтоб их сюда учиться отправили, поэтому иногда и крокодилы прилетают. Но даже они с деньгами возвращаются.

— Ты типа наподобие благодетеля получаешься?

— А то как? Я вроде как коллективный спонсор для них. Каким повезёт, у тех спонсоры индивидуальные, а у меня постоянно обновляемый состав девчушек. Помните, вы мне рассказывали, что в своей предыдущей жизни в Союзе вы ездили на шабашку в Воркуту? А мои девчонки шабашат в Париже, но в отличие от ваших путешествий на север они не пашут как папы Карлы и получают не как Буратины. Они, вовсе наоборот, себе здесь на свадьбы зарабатывают. И на квартиры тоже. Есть которые дело своё открывают. А одна, Танзелёй зовут, такой способной оказалась, что сейчас в Казани частные уроки французского даёт. Ясный перец, свою мзду мы забираем. А как иначе? Они же на всём готовом: жильё, стол, стиральная машина. Опять же, всё это организовать надо, ну и риск, конечно, некоторый есть. Здесь это преследуется, ну для этого надо, чтобы кто-нибудь нас сдал, как говорится, слил информацию, — продолжал Валера, улыбаясь и глядя безотносительно прямо в глаза Кузи, — а мои девчушки на меня надышаться не могут.

Сказав это, он символически поплевал три раза через левое плечо и постучал для верности по подлокотнику кресла. Но, видимо, поздно.

В то время, когда происходила эта беседа, les poulets² уже два месяца сидели у всех у них на хвосте. Включая Кузю. И сдали-то Валеру, скорее всего, их местные, французские коллеги. Вскорости Валера, Чугунок и Зубило куда-то пропали, и приблизительно через неделю после их исчезновения Кузе позвонил один такой вежливый и попросил зайти. Над головой следователя на голой стене красовалась приклёпанная кнопками цветная литография виноградников с подписью «Бордо — урожай 1990». Некрупный, но спортивного типа дядя Кузиного возраста усадил его с другой стороны стола:

— Вы догадываетесь, почему вы здесь? — дядя улыбнулся по-свойски.

— Не очень, — осторожно протянул Кузя, с надеждой полагая, что гражданин следователь хоть, видимо, и хитрый жук, но уж не хитрей-то бывших советских.

— Вы этих господ знаете? — и хитрый жук выложил веером на стол с десяток фотографий, которые можно было бы объединить в фотоальбом под общим названием «Грибной сезон в Фонтенбло». Звучит красиво, а грибов даже на фотографиях мало.

— Знаю. Что они натворили?

Внутренне Кузя вздохнул, думая, что отвела его всё-таки нелёгкая от больших неприятностей. Дело в том, что описываемые события происходили осенью, а летом Кузя уезжал на месяц в Москву и Валера попросил ему сдать на этот срок квартиру. Как раз для двух своих студенток. По первости Дуплинский, вечно нуждающийся в деньгах, с радостью согласился. Дамы должны были заселиться через неделю после его отъезда. В первый же вечер по приезде в столицу, после ужина у дочки, в голове у Кузи стукнуло: «А чего это я? На фиг оно мне надо?». Как многие бывшие запойные люди, он был задвинут на чистоте и аккуратности, его однокомнатная конура всегда матово блестела. Пылесос каждые два дня, мебель хоть и от ИКЕА, но свежепротёрта приятно пахнущим лаком. Мысль, что на его тщательно проглаженных простынях будут спать какие-то люди, пускай даже красавицы студентки, ему показалась невыносимой. Он позвонил Валере в Париж и рассказал про простыни. Валера был несколько разочарован несолидным поведением Кузи, пообещал купить новые простыни и пододеяльники, но Дуплинский упёрся и, поругавшись, Валера смирился.

— А вы ему квартиру никогда по-приятельски не сдавали? — спросил следователь. — А то тех его друзей, у которых он селил своих работниц, мы уже всех повязали как редиску в пучок.

Кузя ещё раз крепко вздохнул и радостно помотал головой. Беседа затянулась часа на полтора. В какой-то момент Кузя, глядя на литографию виноградников, ностальгически улыбнулся. Следователь, сидевший перед компьютером, проследил за его взглядом и спросил, продолжая печатать:

— Бывали в Бордо?

— Часто, потому как виноград там рядом собирал почти два месяца и друзей много…

Гражданин следователь перестал печатать и повернулся к Кузе. Глаза его симпатично заискрились:

— А где именно?

— Под Лангоном, замок Трёх дубов. Может, слышали?

После этого вопроса с лицом стража закона произошла удивительная метаморфоза. В начале оно выразило восторженное удивление, а затем недоверчивое опасение:

— Вы, может, и Франка Делуба знаете?

— Знал, хотите вы сказать. Умер же Франк. В автомобильной катастрофе. Вы что, не в курсе?

Кузя опасливо наблюдал за меняющимся следовательским лицом:

— Как не в курсе, вся наша команда по регби была на похоронах. Но это же надо, такое совпадение!

И он снова недоверчиво посмотрел на Кузю. Анализируя задним числом, почему вдруг такая подозрительность, Кузя остановился на следующем варианте. Блюститель порядка будучи, как большинство французов, последователем Декарта, не верил ни в случай, ни в судьбу. В его башке должна была возникнуть идея, что Кузя, возможно, навёл о нём справки, чтобы воспользоваться его возможными слабостями. Эта внутренняя борьба отражалась ещё некоторое время на лице блюстителя закона. Затем он решительно выключил компьютер, выдвинул ящик стола, достал бутылку Бордо и два стакана. С Валерой, Чугунком и Зубилом Кузя больше никогда не встречался.

Примечания

1

Синдром похмелья — деревянная глотка (дословный перевод с фран.)

2

Дословно «курицы, цыплята» — прозвище полицейских во Франции.