Возвращаясь к жизни? Том 3

Константин Марков, 2014

Брошенный волей Странника Артём попадает в тело умирающего человека. Что-то пошло не так. Он забывает себя, кто он и откуда. Неясные тени воспоминаний еще больше запутывают его. Они принадлежат разным мирам. Встав на новый путь, он пытается обрести себя. Однако это приводит к тому, что он становится другим. Не тем, кто умер, и не тем, кто был подселен в умирающее тело. Приключения продолжаются. Содержит нецензурную брань.

Глава 2. Путник. Часть 1

Поселок Тутуран, околица, Тём.

Вышел я из Тутурана, не оглядываясь. Эта община отвергла меня, но мне не было больно, мне было пусто. Я шел как блуждающий в ночи путник прошедший мимо костра. Костер полыхнул веселым пламенем меж сосен и затерялся. Так и поселок этот моргнул в моей жизни и исчез.

Наверно, я немного обижался на этих людей, но не было особого смысла настаивать, чтоб остаться в Тутуране. Нет, так нет, мой путь — мой дом.

Стрика напоследок принес мне пятьдесят монет золотом, из тех, что дал мне судья на торжище. Я сначала брать не хотел, но Стрика настоял, сказал, что раз гоним его, то хоть денег на дорогу дать должны. Да и отработал я для них больше на много. Взял я деньги, рассудив, что нет в том зла.

Выйдя к торжищу, я переночевал там и отправился на восток, как отец святой мне советовал. Поговорив с людьми, я узнал, что идет туда дорога торная. Караванщики по ней приходят, но того кто ходил по ней более чем на три дни пути я не встретил.

Так и шел я, дорогу меряя. Шел налегке, не нес еды много. Был у меня лук, как дичь видел — охотился. Весь мой основной скарб был бабкой Ведой даденный — мешочков десять с разными травами лечебными. Лук со стрелами, меч обретенный от забруд, ножей пара, да пара кошелей с деньгами.

Отдельно скажу о мече. Меч тот был удивительным. Когда ушли мужики, оставив меня одного на побоище, стал я собирать тела убитых и то, что пригодится в будущем. Среди прочего поднял я меч, будто в сказке деланный, острый и как зеркало полированный. Взял я его рассматривать, а он покрылся голубым пламенем и меняться стал. Превратился он в нож большой. Лезвие сузилось до трех пальцев, и потерял он заточку с края вогнутого, край другой острый и тонкий остался. Гарда из поперечины стала круглой и рукоять вытянулась. Посмотрел я на ножны, что в другой руке держал, под стать мечу они изменились также. Вязь, на письмена похожая, проявилась на лезвии, пламя последний раз пыхнуло и погасло, как и не было его. Страшно мне было с ним, был он явно волшебным, но не смог я его оставить. Вот такой меч был у меня.

Шел я шел, дорогу меряя, нигде больше ночи не задерживаясь. Решил дойти до горного озера, что напророчил мне святой отец в Тутуране. Дорога была торная, приставали ко мне хлебопашцы прохожие, видя во мне человека с оружием знакомого, да не с забрудами дружного. Еще как ночевал я на торжище и выспрашивал про дорогу восточную, подошло ко мне два мужика и попросили не гнать их, а взять их в попутчики. Пусть идут коли надобно, им сказал я без гонору. Так и шел я от одного двора постоялого ко двору другому дальнему. Весть впереди меня бежала, что идет воин хлебопашцем не брезгует. Подвозили меня и телегами, что в пути мне встречалися. Видно те забруды, что от поселка нашего разбежалися весть обо мне кинули, что иду я по шляху торному на восток вьющемуся. И забруды те, что встречали нас, к кошелям не приглядывались, тех людей, что за мною шли.

Уж и счет дней потерял я, сколько шел я по шляху торному. Наконец пришел я к месту подгорному, где торный шлях на юг заворачивал. На восток же шла тропа узкая. Уж совсем стало холодно, к тому времени, прикупил я у путников одежду теплую, шерстью подбитую. Мужики меня отговаривали, все просили пойти с ними далее. Но сказал я им по-честному, что святой отец пожелал на прощание, чтоб я шел на восток к озеру-морю горному. Показал я им ладанку, к месту она пригодилася. Заскучали мужики, против слов священника их слово не ладится. Попрощались мы по-доброму, и пошли в разные стороны.

Шел я вверх по тропе заковыристой. Благо шест взял в дорогу горную. Так и шел я медленно, та тропа поднималась крутенько.

Проснувшись, очередной раз я увидел, что выпал снег. Ночью в покров я с головой укутался, и не особо было мне холодно. Шел я теперь по снегу. Сначала снег был мокрый и скользкий, а ближе к перевалу он стал жестким и сухим. Но я все шел и шел, не взирая на холод. На двадцатый день пути по горам я вышел к огромному озеру. Было оно уже покрыто льдом.

Постоял я на берегу, не понимая, зачем я пришел сюда. Место пустынное жуткое, даже зверя дикого я давно не видывал. Постоял, делать нечего, и пошел на восток дальше.

После полудня пошел сильный снег с ветром и совсем мне тоскливо стало. Я шел по берегу этого моря-озера. Не понимал, зачем и куда я иду, подворачивая ноги прибрежными торосами и проваливаясь в снег глубоко. Ветер сек мне лицо жестко ледяным снегом и радостно пытался пробиться в любую щель в одежде моей поношенной. А я шел и думал «Интересно, сколько я выдержу пока упаду и замерзну, как камешек». Я хотел остановиться, но какая-то сила подталкивала меня в спину, заставляючи идти далее, и все далее.

Вдруг порыв ветра мощного сорвал целую шапку снега с обочины и метнул ее мне в лицо. Ослепленный и смерзшийся остановился я, повернулся по ветру, дабы оскрести лед, образовавшийся от снега, слез и соплей моих. Очистив глаза, я увидел перед собой бодренького старца. Он стоял спокойно и метель совершенно его не будоражила. Опирался он на посох с красною резьбой, на нем были одежды теплые мехом подбитые, а на голове была красная шапочка, как на голове судьи на торжище.

Мой дух затрепетал, и подумал я, что пришел час мой смертный, и за мной пришел судья спрашивать. Посмотрел на него я внимательнее, он стоял спокойно и ласково мне улыбался. Он был очень стар, его волосы были белее снега на них падающего, а лицо изрезано морщинами. Но глаза, меня поразили его глаза. Эго глаза были ясными, молодыми и озорными. Создавалось впечатление, что юноша взял и постарел на сто лет.

Мне стало интересно, как это я его не заметил, или шел он за мной, догоняючи.

— Уважаемый, прошу простить мою дерзость и невежество и представиться.

— Не стоит, — ответил старец, — я знаю, кто ты, а вот ты не знаешь, кто я. Зовут меня Иван Чай.

Я вежливо поклонился, высказывая уважение.

— Я явился тебе, так как видел, что дух твой в смятении. Ты потерял цель и путь. И я дам тебе не цель, но путь. Сбрось горести свои, а я постараюсь воспламенить твой дух, и он найдет свою цель. Не гоже, духу умирать раньше тела.

Рациональная часть меня, просто сошла с ума, я понял, что бред у меня от переохлаждения. Но в этот момент, когда я так подумал, Иван огрел меня по голове посохом. Приведя мои мысли в соответствие.

— Не отвлекайся на праздное. — Молвил он. — Задавай свои вопросы.

— Простите уважаемый, не мой ли бред беседа наша? Я последнее время долго один был оденешенек, может, двинулся умом от этого?

— Нет ничего плохого во встрече нашей и не бред это твой горячечный. Просто видишь ты мир, что бесплотен здесь.

— Ответь мне человек умудренный опытом. Что мне делать далее?

— Просто иди и найди работу, занятие себе по призванию. Ты не на столько туп, чтобы не найти себе пропитания. Потом найдешь жилье али пристанище. А потом найдешь друзей и найдешь единочаятелей. И помни всегда держи двери своей души открытыми. Да могут зайти гости нежеланные и наследить, но на то есть в доме метла. Ибо в закрытую дверь может не зайти друг. Да и сам ты протухнуть можешь.

Будь честным. Путь жизни это не прогулка вечером по берегу моря теплого. Это тропа горная. Это сбитые ноги и натертые плечи до крови. Это боль мышц и бессонные ночи в лесу, когда вокруг рыщут голодные тигры. Это спуски кубарем, это сбитые колени и локти, но это сладкий отдых у пахарей. Это честная работа для пропитания. Но честность к себе и другим, что встретятся, позволит пройти, этот путь, не оглядываясь. Не опасаясь нападения обиженных сзади и мучений твоей совести.

А бред это или нет, решать тебе. Бред в твоей душе, а я ей погонщик.

Человек это дом, а дух хозяин его. Когда дом стоит на берегу озера то, смотря в одни окна ты видишь воду, а смотря в другие видишь горы. Разве озеро пропадает, когда ты видишь гору? Вот так и душа — миры ты видишь разные, а душа твоя одна неприкаяна.

— Но зачем Вам я. Возможно, есть более достойные или более страждущие люди, чем путник пришлый. Может, им помощь нужна более?

Когда я произнес эти слова, глаза Ивана потускнели и наполнились болью. Он как бы сдулся, стал меньше. Будто тяжкий груз придавил его к земле.

— Я отвечу честно тебе, как путник путнику, хоть эти воспоминания и причинят мне боль. Ту, давно забытую.

––

Когда-то давно, я обуреваемый гордыней, что мог цитировать работы, учителя нашего, великого монаха старца Горного, по памяти и, сдав все возможные экзамены по литературе и математике, я решил нести просвещение северным варварам и стать в их среде великим учителем. Молодость, гордость и глупость. Я был глуп. Запомни — знание и мудрость вещи разные.

Собрав свою библиотеку, я погрузил ее на повозку. Погрузил домашнюю утварь. В общем, собрал более двадцати подвод. С женами и слугами. Мне тогда было тридцать лет и уже трое детей у меня подрастало. Я был богат и амбициозен.

Произведя все приготовления, я отправился в путь, не взирая, на роптание жен и слуг моих. Я видел цель. Встав перед близкими и слугами, я произнес речь и все воодушевленные моим красноречием тронулись в путь.

Я хотел уйти как можно дальше, чтобы быть одним единственным и неповторимым. Я хотел блистать. Я хотел быть отцом основателем.

На нашем пути вставали реки, пустоши, чащи, горы. Мы двигались на север все дальше и дальше. Постепенно мы начали терять людей и скот. В один момент, перед очередной горной грядой старшая жена с родственниками возроптала, и слуги поддержали их. И большая часть отряда отделилась и ушла на юг к дому.

Это было мое первое поражение.

Но я упрямо шел дальше к своей цели. И осталось у меня три повозки, в основном с моей библиотекой, и трое самых преданных слуг моих. Мы упорно преодолевали препятствия и расстояния.

И наконец, мы дошли до этого озера. Я тогда подумал, что мы дошли до далекого северного моря. Таким огромным показалось мне это озеро. И сказал я слугам, что мы прибыли. И цель наша рядом.

Это было мое второе поражение.

Отдохнувши и поохотившись ради пополнения припасов, я разослал слуг в разных направлениях, дабы они поискали город или деревню. Сам же остался присматривать за обозом и решил просушить библиотеку, так как дни стояли жаркие.

Прошло несколько дней, и прибыл первый посланец. Он сказал, что ехал два дня и достиг большой реки и не нашедши переправы вернулся, и что на своем пути он не встретил ни города ни деревни ни дороги, кроме троп звериных.

Потом вернулся другой слуга. Его рассказ ни чем не отличался.

Наконец вернулся третий слуга. Мы уже не чаяли его увидеть живым, так долго его не было. Третий мой слуга поведал нам, что скакал четыре дня и на исходе четвертого увидел вдали дымок, поскакал еще быстрее. И наконец, увидел большое стойбище.

Подъехав ближе, он услышал, как люди окликают его на гурском наречии. Мы долго шли через их земли, и он немного говорил на гурском. Он сказал, что он путник и ищет город или деревню. Они не поняли его. Тогда он нарисовал им на земле, и они сказали вот город. Он терпеливо объяснил им, еще раз, нарисовав рядом стойбище. Когда они поняли, что он ищет, то они громко смеялись и сказали ему что надо много дней кочевать на юг, пока встретишь подобное. Отсмеявшись, они, видя, как он устал, дали ему еды и уложили спать, пообещав, что с его конем ничего плохого не произойдет, его помоют и накормят. Оставив своего скакуна в их надежных руках, он лег на предложенное ложе и уснул.

Проснувшись утром, увидел рядом миску мяса и миску рыбы. Он с аппетитом поел и вышел из палатки. Они радостно приветствовали его. Люди были очень радушны к нему, и в благодарность за их радушие он вежливо предложил им денег за заботу о нем и его коне. Но человек посмотрел на монеты и сказал, что это разве украшения для жен и выбрал несколько, самых блестящих монет, сказал, что подарит жене. И что он им уже все дал. Оказывается им очень понравился его жеребец, и они приладили его между своих кобыл. Он хохотал и говорил, что жеребец честно отработал и свой корм и его. И спросили его один ли он. Не зная их намерений, слуга занервничал. Видя его колебания, кочевник кому-то крикнул, и привели его коня полностью снаряженным к дороге. Кочевник сказал, что если у его друзей нет дурных намерений, то они примут нас как гостей. Он объяснил, как долго ехал, на что тот сказал, что никуда не спешит до холодов. Попрощавшись с радушными людьми, он вскочил на коня и помчался обратно.

— Решено. Едем к ним. — Сказал я и дал команду собираться.

На седьмой день мы прибыли в стойбище. Мой слуга выехал вперед, чтобы его узнали. Ему приветливо замахали руками. Я порадовался дружелюбию этих варваров и понял вот мои ученики и последователи.

Это было мое третье поражение.

Отдохнув после дороги, мы приступили к постройке дома. Первого дома нового города, так думал я. Я тогда честолюбиво надеялся, что на месте стойбища вырастет прекрасный город, и я буду его основателем. Несколько дней, пока мои молодцы заготавливали бревна для дома, я обмерял землю и выбирал место для дома, ибо от него должны были начинаться дороги. Через некоторое время дом был построен, кочевники с энтузиазмом помогали нам в постройке. Им все было в диковинку. И видя их интерес, я радовался, вот первые ростки.

Когда дом был подведен под крышу и мы, наконец, смогли, боле мене его обустроить внутри. Я пригласил вождя кочевья и старейших, как первых почетных гостей. Они ходили восхищенные по дому, удивляясь нашему мастерству, и спросили, а как я собираюсь с таким домом кочевать и как я буду его разбирать.

— Зачем разбирать дом?

— Зима наступает, на юг уходить надо, однако.

— Но вся прелесть этого дома, в том, что не надо уходить, — возразил я.

Они удивленно посмотрели на меня. Зачем жить подобно дереву, нужно жить подобно ветру.

Я начал было объяснять им смысл города и крупного поселения, но они быстро потеряли к разговору интерес и предложили продолжить застолье.

Мы мило беседовали, вкусно ели и весело шутили. Так прошел вечер.

Но прошло пару дней и, проснувшись однажды, я увидел пустое поле. Они ушли.

Зиму я провел в раздумьях, как их удержать от кочевья. Дом успешно выдержал морозы, непривычно лютые. Слуги были в тепле, сыты, но грустны. Сказывалось одиночество. Я, как хороший хозяин, всячески их подбадривал и пытался занять разнообразными занятиями, дабы их мысли не крутились подобно ослу на водокачке.

Наступила весна. Сошел снег. Мои молодцы обрадовались и вспахали большое поле, посадив пшеницу, и возделав огород. Вскоре мы радовались первым всходам.

Пришли кочевники. Они дивились, что мы не только выжили, но и бодры и веселы. Видя, как загорелись глаза у слуг при виде кочевья, я понял, что мучило их души всю зиму. Я со своими научными трудами совсем забыл их нужды. Я страшно огорчился этому своему упущению и немедля отправился к вождю кочевников. Придя, я вежливо поговорил с ним о делах кочевья, а потом испросил дозволения для своих молодцев выбрать себе жен из его племени. Он сказал, что ему нет дела, если мои молодцы не силою, а полюбовно, демонстрируя свою удаль и лихость, поладят с выбранными девицами. Там более, что через пару дней будет весенний праздник, молодцы и мужи будут состязаться в своей лихости. Пусть и твои молодцы покажут себя, место есть всем. И такие жеребцы в его табуне не помеха, добавил он весело и рассмеялся.

На радостях я отправился домой и, созвав слуг, поведал им о моем разговоре с вождем. Они как один пали передо мной на колени и возблагодарили богов за мою мудрость и прозорливость.

И был праздник весны. И радовался я, глядя на своих молодцев, видя их счастливые лица и радостью переполненные глаза. И понимал вот оно, мои первые поселенцы. Теперь городу быть.

Но нет, это было очередное поражение.

С наступлением холодов стали мои молодцы нервными и стали прятать глаза. И спросил я их, что с ними. И ответили они мне, что хотят уйти с кочевьем. И горько стало мне, но понял я, что запретив им уйти, я поступлю не честно. И благословил я их в дорогу. И опять упали они на колени и вознесли молитву богам, за мое понимание.

И на следующий вечер пришел вождь племени с сотоварищи. И пили мы прощальную чашу. И поблагодарил он меня за мудрость мою, что я отпустил молодцев своих. И пожурили он меня за глупость мою, ведь оставаясь здесь один, я рискую одичать и сойти с ума в одиночестве. Но когда понял, что и в эту зиму я не пойду никуда, послал за дочерью своей и сказал ей помогать мне во всем и быть мне женою. Я воспротивился, ведь человек она, молвил. И ты человек, а человеку без человека жить нельзя, ибо зверем он становится. И придя весною, не хочу травить тебя как зверя лесного, дабы покойно стойбище стояло.

Наутро кочевье ушло за горизонт, а девица сидела на веранде и смотрела на пыль, что курилась под копытами лошадей.

Делать нечего. Стали мы с ней жить. Я показывал, как жить в доме, как следить за хозяйством, как готовить на плите, учил языку и читал ей стихи. И вылупилась из гусеницы бабочка. И назвал я ее Марьей, стали мы Иван да Марья, полюбила она меня. И было нам хорошо. И радовался ее смеху и сказал ей, что как прейдет кочевье, я для всех объявлю, что жена она мне. И смеялась она, над моей напыщенностью и сказала, что не видит другой жизни, как в доме моем.

Шли годы. И каждый год кочевье приходило и уходило. И помогали они нам возделывать землю и дом чинить, но никто не оставался с нами более.

У нас начали подрастать дети. И с каждым годом все чаще и чаще они спрашивали, когда мы уйдем со всеми. И наконец, наступил день, когда они один за одним улетели из дому, как оперившиеся птенцы ищущие новое гнездовье.

И наступила весна, когда кочевье не пришло. И ждали мы их. И не было их. А на следующий год пришли другие. И сказали они, что был бой и полегли почти все. Лишь немногие выжили и пристали они к ним и привели их в эти земли.

И горько стало мне. И другого дня пошел я рыбачить на реку. И подул сильный ветер. И вынес он меня в озеро-море. И захлестнули волны мой челн. И стал я блуждающим духом берегов этих, ибо некому было совершить обряд захоронения и упокоить мою душу грешную.

И это было мое последнее поражение.

––

— Первую часть своей жизни я шел к цели, а она оказалась пуста. И моя гордыня и знания не оказались нужными. Но я привел своих людей сюда и животных. И они дали потомство. И множились. Вторую часть жизни я просто шел без цели, но она оказалась плодотворнее. Ибо несла в себе жизнь.

Вот с тех давних пор я блуждаю по берегам этого озера-моря, но никто не слышит меня.

И сегодня идя, как обычно, я увидел тебя. Я видел, что душа твоя почти отделилась от тела. И я помолился Ветру и напомнил ему, что должен он мне, и чтобы он «развернул» тебя, дабы увидел ты меня и осознал.

А теперь иди, еще немного и ты замерзнешь. Иди и согрейся там. — Он указал в сторону от озера. — Иди, согрейся, отдохни. А я буду являться тебе, и направлять тебя.

Я стоял и смотрел на него, окаменевши. Мои ноги замерзли и не слушались. Ветер надул вокруг ног сугроб. Иван, вдругорядь благословил меня посохом по голове, от чего мои мысли опять стали более последовательными, а не разбегались как тараканы на свету. И вырвал я ноги из сугроба, и побрел в указанную им сторону.

Через шагов десять я почувствовал запах животных и увидел темное пятно укрытия сквозь пелену снега. Я оглянулся и посмотрел на берег. Иван Чай стоял на берегу и махал мне рукой, прощаясь. И вдруг исчез, будто метель сдула его.

Добредши до палатки, я откинул полог и вошел внутрь.

Торжище Шуляк, управа, судья Кириян

Прибыл, наконец, посланный мной стражник Булат, да не один прибыл с цензором. Первым делом вручил цензор мне сафьяновый красный футляр с письмом от князя нашего. Поклонился я на четыре стороны света и возблагодарил Богов наших за ниспосланную ими благодать на князя нашего. Взял я двумя руками ларец княжий и поставил его на столик красный лишь для княжих бумаг поставленный. Дрожащими руками печати сломавши, достал я оттуда грамоту великую, князем мне убогому писанную. Развернувши с почтением, я встал и громко зачитал ее при всех нашей управы служащих. И писано там было, что любо князю мое радение делам государственным и что хвалит он меня за службу мою честную, и писано там было, что в праве я управлять сим уездом от его имени, стать его наместником в землях здешних. Хочет он, чтоб город строился на месте торжища, что и будет основой моей вотчины. И что в праве я, по своему разумению править землями, перед ним лишь ответ держать, стало быть.

Как прочел я сию грамоту, пали все на колени ниц, даже цензор княжий встал с креслица почетного и колено одно приклонил таки, предо мной, как пред наместником.

Уложил я грамоту княжию в ларец сафьяновый, со всем возможным почтением. После повернулся в сторону столицы нашей и возблагодарил князя нашего мудрого за милость ко мне его огромную.

Как поднялся, поблагодарил цензора за весть славную. Потом вызвал к себе Булата верного и назначил его старшим над стражниками. И сказал я ему: «Быть тебе моим первым воеводою, как дружину мы подберем славную». Стал передо мной Булат на колено и провозгласил я его Булатом Шульским. И сказал я ему: «Встань подле меня и стань рукою моею правою». Встал он с колена и будто стал выше на голову, так он был горд моим благословением.

После церемонии, пригласил я в свой дом цензора, отобедать в ожидании пира праздничного. Как уселись мы, то поведал он, что князь сразу как увидел лук тот, мной присланный, так сразу передал его своим мастерам, и те больше трех сотен их сразу наделали, и оказалось, что сила в них немалая. И решил он тех луков сделать поболее и вооружить всех своих дружинников. Чтобы взять под крыло свое земли южные. А чтоб земли схоронить от набегов с севера, то решил он создать крепость с городом. Скоро будут присланы мне работники, лес валить да камень ломать, да работники хлебопашные. А вот дружину я сам собрать должен, чтобы верная была да людная. Хоронить мне страну надобно самому с сервера. Хоть и много мне князь доверия высказал, но и много ответа потребует. Чтоб я денег имел достаточно, то налогов в казну он не требует, деньги те тратить на постройку города. Крепость тут должна стоять с дружиною, чтобы враг не прошел, не позарился.

Берег озера-моря, ущелье, Тём

Возле очага сидело двое мужиков в меховых накидках, и варили мясо в котле. При моем появлении они вскочили и схватились за оружие. Я де снял перчатки и показал им руки, что нет в них оружия.

— Ты кто?

— Тём, путник. Не дайте замерзнуть от холода. Отогреюсь, метель кончится, сам пойду дальше, не забруда я, путник просто.

— Ну, садись к огню Тём путник, — сказал один из них. — Забалуешь — пожалеешь. Спрашивать больше не будем.

Сняв накидку и мешок заплечный, я уселся к очагу. Оказалось, что в глубине палатки еще один лежал, хворый сильно. Лежал весь потный в бреду горячечном.

— Что с товарищем вашим?

— Как что, подрубили его забруды, думаем — не выживет, а что делать — не ведаем.

— Можно раны его посмотреть?

— А ты лекарь что ли?

— Нет, не лекарь, но лечился долго, мне бабка Веда многое рассказывал, как лечила меня. Пособить товарищу вашему попробую, коли не побрезгуете. Травок бабка дала для такого случая, что сними делать сказывала.

Пошептались мужики меж собою и решили видно.

— Все равно помирает он, худа в том не будет, а как выживет, благодарить тебя будем по-честному.

Откинул шкуру я, что мужика прикрывала и обнаружил я рану резану от плеча до живота загнившую. Не жилец он был точно это. Делать нечего, стал готовить лечить, как бабка сказывала. Первым делом достал я травы бабкины. В малом котелке воду нагрел и заварил в ней траву от горячки вкупе с травой зверосилом. Добавил туда щепотку и сон травы. В другой котелок кинул нитку суровую, иглу и ножик свой вострый маленький, к огню приставил, чтоб кипела вода там.

Пока вода прокипела, травы настоялись. Аромат по палатке пошел не шуточный, ноздри щекочючи. Мужики за мною следили с удивлением и без слов совсем. Чисту тряпку попросил я у них и варится ее кинул также.

Как проварилося, да остыла вода. Обнажил я рану страшную и раскрыл ее. Плоть что прогнила, срезал я ножиком перочинным до плоти здоровой. Раны водой кипяченой промыл, да стянул ее ниткой суровою, как прореху зашил и накрыл тряпкою вареною. Мужик что без памяти был от боли в себя пришел. Напоил я его травами, чтоб горячку унять, да сил придать. И заснул он напившись.

— Вот и все, — сказал я, как закончил с ним. — Что мог — то сделал. Теперь смотреть будем, выживет ли.

Дня два сидели мы в палатке этой. Как придет в себя хворый, то травой напоим, то узваром мясным с хлебушком. День на третий метель унялася, солнышко выглянуло. Очнулся хворый, и есть попросил дать ему.

— Ну, паря, ожил ты. — Штырь сказал тому. — Радость нам великая.

Матвей, так звали хворого, поел и меня начал спрашивать, кто и откуда пришлый я. Обсказал я ему все подробности, как спасли меня хлебопашецы. Да как вынужден был я пойти от них. Как пришел к горну озеру и как дух озера этого к ним послал меня некудышнего.

На четвертый день Матвей сам до ветру сходил и сказал, чтоб мы собиралися. И пошли мы потихонечку. Матвей попросил меня быть с ними, пока с гор не спустятся.

— Ты пойми, что двоим им не отбитися, коли сызнова нападут на нас. Я сейчас не боец иду еле, еле. Уж уважь меня раз от смерти спас. И с другой стороны посмотри, идти тебе некуда, а придем я тебя в охрану каравана пристрою. И при деле будешь и попутешествуешь. Будешь с нами сколько сможется.

Согласился я на его предложение. Одному по дорогам гулять опасно. Хоть и чувствовал в себе силы не малые, а от подлого удара и стрелы можно и не увернуться. А так и работа честная, да оплата умеренна, да возможность мир посмотреть, где остаться жить мне придумаю.

Матвей шел на поправку и товарищи его тоже радовались. Рассказали они, что искали здесь в краю горном у озера. Оказалось, искали дом великого ученого Ван Цая. И верят, что нашли, только дом сгнил давно и нечего ценного там не осталось. Уходя уже, они повстречались с ватагой забруд, что через перевал как они шли, вот и сразилися. Сечь была страшная, полегло два их товарища, да вот Матвей рану получил тяжелою. И не знали они как им выйти с хворым на руках. Сидели и ждали, когда смерть придет к нему, чтоб похоронить его по-людски, как схоронили они своих товарищей. Рассказал я им как послал меня дух Иван Чая к ним меня. Подивилися они такому случаю. Рассказал я им историю его, и поверили они мне, не удивлялися.

Как подошли мы к тракту торному осмотрел я рану Матвееву и повыдергал из нее ниточки, заживать рана стала по-настоящему. Слаб Матвей был еще, чтоб нам помогать, но шел уже уверенно, без помощи.

На тракте стоял постоялый двор, и людно было там, даже очень. Встречали нас радостно. Крику стояло как на торжище. Как зашли мы на двор так встретил нас караванщик главный. Обнял он Матвея, сыном младшим он был ему. И представил он меня отцу караванщику Игорю и просил он для меня место среди людей отца его. Пригласили он меня в свою компанию, посадили за стол праздничный. Так появились у меня товарищи, что мне спину прикрыть наготове были.

Через два дня караван тронулся и пошли мы на юг в страну дальнюю. Путь лежал нам на сто дней пути в края теплые.

Шлях торный, Тём

Двигались мы уж дней сорок по пути торному. Караван был большой, богатый и людный. Забруды нас не сильно беспокоили, мы им были не по зубам. В охранниках было почти тридцать душ. Трое завсегда впереди двигалось, проверяя путь впереди, еще трое хвост охраняли, остальные растягивались цепочкою вдоль повозок. На повозках возничие также были с оружием. Так, что откуда бы враг не напал, мечей тридцать сразу их встретит.

Тем не менее, авангард постоянно в стычки вступал, с дорожными забрудами, дня спокойного не было. Мне пришлось обучаться бою конному. Так как стражникам конь положен был, и мне выдали. Помню первые дни, как ложился я на живот, свой зад отбитый жалея. Пообвык после, даже весело было.

Проходили мы торжища разные, города каменные. В городах останавливались за стенами, и тогда охрану несло всего несколько человек. Я свободное время использовал, чтобы знаний в тех городах почерпнуть об обычаях местных, об историях. Интересно мне было все это.

Игорь с Матвеем тоже меня привечали, как могли. Игорь выдал мне денег, чтоб я пополнил себе запасы трав лечебных. За время пути нет да нет, приходилось лечить товарищей караванщиков, то встречных попутчиков. Мне пришлось даже ларь соорудить для трав и инструментов лекарских. Чем больше я лечил, тем больше вспоминал разные тонкости врачевания. Буд-то лекарем был в прошлой жизни. Что пугало меня немного, также было и в кузнеце, и со страхом я ожидал, как меня выгонят. Но не гнали меня.

Все чаще на пути нашем маги стали встречаться. Я интересовался их силой магической, так как чувствовал в себе я того демона, что пробудился во мне в Тутуране поселке. Хотелось мне знать что это. Но к кому не обращался, никто не мог сказать ничего верного.

*****

Почти год прошел наших странствий, как пригласил меня Игорь к себе в шатер. Стояли мы в то время на берегу моря соленого. Ожидали кораблей торговых, что из дальних стран прийти должны были.

Сели мы у столика накрытого выпили чаю и показал мне Игорь шкатулку диковину.

— Все думают Тём, что злато я храню в шкатулке этой. Но нет. Храню я в ней, то чего в нашем мире никогда не было. Смотрел я, как ты вещи узнаешь тебе незнакомые али забытые, вот подумал показать тебе, может и это, знаешь ты.

Открыл он ту шкатулку и выложил с десяток вещей. Взял я одну, покрутил и вдруг вспомнил «зажигалкою» она называлась. Была она как из кости делана, не кость то была, а пластмасса. Другой предмет взял «часы» узнал электронные. Покрутил в руках, вспомнил, как работают. Стал нажимать на кнопочки, оказалось, что еще работают. В сутках у них тридцать два часа было. Календарь нашел, дни посчитал по месяцам. Оказалось, что год делился на шестнадцать месяцев. И в месяце у них от двадцати восьми до тридцати двух дней бывает. А у нас год делился на десять месяцев, и по сорок дней было в месяце, и раз в пять лет месяц десятый менялся, для компенсации времени.

— Это часы не нашего мира, — сказал я Игорю. — Откуда они у тебя?

— Дальше смотри пока.

Дальше еще было интереснее. Рацию я нашел. Рефлекторно включил, как знал, что нажимать надо. Но мертва она была. Открыл я отсек с элементами питания и извлек почерневшие от времени батареи. Бумага потемнела на них, а вот корпус самой баратеи время не тронуло. Батарея выглядела как забытая и давно знакомая. Вспомнил я, что видел батареи такие. Аккумулятором она называлася, заряжать ее надо было от электричества. Увидел я значок на ней радиационной опасности и сказал я Игорю.

— Это радиостанция для связи между путниками, коли потеряются. Али действовать за компанию друг друга не видючи. Военные такой пользуются. А батареи такие ковырять нельзя ножиком. Как вскроешь оболочку железную, болезнь выпустишь невидимую. Нет слов, объяснить это правильно. Видишь символ тут специальный, «радиационная опасность» называется.

— А ты знаешь, как батареи такие делать?

— Тут металлы нужны специальные. Не сделать мне такое, не выковать. Во, вспомнил, нужны «атомные технологии». Одному тут никак не справиться. Это вещи из мира на много выше по развитого технологически.

Дальше шли вещи разные, их я легко вспоминал: ручка и карандаш для писания, видео регистратор, также с батареей посаженной, ножик был складной многофункциональный, пряжка магнитная, несколько кусков ткани разной синтетической. И венчал все пистолет многозарядный с тремя патронами. Ладно, в руку он лег мне как друг старый. Легко я разобрал и собрал его, рабочий он был.

— Это пистолет, калибра 7,6 миллиметра, полуавтоматический с качающимся стволом, патрон усиленный 22 на 7,6 мм. Пятнадцати зарядный с двухрядным магазином. Применяется полицией и вооруженными силами. ПА-64 «Жало» очень удобное и эффективное оружие, пули применяются четырех видов: оболочечные, вот такие как в нем остались, полу-оболочечные, бронебойные и зажигательные. Самый популярный тип оружия. Откуда у тебя все это?

— Нашел я мертвяка как-то и снял все это с него, после похоронил я останки по-человечески. Думал я, что ты с ним пришел, за вещами этими. Нашли его в горах тех, где Матвея ты повстречал. Был я тогда беден и искал в тех горах пропитание, а нашел мертвяка этого. И были при нем камни самоцветные с них и начался мой путь караванщика. Вот когда пришел ты с Матвеем, страшно мне стало, что пришел ты за камнями и вещами этими. Но уж год прошел, а ты все не спрашивал, и устал я боятся этого, вот и позвал тебя, чтоб сказал ты, так за мной ты пришел, ты ли смерть моя?

— Успокойся, не алчу я зла тебе. И не шел я за вещами этими. А уж жизнь твоя мне без надобности. Хоть не родня ты мне, но ты с Матвеем мне товарищи. И спасал я твоего сына, в горах тех, не за тем, чтоб до тебя дотянуться, а токмо, что человек он был раненный, а я знания имел, чтоб помочь ему. Ни вам зла не желаю, ни от вас его не жду, так как свою работу честно делаю.

— Спасибо тебе на добром слове Тём, что не держишь зала на нас. Мне это радостно.

— Да благодарить меня не за что. Нет причин у меня, да и не было зло держать на вас с Матвеем. Лучше скажи, может еще, где такое видывал. Уж знакомы мне письмена эти, да и вещи как будто жил я там, где все это было не диковинкой, а для продажи всем желающим. Может, есть переход в мир другой параллельный, где часы те к надобности.

— Что и время для тебя знакомое?

— Да. И вещи, что ты показывал.

— Стало быть, ты из мира ихнего, — показал он на вещи потаенные.

— Стало быть. Помоги мне путь-дорогу найти. Может, в мир тот попаду, вспомню кто я.

— Да, паря, занесло тебя. Надо начинать поиск с поселка, где нашли тебя с Тутурана. Раз тебя там нашли значит близко и проход в мир твой есть. Ну, ничего, вскорости, мы в их земли пойдем, как товар возьмем у купцов морских. Давай лучше чаю попьем, полакомимся.

Торжище Шуляк, управа, судья Кириян

После трапезы праздничной цензор по делам своим поехал с сотоварищи, а я сел в кабинете своем думу думать, как доверию князя ответ держать. Вызвал я к себе Булата верного. Что бы он подсказал, от смекалки своей.

— Эх, кабы кузнец тот был с ними, легче было бы, — вдруг сказал Булат мне.

— Так найди его, ты же знаешь, что с мужиками он приходил Тутурановскими.

Вскочил Булат на коня вороного и, кликнув сотоварищи, полетел в поселок Тутуран, вороном быстрым.

Дня два его не было, и приехал он лютый и всклокоченный. Доложил, что мужичье дуболомное, прогнало кузнеца того из поселка своего, мелкоумные. Оказался кузнец тот воином и побил он забруд без жалости. Так они глупые на него «убивцею» обозвалися и ушел он обиженный на людей этих неграмотных. Где теперь искать заблудного, только ветер горный ведает.

Погоревал недолго я, и решили мы перво-наперво торжище расстраивать, чтобы денежка в казне водилася. Заказал я храм посвященный пяти Богам. Стали ставить подворье гостиное, новое, чтоб привечать караванщиков. Далее я гонцов послал в селения, что умельцев привечаю разных, кузнецов, шкуроделов, горшечников. Им дома по приезду ставили, чтоб работали они не покладая рук.

Через месяц пришли работники князевы. Закипела работа вокруг торжища. И поля мы пшеницею сеяли и огороды вспахивали. А двойные плуги кузнеца того целину поднимали играючи. Понял я, что не луки, не стрелы, а плуги главное достояние. Коли сыты вокруг работники, так и взять у них лишку не страшно так, не сломаются.

Расцвело мое торжище. Раньше караваны проходили не задерживались. А как двор для них я гостиный поставил с охраною. Стали они останавливаться. Хоть и торг вели слабенький, так за постой оставляли деньгу не малую. Им идти было до города дней, поди, еще двадцать, да все без отдыха. А на дворе моем и кушанья разные и кузнец всем лошадям подковы выправит, и спокойно можно спать под охраною, не боясь нападения. Посмотрел, что гостинец дело прибыльно, так поставил еще один, чтоб не тесно было караванщикам.

Вскоре слава пошла о гостинце моем. И смекнули караванщики хитрые, что раз есть место любое, так зачем брать еды лишнее, ведь товарами место то занимать можно им. Я не стал жадничать, и цену ломить за провизию. Покупали они все по твердой цене. И им хорошо и мне выгодно.

Чтобы путь легкий был им, я на три дни разогнал патрули и разъезды дружинные. Всех забруд разогнали дружинники. И дорога стала всем любая.

Шлях торный, Тём

Пока сидели мы на берегу моря соленого. Совсем замучил меня Игорь вопросами. Что тот Леха кузнецов сын, почемучил безжалостно. Уж хотелось ему, чтоб оружие то работало. Я как мог ему все обсказывал, поясняя, что не получится, не хватает знаний у меня для этого. Но настаивал он и искал я по городу, кузнеца и алхимика. И нашел таки их обоих. Да не смогли они сделать, что надобно, но получилось у них что задумано. Смастерил я из частей ими сделанных двадцать ружий кремниевых. Били они на сто шагов уверенно, рад был Игорь этому.

— Вот теперь мы можем и больше в караван повозок брать, оборонить легко их получится.

Вскорости, пришли корабли купцов заморских. Как прошло с ними торжище, мы пошли в путь обратный в страну князя Георгия, на границе его стоял поселок Тутуран, где нашли меня.

Игорь взял в обоз мужа ученого, был он магом известным, инженером и алхимиком. Выписан он был в те края со своими книгами, город строить в горах тех, где Шуляк — торжище.

Подивился я совпадению этому, да чего дивится охранять надобно и пошли мы в дорогу дальнюю, повезли товары заморские.²

Примечания

2

Из путевых записок Игоря сына Тополя, собраны и описаны дьяком храма спасения Божьего в 2236 году от пришествия пророка Божьего.