Архив сочинений – 2015. Часть II

Константин Трунин

Становление таланта достигает определённого уровня, неизбежно в последующем принимая далеко не те черты, которые желается видеть. В плане понимания способности критически мыслить 2015 год стал особым, позволив рассматривать литературные произведения в свете их привязки к особенностям быта человеческого общества вообще. Имея желание сказать, получив для того возможность, рассмотрение художественной литературы превратилось в стремление понять устройство жизни.

© Константин Трунин, 2023

ISBN 978-5-0060-4616-0 (т. 2)

ISBN 978-5-0060-3927-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Июль

Уилки Коллинз «Женщина в белом» (1860)

Подходить к чтению «Женщины в белом» нужно только со стороны понимания творчества Чарльза Диккенса. Если такого понимания нет, то дело может быть поправимо любовью к сомнительного рода литературе, где писатель водит читателя за нос всё повествование, осознанно раздувая объём произведения до невообразимых размеров, чтобы в итоге ничего толком не поведать. Говорить о чём-то, не говоря о конкретном — это отличительная черта очень умных людей, способных доводить аудиторию до исступления, не обращая внимания не недоуменные выражения лиц. Уилки Коллинз полностью впитал в себя стиль Диккенса, изначально находясь под его влиянием: «Женщина в белом», например, была опубликована именно в журнале Диккенса, позволив почитателям таланта одного писателя насладиться своеобразным фанфиком от другого автора.

Коллинз частично стал новатором, придумав вести повествование от имени нескольких героев. Гениальный ход позволяет писать об одном и том же, только с ещё большим количеством слов. Писатели XIX века кормились не от количества проданных книг, а сугубо благодаря периодическим журналам по подписке. Поэтому эпический размах творений Диккенса вызывает не удивление, а лишь снисхождение к порывам человека быть обеспеченным. Однако, тенденция писать много всегда довлела над миром литературы, несмотря на редкие появления действительно ценных авторов, годами вынашивавших идею для книги, после чего ещё большее количество времени реализуя замысел. Иногда получалось создать уникальное произведение и у писателей-поточников, но в числе других их работ оно просто тонуло, становясь уделом самых настойчивых читателей, верящих в возможность найти действительно интересное творение.

Стиль Коллинза мог быть иным, если не учитывать влияние Диккенса. Каким именно образом происходило общение двух писателей — об этом можно прочитать в соответствующих источниках. Проведённые параллели, в любом случае, сейчас не на стороне Коллинза; на момент написания «Женщины в белом», он всё ещё уступал Диккенсу в способности «лаконично» излагать мысли на бумаге. Язык Коллинза бесконечно витиеват, но не от красивого изложения: Уилки постоянно уводит внимание читателя куда-нибудь в сторону, иногда окончательно, после чего возвращение в основную канву сюжета становится затруднительным, если рассеянное внимание не увидит её в размытом неопределённом виде под слоем воды. Можно уподобить содержание «Женщины в белом» нудному описанию событий, бывших интересными только писателю, включая Диккенса. Однако, читал ли Диккенс труды Коллинза в полном объёме — весьма интригующий вопрос.

Кому всё-таки будет интересно творчество Уилки Коллинза? Только поклонникам Диккенса, уже прочитавшим все его произведения и яро желающим прочитать книги других авторов, писавших подобным же образом. В этом случае Коллинз становится настоящим спасением. Читателям, предпочитающим более ясное изложение и отсутствие топтания на месте, стоит поискать иную литературу, не забивая голову важностью приобщиться к английской классике. Русская классика, для наглядности, поднимает широкий спектр проблематики взаимоотношений, не ограничиваясь возможностью рассказать историю ради самой истории. Про французскую классику стоит говорить отдельно, настолько она разнится от писателя к писателю, имевших свои неповторимые стили, на фоне которых английские классики XIX века выглядят единым монолитным камнем.

Что?! Говорите — ничего ещё не сказано про саму книгу «Женщина в белом»? Про неё можно долго говорить, о ней легко написать трактат. Только он будет таким же витиеватым, как и сама «Женщина в белом». Искать незнакомку, а потом разбираться в чужом грязном белье — это древний сюжет, разбивающий в прах увещевания быть благоразумным и не совершать необдуманных поступков, предварительно решив для себя действительную необходимость начинать расследование. С другой стороны, если ничего не делать, то и жизнь пройдёт мимо, а потом будет больно вспоминать об упущенных шансах.

02.07.2015 (http://trounin.ru/wcollins60)

Роберт Гэлбрейт «Зов кукушки» (2013)

Цикл «Корморан Страйк» Книга №1

На благополучном Западе сохранились до наших дней частные детективы, ведущие асоциальный образ жизни: об этом взялся напомнить читателю Роберт Гэлбрейт (или хозяйка псевдонима — Джоан Роулинг). Всё у них печально, начиная с рабочего места в виде вшивой каморки и заканчивая отсутствием клиентов. Существуют они на различные дотации от государства. Главный герой «Зова кукушки» является ветераном боевых действий, о которых ему часто напоминает разражающаяся от ходьбы культя, сыном рок-звезды и матери фанатки-наркоманки, о чём самостоятельно предпочитает не вспоминать. Писатели любят вытаскивать из грязи достойных людей, попавших в подвал социума не по своей вине, а вследствие злополучного стечения обстоятельств. Создав отдалённое подобие доктора Уотсона, Гэлбрейт дал ему громкое дело, попутно раскрывая обстоятельства происшествия. И, по устоявшейся традиции, помятый болезный человек будет портить настроение людям, которые с ним никогда бы не стали общаться, даже будь он официальным представителем силовых структур. Однако, законы литературного жанра позволяют писателю искажать грани реальности по своему усмотрению.

Главный герой не расследует мелких бытовых проблем, не следит за неверными мужьями и не участвует в жизни других людей. Он просто уподобился истинному даосу, спокойно взирая каждый день на пустой дверной проём, ожидая через двадцать лет увидеть в нём первого клиента. Обычно, если чего-то активно не хочешь, то именно это происходит. Так случилось и с главным героем «Зова кукушки», когда на его голову свалился сумасбродный брат выбросившейся из окна топ-модели; полиция умыла руки, пресса приняла версию самоубийства. Теперь необходимо выяснить причину, побудившую человека, пребывавшего на пике славы, свести счёты с жизнью. Главный герой сперва опешил, не имея никакого желания прерывать практику ожидания и выходить из состояния, почти приближенного к просветлению. Гэлбрейт решил ускорить процесс, создав у читателя впечатление, что перед ним весьма сообразительный детектив. Для чего закрутил распутывание клубка противоречий.

Авторы детективов редко допускают многовариантность событий, делая повествование максимально плоским. Во-первых, это уберегает мозг читателя от взрыва. Во-вторых, так не взорвётся мозг у писателя. Таким образом достигается взаимопонимание, хоть и в ущерб логике. Гэлбрейт построил расследование главного героя весьма живо, давая ему возможность поговорить с каждым свидетелем и с каждым возможным убийцей, никогда не возвращаясь для уточнения деталей на фоне новых вскрывшихся фактов. Для главного героя всё всегда понятно, чего Гэлбрейт не сообщает читателю, оставляя в недоумении. Следствие продвигается по наитию, пока главный герой извлекает все нужные ему сведения. Конечно, финальная разгадка никак не связана с общим следствием. Полотно повествования просто обрисовывает детали происшествия, не имеющие никакого отношения к решению поставленной клиентом детективу задачи. Главному герою было достаточно начать расследование с другой стороны, как «Зов кукушки» мог закончится уже к сотой странице, а то и раньше.

Классический читатель всегда верит писателю. Святая невинность гложет подсознание, будто всё в описываемой автором истории является абсолютной гарантией правды. В такой же уверенности пребывают и сами писатели, редко вкладывая в уста тех, кто не должен врать, только истинный вариант развития событий. Читателю приходится глотать односторонние события, лишённые градации. В угол сюжета поставлены только раскрытие личности главного героя и, выбросившейся из окна, топ-модели. Все остальные персонажи не имеют никакого значения. Они легко вырезаются из картона, смачиваются водой для побитости жизнью, и представляются читателю в получившемся виде, не имея никакой иной цели, кроме как помочь писателю наполнить повествование информацией сомнительного качества. Вот и ходит главный герой «Зова кукушки» от второстепенного действующего лица к третьестепенному, пока в равномерном удалении не столкнётся с обыкновенным шкафом, более важным для его расследования, нежели многостраничные разговоры о пустом и страсти по болезной культи.

Прелесть «Зова кукушки» заключается только в главном герое. Каким бы его не изображал Гэлбрейт, портрет получился живым и привлекательным. В меру брутальный мужчина, имеющий повод поплакать над потерянной ногой и неудачей на личном фронте, постоянно пребывает в рефлексии, вспоминая злой рок, сделавший его именно таким. Иногда Гэлбрейт перегибает палку, делая центром вселенной культю, закручивая вокруг неё все страдания главного героя. При этом, его больше ничего не беспокоит. Могла бы болеть спина или колени, подвести желудок или иная часть пищеварительной системы, а то и зашевелиться камни в почках, желчном пузыре. Многовариантность Гэлбрейтом была отринута полностью. Каждого персонажа в «Зове кукушки» беспокоит только одна проблема, вокруг которой писатель и крутит их диалог с главным героем. Быстро выясняется, что существенные недостатки присущи каждому из них, при полном отсутствии каких-либо положительных моментов.

Книгу портит только финал, прописанный согласно голливудским стандартам. Именно тогда Гэлбрейт бросит главного героя в схватку со смертью, показав его прекрасным бойцом, который ничего путного не сказав за всю книгу, выдал длинную тираду перед титрами. Буковки побежали по экрану под грустную музыку, пока главный герой ковылял в сторону своей вшивой каморки с чувством выполненного долга. Ничему его данное расследование не научило. Дверной проём по-прежнему манит его взгляд, в котором когда-нибудь появится следующий клиент. И хорошо, если это будет через двадцать лет — с дао шутки плохи. Впрочем, дао — это путь. «Зов кукушки» дал жизнь Корморану Страйку и новым литературным талантам Роулинг.

02.07.2015 (http://trounin.ru/galbraith13)

Александр Островский «Женитьба Бальзаминова» (1857—61)

Привыкнув видеть в пьесах Островского раскрытие острых социальных проблем, не ожидаешь от одной из них получить невразумительный текст со скудным содержанием. Если быть точным, то от трёх из них. Островским была создана трилогия «Картины московской жизни», куда вошли пьесы «Праздничный сон до обеда», «Свои собаки грызутся, чужая не приставай» и «За чем пойдёшь, то и найдёшь». Ни одна из них не удостоилась милости современников-критиков писателя. Единственное, что может быть примечательным — это духовная связь с «Обломовым» Ивана Гончарова, отчего в воображении рисуется образ того самого русского человека, который сам не старается, но плодотворно мечтает о значительных приобретениях. Фигура Бальзаминова вызывает только отторжение, симпатий к нему у читателя быть не должно. Однако, счастья заслуживают все, поэтому и идея главного героя жениться на богатой девушке должна осуществиться.

Читатель знакомится с главным героем в тот момент, когда тому снится сон. Согласно ему, до обеда увиденное в грёзах должно исполниться. Отсюда Островский и закручивает действие пьесы, наполняя содержание метаниями действующих лиц, верящих в народные приметы. Особого раскрытия не происходит. Читателю предлагается главный герой, его мать и диалоги о чём-то. Иногда проскальзывают афоризмы, но в общей массе они тонут, становясь вырванными из контекста при цитировании. Размышления главного героя проистекают из его жеманности и сильной впечатлительности. Он думает, что достаточно открыть рот, как его вкусно накормят, напоят, а потом предложат добавку. Островский старается, чтобы это было именно так, но разбавляет содержание отсутствием реальных перспектив к осуществлению сна.

Главному герою суждено несколько раз обжечься, практически подойдя к цели. Если в первый раз ему мешает неопытная и излишняя идеализация возможных отношений, то во второй раз его просто используют в качестве предмета для ревности. Островский вторую часть трилогии делает ещё более пустой, лишив читателя хоть какой-то возможности понять происходящие события. Впрочем, называть читателя нужно зрителем, ведь пьесы писались изначально для постановки в театрах. Забить программу бывает полезно и проходными произведениями, а то и развлечь в антракте между другими пьесами.

Логическое завершение трилогии происходит в «За чем пойдёшь, то и найдёшь», где измучившийся главный герой уже практически согласен на любую невесту, но только при условии, что она будет богатой. Хорошо, когда у людей жизненные приоритеты грамотно расставлены, без вовлечения в процесс влюблённости. Главному герою бедная невеста вообще не нужна, хотя Островский мог сделать пьесу поистине драматичной, подведя в конце повествование к трагическому финалу. Однако, мужчины в его представлении имеют больше разума, нежели бесплотной мечтательности, как бы это не противоречило сути касательно Бальзаминова, продолжавшего сохранять благоразумие в мечтах о счастливом будущем.

Образ Бальзаминова соотносится не только с Обломовым и сказочным Емелей, но даже с богатырём Ильёй Муромцем. У всех был изначально сходный характер, немного изменившийся вследствие побудивших к тому причин. Если читатель помнит: Обломов влюбился, Емеля поймал щуку, а Муромец не владел ногами. Пример Ильи Муромца остаётся под большим вопросом. Однако, имеет место быть. Также Муромец выпадает и по той причине, что Бальзаминов, Емеля и Обломов ярко вспыхнули в русской литературе в промежутке между 1855 и 1859 годами, крепко вбив в подсознание последующих поколений образ ленивого русского человека, пребывающего в постоянной надежде на авось. Предпосылки всё равно исходят из фольклора, а это значит — лень издревле присутствует в русских людях. Стоит задуматься, ведь стандартное мышление исходит из того, что вокруг всё плохо, сам делать ничего для исправления ситуации не буду, но вот вдруг приснится мне сон под праздник, или от душевной щедроты поднимут зарплату, или обеспечат жилой площадью без всяких условий, тогда похвалю добрых людей, которые себя обеспечили, да обо мне потом позаботились.

Островский отобразил одну из черт характера своих соотечественников. Но сделал он это не совсем хорошо. Видимо, надеялся, что всем просто так понравится; вдруг повезёт.

03.07.2015 (http://trounin.ru/ostrovsky61)

Роберт Хайнлайн «Астронавт Джонс» (1953)

Роберт Хайнлайн — Жюль Верн завтрашнего дня. Если герои французского автора приключенческих романов познавали тайны планеты, то у американского писателя они отправляются в глубины бездонного космоса. По причине ограниченного понимания развития технического прогресса, Хайнлайну чаще остаётся лишь предполагать, тогда как у Жюля Верна могла иметься худая, но всё-таки доказательная база. Обоих авторов роднит стремление открыть для читателя доселе неизвестную информацию, заслуживающую внимания. И вновь Хайнлайну приходится описывать фантастические материи, должные надоумить учёных двигаться в заданном направлении. Начало XXI века человечеством полностью провалено, по той причине, что программы по изучению космоса скорее сворачиваются, нежели набирают обороты. Нет реальной необходимости выходить за пределы планеты, пока хватает ресурсов и жизненного пространства. Когда-нибудь ситуация усугубится, и тогда предсказания Хайнлайна могут осуществиться.

В пятидесятые годы Хайнлайн не испытывал той враждебности к демократическим режимам, которую проявил позже, мечтая о милитаристском едином государстве-планете; для него не было определённого понимания, не существовало чёткой повествовательной линии в книгах: события могли крутиться вокруг ситуации после очередной глобальной войны, либо касаться взаимоотношений с инопланетянами, а то и просто он мог отправить героев выполнять смертельные задания или выдвигать гуманистические теории. События в «Астронавте Джонса» начинаются тогда, когда планета уже переселена, фермеры обязаны возделывать принадлежащие им участки, а индийская модель общества возобновила своё существование: вернулась кастовая система. На Земле стало невыносимо жить — планета уподобилась клетке, в которой всё распределяется до рождения. Есть свободные профессии, но они никого не интересуют. На беду главному герою повезло родиться в крестьянской семье, его отец умер, мачеха снова вышла замуж, после чего он остался на птичьих правах. Ситуацию мог спасти дядя, бывший астронавигатором, но он погиб и не оставил завещания.

Хайнлайн писал «Астронавта Джонса» исключительно для подростков. Во многом, от этого и надо исходить, если возникнет желание читать его книги. В них главные герои — молодые люди, наделённые какой-нибудь способностью, позволяющей им быть лучше сверстников. Касательно «Астронавта Джонса» — это парадоксальная запоминаемость. Читателю только и останется удивляться, когда главный герой наизусть помнит каждую прочитанную книгу. Такие люди бывают, а если они являются героями твоих книг, то сюжет построить проще простого. Хайнлайн не решился брать среднего юношу, чьи способности самые обыкновенные человеческие, предпочтя исходить из более лучших условий. Ему нужно было только помочь выйти главному герою за пределы кастовой системы, чтобы всё стало похожим на сказку. Разумеется, это и случилось. Благодаря чему, главный герой попал на космический корабль, зарекомендовал себя с лучшей стороны и обрёл почёт и уважение до самой старости.

Показать космос можно разным. Для Хайнлайна всегда была потребность усложнить модель до степени, выходящей за пределы понимания читателя. Разумно предположить, что все объекты во Вселенной находятся в постоянном движении, а значит чёткой системы координат существовать не может, как и навигационных карт, хотя бы приблизительных. Сложная система расчётов может создать примерный вариант расположения объектов, а в остальном необходимо самостоятельно всё просчитывать, и значение будет иметь даже пятая цифра после запятой. Основная тяжесть за передвижения корабля в космическом пространстве ложится на плечи астронавигатора, от быстроты реакций и умения резво соображать зависит то, куда в итоге судно попадёт: всегда существует риск врезаться в планету. Хайнлайн на этом сильно не акцентирует внимание, сообщая данную информацию для фона основных событий, к космосу имеющих опосредованное отношение.

Главное для читателя — увидеть духовный рост главного героя. Ведь, попав на корабль, нужно обзавестись друзьями, войти в доверие к офицерам и разобраться с нерадивыми людьми, чья гордыня будет лучшей площадкой для возможности главному герою показать всё своё мастерство. Хайнлайн наделит разумом пауков, опишет одну затерянную в космосе планету и даст читателю почувствовать всю гениальность достижения высоких позиций. Наградив главного героя феноменальной памятью, он даст ему шанс сделать карьеру, поскольку среди пассажиров окажется дочь влиятельного человека, через которого будет ещё проще объявить о своих притязаниях на право принадлежать к касте астронавигаторов.

Подростки будут довольны содержанием. Только знайте, текст быстро выветрится из головы. Если вы, конечно, не запоминаете навсегда один раз прочитанное.

03.07.2015 (http://trounin.ru/heinlein53)

Астрид Линдгрен «Малыш и Карлсон» (1955—68)

В каждом юном скандинаве живёт стародавний викинг, чья разрушительная энергия часто находит выход в виде вспышек агрессии и стремления познать сокрытое. Голословным утверждением это не является, достаточно ознакомиться с произведениями шведских и норвежских писателей XX—XXI веков. Самый яркий пример — творчество Астрид Линдгрен. Популярная на весь мир компания из Малыша и Карлсона, подмывающая основы спокойствия, даст яркое представление о прекрасных годах детства, когда можно было безобразничать в волю, не опасаясь наказаний. За этим кроется ещё один элемент воспитания скандинавских детей, чаще предоставленных самим себе. Кураж со временем должен выйти из ребёнка полностью, согласно наложению на него проекций исторического хронометража. Если до семи лет шведы могут колебаться и быть тише воды, то потом вплоть до двенадцати лет происходит невообразимая буря, всё согласно соответствию с пиком активности викингов в VII—XII веках. Данная теория имеет право на жизнь, вследствие удивительного совпадения.

Не смотрите, что Малыш назван Малышом, он отнюдь не робкого десятка. С его тела не сходят синяки, а кулаки постоянно чешутся в порыве надавать очередных тумаков одноклассникам. Его личная проблема — это нелогичная дружба с Карлсоном, на фоне которого Малыш приобретает вид невинного ягнёнка, забывшего о собственных проказах. Почему-то Линдгрен совмещает в Малыше две сути, показывая читателю спокойного человека, тогда как заочно рассказывает об его буйном нраве. Лишь девочки вздыхают спокойно, Малыш их старается обходить стороной, не позволяя себе открыто выступать против них. Когда в жизни Малыша появляется Карлсон, ситуация ещё более усугубляется. Линдгрен представляет читателю замкнутого в себе ребёнка, которому нельзя выходить из квартиры. Он заперт в четырёх стенах, поэтому немудрено, что в его жизни появляется друг из ниоткуда, которого читатель изначально воспринимает за порождение фантазии. Линдгрен и сама на первый порах не предполагала давать иллюзии право на реальное существование, о чём можно судить из содержания первой повести. Даже когда было принято решение сделать Карлсона существом из плоти и крови с кнопкой на животе и пропеллером за спиной — об его существовании на семейном совете решили никому не рассказывать. Много позже Линдгрен разовьёт сюжет дальше пределов дома Малыша, логически продолжая повествование.

Мужчина в самом расцвете сил, одетый в синие штаны, рубашку в клетку и носки в полоску, имеющий вид бочки, оценённый в десять тысяч крон — это и есть Карлсон. У него нет имени, разумного объяснения существования и чувства меры. Одним словом, настоящий сказочный персонаж, родившийся не в дремучих лесах и не на волнах из морской пены, а где-то на одной из крыш в столице Швеции. Назвать его героем нашего времени нельзя, больным человеком тоже — надо воспринимать подобием линдгреновского мужчины, в противовес бальзаковской женщине. Меняющиеся ценности сделали так, что во времена Бальзака женщина редко становилась независимой и могла принимать самостоятельные решения, то спустя сотню лет в аналогичное положение самовольно стали переходить уже мужчины: им присущ инфантилизм, а принятие решений они перекладывают на чужие плечи, в том числе и женщин. Было бы замечательно дать жизнь термину «линдгреновский мужчина» — смотрится внушительно, значение сомнительно, а со временем примет такой вид, что он уйдёт в народ, и под ним будут понимать совсем другое. Не тридцатилетний возраст, конечно, но хотя бы период начала тяги к рубашкам в клетку — и инфантилизм не будет иметь никакого значения.

«Малыш и Карлсон» стали также прообразом жанра произведений о запертых отчаянных детях, способных на всё, лишь бы никого не запустить внутрь своего мира. Отважные дела и смекалка позволяют совершать самые поражающие воображение поступки, вызывая волнение у окружающих людей. Притвориться привидением, съесть блины или сыграть злую шутку — самое безобидное из возможного. Линдгрен была слишком добра, чтобы сбрасывать тяжёлые предметы на голову с высоты (хотя, кое-что всё равно позволяла скидывать с крыши), ударять током, садить на клей и прочие непотребности. Происходящие события не должны были агитировать за асоциальное поведение, о чём в тексте часто проскальзывают нравоучительные нотки.

04.07.2015 (http://trounin.ru/lindgren55)

Наринэ Абгарян «С неба упали три яблока» (2015)

«С неба упали три яблока» Наринэ Абгарян — это добрый хрестоматийный магический реализм с вкраплениями неонатурализма. Читателю предлагается история одной оторванной от цивилизации деревни, расположенной где-то далеко в горах. Живут там люди до крайности простые, не привыкшие искать помощи даже у соседей. Само название произведения проистекает от армянских сказок, где фраза о яблоках становится заключительным благодарственным словом для слушателя, внимавшего рассказчику. Канва сюжета опирается на историю рано постаревшей женщины, чья печальная история приводится почти полностью, ныне умирающей от маточного кровотечения, поэтому она и подводит итоги прожитой жизни. Трудно предположить, чтобы депрессивное начало произведения плавно перетекло в радужное окончание, слишком фантастическое для правды.

Читатель может поверить автору, а может не верить. Слишком утрированно Абгарян показывает фаталистическую философию главной героини, для которой нет ничего плохого в смерти. Прожитые пятьдесят восемь лет отдаются болью в сердце: родня погибла, муж избивал, детей родить не получилось, нестерпимо болезненные месячные закончились восемь лет назад. Теперь главная героиня бесцельно существует, гадая о возможных причинах ожидающей её в будущем смерти. Можно угореть в бане, либо слечь от внезапного заболевания, а можно истечь кровью из органа, так и не пригодившегося. Перед читателем не раз встанет вопрос, порождённый любознательностью осведомиться о причинах недомогания главной героини, могущих возникнуть не на пустом месте, а, сугубо прозаически, благодаря лопнувшему сосуду от высокого давления. Фаталист, при всём своём отношении к существованию в этом мире, не должен ложиться на кровать и закрывать глаза, ожидая смерти. Абгарян решила внести депрессивные ноты, показав крайнюю степень отрешённости.

Жизнь главной героини — это не горы и свежий воздух, а дремучее болото с отравляющими испарениями. Исходящая от неё энергетика засосёт любого, поэтому от такой женщины надо держаться на расстоянии. Так должно быть в идеале, но Абгарян считает важным показать элемент социальной адаптации и позитивного общения со знакомыми главной героине людьми. Все действующие лица — светлые и приятные, выступающие противовесом отрицательным эмоциям. Неудивительно, что благодаря им можно перебороть любую хворь. В борьбе добра со злом всегда побеждает добро, согласно идеальным представлениям, а не реалистическому положению дел во Вселенной, где хаос изначально довлеет над стремлением положительного перетянуть большее количество материи на себя.

Натуралистические воззрения быстро сходят на нет, когда Абгарян начинает играть словами. Под её пером преображается полёт роя мух и расцветает яркими красками история павлина, кружится пустыми ветрами засуха, а прошлогодняя картошка всходит вне всякого объяснения, спасая людей от голода. Абгарян не лишает повествование юмора, бросая в выгребную яму дрожжи. Но больше всего текст разбавляется множеством отступлений, главное из которых — армянские фамилии, становящиеся кладезем полезной информации, если кому-то действительно интересно, отчего теперь всё именно так, а не как-то иначе. Такой ход помог Абгарян заполнить часть страниц весьма короткой истории.

Неожиданный конец переключает внимание читателя на дополняющие книгу рассказы. Они не имеют чёткой единой структуры, как не несут и особой смысловой нагрузки. Кажется, Абгарян приводит случаи из своей жизни, чаще связанные с армянской диаспорой, а также делится историями с восточным колоритом. В иных рассказах Абгарян начинает давить читателя своей личной философией, наполняя повествование аллегориями, раскрывая разные моменты; с болью вспоминая события юности, наполненные грустью и ужасами реальной стороны жизни.

Мука из сердца уйдёт — новая жизнь подсознание всколыхнёт; никогда не стоит затягивать с визитом к врачам — думается, об этом и хотела сказать Наринэ Абгарян.

04.07.2015 (http://trounin.ru/abgaryan15)

Анатолий Ананьев «Годы без войны. Том 1» (1976—80)

«Годы без войны» — это полотно в четырёх частях, для удобства чтения разбитое на два тома. Каждая история имеет право называться отдельной книгой, поскольку в них разные действующие лица. Слог Ананьева традиционно тяжёл, судьбы героев наполнены страданиями морального и физического плана. Часто сюжет уступает место размышлениям автора, решившего с высоты прожитых лет подвести промежуточный итог событиям после Второй Мировой войны. Для каждого из персонажей нарисован путь от окопов к советской действительности, где со всем необходимо уживаться, да мириться с тупиковой системой пути государства, всё более погрязающим в проблемах социалистического мироустройства. Ананьев безжалостно критикует предпосылки к достижению страной коммунизма, видя в нём только разрушительную и противоестественную человеческой природе суть.

Ананьев уделяет внимание множеству деталей. Читателю предстоит начать ознакомление с первой частью отнюдь не с мирной жизни, а с похорон матери главного героя. Человек, пришедший с войны, не привык видеть смерть от старости, являющуюся для него нелепой. Он каждый день терял товарищей на фронте, и не ожидал теперь попасть на ритуальное действие. Главный герой полон сомнений: ему ещё неизвестно, как жить в спокойной обстановке. Ананьев направляет его мысли на восстановление народного хозяйства, начиная с самой больной темы для любой страны — аграрного вопроса. Казалось бы, без еды прожить трудно, но промышленность преобладает над земледелием, отобрав пальму первенства в важности для страны. Это первое сожаление Ананьева, считающего такое положение неправильным. Трудно не согласиться с автором, чаще наблюдая заинтересованность современных стран в технической сфере, нежели в продовольственной.

Говорить про колхоз Ананьев мог бесконечно. Отнюдь, не всё было благополучно в данном сегменте экономики. Коммунизм подразумевает общее имущество, строя на этом понятии отношение людей к имуществу. Правильно замечает Ананьев, говоря об общей собственности много нелестных слов. Для него ясно одно — голод легко избежать, если каждый будет иметь свою землю и свои инструменты, ухаживая за почвой и заботясь об урожае. Государственные дотации скорее вредят сельскому хозяйству, если часть колхозов выдаст продукцию выше ожидаемой, а ещё большее количество просто будет ждать подачек сверху, рассчитывая на равное распределение продукции. При этом, Ананьев не очерняет повествование историями о тунеядцах. Наоборот, читатель видит честных людей, для которых действительно важно перевыполнить план раньше заданного срока. И опять же, при идее общего пользования, трудовая повинность не может быть распределена между всеми равномерно, от чего кому-то приходится работать больше остальных, не думая о возможности совмещать профессии.

Не забывает Ананьев про военное время, старательно убеждая людей никогда больше не воевать. Войну начинают не люди, а непонятные существа. По Ананьеву война противна духу человека. Проблему он видит в другом — в короткой человеческой памяти. Настрадавшееся поколение умирает, уступая своё место следующему, которое не может адекватно воспринимать то, что ему испытать ещё не удалось. Поэтому Ананьев безжалостно умерщвляет действующих лиц, показывая на примере их гибели безвозвратность потерь. Если Ананьев не убивает, то делает персонажей калеками. Люди теряют руки на пожаре, попадают под трактор и не сносят стрессовых ситуаций.

Первая часть, при всех отступлениях, всё равно сконцентрирована на судьбе главного героя. Но вторая часть не позволяет читателю следить за сюжетом, поскольку Ананьев предпочёл делиться мыслями. Поэтому, вместо истории ещё одного человека, Ананьев рассказывает про выборы первого секретаря райкома, далёкие от честного распределения должностей между достойными, предрекает большую стойку в новых местах разведанных залежей нефти и газа, зачем-то делится мнением о собаках и выставках, даже вещает из головы Шарля де Голля, анализируя изнутри все его визиты в Советский Союз.

05.07.2015 (http://trounin.ru/ananiev89-1)

Александр Дюма-сын «Дама с камелиями» (1848)

Про любовь известно, что не знаешь, где её найдёшь, а где потеряешь. Случайное стечение обстоятельств формирует в голове картинку идиллии, основанную на пережитых ранее впечатлениях. При холодном расчёте и разумном подходе, влюблённость легко гасится твёрдой опорой на действительность. Если в душе часто раскрываются бутоны ярких роз, тогда обязательно кровоточат пальцы, соприкоснувшись с шипами. Свой отпечаток накладывает возраст и накопленный опыт. Молодым людям очень трудно смотреть на мир без понимания допускаемых в поведении оплошностей. Стремление быть счастливым вступает в противоречие с объективной реальностью дальнейшего существования. Вся жизнь впереди — нет сдерживающих факторов. Александр Дюма-сын, будучи двадцатичетырёхлетним юношей, не мог воспринимать обыденность в иных красках, кроме возвышающих человека эмоций от любовных переживаний. Рассказанная им история — великосветское приключение впечатлительного мужчины, падкого на красоту и шикарные наряды. Дюма дал ему возможность примерить на себя взаимную любовь первой в городе куртизанки, и сердце не выдержало, затуманив голову большим притоком крови.

Куртизанка — не просто женщина лёгкого поведения. Она скорее спутница богатого человека. Её главное назначение — дать мужчине почувствовать себя любимым и умным человеком. Градации упадка в профессиональном отношении могут разниться, где под куртизанками не обязательно будут пониматься столь возвышенные создания. Дюма не берёт во внимание женщин, утоляющих только страсть. Ему нет нужды говорить о приземлённых чувствах, предпочитая отдавать всего себя описанию душевных переживаний, возникающих при очень сильной любви. Для такой роли хорошо подходят знающие себе цену женщины, пользующиеся благосклонностью кавалеров для улучшения собственного положения в обществе. Дюма не исходит из понимания, что преобладающее отношение к куртизанкам — негативное; это не имеет никакой роли для влюблённого человека. Когда душа трепещет от одного вида любимого человека, тогда не так важно, кем он является для других.

Много позже главный герой придёт к согласию с реальностью. Жизнь его заставит расставить приоритеты в другом порядке. Но Дюма пишет книгу в молодом возрасте, практически совпадающим с возрастом главного героя его произведения. «Даму с камелиями» можно назвать личной историей отношений писателя с куртизанками, несколько изменив детали для придания происходящему большей трагичности. Художественное произведение не должно совпадать с настоящей жизнью, если не ставит целью объективно отразить исторические процессы. Для Дюма проблематика взаимоотношений более поверхностная — для него описываемые события являются именно объективными. Читателю может быть очевидна наивность действующих лиц и романтизация отношений двух любящих людей. Окончательно взвесить повествование не представляется возможным — нужно соглашаться с писателем, забыв про личное мнение, если возраст перешагнул за отметку юности.

Дюма осознаёт критичность пылкой беззаветной любви. Иначе откуда мог появиться в произведении настойчивый голос сурового отца главного героя? Это могло быть использовано для придания повествованию трагических нот. Нельзя развязать нити любви, запутанные в клубок подёргиванием за концы. Дюма прибегает к работе острым режущим инструментом, раня в сердце главного героя и лёгкие его куртизанки. Накал страстей мог довести их до самоубийства, будь Дюма решительно настроен на доведение любовной линии до логического конца. Мешает подобной развязке мягкотелость главного героя, способного капризничать и рыдать, совершая глупые поступки. На его фоне куртизанка выглядит опытной женщиной, чья судьба была слишком печальной, чтобы мечты превращать в реальность. Заклеивать разрыв Дюма не стал, глубже вонзив инструмент, пустив одному кровь, а из другой выпустив воздух.

Пусть о любви пишут молодые — они знают в ней истинный толк, лишённый предрассудков старшего поколения.

06.07.2015 (http://trounin.ru/dumasf48)

Эмиль Золя «Добыча» (1872)

Цикл «Ругон-Маккары» Книга №2

Писатель всегда прав — это аксиома. Ему подвластны слова, влияющие на других людей. Под его пером может быть создана империя честности, либо государство позора. Всё зависит от влияющих на писателя факторов. Если он задумает показать естественную сторону человеческой сущности, то обязательно будет стоять перед выбором — взять за основу обездоленных или отдать предпочтение предприимчивым людям — от этого зависит многое. Эмиль Золя решил для себя однозначно: ему требовалось показать чувство пожирающей жадности. С точки зрения происходящих в «Добыче» событий — всё очень обыденно и укладывается в понимание типичных процессов. Золя не отдалялся от основной темы, концентрируя внимание на всем доступной возможности разбогатеть. Другие писатели могли себя позиционировать защитниками социально незащищённых слоёв населения, взбудораживая отрицательные эмоции. «Добыча» стоит над всем этим, защищая господствующий класс.

У Пьера Ругона было пятеро детей. Третьему из них, сыну Аристиду, суждено стать центральной фигурой «Добычи». Он впитал в себя основные черты отца, являясь таким же предприимчивым человеком. Обманывать родню ему не довелось, но совершить это в отношении парижан — вполне. Нет ничего лучше лёгкой наживы, и совершенно неважно, каким образом её достичь. Когда-то Ругон, теперь он Саккар, что очень похоже на Маккар (фамилию любовника его бабки). Ущербный в плане политических воззрений, Аристид умеет извлекать прибыль из воздуха. От этого страдают безвинные люди, которые и должны страдать, опираясь на убеждения Золя. В руках Эмиля Аристид постепенно превращается в финансового воротилу, обладателя большого количества денег и прожигателя жизни. Разбираясь по существу, путь Аристида может иметь своё место в истории Франции времён правления Наполеона III, показывая объективно общий дух предпринимательской жилки в людях, в чьих руках оказываются громадные денежные потоки.

Золя не останавливается на одной теме. Герои «Добычи» живут жизнью богатых людей, ни о чём не задумываясь. Горе богатых дано познать только богатым. От великосветской скуки они совершают много глупых поступков, подрывая общечеловеческие ценности. Лёгкие отношения становятся источником тяжёлых ситуаций. Греховное падение — лучшая тема для пустых разговоров. Когда жена не видит мужа неделями, то может ему изменить с пасынком, порождая ворох слухов. Золя мог быть объективным, но предпочёл излагать происходящие события сухим слогом, подавляя частым сумбурным описанием лишних сюжетов. Женоподобный сын Аристида — отражение отсутствия твёрдой руки при воспитании ребёнка. Предыстория жены — лишние строчки на широкой улице снесённых домов в угоду строительства новых жилых кварталов.

В своём повествовании Золя и раньше уходил в дебри поиска нужных слов для описываемых им событий. Он погружался в себя, наполняя текст путаными фразами. Под давлением натурализма у читателя от творческих изысканий Эмиля должны были формироваться красочные образы эпохи Наполеона III; но, поскольку Золя некоторые сцены наполнял взглядом героев изнутри, дело доходило до подобия потока сознания. Очень трудно примерить на себя чужие мысли, даже если ты являешься создателем оригинальных персонажей. Ничего из пустоты не появляется, поэтому каждый писатель находит нужное для творчества в окружающем мире. Золя не мог быть исключением — кто-то один или несколько людей должны были стать прототипами действующих лиц. Аристид Саккар не такой уж оригинальный человек, чтобы приписывать его создание одному Золя.

Почему после темы революции Золя взялся за финансовые махинации? Видимо, есть в этом важная составляющая смены правящих режимов. Порывами одних пользуются другие, а Золя просто фиксирует это на бумаге.

08.07.2015 (http://trounin.ru/zola72)

Слава Сэ «Ева» (2011)

Каждый, в меру упитанный, писатель мечтает стать богатым человеком. Лучше, если при этом, профессия его будет творческой. Не помешает квартира в центре Санкт-Петербурга и внушительных размеров джип. Не страшно, если за плечами развод и крах семейной жизни. Тебя будут вдохновлять обстоятельства, харизматичные друзья и эксцентричный шеф. Жизнь не будет казаться скучной. Именно из этого исходит Слава Сэ, создавая альтер-эго, соответствующее всем заданным параметрам, в меру упитанного, писателя. Нащупав твёрдый сюжет, дальше остаётся только подпитывать фантазию. На выходе получилось искромётное произведение, не претендующее на звание высокохудожественной литературы; оно определённо поможет скрасить пару хмурых дней и, почему бы нет, белых ночей.

Логического объяснения происходящим в «Еве» событиям нет. Слава Сэ наполняет содержание смешными моментами, всегда находя возможность пошутить. Для главного героя не существует простых людей, он обязательно находит нечеловеческие сравнения: может уподобить встречного бутерброду или дракону, сопровождая дополнительной характеристикой хабитуса в целом: допустим, видя пропитого человека, даёт ему однозначную характеристику отношения к среде сантехников и подвиду алкоголиков. Точно также Слава Сэ показывает друзей главного героя, доводя до крайностей положительные черты: обтекаемо и без обид, Слава Сэ сообщает читателю парадоксальную увлечённость каждого из них тем или иным занятием, могущим внести порцию юмора в сюжет.

«Ева» — по своей внутренней структуре близка к «Даме с камелиями» Александра Дюма-сына. Главный герой такой же без ума влюблённый человек, а его девушка не внушает доверия окружающим. Дальнейшее продвижение по сюжету только подтверждает сравнение. Читатель может в этом лично убедиться, найдя большое количество сходных черт. Никакой особой разницы нет — просто события перенесены из Францию в Россию на сто шестьдесят три года вперёд. Главный герой дополнительно мигрирует в другую страну, терпя вынужденные неудобства. Его чувства преодолеют неприятный факт реального положения дел и трудовую практику в доме умалишённых. Слава Сэ нередко отступает от общего сюжета, наполняя действие посторонними деталями, преследуя цель обеспечить читателю приятное времяпровождение в другой обстановке.

Разбирать повествование на отдельные фрагменты — занятие неблагодарное. Нельзя требовать от такой литературы внутренней философии. Ничего нового Слава Сэ не говорит. Он только делится порцией едких слов, разумно поливая иронией обыденную жизнь. Многие в душе желают приключений, ни в чём не уступающих метаниям главного героя «Евы»: променять душный офис на незабываемые приключения на грани морального разложения. Слава Сэ такое желание реализовал на бумаге, мысленно заставляя альтер-эго разбираться со свалившимися на его голову неприятностями. Если под колёса вашего автомобиля попадёт пленительная незнакомка — как вы себя поведёте? Главный герой «Евы» повёл себя самым разумным способом, схватив сбитое тело, погрузив на заднее сиденье автомобиля и скрывшись с места преступления.

История выдумана от начала и до конца. Слава Сэ в этом честно признается на последних страницах тем читателям, которые невнимательно читали с самого начала. Любой читатель может последовать совету писателя: нужно удобно сесть, решить на чём предстоит писать и приступать. Если не в реальной жизни, то в собственных мыслях, каждый волен решить, какое слово будет первым, и как будут вести себя его герои на седьмой день. Слава Сэ — демиург, как все писатели; он воспользовался своим правом.

Кроме «Евы», данная книга содержит рассказы. Цельного в них ничего нет. Слава Сэ делится накопленным багажом знаний, чаще всего проистекающим от проблем на фронте взаимоотношений с женщинами. Содержание «Евы» уже показало мечты автора, следующие за ней рассказы — глубже погружают читателя в проблематику затруднений в общении автора со слабым полом. Красочно описывая попы прелестниц, Слава Сэ поёт оду коленкам. Своё мировоззрение он проецирует на других людей — для него, например, таксисты, выходящие на смену по ночам, — это охотники за обольстительницами, ибо иначе им нет смысла работать себе в убыток. Даже страшно становится, что Слава Сэ сам мог быть причастным к данной профессии… и жуткие картины возникают в голове от представлений, как он вёл себя с попутчицами, рискнувшими сесть с ним в один автомобиль.

Надо с иронией смотреть на мир. Когда не можешь это сделать сам, то помогут писатели. Слава Сэ справился со своей задачей.

09.07.2015 (http://trounin.ru/slavase11)

Лев Толстой «Два гусара» (1856)

Люди не меняются до тех пор, пока на их смену не приходит новое поколение, отличающееся в своих порывах и моральных ценностях от предыдущего. Отразить такое положение дел взялся молодой Лев Толстой, продолжая оттачивать навык писательского мастерства. В его словах ещё нет наставительных нотаций — до них оставался целый год, когда свет увидит повесть «Юность». Но уже заметны попытки анализировать происходящие с людьми изменения. Читателю предлагается история двух гусаров — сына и отца; они схожи внешне и разные по характеру. Их судьбы переплетаются благодаря случайному стечению обстоятельств, вне задействования одновременно. Сперва Толстой знакомит с отцом, а уже потом, спустя двадцать лет, с сыном. В обществе за это время поменялось многое, и прошлое не заслуживает анализирования с позиций последующих поколений.

Когда-то Россия не имела железных дорог, поэтому путешествие из Санкт-Петербурга в Москву занимало восемь дней по тряской земле. Тогда мужчины по-другому относились к женщинам: они были готовы броситься из противоположной части комнаты, чтобы поднять оброненный дамой платок. Этикет высшего света дозволял кавалеру вызывать обидчика на дуэль. В такие благоприятные для общества дни грубость тщательно маскировалась. Человек оставался человеком, но поступал согласно прописанным в то время правилам. Сущая глупость, скажет современный читатель, требовать от провинившейся дамы разрешить при людях поцеловать ей руку — такие нравы достойны быть образцом для любовных романов. Толстой может приукрашивать, опираясь на детские воспоминания и на рассказы старшего поколения. Мужчина мог быть в меру необуздан, горячим на суждения и бесконечно нежным со слабым полом, находя удовлетворение в малом. Именно в такой атмосфере читателю даётся первая история, где гусар-отец режется в карты, а потом совершает «безумства» в отношении прелестницы.

Показав идеальное общество, Толстой начинает искать оправдания необдуманно лёгкому поведению гусара-отца, позволяя гусару-сыну снисходительно относиться к былым амурным похождениям родителя. Тот вёл себя соответственно своему времени — тогда такая модель поведения обществом осуждалась, но принималась за естественное для мужчины поведение в высшем свете. Лишний повод поговорить о чужих пороках — любимая забава на раутах; и чем поступки экстраординарнее, тем более живой окажется беседа. Гусар-сын отличается от отца менее вспыльчивым нравом и, неизвестно откуда появившейся, скромностью. Для него недопустимо обесчестить кого-нибудь из своего окружения, а чужую благодарность ему неудобно принимать безвозмездно. При сходных внешних чертах, Толстой наполнил сына первого гусара несвойственной наследственностью, отрезав всё отрицательное. Гусар-сын должен был жить во времена отца, а гусару-отцу по духу ближе позднее время, до которого он, вследствие своей необузданности, не дожил.

На фоне несоответствий в отдельно взятой семье, Толстой начинает воссоздавать женское общество, примечательное для него монолитной целостностью: в будущих произведениях данная тема будет только усиливаться. Поколения сменяются, а заботой женщин остаются дети и домашний очаг. Именно на это направлены их устремления. Взрослую дочь считается важным отдать замуж — чем скорее, тем лучше. Хорошо, если избранник будет иметь положение в обществе и обеспечен деньгами, иначе придётся пристраивать куда получится. Иногда мать могла желать дочери дать в мужья просто хорошего человека. Толстой, избавив от отрицательных черт гусара-сына, также поступает в отношении, любимой гусаром-отцом, женщины, набравшейся опыта за прошедшие двадцать лет. Нужно было заклеить трещины на сердце одной, чтобы дать счастье. Логичное завершение начатого предками, должны принять на себе потомки.

Счастье одних — несчастье других.

10.07.2015 (http://trounin.ru/tolstoy56)

Владимир Зисман «Путеводитель по оркестру и его задворкам» (2014)

Настала пора понизить градус восприятия симфонической музыки и поменять мнение о людях, посвятивших себя игре на инструментах в оркестре. О плюсах и минусах каждой профессии можно говорить бесконечно долго: Владимир Зисман берёт на себя смелость с крайне едким цинизмом рассказать про самое близкое и родное его собственному сердцу. «Путеводитель по оркестру и его задворкам» — это книга-предостережение тем родителям, которые мечтают отдать ребёнка в музыкальную школу не для общего развития, а с целью вырастить звезду мировой величины. Своеобразие оркестровой карьеры может быть мило людям, наконец-то в него попавшим, да не оставшихся на дне оркестровой ямы, а выбившихся в первые скрипки. С извращённой любовью Зисман ведёт монолог, затрагивая темы от зарождения симфонической музыки до того, как арфистка накрывает арфу попоной, духовики сливают накопившийся в инструментах конденсат, а облизанный мундштук убирается на положенное ему место.

Зисман безапелляционно даёт портреты всем музыкантам, не забывая одарить особым мнением духовые инструменты. Для него флейтисты — безумные шляпники. Это не обидное сравнение, а влияние инструмента, техника игры на котором просто обязывает мозг активнее обогащаться кислородом. Сам Зисман играет на гобое и английском рожке. А ведь это тоже духовые инструменты. Поэтому читатель не должен удивляться, замечая эксцентричность в словах автора, без стеснения и откровенно говорящего на волнующие его темы. В самом деле, разве может адекватный профессионал заявлять о том, что он не представляет, как вообще могут извлекаться звуки из большинства инструментов, да хоть из гобоя. Его дело — правильно исполнять текст с нотного листа, а об остальном позаботились мастера давних лет, своими трудами создавшие симфоническую музыку.

Краткий экскурс в историю открывает малоизвестные факты, объясняющие столь поздний взлёт подобного искусства в России. Делится Зисман и информацией о происхождении каждого инструмента. Но, как он откровенно говорит, что плохо понимает свой, так и про другие рассказывает исходя из ощущений. Зритель в зале всегда воспринимает игру в общем, а музыканты в оркестре ориентируются совсем на другое, поскольку находясь на сцене, всё представляют себе в ином свете. Забавно осознавать неутомимость струнников, да волнение ударника, которому иной раз за весь вечер нужно будет только один раз ударить. Контрабасисты могут спокойно поедать еду, прикрываясь габаритным инструментом, а духовики постоянно что-то точат, смачивают и облизывают. Лёгкого труда никто не обещал, для многих из музыкантов путь определён был ещё до рождения.

В Советском Союзе средний участник симфонического оркестра получал не больше водителя трамвая. Вся прелесть профессии заключалась в возможности выезжать за границу. Это отчасти оправдывало родителей, пристраивавших детей в полезные для общего блага семьи места. Но чаще в музыкальную школу шли по стопам родителей. Если папа играет на гобое, то все его дети тоже будут играть на гобое. Своеобразная профессиональная кастовая принадлежность. Выучившийся на гобоиста, музыкант больше ничего в жизни не умеет. Вся подработка чаще сводится к халтурным выступлениям на стороне. Зисман не жалеет сарказма и анекдотов, отображая особенности каждого инструмента. Читатель согласится, что арфисту крайне трудно найти себе халтуру, ему и без того мешает нормально передвигаться полная сумка струн, каждая из которых имеет своё определённое место.

Стройными рядами проходят перед читателем: дирижёр, струнники, духовики и ударники. Где-то Зисман путается, не зная на основании чего именно классифицировать оркестровые инструменты. Ещё можно понять, что рояль — это ударно-струнный инструмент. Но как относиться с нотному листу, в котором запись не отражает особенностей игры? Зисману это наиболее знакомо, ведь его инструменты играют не те ноты, которые должны играть. Даже нет сомнений, что композитор мог подразумевать совсем другое, нежели то, что слышит современный зритель. Огромное количество мелких деталей сторонний человек, к тому же не обладающий соответствующим слухом, просто не заметит.

С музыкантами Зисман более-менее разбирается. Однако, он не забывает рассказать про других людей, связанных с функционированием оркестра. Читателя ждёт описание будней библиотекаря и работников сцены, на чью тяжёлую долю выпала обязанность заботиться о самых незаметных составляющих концерта, вроде снабжения музыкантов нотами и расстановки инструментов на отведённые им места. Уборщица, кстати, это напасть и симфонического оркестра тоже, поскольку вносит свою долю неразберихи в общий хаос.

Не стоит распространяться, как часто, по мнению Зисмана, музыканты закидывают за воротник. Они делают это ровно в той степени, в которой поступают представители других профессий. Хотя, конечно, Зисман перегибает палку. Впрочем, он духовик, и тот — кто даёт ноту ля в начале концерта, по которой все настраивают свои инструменты. Поэтому ему можно говорить — читатель обязательно всему поверит.

12.07.2015 (http://trounin.ru/zisman14)

«Исландские саги. Ирландский эпос» (1973)

Небольшая Исландия внесла значительный вклад в средневековую литературу, подарив миру свои саги, рассказывающие о некогда населявших её храбрых людях. Они не отличались воинственным нравом, но всегда были готовы постоять за свою честь. У них имелось собственное законодательство, при полном отсутствии постоянной армии, милиции и даже правителей. Они жили согласно мироощущениям о правильном ходе вещей. И их мир не был хрупким, а наоборот чётко распределял обязанности и ответственность каждого. Начало заселения Исландии принято связывать с нежеланием части норвежцев становиться под знамя монарха. Именно с той поры разошлись пути некогда единого народа. Многое уложилось в их непростую жизнь на земле, где очень трудно выжить, не имея на то сильной воли. Безвестные ныне авторы без устали описывали будни, сформировав для потомков большое обилие саг.

Читать саги трудно. Они наполнены событиями и лишены художественной обработки. Это биографии людей, живших на самом деле. Одно портит дошедшие истории: до момента их записи было добавлено много посторонних свидетельств, наложивших свой отпечаток на конечный вид саг. Современный читатель всегда может прикоснуться и понять: чем жили, о чём думали и какие дела вершили исландцы. Их сказания много богаче, а значение для потомков — ещё значительнее. Когда история народа уходит в века — за него можно гордиться. Если она при этом лишена иносказательности, требующей дополнительной трактовки и дающей право разойтись во мнении двум людям — тогда вызывает двойную гордость.

Хронометраж событий исландских саг чаще находится в районе тысячного года. Ещё не было принято христианство, а древние верования по-прежнему жили в умах местного населения. Многое в сагах переплетается с историей Норвегии и Дании, частично Гардарики (Руси) и Миклагарда (Константинополя), совершались паломничества в Рим и плавания на остров Гренландия. Обо всём этом можно прочитать, прикоснувшись к прошлому с помощью литературных трудов исландского народа. Не лишены саги налёта фантастики, позволяя трупам оживать, а чертовщине иметь место в реальном мире — тут стоит сказать, что саги, включающие в себя такие элементы, весьма краткие, поэтому не стоит по ним судить о сказаниях в общем.

Основной смысл содержащейся информации в сагах — это понимание условий существования исландцев при их изолированности от других народов. Нахождение на острове накладывает определённые трудности, а расположение самого острова вдали от всех остальных земель — лишний раз говорит об оторванности. Плыть в Исландию надо было специально, и не каждое торговое судно решалось идти в земли, лишённые практически всего, чем можно заинтересовать покупателей. Сами исландцы редко выбирались за пределы страны, но если случалось, то об этом слагались легенды. Чего только стоит сага об Эрике Рыжем, изгнанном с острова на три года, вследствие чего ему теперь приписывается открытие Америки, так как он поплыл не в Ирландию и Англию, а подался намного дальше, куда уже плавали другие исландцы. Много есть историй про заморские путешествия, и везде исландцы проявляли железную волю, не давая спуска конунгам. Во многом везло отважным мореходам: им требовалось вернуться назад в Исландию, чтобы потомки запомнили их имена, иначе люди растворялись во времени, не оставив после себя никаких свидетельств.

Жизнь на острове не показывается с обывательской стороны, если она могла вообще быть. Исландцы постоянно судились друг с другом, требовали виру за убитых родственников и жестоко мстили обидчикам. Трудно предполагать о наличии какого-либо промысла, кроме рыбного, поскольку ведение сельского хозяйства в сагах не описывается, а диких животных должны были истребить самые первые поселенцы. На долю исландцев выпала только грызня друг с другом, что при отлаженной судебной системе было весьма сподручно. Решение суда не всегда устраивало людей, вследствие чего элемент мести распространялся повсеместно. Никаких иных мыслей не могло возникнуть, когда надо добиться высшей справедливости. И ведь общество само регулировало все ситуации, воздавая каждому по заслугам. При достойных делах — написание об этом саги становилось практически гарантированным.

Ирландский эпос похож на исландские саги, но он больше мифологизирован. Описываемые в нём события относятся к первым векам, откуда современная Ирландия ведёт начало своей истории. В славные дела изначально вмешивались боги, самоустраняясь при дальнейшем развитии событий. Эпос делится на события до рождения Кухулина, подвиги самого Кухулина и фантастические повести. Свою роль в сохранении народных сказаний сыграли служители церкви, обработавшие и переписавшие доступные им истории. Отчасти эпос приобрёл нечто среднее между языческими воззрениями и представлениями христиан о событиях древности. Некоторые описываемые эпизоды перекликаются с другими средневековыми произведениями — не только европейскими, но и, например, иранскими. Толковых объяснений этому нет — остаётся только удивляться подобного рода сходству.

История Ирландии тесно связана с Шотландией, поскольку эти два народа родственны между собой. Сам эпос только несколько раз приводит свидетельства таких отношений. Самое главное — сказание о рождении Дейрдре, приносившей горе, сбежавшей с любимым на соседний остров. Далее эпос опирается уже только на события, происходившие в Ирландии, отражая противостояние двух родов, не находивших покоя. Примечателен эпизод с разделкой кабана Мак-Дато, где можно лучше всего ознакомиться с нравами древних ирландцев, весьма воинственных при более близком рассмотрении. Легенды того времени передавались из уст в уста, восхваляя поступки храбрых людей, не давая представления о других сферах жизни.

Обладатель семи зрачков, имевший по семь пальцев на конечностях, родившийся при загадочных обстоятельствах после того, как его мать испила воды и отяжелела, — Кухулин — примечательная фигура ирландского эпоса. Только о нём одном сложено множество легенд, более него никому не приписываемых. Короткая жизнь этого удалого человека протекла за двадцать семь лет, закончившись трагическим образом — ему отрубили голову на поединке. Его боялись боги, преследовали соперники, что дало богатую почву для слагаемых народом историй о жизни Кухулина.

Фантастические повести ирландского эпоса больше касаются путешествий в удивительные заморские страны. Можно ознакомиться с подобием «Одиссеи» Гомера, либо прочитать про далёкую землю, где жизнь идёт совершенно иным образом. Читаются такие сказания ещё тяжелее, но могут быть любопытны читателям, интересующимся историей Ирландии.

13.07.2015 (http://trounin.ru/sagi)

Аркадий и Борис Стругацкие «Далёкая радуга» (1963)

Что есть человек для космоса? Часть ли он Вселенной? Может, в хаосе мироздания, человек — это подобие ракового заболевания, злокачественного по своей сути? Человек раскидывает свои сети везде, куда может дотянуться. И так ли человек желает понять устройство окружающего его мира, когда это беспокоит только мизерный процент от общего количества? Невозможно представить ситуацию, в которой человек будет действительным царём природы, способным влиять на естественный и противоестественный ход вещей. Действительность постепенно раскрывает свои тайны, но ещё большее количество неразгаданных загадок впереди. За открытием одной из них может крыться катастрофа крупного масштаба. Человек уже сталкивался с подобным явлением, частично обуздав себя, найдя общий язык с собственным разумом. Материя пространства будет отдавать свои секреты по чуть-чуть, вновь и вновь ставя человечество перед чертой прекращения существования. Однажды, на далёкой планете Радуга, человек будет прорабатывать новые варианты перемещения по космосу, и ситуация может выйти из-под контроля. Случится действительный конец света, изначально локально на планете, а может и в пределах галактики. Ящик Пандоры слишком хрупкая вещь, чтобы его открывать усилием одной прихоти.

Стругацкие видят в космосе критичные для человека ситуации. Не существует благоприятных условий. Куда бы человек не пошёл, всюду его подстерегают опасности: планеты агрессивны, их обитатели отчего-то желают покуситься на незваных посетителей, а физические явления вызывают больше вопросов, нежели дают ответов. Именно так видят ситуацию Стругацкие. В их словах есть логика, которая может быть легко опровергнута суждением от противного — не все видят в человеке врага. Пришельца могут просто не замечать, независимо от его деятельности в их кругу. Тонкие материи поддаются разноплановому обсуждению, и не содержат никаких окончательных решений. Космос до сих пор остаётся большой проблемой ожидаемой эры межпланетных перелётов и новых открытий. Стругацких заботит именно сторона ранней колонизации, с небольшими отклонениями от общей линии. Далёкая Радуга не из числа планет Солнечной системы, но её достижение — это уже результат того эксперимента, над которым будут биться учёные. Человеку жизненно необходимо разработать возможность быстрого, вплоть до мгновенного, перемещения в пространстве.

Создав основную концепцию, Стругацкие сразу переходят к переломному моменту, запуская негативные последствия деятельности человека по трансформации реальности под себя. «Далёкая радуга» пестрит диалогами, событиями и требующими разрешения дилеммами, погружая читателя внутрь тонкой психологической составляющей, поставленного на грань выживания, человека. Бренность бытия сталкивается с необходимостью осознать скорую гибель всего достигнутого. Уничтожению подвергнется абсолютно всё. Обвинять человека в его возможности влиять на такой неподатливый малоизученный организм, как планета — очень простое занятие. Человек всегда ищет возможность обвинить в происходящем именно себя, находя подтверждение внутренним ощущениям. Легко допустить, что тот или иной шаг запустил необратимую реакцию, породив разрушительную волну. Оставим это на совести Стругацких: в рамках космоса может произойти любая ситуация. Виноват человек — пускай. Важно другое — кого именно спасать, пока имеется шанс получить билет на ограниченное количество мест в, готовящемся к взлёту, космическом корабле.

Человек будущего никогда не будет мыслить подобно человеку XX века. В любом случае, произойдёт переворот в самосознании. Нет ничего вечного, в том числе и моральных ценностей. Для Стругацких данное рассуждение не является преобладающим. Им важнее показать чувство извращённого гуманизма, заключающегося в известной необходимости спасать женщин и детей, пока все мужчины, со слезами на глазах, готовятся пойти ко дну. Это природный инстинкт, против которого трудно пойти. Однако, самец в дикой природе не всегда любит детей, порой просто пожирая, чтобы не допустить появления конкурентов. При разумном подходе всегда необходимо спасать тех, кто может влиять на ситуацию. Дети этого сделать не могут — они залог будущего, но они будут такими в зависимости от того, в какой среде им предстоит расти. Если их корабль спасётся, однако потерпит крушение не необитаемой планете, тогда вся хвалебная ода храбрости сильной половине человечества сходит на нет. Безусловно, Стругацкие в такой ситуации позволят детям выжить и стать золотым фондом будущих поколений. Но что-то в этом есть противоестественное. Стругацкие не стараются сходить с принятой обществом позиции.

Простого рецепта не существует. Сидеть и ждать наступления смерти — не выход. Природа наделила человека способностью мыслить, и он этим активно пользуется. За остальное природа не отвечает. Вселенная всё равно когда-нибудь начнёт сжиматься, приближая себя к прекращению существования. Поэтому мыслить можно и нужно, а изрядную долю фатализма не испортят никакие временные затруднения.

13.07.2015 (http://trounin.ru/strugatsky63)

Сайт — 4 месяца

Вялотекущий процесс был на излёте четвёртого месяца существования моего сайта, когда я наконец-то решился обратить внимание на социальные сети. Под руку мне попалось приличное количество таких сервисов, в которых я сразу же начал регистрироваться. Если вы, мои друзья, желаете иметь меня другом где-то ещё, то я всегда этому буду рад. Ниже привожу линейку социальных сетей со ссылкой на мой профиль:

Bp Fb G+ In Li Ll Mm Ms Ok Pi Tu Tw Vk

Поменял дизайн. Теперь сайт выглядит более компактно. Также добавил фавикон, заодно добавив такую картинку себе в аватары на ЖЖ (её можно наблюдать в данной записи).

Вновь пытался понять, отчего обновления внутри ресурсов Ворпресса мне так портят жизнь. Хрупкий счётчик Яндекса постоянно норовит перестать вести статистику, становясь одной из хронических проблем. Также неизвестно из-за каких причуд, тот же Яндекс отказывался индексировать около трёх недель страницы сайта, что скорее всего было связано с выпадением строчки кода после одобрения на переход новой версии движка. Однако, время идёт, а индексирование вяло возобновляется, игнорируя добавленные страницы с пропущенного периода.

Искренне надеюсь, что посещаемость наконец-то начнёт расти, и я смогу радовать посетителей главами своей книги.

14.07.2015 (https://trounin.livejournal.com/280505.html)

Оноре де Бальзак «Блеск и нищета куртизанок» (1838—47)

Забыть о возвышенном и опуститься в пучины человеческих пороков — любимая тема Оноре де Бальзака. Его пером поднималось множество проблем, справедливо получивших прозвание «Человеческой комедии». Главное неудобство, встречаемое в произведениях французского классика, — отсутствие чёткой сюжетной линии. Виной этому стал многолетний литературный труд, где вспышка одной яркой идеи сочеталась одновременно с несколькими параллельными сюжетами. Бальзак писал главы для произведений блоками, откладывая на потом и дописывая, публикуя промежуточные результаты в виде оригинальных историй, а потом объединяя часть из них под одной обложкой. Читатель вынужден разбираться в этой мешанине самостоятельно. Если задуматься, то можно разложить все произведения Бальзака отдельно друг от друга, тщательно выбрав содержание каждого блока, чтобы потом это соединить в одну очень большую эпопею. «Блеск и нищета куртизанок» при жизни Бальзака состояла из трёх частей, и лишь после его смерти в эту книгу вошла четвёртая часть. Во всём этом могут разобраться только люди, специализирующиеся на творчестве Бальзака, остальным следует только читать и делать выводы.

Читателю предлагается четыре истории, объединённые общим сюжетом и действующими лицами. В каждой из них свой главный герой, поэтому надо сразу настроиться на неожиданные повороты сюжета. Где будет казаться, что название книги сходится с содержанием, там читатель очень быстро будет разочарован. За громким названием скрывается Изнанка современной жизни, под прозванием которой Бальзак и публиковал свои отрывки. Откуда появилось словосочетание про куртизанок установить затруднительно. Действительно, Бальзак концентрирует внимание читателя на тёмной стороне жизни французов, проводя экскурсы в историю куртизанок, юридической системы и местных тюрем. Не стоит думать, что Бальзак пишет обо всём, исходя из желания укорить действующую модель общества. Отнюдь! Бальзак искренне восхищается достижениями французского народа, описывая эту изнанку в весьма ярких серых красках.

Сопутствующие друг другу истории каторжника и падшей женщины, вовлекая дополнительные элементы, отдалённо перекликаются с «Отверженными» Виктора Гюго, на фоне которого Бальзак оказался более мрачным писателем, чем этого можно было ожидать. Конечно, Бальзак подходит к своей истории со стороны общественного мнения, и способности юристов дать правильную интерпретацию чужим заблуждениям без вовлечения разрушительной мощи революционного восстания. Он последовательно водит читателя по закоулкам, чтобы потом погрузить в пучину судебного процесса, воплотив в нём собственные представления о последствиях асоциального образа жизни. Оказывается, не так страшно находиться в застенках тюремной камеры, когда к человеку стали относиться с уважением его прав.

Развивающееся действие бросает читателя от чувства непонимания к ощущению неправильного хода событий. Бальзак безжалостно обращается со слабыми зависимыми людьми, делая их жертвами обстоятельств, позволяя надо всем воспарить гению человека, действующему преступными методами для кажущегося благоразумного поведения. Такое вполне применимо в жизни, где только зло может торжествовать над действительностью. Когда одного героя убивают, другой сводит счёты жизнью, третий получает одобрение своим действиям и счастливо доживает до преклонных лет.

При чтении надо подготовить себя к постоянному вниманию сопутствующей справочной информации. Её обилие легко может перевести книгу из разряда художественной литературы в энциклопедии, где временные вставки происходящих событий становятся записями на полях, приведённые красоты ради. Жить стало лучше — только такой вывод можно сделать после ознакомления с «Блеском и нищетой куртизанок». Не зря французский народ так будоражило на протяжении XIX века — всё планомерно шло к изменению общественных ценностей. Закрывая книгу, можно спокойно переходить к следующей, даже если ей снова окажется произведение Бальзака: Франция ближе не станет, но уважением к стране проникнешься.

14.07.2015 (http://trounin.ru/balzac48)

Анн и Серж Голон «Анжелика. Дорогой надежды» (1984)

Цикл «Анжелика» Книга №12

Некогда активная сексуальная жизнь Анжелики угасла, стоило ей ступить на американский континент. С корабля сошла не доступная женщина, а самоуверенная матрона, знающая секрет любого мастерства, что может пригодиться в строительстве колоний на пустом месте, и все средства коммуникации с неизвестными ей до того представителями коренного населения. С первых страниц, уже двенадцатой книги в цикле, на читателя смотрит беременная главная героиня, допустившая мужа до своего тела. Анжелика и раньше проявляла удивительный талант к вынашиванию, чтобы в дальнейшем полностью забыть о детях. В этот раз Анн Голон представляет картину в точно таком же виде, изматывая читателя предположениями главной героини об ожидаемом рождении двойни. Анжелика будет думать об этом с разных сторон, и читатель уже твёрдо будет уверен в верности её рассуждений.

Анн Голон умеет ходить вокруг одной темы, не удаляясь в сторону от основной повествовательной линии. Кто ждал развития событий, тот может отложить свои ожидания до следующий книги, — «Дорогой надежды» ничем не отличается от предыдущих трёх произведений цикла: вновь Анжелика видит во всём руку Демонессы, да происки старых врагов. Анн, без участия Сержа, создаёт не любовные романы, а детективы, где нет толкового расследования: все суждения главной героини косвенно подводят читателя к выявлению очередного злопыхателя. Тени продолжают кружить над, уже прощённой Людовиком XIV, возмутительницей спокойствия, но у Анжелики давно развилась мания преследования: она везде видит людей, желающих ей испортить настроение, а то и просто сжить с белого света. Анн активно подкидывает новую порцию подозрений, отчего даже читатель начинает сомневаться в своих убеждениях. А вдруг Демонесса действительно не умерла?

Однажды во времена юности главной героини, пьяная гадалка предсказала Анжелике рождение шестерых детей, а её подругам близкое расположение к королю, а одной из них — корону Франции. Разумеется, Анжелику возмутило такое количество детей, тогда как о королевском престоле она и вовсе не задумывалась. Анн и Серж Голон с первой книги привили главной героине двоякие чувства к людям, но — непримиримую вражду к Людовику XIV. То и дело в книгах раздаются стенания протестантов, готовых на всё — лишь бы вернуться в лоно католической церкви и не устраивать себе в жизни лишние проблемы. Анжелика не готова принять милость одумавшегося короля и теперь, когда пришла пора вернуть себе всё обратно.

От цикла про американский период жизни Анжелики ожидаешь погружение в атмосферу быта колонистов и взаимоотношений французов с индейцами. К сожалению, читатель не сможет ничего из этого найти. Анн Голон только и позволяет главной героине постоянно озираться по сторонам, проявляя находчивость в любых безвыходных ситуациях, каждый раз связанных с деятельностью самой Анжелики. К двенадцатой книге Анн всё-таки решила сообщить читателю набор любопытных фактов, связанных с Северной Америкой, но не особенно удивительных, так как чаще они касаются происхождения географических названий в соотношении с тем или иным словосочетанием на языках индейцев. Кроме того, поскольку события переносят главную героиню в Мэн в город Салем, то читателя ожидают заметки о ведьмах и гонениях на них. А также особенности рождения негритят, что будет радостным известием для всех жителей любого оттенка кожи.

Годы идут — главная героиня не спешит меняться. Целей у неё давно нет. Родившиеся дети живут своей жизнью, никогда ей не докучая. Грызёт её душу только мания, а перо Анн скрипит в созвучной тональности. Каких-либо надежд Анжелика не испытывает, ехать никуда не желает; старится в своё удовольствие, решив в зрелом возрасте взбудоражить организм гормональным всплеском. В конце её ждёт «Триумф», как гласит название следующей книги.

16.07.2015 (http://trounin.ru/golon84)

Иван Тургенев «Дым» (1867)

Пока Россия продолжает дорожить мнением «загнивающего» Запада, Тургенев подмечает тонкие грани особенностей национального характера. «Дым» становится исповедью писателя, что с болью в сердце принимает противостояние славянофилов и западников. Правду можно найти в суждениях любого человека, как бы они не были противоречивы: легко убедить себя в единственной точке зрения, не принимая чужого мнения. Прорубленное Петром I окно впустило в Россию из Европы дымный ветер, нависший над страной всерьёз и надолго. Технический прогресс потребовал принести в жертву частицу самобытности; интеграция набирала обороты, становясь болезненной темой для разговоров. Когда-нибудь окно захлопнется, как изначально планировал Пётр I: тридцать лет ставни были открыты, а потом их никто не стал закрывать.

«Дым» можно разобрать на цитаты — они никогда не потеряют актуальности. Кроме цитат в книге ничего больше нет. Тургенев честно создавал художественное произведение, наполняя его сюжетом и диалогами. Только большая часть — пустые и бессодержательные разговоры, подводящие читателя к очередной порции откровений. Нет в «Дыме» любви, революционеры отсутствуют, никто не забывает себя во имя чьих-то идеалов, трагическое завершение не просматривается. Создаётся впечатление о непричастности Тургенева к написанию этой книги, будто он поменял своё представление о жизни или стал более мягким писателем, отныне обличающим действительность, не толкая людей на баррикады за сомнительное правое дело.

Запад и Восток обретают в «Дыме» своих сторонников, каждый из которых чётко аргументирует свою позицию. За правдивыми высказываниями в тени остаётся несостоятельность речей. Герои произведения бьются лбами друг с другом, стараясь повлиять на мнение собеседника. Если один видит в России только сырьевой придаток Европы, то его оппонент настаивает на праве русского народа жить без влияния постороннего мнения. Не обо всём говорит Тургенев, делая упор только на внутреннем представлении, наслушавшегося других людей, человека. Мнительный читатель с трепетом находит сходства со своей современностью, поддакивая каждому слову. Нельзя воспринимать одного автора, не сравнивая его с другими писателями, имевшими сходные взгляды, но подходившими к описанию с иных позиций. Для Тургенева-реалиста отражение действительности заключается в рассмотрении со стороны брожения общественных мнений, без конкретной привязки к определённым процессам.

Читатель может справедливо заметить о постоянности борьбы Запада и Востока в душе русского человека. Однако, до таких рассуждений дело было только тем, кто не имел иных целей, кроме желания присоединиться к обсуждению, тогда как большую часть страны данная тема совершенно не интересовала. Страна всегда жила, исходя из собственных ощущений действительности, перерабатывая внутри себя всё постороннее. Кажется, правильно думали славянофилы, взявшиеся образумить крестьян. И также правильно думали западники, приходившие в ужас от положения рабов части своих соотечественников. Коренных различий никогда не существовало, всё происходило согласно желанию сделать жизнь лучше. Все допускают, что Пётр I прорубил то самое окно в Европу, но ведь именно он закрепил одну часть людей за другой, преследуя благую цель улучшить поступление налогов в казну с каждого жителя государства.

Герои «Дыма» маются от безделья, не предпринимая активных действий. Тургенев позволяет читателю подслушать чужие откровенные разговоры, где каждое действующее лицо имеет право высказаться о беспокоящих его проблемах. Люди честно делятся мыслями, чаще предлагая накрученный вид воспринимаемой ими действительности. Тургенев помогает героям перегибать палку, усиливая накал страстей. Только всё быстро затухает, не оставляя после себя ничего, кроме дыма, готового принести новую порцию впечатлений.

17.07.2015 (http://trounin.ru/turgenev67)

Роберт Льюис Стивенсон — Сборник рассказов (конец XIX века)

В Стивенсоне иногда просыпался Эдгар По, отчего творчество знаменитого детского писателя обретало мрачные оттенки. Наглядным подтверждением этому служат следующие повести и рассказы: Весёлые ребята, Билль с мельницы, Убийца, Джанет продала душу и Олалья. Читатель может легко подпасть под депрессивное действие каждого из этих произведений. Стиль Стивенсона не сильно меняется, сколько бы художественных работ он не создал — всегда остаётся при своей манере изложения, не улучшая и не ухудшая подход к творчеству. Оценить автора может только истинный любитель или, продолжающий оставаться ребёнком, взрослый. Сборник рассказов не богат на события, давая читателю только прямолинейный путь из рассуждений Стивенсона, иногда применяющего интересные подходы к восприятию реальности, находя коварство в морском течении или доходя до абсурда в наблюдении отдельных явлений.

Героями произведений Стивенсона не обязательно являются дети или подростки, ими могут оказаться инфантильные взрослые, с наивностью принимающие жестокое к себе отношение. Не научившись толком жить, герои начинают искать приключения или совершать преступления. Писателю остаётся показать читателю движение таких людей по сюжету, сопроводив текст дополнительными действиями. Стивенсон предпочитает изыскивать мысли героев среди своих собственных, проецируя себя в описываемые им события. Самый адекватный приём правдивого восприятия реальности позволяет читателю глазами автора наблюдать движение людей в одну сторону, задавая вопросы вечности о необходимости человеку идти вместе со всеми, или отправиться на поиски затонувшего галеона из числа кораблей непобедимой испанской армады.

Не забывал Стивенсон и про мистическую составляющую своего творчества. Как-то у него получалось брать простую ситуацию, сделав несколько пассов руками, превратив повествование из обыденной ситуации в таинственную историю. Загадки человеческой души интриговали многих писателей на рубеже XIX и XX веков, воплощавших в своих произведениях фантастические сюжеты. Находки брали начало из самых глубин подсознания, подчас основываясь на животных страхах. Страх наказания перед Всевышним за преступления продолжал беспокоить мнительных людей, со стороны восприятия которых Стивенсону и удавалось добиться таинственности.

К слогу Стивенсона нужно обязательно привыкнуть. Он довольно сложен для восприятия. Стивенсон ничего не делал для лёгкого чтения, нагромождая словами не самый сложный сюжет. Мастером малой формы данного автора назвать трудно. Редко какая повесть у него получалась достойной внимания, а крупная не всегда могла похвастаться увлекательным сюжетом. Пока герои Стивенсона исследуют мир, сам Стивенсон пишет об этом истории. Пожалуй, только восприятие подростка способно понять весь размах таланта писателя, сохраняя тёплое чувство на протяжении всей жизни.

Что вижу, о том и пишу — именно так можно кратко сказать об оставленных Стивенсоном произведениях. Автор уделял чрезмерное внимание деталям, не требовавшим к себе такого подхода, и слишком часто концентрировался на каждом шаге действующих лиц, воспевая важность рутинных действий над иными достижениями. Основным для Стивенсона было показать постепенное продвижение, даже если оно не будет иметь завершающего аккорда. События происходят, но финал у них отсутствует. Читатель ныряет в пустоту, оставаясь наедине со своим толкованием.

Забывать нельзя, но, как быть, если запомнить невозможно? Похоже, Стивенсон так и останется для потомков автором двух (для кого-то трёх) произведений. Ничего страшного в этом нет. Главное, когда имеется одна достойная вещь, благодаря которой тебя запомнят, а всё остальное — простят. Стивенсон в веках останется писателем для романтиков и мистиков; остальным просто необходимо ознакомиться с его творчеством, чтобы иметь представление.

18.07.2015 (http://trounin.ru/stevensonxix)

Терри Пратчетт «Удивительный Морис и его учёные грызуны» (2001)

Цикл «Плоский мир» — книга №28 Вне подциклов

Эта история случилась в Убервальде среди оборотней, вампиров и подгорных гномов. Правда, нет в этой истории оборотней, вампиров и подгорных гномов, а есть в меру сошедший с ума город, местные жители, гильдия крысоловов и, транзитом попавшие в неприятности, говорящий кот Морис и его учёные грызуны. Сэр Терри на протяжении нескольких лет боролся с собой, предлагая читателю сомнительные истории, практически никак не связанные с общей линией повествования. Убервальд, в своё время, стал для Пратчетта спасительной темой, которая дала ему простор для фантазии, но коренной перелом всё-таки произошёл: далее цикл произведений про «Плоский мир» находился в поисках новых героев.

На этот раз Пратчетт решил переиначить легенду о мальчике, что силой музыкального инструмента увёл из города крыс и детей. Сэр Терри придумал говорящего кота и разумных крыс, получивших такой дар благодаря стихийному воздействию магии на обитающих около Незримого университета существ. Пратчетт не впервые прибегает к такому приёму, наделяя способностью мыслить самых обыкновенных животных. Читателям ранее пришёлся по душе болтливый бродячий пёс Гаспод, фигурировавший в нескольких книгах, рассказывавших не только об Анк-Морпорке. Зачем Пратчетт снова взялся за Убервальд? Почему только в нём происходят события последних книг? Бродячие крысы вместе с котом-аферистом, наверное, не знали куда шли, либо надеялись, что крысы придутся по душе вампирам, а от Мориса будут в восторге оборотни.

Пратчетт не раз уже рассказывал о заговорах, намекая читателю на тонкость происходящих в мире событий. Только наивный человек видит в произведениях сэра Терри непримечательную фэнтези, тогда как за остроумным английским юмором всегда скрывается отражение реальности. Пратчетт не вмешивается в политику, но хорошо знает людскую психологию, извлекая все моменты, над которыми можно остроумно пошутить. «Удивительный Морис и его учёные грызуны» — ода жажде наживаться на других, где беспощадные дельцы под видом благой деятельности творят тёмные дела. Причём, творят все, включая говорящего кота и крыс, склонных к экспроприации чужой наличности. Получается, положительных персонажей в книге нет. Даже безвинный мальчик со скрипкой проецирует собственные пороки на окружающих. Кто-то говорит, что двадцать восьмая книга цикла — это детская литература? Видимо, такие люди плохо знакомы с творчеством Пратчетта.

Былой юмор остался где-то позади. Диалоги крыс не поразят своей находчивостью, а только добьют тупостью, заполняющей добрую часть повествования. Нет в крысах у Пратчетта тугодумного мышления осин, не замечающих исчезновение деревьев вокруг, покуда их самих не срубают; есть большое количество пустых разговоров, редко вызывающих улыбку у читателя. Улетучилось острословие, а вместе с ним масштаб происходящих событий. История о Морисе и его грызунах слишком коротка, чтобы её воспринимать серьёзно. Только философия в стиле «бей своих, чтобы чужие боялись» воссоздаётся на каждой странице, сразу следом за определением про важность обманывать других, набивая собственный карман. Повествовательная линия всего одна, разделённая не несколько частей: действующие лица двигаются по книге в едином порыве, устремляясь избавить город от крыс, а также, как оказывается, от коррупции.

Основная причина скудности сюжета — это плодотворный год для Пратчетта. В 2001 году про «Плоский мир» сэр Терри написал три книги. Основная тяжесть размышлений досталась «Вору времени», за которым на читателя свалились сумбурный «Последний герой» и история про кота и крыс. Пратчетта штормит: его кидает от проблем шаткости вселенской материи до незначительных происшествий в заштатном городе, включая заботу о безопасности мира перед поступками самодуров. Гениальный человек всегда может запнуться: Пратчетт себе в этом никогда не отказывал.

20.07.2015 (http://trounin.ru/pratchett01-3)

Донна Тартт «Щегол» (2013)

«Покажи мне потную подмышку Джо!

Вспышка.»

Художественная литература должна воспитывать своих читателей, а не просто отражать реалии сегодняшнего дня. Лучше — отразить день завтрашний. Что ждёт человека впереди? Донна Тартт видит мир в мрачных оттенках. Для неё не существует положительных эмоций, должных пробуждать у читателя ощущение приятности. Намного проще показать разложение общества, взвинтив отрицательные моменты до пиковых значений. Никто не предполагал, что писатель-альтернативщик сможет на равных стяжать популярность среди коллег по цеху, сдерживающих пошлые моменты внутри себя. Тартт выливает грязь на страницы вёдрами, не думая убирать за собой. «Щегол» мог стать книгой о следующем поколении, но показал лишь день вчерашний, не добавив нового, не заслужив права быть запрещённым, поэтому ему суждено кануть в прошлое.

Донна Тарт начинает повествование с теракта, делая его отправной точкой всех последующих событий. Совершенно неважно кто именно его совершил и какие преследовал цели. Этот террористический акт мог оказаться чем угодно, начиная от неисправностей внутри самого здания. Вполне могла иметь место диверсия. Но, опять же, в чём её суть? Для жителей США подобное проявление внимания к себе — очень болезненное. И если писатель хочет привлечь достаточное количество читателей, то ему нужно создать общественный резонанс. Мотивы и предыстория могут остаться вне сюжета, поскольку никто не посмеет над этим задуматься. Читатель может сказать, что это не имеет большой важности. Такой читатель не заметит всех дальнейших погрешностей, утирая, обильно льющиеся, слёзы. Его внимание поразит всё, начиная от сцены, где после взрыва мальчик мило беседует с умирающим дедом порядка тридцати минут, не вспоминая о матери, и заканчивая обколовшимся хладнокровным убийцей, чья нелёгкая доля основательно надломила психику человека, пустив его жизнь под откос.

Беллетрист должен только писать, не задумываясь над правдивостью того, что в результате у него получается. Главное — красиво сложить слова в предложения, оформляя куцые абзацы, и забивая оставшееся место диалогами персонажей. В итоге, перед читателем разворачивается широкое полотно происходящих событий, вполне имеющих право на существование. Донна Тартт отразила не один момент, а взялась описать большой по протяженности во времени отрезок, куда поместила главного героя, что будет взрослеть у читателя на глазах. Вся его жизнь — абстракционизм. Все его поступки — сюрреализм. Всё остальное — супрематизм. Пока писатель старается добиться гармонии главного героя с окружающим миром, тот будет пить водку и смотреть «Губку Боба». Тартт использует в тексте наркотики, алкоголь и бранные выражения, обильно нанося их на страницы, делая соответственно простейшими геометрическими фигурами, играя только с цветами композиции.

«Щегол» — яркий представитель бульварного чтива: он не имеет художественной ценности, рассчитан на читателя с непритязательным вкусом, является мелодраматичным мылом. Главному герою надо сочувствовать, не пытаясь анализировать его поступки. Тартт постоянно вводит в повествование шокирующие повороты, стараясь удержать интерес читателя. Если теракт сам по себе уже привлекает внимание, то потеря родителей, асоциальное поведение, преступления, пристрастие к наркотикам, лёгкие отношения с противоположным полом — являются дополнительными шагами к моральному падению главного героя. Безусловно, добрая душа обязана иметь светлые мысли, даже при всём вышеперечисленном.

Если представить, что изначальная идея принадлежала Джерому Сэлинджеру, давшему её реализовать Сидни Шелдону, который написал половину и отложил до лучших времён, а перед смертью в завещании попросил Стивена Кинга дописать книгу, только в таком случае «Щегол» обретает самого себя в исполнении Донны Тартт.

«Надо было отдать дописывать Чаку Паланику!»

21.07.2015 (http://trounin.ru/tartt13)

Артур Конан Дойл «Прощальный поклон Шерлока Холмса» (1908—17)

Дело #8 открыто. Вложены чистые листы.

Разборки преступных элементов, восточная экзотика, дела государственной важности и очередная попытка Дойля развязаться со своим самым знаменитым персонажем — всё это составляет цикл рассказов о Шерлоке Холмсе, опубликованных с 1908 по 1917 год. За такой продолжительный срок свет увидело довольно маленькое количество произведений. Хорошо, если они выходили хотя бы один раз в год. Дойл был практически освобождён от необходимости каждый месяц радовать читателей новыми похождениями доктора Уотсона и Шерлока Холмса. Расследования стали более основательными и кровожадными, но лишили сыщика прелести, сделав из него машину по поиску доказательств. Милый и домашний сыщик теперь чаще выбирается на места происшествий. Его уже меньше заботит престиж английской нации, как и соотечественники, поскольку мир преступных страстей отныне распространяется на мексиканцев, итальянцев, американцев и затрагивает заграничные приключения Шерлока, либо связанные с Востоком дела непосредственно в Лондоне.

Дойл уже пытался один раз утопить Холмса, теперь он не решается поступать столь категоричным способом. Шерлок не должен умирать, ведь всегда можно погасить интерес у второго участника — доктора Уотсона, которому следует забыть о частной врачебной практике и вернуться обратно в армию. Гениальное и простое решение поможет забыть Дойлю о Холмсе на три года, а пока необходимо изобретать новые преступления, заставляя Шерлока вмешиваться в ход расследований. Ранее рассказы представляли из себя сугубо размышления Холмса о доставшемся ему деле, где читатель довольствовался его выводами. Теперь всё иначе — каждый рассказ представляет из себя уменьшенную в размерах повесть, сохранив полностью её структуру: читателя ждёт короткое следствие, а потом длинная предыстория событий. В случае разборок всё в духе «Этюда в багровых тонах», «Знака четырёх» и «Долины ужаса». Больший простор Дойл даёт при загадочных происшествиях, связанных с экзотическими явлениями — именно в таких рассказах просыпается в знаменитом писателе талантливый самобытный рассказчик.

Восьмое дело включает в себя следующие произведения: «Происшествие в Вистерия-Лодж», «Картонная коробка», «Алое кольцо», «Чертежи Брюса-Партингтона», «Шерлок Холмс при смерти», «Исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс», «Дьяволова нога» и «Его прощальный поклон». Забыв про разборки, Дойл отчасти превращает Холмса в отца Брауна, героя детективов Честертона, пытаясь обосновать чьё-либо необычное поведение не с помощью дедукции, а прибегая к наблюдательности за мелкими деталями, которые находятся на поверхности. Иной раз, Холмс ввязывается в шифрованную переписку, прибегая к перехвату сообщений, а то и становясь тайным участником диалога в средствах массовой информации. Те времена имели ряд своих особенностей, вполне применимых и в наше время, так как никто не догадается найти чью-то переписку с помощью газетных объявлений.

Ранее Дойл не акцентировал внимание читателя на противозаконной деятельности Холмса. Шерлок мог быть напористым, хитрым и изворотливым; взламывать чужие квартиры и поступать асоциально себе не позволял. Ему удобнее было постучаться в дверь, а потом заходить, если ему позволят, либо изучать следы рядом с дверью, но идти на совершение преступления, даже с благой целью — это что-то действительно новое. Читатель удивится, когда полицейские откроют секрет успешности в расследованиях Холмса — им нельзя преступать закон, а частный сыщик не связан какими-либо обязательствами. Впрочем, именно сейчас Шерлок предпочитает предотвращать негативные последствия, а не ждать следующей смерти, чтобы его предположения подтвердились. Холмс действует на опережение, став слишком зависимым от появившегося в нём чувства ответственности за других.

Главная прелесть сборника — Восток. Для западного человека эта часть света хранит много загадок, что очень хорошо подходит для такого гениального сыщика как Шерлок Холмс. Если в порту люди гибнут от таинственной инфекции, либо спокойно отходят на тот свет после умиротворённого пребывания в хорошей компании, а то и смерть старой высохшей женщины кажется странной, когда её кладут в неоправданно большой гроб: всюду Шерлок будет действовать оперативно, иногда запаздывая на несколько шагов, но обязательно находя правильный ответ. Дойл не решился в этот раз играть на надуманных выводах Холмса, описывая его похождения только для читательского удовольствия.

Дело #8 закрыто. Документы подшиты. Папка отправлена в архив.

22.07.2015 (http://trounin.ru/doyle17)

Андрей Геласимов «Степные боги» (2008)

Особенности национальной охоты возвращаются: пьяный русский народ, в своём слитом с природой состоянии, внимает мудрости восточного человека. Химера! Такое возможно. Особенно на пике увлечённости японской культурой: кругом японская анимация и японские общепиты. Почему бы не оттолкнуться от этого, взяв за основу историю рода одного японца, органически переплетя её с реалиями глухой сибирской деревни времён Второй Мировой войны? Геласимов так и поступает, делая деревню сборником стереотипов. Но! Коли Геласимов писатель, а перефразируя на японский манер — писака; да не простой писатель, поскольку его стиль тяготеет к обильному использованию в тексте обширной энциклопедической информации, перемешанной с сумбурным изложением, то само собой сознание автора разливается безудержным потоком, не разбирающим важности тех или иных отклонений от сюжета, что заставляет воображение читателя изрядно напрягаться, если отсутствует желание потерять нить повествования.

Стереотипы — это не всегда хорошо. Русская деревня не обязательно должна быть наполнена вечно пьяными жителями, ведущими лёгкий образ жизни, буквально гуляющими в любом удобном для них месте. Разгуляевка — реально существующая деревня в Красноярском крае, совсем рядом с Ачинском, чуть поодаль от Красноярска, примерно располагаясь на равном удалении от Оби и Ангары. Геласимов не мог этого не знать, если, конечно, он не использовал именно эту деревню, описывая происходившие на её территории события. Для него важнее был антураж, хотя читатель никогда не заподозрит тяжёлое для местного населения время. Война гремит слишком далеко, чтобы о ней реально вспоминать. Об этом задумывается только мальчик, вокруг которого изначально развивается повествование, да японец, что основывается уже не на бурной фантазии, а на личных переживаниях.

Русская деревня — не только пьяные жители, но и мат-перемат в любое время. Геласимов активно прибегает к ненормативной лексике, превращая повествование в постоянное сквернословие, нисколько не заботясь о глазах читателя. Именно такая культура в деревнях, ничего с этим не поделаешь. Ведь тем советская деревня от российской и отличается, что наполнена тунеядцами. А может и не отличается, имея стопроцентное сходство. Может для Геласимова такое положение дел — личные детские воспоминания. Ясно одно — для подвижных ребят брань и суровые выпады взрослых не являются действительно важными. Со страниц мат не вытравишь, каким бы он не являлся средством выражения. Будем считать, что Геласимов общался с современниками тех лет, и те от него ничего не скрывали, а действительность не приукрашивали.

«Степные боги» не зря отнесены к потоку сознания. Разбей Геласимов повествование на несколько отдельных повестей, тогда текст мог смотреться самобытно, но под единой обложкой всё выглядит просто дико. Будни мальчика прерываются дневниковыми записями японца, желающим сохранить сведения о своей семье. Именно дневник ломает восприятие книги, становясь инородной частью. Геласимов зачем-то рассказывает читателю о быте японцев, их традициях и истории, будто кто-то другой взялся помочь автору, настолько стиль становится лаконичным и последовательным, отходя от бранной речи к высокому слогу. Напиши Геласимов так всю книгу — ему бы не было цены. Однако, такого не случилось. Геласимов писал по воле вдохновения, не возвращаясь назад. Как после такого подхода относиться к расхлябанным русским, проигрывающим перед образами морально идеальных японцев?

Геласимов-писатель становится Геласимовым-писакой каждый раз, стоит ему вернуться в реалии русской деревни. Казалось бы, писака — слово оскорбительное, но в случае Геласимова оно приобретает собственное значение, исконно русское. Откуда столько сбивчивости при возвращении на родную землю? Творческие метания или неопределённость тому могут быть виной. Не получается у Геласимова выстроить ровное повествование, когда дело касается жителей Разгуляевки. Совершенства не существует. Однако, дневник японца говорит об обратном. Вот и возникают перед читателем образы охотников, идущих по стопам за сэнсэем, засевшим в голове одного из них.

Малую форму Геласимов не смог в должном объёме снабдить логической выдержкой. Будто сошлись в Сибири в вечной борьбе казаки и японцы за право обладать читинским золотом. Порубленный на куски сумбур, пошлый антураж и похабные частушки.

23.07.2015 (http://trounin.ru/gelasimov08)

Джек Лондон «Первобытный зверь» (1911)

Писательская карьера Джека Лондона складывалась таким образом, что в ней нашлось место увлечению боксом. Не сказать, чтобы Джек Лондон был поклонником этого вида спорта, скорее он был непосредственным участником боёв, зарабатывая себе на кусок хлеба с помощью своих кулаков. Богатый жизненный опыт дал богатую пищу для его творческой профессии. Портреты боксёров всегда получались у Лондона очень яркими. Читатель может в любой момент окунуться в мир борьбы на ринге в следующих произведениях автора: «Игра», «Первобытный зверь», «Мексиканец», «Лунная долина» и «Кусок мяса». В них показаны простые люди; именно те — кому бокс даёт средства для пропитания. Каждый раз Лондон погружает читателя в подробные описания боёв, делая это с полной самоотдачей. Главным героям всегда переживаешь, веришь в их победу. Неважно, кто именно на этот раз стоит на ринге: участник последнего боя в карьере, соратник революции, неисправимый романтик, измятый жизнью человек или парень с большими амбициями; все они достойны восхищения.

«Первобытный зверь» или в другом переводе «Лютый зверь» — прозвище боксёра, обладающего талантом мастера кулачных боёв. Ему не составляет труда отправить соперника в нокаут с первого удара. Такой человек может уже сегодня стать чемпионом мира, но бокс устроен таким образом, что он существует ради извлечения прибыли всеми заинтересованными лицами, начиная от самого бойца и его промоутера, заканчивая азартными болельщиками. Каждый из них верит в самое честное состязание на свете, именуемое боксом: соперники полны высоких идеалов, а всё остальное зависит от умения владеть руками. Именно с такой патетики Джек Лондон начинает повествование, выставляя на суд читателя талантливого парня, любящего стихи, но наделённого железными кулаками, стальными мышцами и титановыми костями.

Для Джека Лондона окружающий мир никогда не представлял из себя идеальной среды для существования людей. За всё нужно бороться, везде следует искать выгоду для себя. Писатель в своих странствиях видел много человеческих страданий, отложивших в его душе печальный осадок. Приверженность к социалистическим воззрениям он пронёс через многие произведения, давая слабым и угнетённым возможность в тяжёлых условиях стать важной частью социума. Для этого нужно обладать сильным характером и не бояться трудностей: Джек Лондон был именно таким человеком. Герой «Первобытного зверя» изначально полон наивных мечтаний, и он действительно верит, что все победы даются ему легко, благодаря сильным рукам, постепенно продвигаясь к финальному бою. Достаточно одного взмаха перчатки, как противник валится на пол. Ему должно быть море по колено, но он слишком честен, чтобы разглядеть закулисные сделки, определяющие задолго до боя весь расклад поединков.

Договорные бои — это не самое лучшее в спортивных состязаниях. Но от этого никуда не денешься. Пока жив человек, до тех пор он будет искать персональные выгоды, наплевав на всех остальных. Жизнь слишком коротка, чтобы думать об идеалах других. Первобытный зверь наивен в своих убеждениях, он твёрдо уверен, что достаточно открыть зрителям глаза на правду, как они, под влиянием вспышки недовольства, потребуют более честного проведения соревнований. Так ли наивны сами зрители, как об этом думает главный герой? Джек Лондон не отходит в сторону от повествования, предлагая читателю самостоятельно судить об этичности поступков промоутеров, заинтересованных более в извлечении прибылей, чем в чьём-то успехе.

Сломать систему можно — для этого кто-то должен пострадать первым. Его имя запомнят, но сам он погибнет за свои идеалы.

24.07.2015 (http://trounin.ru/london1911)

Сидни Шелдон «Ты боишься темноты?» (2004)

«Инженер Гарин» Алексея Толстого возвращается по приглашению Сидни Шелдона. Вновь в его руках оружие, способное обеспечить владельцу контроль над всей планетой. Злодеи мирового масштаба никуда не делись, они просто изредка дают о себе знать. Казалось бы, время таких сюжетов ушло в прошлое, уступив место влиянию финансовых воротил, извлекающих прибыль из людских страданий. Шелдон объединяет день вчерашний с днём завтрашним, давая злодею в качестве цели не титул диктатора всея Земли, а желание получить большое количество денег. Совершенно не имеет значения, для чего ему нужны деньги в поставленном на колени мире — как не имеют значения и большинство сюжетных ходов, лишённых всякого смысла. Книга «Ты боишься темноты?» стала последним художественным произведением автора, не считая автобиографию, в очередной раз разочаровав читателя своей предсказуемостью.

Сидни Шелдон может очаровать читателя только в том случае, если тот берёт любую его книгу в первый раз. Погружение в сюжет происходит мгновенно, от книги уже не можешь оторваться. Чем дальше знакомишься с творчеством автора, тем всё больше он теряет заработанный первоначально авторитет. Исключением являются только ранние произведения автора, в которых он был действительно оригинальным и не писал в зацикленном режиме, наворачивая круги вокруг одной идеи, помноженной на однотипные идеи, находя для них новые слова, но повторяясь и повторяясь, не дополняя повествование новыми деталями.

Излюбленный приём Шелдона — это использование нескольких героев. Главы обязательно будут строиться по принципу изменённого содержания предыдущей главы другими словами. Получается красочно. Только быстро надоедает. Про фантастическое везение главных героев и говорить не стоит, как и про увлечённость Шелдона примитивными сексуальными сценами, угнетая читателя этими постоянными пустыми любовными утехами.

В последних произведениях Шелдон не просто старался идти в ногу с современными событиями — он действительно сильно переживал из-за глобального потепления и истончения озонового слоя. Ранее данные явления никого не беспокоили, а потом кто-то выдвинул соответствующие предположения, как всё завертелось вследствие влияния массовой истерии. В будущем может оказаться, что это всё надуманно, и проблем никаких на самом деле не существовало. Для Шелдона это не имеет значения, ведь на проблемах экологии можно построить хорошие захватывающие сюжеты, где найдётся место героизму его персонажей. Как-то Шелдон уже насылал на Землю древовидных инопланетян, стараясь с их помощью обратить внимание читателей на необходимость бороться с загрязнением атмосферы. Теперь дело коснулось чудес природы, ведущей себя непредсказуемо. Всему человек находит оправдание, обвиняя в первую очередь самого себя.

Шелдон не раз исходил в своих сюжетах от противостояния главных героев закрытым организациям. На первых порах такую роль выполняла мафия, позже — тайные мировые правительства, а теперь — одиночные преступные синдикаты, заполучившие в свои руки новые секретные разработки учёных. Безусловно, должны существовать силы, способные контролировать те или иные процессы, но пока их возможности упираются в противодействие, до тех пор они не будут позволять себе выступать открыто, если, разумеется, контроль над одной из таких организаций не возьмёт невменяемый человек. И опять же, если заговоры против человечества действительно существуют, а не являются выдумками беллетристов.

«Ты боишься темноты?» — спрашивает одна героиню другую, получая в ответ исповедь о несчастном детстве, раннем изнасиловании, счастливом замужестве и последующей гибели мужа-учёного. Да, одна из главных героинь боится темноты. Возможно, Шелдон вывел в название аллегорию, сравнивая распространённую фобию с возможным погружением во мрак всей планеты, когда исправить положение с помощью включённого света уже не получится.

Ты боишься темноты, читатель?

25.07.2015 (http://trounin.ru/sheldon04)

Шарль де Костер «Легенда об Уленшпигеле» (1867)

«Нет, ребята, я не гордый.

Не загадывая вдаль,

Так скажу: зачем мне орден?

Я согласен на медаль.»

(с) Твардовский «Василий Тёркин»

Тиль Уленшпигель — герой народного творчества. Подобных ему можно найти во всех уголках мира. Достаточно вспомнить про Ходжу Насреддина, что также на осле путешествовал по арабскому Востоку, ёрничая и подтрунивая над каждым встречным. Таким же ярким персонажем является герой китайского «Путешествия на Запад» Сунь Укун. Уленшпигель мог жить на самом деле, но никто данного факта пока ещё не доказал. В сказаниях он появился много раньше того времени, в которое его решил поместить Шарль де Костер, сделав из Тиля борца за независимость от католической церкви и испанского владычества над странами современного Бенилюкса. Однако, именно Костер закрепил в памяти последующих поколений тот образ, от которого отталкиваются, вспоминая про Уленшпигеля. Пускай, он отныне становится героем народа, страдавшего от притеснений. Костер предложил такой вариант, который устроил практически всех.

Пепел отца стучит в сердце Уленшпигеля, заботы о гёзах (нищих) заменяют его лёгким воздух, лишь острый язык подобен кинжалу, сражая людей плодами софистических рассуждений. Тилю нравится играть словами, чем он занимается с самых первых страниц, выставляя себя за дурака, мнение которого трудно оспорить. Логика не будет работать, если твой оппонент начинает прибегать к диким аллегориям, находя в любом деле выход с помощью правильной комбинации слов. Со стороны кажется, Уленшпигель — мастер разговорного жанра, способный переговорить кого угодно. За яркими сценами проказ проходит детство Тиля, пока он не сталкивается со зверствами церкви и её ретивых служителей, нанёсших лично ему незаживающую душевную рану. Уленшпигель забывает о беззаботности, становясь оружием революции, неся людям уже совсем другие слова, наполненные возвышенными выражениями. Имя такого героя обязано было быть у всех на устах.

Литература о средних веках и временах более современных, если в сюжете присутствует католическая церковь, всегда угнетает. Повествование обязательно описывает зверства инквизиции, а также борьбу церкви за власть над людьми. Человечество превращалось в тупой инструмент, которым помыкали, лишая его права на собственные мысли об ином мироустройстве. Костер возводит всё в абсолют, вызывая у читателя чувство праведного гнева. Церковь не только зверствовала, но и наживалась всеми доступными способами, для чего достаточно вспомнить продажу индульгенций. Костер так красочно описывает данный процесс, что он больше напоминает деятельность страховой компании, навязывающей свои услуги. Отпущение грехов можно было купить на несколько жизней вперёд. И если кто отказывался покупать индульгенции, на того окружающие смотрели косо. Однако, покупка индульгенции не могла уберечь от инквизиции, пыток и казней, заполонивших земли Фландрии и Нидерландов.

События «Легенды об Уленшпигеле» касаются второй половины XVI века, поскольку в книге упоминаются император Священной Римской Империи Карл V, его сын Филипп II, король Франции Франциск I, штатгальтер Голландии и Зеландии Вильгельм I, а также сам факт борьбы против Испании и действующая система индульгенций, отменённая папой Пием V в 1567 году. Современный читатель может придти в ужас от действовавших тогда нравов, полностью лишённых проявлений гуманности. Стоит помнить, что тогда всё воспринималось иначе, а человеческая жизнь мало кем ценилась. В этот период также жил флорентийский ювелир Бенвенуто Челлини, оставивший после себя примечательный трактат о своём времени. Ужасающие церковные процессы, добывание пытками сведений у подозреваемых и любимая людская забава наблюдать за сжиганием людей на костре — печальная сторона обыденности тех лет. Бедные роптали, не имея сил противостоять такому положению дел, среди них был и Тиль Уленшпигель, рано столкнувшийся с несправедливостью жизни.

Очень часто Костер в повествовании сбивается на фантастические элементы, давая Уленшпигелю возможность участвовать в слишком неправдоподобных приключениях, уже никак не связанных с борьбой за независимость. Сам Уленшпигель после изгнания из Фландрии всё больше уподобляется рупору революции, поднимая людей на борьбу. Костер вырастил из шута и балагура ответственного человека, знающего для чего он теперь живёт. Изначально не являясь героем, Уленшпигель им всё-таки стал.

26.07.2015 (http://trounin.ru/coster67)

Ю Несбё «Кровь на снегу» (2013)

Эта история могла иметь право быть в Норвегии в семидесятых годах XX века, когда наркорынок был свободен, а имеющиеся игроки не могли поделить друг с другом сферы влияния. Ю Несбё предлагает читателю набор любопытных фактов, что никогда в жизни не пригодятся, но без которых современная литература не может обойтись. Для этого Несбё даёт читателю рассказ о наёмном убийце, чья жизнь горела ярко, обречённая подойти к закономерному концу. На криминальных разборках глупо строить романтичный сюжет на почве любви, гораздо лучше представить всё в виде сгоревших надежд, предопределивших становление главного героя в качестве начитанного и наивного добряка по оказанию услуг особого рода. Книга «Кровь на снегу» почти пропитана зимней депрессией, но она оказалась гораздо глубже по содержанию, чем её номинальный объём. Такие произведения хорошо экранизировать, используя закадровый голос нарратора, повествующего о собственной нелёгкой судьбе.

Главный герой вместо сказок в детстве изучал мамину книгу искусств, в школе налегал на английский язык, а после пристрастился к трудам Дарвина, усваивая из них умные мысли. Он же убил родного отца, не стерпев издевательств над матерью, вследствие чего принял решение не поступать в институт, а пойти по скользкой дороге. Ему ничего не стоит избить босса, если тот будет унижать женщин. Главный герой — очень противоречивая фигура, постоянно размышляющая надо всем, тщательно анализируя выводы, сопоставляя их со своими действиями, что мешает ему бездумно выполнять приказания заказчика. До добра это его точно не могло довести… Однажды, он совершает ошибку. И в этот момент Ю Несбё превращает историю в криминальное чтиво с сицилийскими разборками на скандинавский лад: без спешки, интеллектуально и с шикарными поворотами сюжета.

Для Несбё нет мелких деталей: все описываемые события выстраиваются в цепочку взаимосвязанных событий. Если читателю покажется, что сцена с кольчугой слишком надуманна и является лишней, то его лицо потом вытянется, когда Несбё посчитает нужным задействовать её повторно. «Кровь на снегу» — сказка для взрослых людей, уставших от однотипных детективов, но желающих прочитать ещё один такой же, только с самобытными персонажами. Трудно судить, насколько Несбё создал уникальных персонажей, ведь изнаночная сторона обыденности в культуре воспринимается именно так, как об этом написал Ю. Можно найти множество похожих сюжетов, если немного счистить снег со страниц книги. Главный герой — одиночка, поэтому добрая часть таких сюжетов отпадает. Но он действует в одиночку против всего мира, а значит эта добрая часть возвращается обратно. Совершенно неважно, какие мотивы преследует главный герой — свою миссию он выполняет не хуже собратьев по ремеслу мести за униженное достоинство.

Повествование идёт от первого лица — это помогает лучше понимать поступки главного героя, его воззрения и мысли. Несбё не скупится на информацию, показывая человека с внутренним кодексом чести, чьё понимание справедливости не смогут принять даже далёкие от криминала люди. Главный герой не может быть настолько хладнокровным, как его показывает автор. Несбё всё делает для того, чтобы читатель проявил сочувствие к поступкам наёмного убийцы: он ведь тоже личность, заслуживающая права быть уважаемой обществом. Как бы Несбё не выводил его на преступный путь, но, видимо, в описываемое время в Норвегии общество серьёзно лихорадило, если в семьях цвело домашнее насилие, а подростки выходили в жизнь с искалеченной психикой.

Выжить может только изворотливый, знающий негласные законы выбранной им стези, либо он заранее обречён быть пассивным наблюдателем надвигающейся расплаты за единственный неверный шаг.

28.07.2015 (http://trounin.ru/nesbo13)

Джон Фаулз «Подруга французского лейтенанта» (1969)

Человеку очень трудно найти себя среди других подобных ему людей. Если не получается взять талантом и умением делать лучше, чем получается у остальных, то выход будет заключаться в оригинальности. Примерно таким образом с конца XIX века в литературе, живописи и других отраслях культурных проявлений достижения наивысшей ступени пирамиды человеческих потребностей зародилось движение модернистов; они не стали новым явлением, а лишь заново закрутили цикл понимания людьми художественных ценностей, сбиваясь на примитивизм и иное видение окружающей действительности. Случилось перенапряжение в обществе, завершившееся пересмотром достигнутого. Людей перестал интересовать ровный логичный строй слов в книжных произведениях, реалистичность в картинах и правильность форм скульптурных творений. Нужно было всё разом вымарать, подменив наивысшее достижение культуры первобытным пониманием действительности. Именно такими являются модернисты, отрицающие красоту формы во имя собственной оригинальной идеи. Однажды Джон Фаулз решил пересмотреть традиции классических английских романов, для чего взял перо в руки, гордо прозвав себя Творцом, он начал писать «Подругу французского лейтенанта».

Согласись, читатель, вступление к рецензии обязательно должно содержать отвлечённое вступление, несколько интригуя и обещая гораздо больше, чем будет дано на самом деле. Горе всех рецензентов в том и заключается, что необходимо свои критические мысли о прочитанной книге облекать в соответствующую форму, постепенно подводя читателя к заключительным абзацам. Разве не так, читатель? Возможны разные варианты, ведь иной рецензент станет выше всего этого, взяв на себя роль модерниста, выдав свою заметку не по правилам, а согласно секундному наитию, принявшую в итоге фантастический вид, который при оригинальном исполнении будет у всех на устах. Написать подобное трудно, но при определённом вдохновении не составляет труда. Очень начитанный рецензент, желающий быть умнее, чем есть на самом деле — берёт в качестве эпиграфа цитату из постороннего произведения, созвучного с его заметкой, порой делая сам эпиграф тем самым средством, от которого он будет постоянно отталкиваться. Более приземлённый рецензент берёт цитату из непосредственно прочитанного произведения, якобы именно в ней заключается весь смысл книги. Хотя, ты никогда не станешь это опровергать, читатель, одна цитата, да даже ворох цитат — вырванные из контекста слова, не требующие анализа, как это любят делать некоторые рецензенты, не имея других средств сказать разумное суждение, подменив сухой выдержкой собственные мысли.

Что же делает Фаулз? Он превращает «Подругу французского лейтенанта» во вступительную статью к им же написанному произведению, где он тщательно разбирает собственные плоды умственных страданий. Трудно встретить другое художественное произведение, когда за окончанием подобной статьи кончается и сама книга. «Где, собственно, полный текст!?» — воскликнет читатель, заранее разобравший с автором сюжетные ходы. Далее текст отсутствует, поскольку Фаулз не стал его писать, ловко выдав нон-фикшн за художественное произведение с многостраничными отступлениями. В своих суждениях он каждый раз отсылает читателя к английским классикам, извращая приёмы их работы, раздувая до невозможности. Можно согласиться с Фаулзом, когда он делится с читателем монологом, якобы точно так же поступали классики, но те мастера не упивались собственной личностью, рассказывая отвлечённые факты читателю не ради цели перенести часть Британской Энциклопедии на страницы книги, а для лучшего понимания происходящих событий. Фаулзу и этого мало: он смотрит на «Подругу французского лейтенанта», как на возможность с позиций человека середины XX века критически отнестись к авторам XIX века, будто те не ведали, что творили, выдавая толстенные произведения.

Основное содержание рецензент наполняет не только личным впечатлением о прочитанном. Необходимо выделить главные мысли, постаравшись сперва самостоятельно в них разобраться, чтобы уже потом обстоятельно изложить мысли, заполнившие голову во время чтения. Можно снова прибегнуть к цитатам, даже совершенно левым. Задав изначально интригу, дальше можно сбавить накал полезной информации, скупо пересказав содержание произведения, подведя тебя, читатель, к тем или иным выводам. Редкий рецензент сохраняет трезвой голову, не опьянённую флюидами радости, злобы или усталости; однако, если повезло с обстоятельным рецензентом, высказывающим мнение стороннего наблюдателя, то и тут надо быть очень острожным, поскольку за отстранённостью всё равно заметно отношение к книге, даже при старании удерживаться на нейтральных позициях. Другое дело, что труд рецензента может оказаться оплаченным заинтересованными лицами; такая ситуация довольно типична, когда хвалебные оды выдаёт наигранность. Беда тут иная, в которой повинен уже ты, читатель, начитавшийся положительных мнений, уже не смеющий высказать противоположное суждение, даже не из-за солидарности с большинством, а действительно изменив настоящее первоначальное мнение под нажимом на подсознательном уровне. С отрицательным посулом происходит идентичная ситуация. Читатель, не забывай — человек был и будет представителем стадных животных.

Писатель может работать с материалом в удобной для него манере. Если Фаулз подходит к коллекционированию камней с ошибочной теории Линнея об окаменелостях, то это его полное право. Не зря же Фаулз без стеснения заверяет читателя, что он может творить с «Подругой французского лейтенанта» абсолютно всё, что ему захочется. Пожелает автор пофантазировать на вольную тему — всегда пожалуйста. Решит поместить себя среди персонажей — ничего с этим не поделаешь. Всякий горазд в своей манере искажать доступную ему реальность. Автор может сделать произведение многовариантным, выдавая зажатый в рамки сюжет за интерактивное действие. Тебе лишь, читатель, решать — поступил автор разумно, или на страницах оказалось чрезмерное количество посторонней информации.

Кстати, читатель. Я уже доводил до твоего сведения, что важнее первой цитаты ничего нет. Может я сказал несколько иначе, но на первую цитату в эпиграфе всегда стоит обращать внимание. Фаулз, например, не стал ссылаться на Шекспира, а сразу взялся за Маркса, вспомнив про эмансипацию. Именно эмансипацией пропитана книга «Подруга французского лейтенанта»: Фаулз на протяжении всего романа будет избавлять читателя от зависимости от устоявшихся мнений и предрассудков. Он показывает литературу новой волны, построенной на исходных классических данных с пересмотром отработанной до идеальности схемы изложения событий. Только знай, читатель, ты можешь верить Фаулзу, а можешь не верить, поскольку все теории литературоведов и им сочувствующих — это гнилое болото чопорных фанатиков, скептически, либо враждебно относящихся к любым проявлениям отклонений от занятыми ими позиций кем-то давно написанных теорий. Фаулз не опровергает, он скорее поддакивает, находя свой сюжет среди доступных ему вариантов. Его суждения — всего лишь его частное мнение, как и его видение классической литературы.

Заключение рецензии должно быть ёмким. Именно ёмким. Не нужно много слов, когда выше их было сказано вполне достаточно. Желательно закончить рецензию афоризмом, извлечённым рецензентом в тяжкой борьбе с самим собой. Мудрость — понятие временное и эфемерное, не обязанное быть привязанным к действительности. Поэтому, читатель, никогда не серчай на рецензента, если он ляпнул глупость в самом конце, смазав общее заработанное впечатление. Не кори рецензента, читатель, если тот в своих суждениях не до конца разобрал произведение, ведь он не ставил себе целью написать пятисотстраничную монографию по теме, которую ты, читатель, тем более бы не стал читать. Помни, читатель, плод мыслей писателя практически вечен, а, засидевшийся на бобах, рецензент, вследствие плохого питания, желает прикоснуться к чему-то великому, заранее зная ветхость написанных им слов.

Кто запомнит рецензента? Никто. Но знаешь, читатель, были в истории литературы исключения!

29.07.2015 (http://trounin.ru/fowles69)

Ольга Форш «Радищев» (1932—39)

Принято считать, что всё повторяется. Только так ли это на самом деле? В общих чертах сходство можно найти в любых проявлениях, а вот в конкретных деталях — не всегда, чаще просто невозможно. Каждый отрезок времени уникален: он никогда больше не повторится. Ольга Форш взялась отразить годы правления Екатерины Великой, при которой молодые дворяне получали образование за границей, войска успешно воевали с Турцией, среди крестьян вспыхивали бунты, иезуиты пытались найти покой от европейских гонений в России, масоны продолжали желать свергнуть всех императоров и королей на планете, а правительница с немецким акцентом взялась всерьёз за новую Родину, изначально желая быть гуманной, но, смирившись со сложившимся положением дел, стала крайне болезненно реагировать на подобные мысли у подданных. В это же время жил Александр Радищев — первый русский революционер, своей деятельностью обративший на себя гнев Екатерины Великой, за что был сослан в Сибирь.

«Якобинский заквас», «Казанская помещица» и «Пагубная книга» — три повести, объединённые главными героями. Форш не ограничивается дворянами и сановниками, показывая жизнь и простых крестьян. Читателю будет о чём задуматься, внимая своеобразному слогу автора, близким по общему смыслу времени излагаемых событий. С первых страниц предстоит окунуться в атмосферу Лейпцига, ярмарок и сцен казней, в которых будут принимать участие сам Радищев, а также его друг Александр Кутузов и хворый Фёдор Ушаков. Беззаботные молодые люди, посланные обучаться за границу императрицей, жили в стеснённых условиях, а всё их новое знание скорее заключалось в весёлом времяпровождении. Крохи нужной информации они всё-таки усвоили, если стали в последующем важными лицами в государстве. Форш очень тонко вплетает в повествование крестьянина, планируя с его помощью в дальнейшем раскрыть перед читателем эпизоды восстания Емельяна Пугачёва. Впечатлительный крестьянин — настоящий русский мужик — хорошо усвоит зарубежный образ жизни, но навсегда останется при первоначальном пассивном созерцательном мнении.

Удивительно, как быстро русские крестьяне приняли на себя роль рабов. Редкий читатель знает, что подобное явление продержалось всего несколько веков, начиная с Петра Великого и заканчивая Александром Вторым. Зависимое положение было и ранее, но до подобного откровенного рабства своих же русский народ себя никогда не доводил. Если верить Василию Ключевскому, то всему виной послужила инициатива Петра для лучшего учёта населения и сбора налогов. Благое начинание привело к печальным последствиям. Над каждым был поставлен человек, подчас против их воли. Поэтому и удивительно, что народ смирился с подобным положением дел, приняв за богоугодное дело, когда за одними должны присматривать другие. Екатерина Великая довела ситуацию до такого, что крестьянин уже не мог жаловаться на помещика, иначе его же помещик мог после этого довести крестьянина до смерти. А ведь когда-то за жестокое обращение с крестьянами помещиков могли жестоко наказать, а то и поступить сообразно древнему закону «око за око, зуб за зуб».

Радищев с болью принимал подобное положение, он даже делал попытки освободить крестьян от зависимости, подавая пример. Многие поколения позже будут ещё долго биться, чтобы вытравить из крестьян покорность, пытаясь их образумить, но русские мужики будут неохотно принимать изменения, привыкнув находиться под непосредственной властью другого человека. Эта яркая черта русского характера практически неискоренима — она продолжает сохраняться и до наших дней. Стоило освободить крестьянина, как тот не находил ничего лучшего, чем оставаться при прежнем хозяине. Радищев это понимал, осознавая необходимость в неопределённо долгом времени, чтобы начали происходить перемены.

Ольга Форш ярко отражает правление Екатерины Великой, описывая императрицу и её придворных. Читатель сможет не только стать невольным свидетелем мыслей правительницы, но и понаблюдать за её фаворитами, особенно за Григорием Потёмкиным. Не обо всём говорит Форш, но если чему-то уделяет внимание, то делает это с чрезмерным желанием показать больше отрицательных черт, нежели положительных. Только приниженные властями люди обретают под пером писательницы образ праведников, отдающих себя полностью во имя великой цели избавления России от рабского ярма. Таким получился у неё не только Радищев, но даже Пугачёв, на долю которого пришлась значительная часть второй повести. Государство при Екатерине Великой становилось всё могущественнее и при этом трещало по швам, порождая взрывы недовольства. Радищев на самом деле не был первым революционером — он только посмел пройти по следам вояжа императрицы на юг страны, разглядев за декорациями потёмкинских деревень истинное положение вещей.

Постепенно Ольга Форш подводит читателя к труду всей жизни Радищева — к «Путешествию из Петербурга в Москву». Именно эта пагубная книга, случайно пропущенная цензурой к публикации, однажды попалась на глаза Екатерине Великой, разглядевшей в описанных сценах не только свой портрет и характеристику на своих сановников, но и её собственные мысли, когда-то бродившие в голове молодой жены Петра Третьего. Не каждый автор за свою книгу приговаривается к смертной казни, а вот Радищева приговорили, позже заменив суровое наказание ссылкой в Сибирь.

Чем больше болото, тем труднее из него выбраться. Ольга Форш реконструировала события таким образом, что иного мнения возникнуть не может. Россия постепенно утопала в неразрешимых проблемах. Именно на них Радищев пытался обратить внимание. Ему это удалось, только никто из современников так и не оценил подобного самопожертвования.

31.07.2015 (http://trounin.ru/forsh32)