Одно Целое

Константин Юрьевич Ларенцев, 2020

Определение себя в мире и мира в себе – вот что привлекает главных героев. Они выстраивают собственную Вселенную взаимоотношений, не подозревая о том, что вскоре им предстоит проверить на прочность созданный их душами и сердцами Мир. Выдержит ли он? Или будет раздавлен обстоятельствами? Вопрос открыт. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Предрассветная мгла воскресного утра наполнена странными ощущениями: с одной стороны не улеглось впечатление от дня «до», и уже начинает формироваться восприятие дня «после». Всё как будто замирает и останавливается. Необъяснимое мгновение. Оно обволакивает тебя и уносит куда-то в другую реальность. И вот, ты — уже не ты, а какой-то совершенно незнакомый тебе человек из неизвестной эпохи. Ныряльщик за жемчугом. Стоишь на отвесной скале, слышишь шум волн, дышишь глубоко, не задумываясь, хотя и знаешь, что вот-вот предстоит сделать всего один вдох и прыгнуть. Через какие-то несколько секунд всё вокруг поменяется. Набранного воздуха должно будет хватить, чтобы достичь своей цели и вернуться обратно. Мечтаешь о том, чтобы в процессе погружения не пришлось делать выбор, увидев самую прекрасную жемчужину: плыть к ней, не оставляя себе шансов на спасение, или вынырнуть на поверхность и вдохнуть столь необходимого кислорода. Особенность такого ранненоябрьского утра в том, что оно хранит в себе всё: и радость, и грусть, и печаль, и спокойствие, и надежду.

— Ты что ещё не ложился?

— Пока нет.

— И не будешь?

— Ну, вообще, собирался, — говорю я с полуулыбкой на лице, доставая из пачки сигарету, — а ты чего так рано подскочила?

— Не спится что-то… Дай мне тоже.

Мы закуриваем по сигарете и смотрим в окно. Мы — это Костя и Лена, часть единого организма, хотя природа и разделила нас по разным телам, но, спасибо ей, оставила вместе, сделав близнецами.

— Красиво и странно… — произносит Лена.

— Что именно?

— Вот эта картина падающего первого снега. Он закрывает осеннюю грязь чистотой, украшает деревья. Но, несмотря на все блага, которые хочет подарить, вскоре растает и перемешается с межсезоньем. Странно, зачем ему вообще выпадать?

— Знаешь, ничего примечательного здесь нет. И улица, по которой мы ходим каждый день, самая обычная, и дома с фонарями тоже. Просто красиво. Так должно быть, например, для того, чтобы порадовать тех, кто этот самый первый снег увидит.

— Иногда мне кажется, что, мы говорим об одном и том же, даже чувствуем одинаково, но есть разница. Что-то происходит, понимаешь? Начала присутствовать Разница. Что это?

Я тушу сигарету, обнимаю её и говорю на ухо:

— Даже если что-то и есть, мы с этим обязательно справимся, иначе никак.

— Да знаю я… Просто порой толи какое-то предчувствие, толи… Неспокойно немного бывает.

— Не бери в голову, у нас всё будет хорошо, — целую в щёку, — пойду на пару часов прилягу.

— Ладно, давай. Отложим философские сомнения и тревоги на другое время. Лучше остатки роскоши вчерашней приберу, и, так и быть, можешь не помогать, будешь должен, — подмигивает мне Лена.

— Благодарю, — беззвучно проговариваю губами я, — на Тамару, думаю, тоже рассчитывать не приходится? Она не вставала ещё?

— Нет, у неё стресс, ты же помнишь это «всё плохо», так что — амнистия, пусть отдыхает.

— Точно, «всё плохо», тогда не пойду к ней, лягу в другой комнате.

— Спокойной…Утра, — Лена улыбается, открывает воду в раковине и принимается за мытьё посуды.

— Пошёл, — делаю я взмах рукой.

Подхожу к дивану и заваливаюсь на него с ощущением усталости и некоторой эмоциональной опустошённости, вызванной острыми темами вчерашних разговоров, погружением внутрь самих себя. Выплески искренности наружу, подкреплённые текилой вперемежку с сушёной растительностью, подчас выматывают. Надеюсь, Тамарино «всё плохо» сменилось на «всё нормально» или на «да пофиг вообще».

Сон длится не долго, но его хватает для подзарядки внутреннего аккумулятора. В голове ощущается лёгкое кружения под ритм цоканья каблуков.

— Ты, прям, в одежде спал? — сощурив один глаз, спрашивает Тамара. Подходит ко мне, присаживается рядом на корточки и поправляет мои растрепавшиеся от сна волосы.

— Ну, да, так вышло, — ещё не проснувшись, мычу я, — который час? Ты как? Куда собралась идти?

— Около десяти, можешь ещё подрыхнуть, — Тамара встаёт, отходит от меня и продолжает сборы. — Я — нормально. К маме нужно съездить. У неё какие-то гости намечаются. В общем, она меня реквизирует для помощи и присутствия. Как я выгляжу?

— Как всегда прекрасно и без последствий, — говорю я, чуть привстав, чтобы раскурить оставшийся со вчерашнего вечера косячок, — а Лена где?

— Она умотала уже. В бассейн сперва, потом в универ. Профессор этот её задолбал уже. То какие-то методички по сорок раз заставляет переделывать, то презентации. Нафиг она вообще в эту аспирантуру попёрлась? — Тамара снова подходит ко мне, я даю ей затянуться.

— Не знаю, захотелось ей так, к тому же это только начало. Сейчас освоится, потом сама будет поручать кому-нибудь методички делать.

— Хотелось бы верить, — Тамара поправляет волосы, целует меня, затягивается ещё раз, — всё, я побежала, пока-пока.

Я закрываю за ней дверь, включаю альбом The Cure «Desintegration», докуриваю косячок, задумываюсь о чём-то отрешённом и не замечаю, как снова проваливаюсь в сон.