Смотрю на тебя из темноты. Исповедь самоубийцы

Корн Наташа

Сетература изнутри глазами заурядного графомана на отдельно взятом примере.История основана на реальных событиях.Все совпадения не случайны.Вопрос «зачем» так же глуп, как и «почему»…Интернет — штука хорошая и полезная.Поэтические сайты — безграничная возможность для творчества.Но мы, люди, всё чаще и чаще превращаем всё вокруг себя в помойку. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 6

В трубке незнакомый сбивчивый голос. Не понимаю кто. Не понимаю о чём. Но сердце сжимается. Почти останавливается. По спине змеёй медленно ползёт холод. Пальцы онемели. Папу увезли в реанимацию.

Шеф с одного взгляда понял — случилось страшное. Сейчас в памяти всплывают короткие вспышки. Вот шеф смотрит на меня. Что-то кричит. Все выходят. Он и водитель начинают собирать вещи. Быстро. Как попало. Швыряют их в огромные сумки. Я записываю тех, кто успел выбрать. Совершенно не помню, как проехали пятьсот километров. Помню, что уже темно. Я в больнице. Меня не пускают. Отодвигаю охранника, прохожу. Он бежит вслед, кричит. Вот разговариваю с дежурным врачом. Иду в палату. Папа. Маленький. Бледный. В сознании. Лежит. Нога в гипсе от бедра до пятки. Зафиксирована на растяжках. Перелом шейки бедра. В его то возрасте… Потом темно. И опять картинка — я у соседа папы. Он рассказывает. Улавливаю обрывки: «…зашёл… лежит на полу… кровь, без сознания… вызвал скорую…».

Приезжаю домой и… сажусь за комп, пишу. Утром еду в больницу. Разговариваю с папой. Он бодрый, но видно, что терпит. Болит. Бегу к медсёстрам и санитаркам. Даю денег, чтобы присмотрели за ним, помогли. Они брать не хотят. Но потом берут, обещают, что всё сделают. Иду к врачу. Он меня успокаивает. мол, всё будет хорошо, не переживайте так… Не переживайте так…

Вспоминаю, как два года назад в этой же больнице умирала мама. Тогда врач, пряча глаза, говорил совсем другое. «Вы понимаете… возраст… мы не боги…». Я понимала. Понимала уже пять лет. С того самого момента, когда маму прооперировали в клинике Мешалкина, поставили искусственные клапаны и сказали при выписке: «Операция прошла успешно. Но слишком поздно… Пять лет… не более…». Тогда никому ничего не сказала. Я вырвала для мамы ещё пять лет жизни, когда силой заставила её преодолеть всё, чтобы получить квоту на операцию, когда вернулась в свой город на съёмную квартиру без денег, без работы, с двумя малышами.

Но пять лет этого стоили. Она прожила пять с половиной, ушла тихо, не приходя в сознание. Только на короткий миг мы встретились глазами. И всё поняли, и всё сказали. Я сжала ей руку, поцеловала и ушла, зная, что больше не увижу. Через час она умерла.

Папа пережил её на два года. Тосковал дико. И не жил, мучился, всё к ней хотел… врач оказался не прав. Когда видела папу в последний раз, он улыбался. И сказал, что умирает. Я его успокаивала, несла какую-то чушь, зная, что он умирает. Он пролежал в реанимации неделю. Приезжала каждый день. Меня не пускали. Привозила бинты, памперсы, салфетки, пелёнки и прочие страшные вещи.

В последний мой приезд вышел врач и… Мне ничего не надо было говорить, поэтому я ушла, оставив пакет тем, у кого ещё была надежда выбраться. А я писала, писала, писала… В день смерти папы роман был закончен. Назвала его «Любовь на колёсах».

Шеф помог с похоронами. На похороны никто не пришёл. Мы с сыном, да сосед. Вот и всё. Октябрь, двадцатое число. Холодно, но земля ещё не застыла. Глина липла к ногам, ветер продувал насквозь. Скоро ляжет снег.

А мой новый знакомый в восторге от романа. Советует опубликовать книгу, предлагает написать аннотацию. Соглашаюсь. Делаю обложку, советуюсь с ним, читаю аннотацию, улыбаюсь. Так меня ещё не хвалили. Мир реальный всё сильнее отдаляется от мира моего. Аннотация за подписью «гений» смешит и смущает.

И вот книга, моя первая книга, опубликована. Не успеваю глазом моргнуть, как мой опекун-поэт сообщает «всему свету» о моих «достижениях». Радуется за меня искренне… Искренне ли… А я… я высылаю ему книгу, напечатанную, подписанную. Леплю и заказываю печать следующей книги — сборник стихов. И начинаю писать продолжение — роман «Сумасшедшая Белка». В моей жизни столько всего произошло, что можно писать и писать. «Белка» идёт тяжелее. Я её не люблю, многое вспоминать не хочется.

Вокруг маячат какие-то люди-призраки. Тень поселилась на моей странице. Пишет мне сообщения, задушевные, лживые, не нужные. А «гений» набирает стадо. Зачем ему стадо? Чтоб хвалили. Зачем стаду «гений»? Потому что в стаде спокойнее, но стаду нужен пастух, или баран-предводитель. Стадо надо кормить, выгуливать, перегонять с пастбища на пастбище, где растёт свежая и сочная травка, развлекать надо стадо…

А ещё… Хм… Так назывался мой простенький и наивный, почти детский стишок — моё первое стихотворное признание в любви Ему. Он, то есть «гений», отреагировал моментально — написал ответ под названием «За лещом». Оригинальный, надо сказать, ответ. Выстрел в упор, в лоб, наповал. Захотелось вычеркнуть его из… Не обиделась. Пережила. Наблюдала.

Происходящие перемены мне не нравились, мягко говоря. Весь этот рой мошек-однодневок вымораживал. Читать комментарии под стихами «гения» становилось противно. Там устроили что-то вроде конкурса «А кто круче похвалит». Я замолчала. Овцой становиться не хотелось. И тут сам собой написался ещё один стишок — «Песнь стервы». Да. Интересный стишок. Он задумался. Так и написал — «надо подумать». Смешно? Нет. Была там фраза одна… «стерва из клана стерв». Знала бы я к чему она приведёт.

А на следующий день «гений» сменил имя. Вместо привычных имени и фамилии появилась регенерированная кличка-ник. А вскоре к ней добавилась коротенькая приписка — клан. Я удалила свою страницу.