Забавушка и Змей Горыныч

Котэ Развратт (2024)

Будешь ты при муже жить да поживать. Будешь под присмотром да под охраною у него, моя Забавушка, прижимает меня к сердцу буйному мой дядюшка князь Владимир, сводный брат батюшки моего покойного, шепчет мне речи жаркие прямо в ушко: Знай, Забавушка, что мила ты мне и дорога, с первых дней как я тебя увидел. Хоть и племянница ты мне по брату, да хоть великую ты во мне пробудила, девонька. На старости лет сердечко моё взыгралось ретивое. Не могу с тобой быть вместе на виду у народа честного, будешь ты моей навек при муже живом, соблазняет меня и речи паскудные ведёт… Грусть-тоска меня съедает, да не ведаю я, как мне из сетей его выбраться -выпутаться…

4

Зыркнул князь Владимир грозно из-под век своих тяжёлых на батюшку моего, а сам такую речь ведёт:

— Что же ты, Святослав, удумал? Тухлым пиром меня угощать? Лежалым товаром меня потчевать?! Ты почто под меня девку грязную подложил?! Девку грязную и ненасытную? Али мыслил ты, что не узнаю я, что и так сгодится?! Мне, великому князю русскому?!

Понял батюшка мой, что не сумел он меня сберечь, повесил голову буйную себе на грудь, ответ такой даёт:

— Я ли тебе не поил, не кормил, князь мой светлый? Угощал хлебами лучшими, потчевал дичью свежей? На пуховую постель укладывал. Не отними ты у меня самое дорогое, что есть у меня — мою дщерь любимую! Забирай всё, что видишь: серебро, злато, меха и всю рухлядь, только позволь моей Рогнедушке оставаться в доме отчем. Ждать её суженого любимого, за которого она сосватана.

— Ах вот ты как заговорил! Смерд поганый, а не друг ты мне! — рассерчал пуще прежнего князь Владимир. — Не тебе решать, за кого дочь твоя пойдёт! Не тебе решать, кто землю твою вспашет! Вели Рогнеду сюда вести! — зло кричит на весь терем царский, громом глас его несётся по покоям княжеским…

Только я, как услыхала, что деется, сразу из подпола на двор выскочила, да в тёмный лес побежала, подальше от князя ненавистного…

Бегу, я ног под собой не чуя, во мхи мягкие проваливаюсь, через кочки перескакиваю, болота топкие перепрыгиваю…

Только слышу я позади себя громкий лай: то псы княжеские по моему следу бегут, всё ближе и ближе ко мне, вот уже дыхание их смрадное мне в затылок доносится…

Вдруг вижу я пред собой дуб высокий: хватаюсь за ветки крепкие, да залазаю на него, как белка юркая. Сижу, притаившись, дышать боюсь, а подо мною дружинники князя рыщут, со злости бесятся.

Вдруг чую я, будто грудь мне что-то, как уголь жжёт, достаю я из-за пазухи лубок с ликом моего Родмира, только вижу я, что померк он, словно стёрся от дряхлости, а из глазонек его ясных будто кровавые слёзы льются. Чует мой суженый, что грозит мне доля страшная и опасность великая!

— Родмирушка мой дорогой, помоги мне в трудный час, — заклинаю я его так, умоляю, будто он сейчас придёт ко мне из земель своих далёких, прилетит на крыльях своих соколиных…

Только слышу я вдруг шипение да шуршание в ветвях густых, глядь — а из листьев дубовых змей зелёный ползёт ко мне.

Сижу я, не шелохнувшись, обмерев от страха, что делать мне, не ведаю: закричу, прогоню — поймают меня псы поганые, а останусь тута сидеть — укусит меня змей свои жалом ядовитым… Только змей вдруг молвит человечьим голосом:

— Не бойся, Рогнеда, приполз я от твоего суженого. Просил он помочь тебе, коли пожелаешь того. Прослышал он про твою беду великую, велел своему голубю верному лететь на всех крыльях в твою сторонушку, просить всех братьев его лесных о твоём спасении. Услыхал я его мольбу, приполз к тебе со своей подмогою. Смогу я сгубить князя Владимира тебе ненавистного, коли доверишься ты мне, ягодка сладкая…

Шипит так, а сам своим язычком двойным мои ножки трогает, будто лизнуть хочет.

— Как же ты поможешь мне, змей лесной? — спрашиваю я.

— А ты доверься мне. Раздвинь ножки свои белые, заползу я в лоно твоё девичье, как в норку узкую. Спрячусь там, до поры до времени. Вот поведут тебя к князю Владимиру в опочивальню, достанет уд он свой тугой молодецкий, да натянет тетиву, чтобы стрелу пустить в твоё срамное место, только вонзит в тебя своё жало ненасытное, я его и укушу за самый оселок! — молвит так змей-искуситель, а глаза его, как два рубина драгоценных сверкают.

Гляжу я на лик своего Родмира, а он всё слабее и слабее становится, вот-вот совсем пропадёт… Сердечко кровью моё обливается, что не увижу я своего любимого, не смогу сохранить для него свою верность девичью! Помню я, учила меня матушка не верить змеям искусителям, да нет у меня выбора никакого. Что огонь, что полымя.

— А коли я тебя не послушаю, не доверюсь я тебе? — спрашиваю я змея хитрого, только хвостиком он махнул да отвечает:

— А тогда я укушу тебя, моя девонька красная, погублю навек, моя ягодка сладкая…

А лай все громче, голоса слышны грозные: вот-вот меня найдут… Что же, делать нечего: раздвигаю я ножки свои белые, подползает змей зелёный к моему лобку, своими язычками его лижет, будто пробует: вкусно ли?

Обвивает меня кольцами тугими, заползает на моё тело лилейное, к сосцам моим малинкам присасывается, будто молочко из груди тянет… Сладко мне и жарко от ласк змеиных, да держусь я крепко за ветки толстые, чтобы не свалиться с дуба высокого.

Тянет, тянет соки из меня змей хитрый, хвостиком своим меня по животу ласкает, с моей щёлкой девичьей играет. Вот уже дышать мне тяжко от жара невыносимого, а змей знай по мне ползает, да о кожу мою трётся.

Вот он подползает к моим губам сахарным, вонзает своё жало раздвоенное мне в уста, впрыскивает свой яд сладкий колдовской мне в душу. Тяжело мне и томно, будто опоили меня вином заморским крепким, голова чугунная, руки-ноги болтаются без воли, меня не слушаются, что плети, пока змей-искуситель моим телом насыщается да играется.

Вот подползает он к моим вратам девичьим, да суёт туда свою головку изумрудную. Глубже, глубже в меня вонзается, пока весь не пропадает. Чую я, как клубками тугими он во мне сворачивается, ползает да места себе ищет, сладко мне и дивно, будто в пуховых перинках лежу. Сколько годков я жила, а такого не ведала, будто в сад дивный райский попала.

Конец ознакомительного фрагмента.