Я люблю свою работу?

Ксения Ласкиз, 2014

Яблоко от яблони недалеко падает. Но она смогла стать приятным, по ее мнению, исключением из этого правила: семейный очаг и потомство меркнут в сравнении с перспективами карьерного роста и совершенствованием на профессиональном поприще. Серые офисные будни играют всеми цветами радуги, заветная цель – повышение в должности – уже не за горами. Осталось сделать последний шаг, но у судьбы свои планы на ее счет. Первая часть романа о любви к работе, дружбе с коллегами и об отношениях с мужчинами.

Пятница, 08.02.2013

Оказываюсь на рабочем месте только в 10–30 утра. На моем столе стоит огромная корзина с ярко-оранжевыми цветами, а в нее аккуратно вложен бежевый конверт без логотипа формата С4, на котором написано каллиграфическим почерком: «Варнас Марии». Лидочка и Аня повернули головы и в тишине следят за каждым моим движением. Извлекаю из конверта содержимое и невольно приоткрываю рот — прошитый договор с «Оушен». Пролистываю и вижу подпись Терехова. Хоть какая-то польза от вчерашнего вечера! Впрочем, все было не так ужасно: после комплимента относительно моей улыбки мы перешли к рабочим моментам, которые обсуждали до конца ужина. Через полтора часа я все-таки набралась храбрости и сообщила, что мне пора идти, иначе эта встреча никогда бы не закончилась. Я даже хотела закрыть счет, но Терехов смерил меня уничижительным взглядом, поэтому ничего не оставалось, как попрощаться с ним и испариться.

— Что там? — спрашивает Аня.

— Ничего, просто договор, — отвечаю я.

— От кого? Там в цветах еще записка, — Лидочка приподнимается, но заметив мой строгий взгляд, сразу же садится на место. — Мы ничего не трогали!

Распечатываю маленький конвертик и обнаруживаю там визитку Терехова. На оборотной стороне написано таким же каллиграфическим почерком: «Жду скан счета на свою почту». Меня одновременно охватывают и паника, и радость. Здравый рассудок вопит, сдабривая вопль нецензурной бранью, что все это не к добру, что стоит подвеситься на синем платке, который я вчера нацепила на «деловой ужин», причем сделать это нужно как можно быстрее, пока Терехов не добрался до меня, напомнив про «должок». В такт тщеславию, напевающему «Ты — самая умная, ты самая — красивая», самолюбие триумфально дудит в фанфары, пытаясь тем самым заглушить вопль здравого рассудка.

Прячу визитку в карман брюк, беру договор в левую руку, правой рукой достаю из сумки мобильный телефон и направляюсь к Рябинову.

— Привет, — сажусь в кресло напротив него.

— Привет, Маш, — он продолжает стучать пальцами по клавиатуре. — Через два часа совещание у Петровича.

— Я поэтому и пришла, — с этими словами кладу договор ему на стол.

— Что это? — он отвлекается.

— Договор с «Оушен».

— Зачем он мне? — он грустно вздыхает и отворачивается.

— Подписан с их стороны.

Рябинов вскакивает, потом снова садится, выпивает стоящий перед ним бокал воды, снова встает, хватает договор и принимается ходить по кабинету, внимательно вчитываясь в документ. Снова бормочет себе под нос что-то нечленораздельное, то хихикая, то сокрушаясь. А когда, наконец, убеждается, что это не шутка, садится в свое кресло и внимательно смотрит на меня.

— Откуда это у тебя? — спрашивает он со всей серьезностью, на которую только способен.

— Сегодня утром прислал Терехов, — выговаривая каждое слово, отвечаю я. — Ему нужен скан счета прямо сейчас.

— Даже не хочу знать, что ты для этого сделала! Но ты спасла мою задницу.

— Неужели? — я улыбаюсь. — Давай не будем заставлять Терехова ждать, пока он не передумал. Сможешь подписать счет и договор у Петровича?

— Я сейчас сам все сделаю. Посиди пока тут, сейчас Настя принесет тебе кофе или чай, или еще что-нибудь.

И он убегает из кабинета, крепко прижимая к себе договор. Когда я остаюсь одна, здравый рассудок и тщеславие снова затевают свой спор с такой силой, что у меня начинает болеть голова. Закрываю глаза и сразу же вижу перед собой Терехова: он щурит глаза и ухмыляется.

Вечером Рябинов собрал наш департамент в близлежащем пабе. Сижу за столиком с Аней, пью зеленый чай и наблюдаю за коллегами: изрядно подвыпивший Шаров что-то вещает новой сотруднице Алевтине — эффектной платиновой блондинке лет двадцати пяти; Лидочка вьется вокруг Рязанова, одаряя его томными взглядами и похотливыми улыбочками, а он пытается абстрагироваться и обсуждает с Моськой выполнение плана за первый квартал.

— Когда можно будет уйти? — интересуется Аня. — Ненавижу корпоративы!

— Прямо сейчас, — отвечаю я.

— Ты не обидишься?

— Нет. Я сама скоро уеду: хочу провести отпуск у родителей.

— Тоже мне отпуск! Ты в четверг уже будешь на работе.

— Этого хватит, — я улыбаюсь.

— Ладно, я поехала. До четверга.

Она встает, снимает свою куртку с вешалки и, по пути одеваясь, направляется к выходу. Но я недолго наслаждаюсь одиночеством: ко мне подсаживается Шаров.

— Признайся, крошка Мэри, как тебе удалось влезть в «Оушен»? — спрашивает он, и черти в его глазах танцуют сальсу.

Кому-нибудь другому я бы ответила, что сделка с «Оушен» — это показатель моего профессионализма и деловой хватки, но только не Шарову. Почему он вообще интересуется?

— Вообще-то, это заслуга Вити, — изображаю улыбку.

— Да ладно? А кто прислал цветы, тоже не расскажешь?

К чему он клонит?! Сохраняю внешнее спокойствие, хотя по спине пробегают мурашки: вверх, вниз и снова вверх.

— Ты слишком любопытный, Георгий.

— А ты — зануда, — он морщит нос. — Лучше я вернусь к Алевтине.

— Удачи.

Как только Шаров уходит, его место сразу же занимает Рябинов, разгоряченный парой литров, а, может, и больше, эля.

— Куда Безухова делась? — спрашивает он.

— Ей срочно пришлось уехать: какие-то семейные проблемы.

— У нее? — он смеется. — Она же не замужем!

— Я тоже, если ты не забыл.

— Я не успеваю следить за твоей личной жизнью! — его смех становится еще громче.

Я достаю из пачки сигарету и закуриваю.

— Варнас, бросай курить: тебе это не идет!

— По-моему, ты должен петь мне дифирамбы, а не отчитывать, — язвительно произношу я.

— Так о тебе же забочусь!

— Ну-ну.

— Что хотел Шаров?

— Узнать подробности сделки с «Оушен». Я сообщила, что это твоя заслуга, — выпускаю струйку дыма. — Но я нахожу его интерес нездоровым.

Рябинов сразу же делается серьезным. Видимо, он тоже не доверяет Шарову.

— Ты мне лучше вот что скажи: Терехов прислал цветы?

Причем здесь Терехов? Разве это так важно? Мне не раз присылали цветы на работу — клиенты, поклонники, даже родители — на прошлый день рождения. Прежде никого не волновала личность отправителя, так что же изменилось теперь?

— Без комментариев.

— Значит, он. Я-то заметил, как он на тебя пялился на той встрече. Будь осторожней, он тот еще козел!

Козел? После вчерашнего ужина Феофан Эрнестович вызывает у меня другие ассоциации. Без сомнения, местами он крайне самодоволен, но в общем и целом производит положительное впечатление. Что-то в нем есть такое…«Даже не думай!», — здравый рассудок топает ногами.

— Странно слышать это от тебя. По-моему, это ты развлекался с его женой.

— Ты за него заступаешься? — Рябинов приподнимает брови.

— Давай закроем эту тему, — тушу сигарету в пепельнице и кладу в рот два мятных леденца. — Я поеду: до Звенигорода — далеко, а уже девять.

— Позвони, как доедешь. Хочу убедиться, что с тобой все в порядке.

Но я не позвонила: какой смысл? Наверняка Рябинов напился до потери сознания и вряд ли бы смог ответить на вызов. Да и после всего произошедшего за неделю хотелось, наконец, побыть одной и ни о чем не думать. Особенно о Терехове, который никак не выходит из головы.