Заметки репетитора

Ксения Шаманова (2024)

Евгений Леонидович Яшин (повесть «Быть осьминогом») после выпуска класса переезжает в Санкт-Петербург. Вместе с женой Вероникой и сыном Павликом он собирается начать новую жизнь. Бывший школьный учитель литературы становится репетитором, и его новые ученики ничуть не менее интересные личности, чем любимые выпускники. Яшин ведёт заметки, в которых описывает ход своих занятий и пытается понять сложный и противоречивый внутренний мир подростков…

Белокурый отрок

По вторникам ко мне приходит всегда пунктуальный и гиперответственный Антон. По-видимому, он тщательно подбирает костюм к каждому нашему занятию, чтобы не дай бог не повториться. Всегда свежая рубашка, галстук-бабочка, пиджак или жилетка (в зависимости от погоды) и модные отутюженные брюки.

Он появляется передо мной с неизменной улыбкой, точно с нашей последней встречи прошла не ровно неделя, а добрых два года. Антон разговаривает, манерно растягивая слова, наверняка думая, что это делает его ещё больше похожим на интеллигента, и постоянно называет меня по имени-отчеству. Здравствуйте, Евгений Леонидович. Я написал сочинение, Евгений Леонидович. А что мы будем в следующий раз обсуждать, Евгений Леонидович?

Признаться, я едва сдерживаюсь, чтобы не сказать ему что-нибудь резкое и уже навсегда прекратить этот поток нескончаемых обращений.

Антон — один из тех немногочисленных учеников, которые всегда всё делают заранее и, как правило, идеально — так, чтобы учителю не к чему было придраться. Однако я всё-таки придираюсь и почти каждый раз. Только представьте себе, что вы листаете в интернете новостную ленту и вдруг встречаете подобный перл:

«На мой взгляд, Родион Романович Раскольников совершил противоправное деяние, дабы убедиться в подлинности своей концепции, ибо он по натуре своей был прирождённым философом…»

— Антон, это совершенно никуда не годится! — не выдерживаю я, перечёркивая громоздкую фразу жирным красным крестом. — Ты потеряешь баллы из-за своих речевых ошибок!

— А что не так? — с искренним изумлением хлопает светлыми ресницами этот сущий ангел, случайно перепутавший эпохи и шагнувший, по своей невнимательности, сразу в XXI век.

— Во-первых, я уже говорил тебе не использовать все эти «ибо» и «дабы», — принимаюсь загибать пальцы я.

— Но ведь писатели…

— А ты не писатель. Ты ученик 11 класса, который сдаёт ЕГЭ по литературе, а не пишет роман-эпопею в духе «Войны и мира».

— Ну хорошо… — надувается он, хотя и упрямо делает вид, что согласен. — А остальное? Там же вроде как всё правильно.

Его бледные от природы щёки заметно краснеют, но он явно не готов признавать мою правоту, наверняка считая меня глупым, невежественным сухарём с шаблонным мышлением.

— Ну а во-вторых, откуда у тебя взялось это «противоправное деяние»? Почему нельзя написать просто: преступление?

— Так ведь это суть одно, Евгений Леонидович, — обиженным тоном заявляет этот белокурый отрок, готовый отстаивать свои рыцарские идеалы до победного конца. Но я не могу отступить и позволить ему и дальше измываться над беззащитным русским языком.

— Антон, на ЕГЭ никто не будет оценивать витиеватость твоего стиля. А что значит «по натуре своей был прирождённым философом»? Это же полный бред!

— Позволю себе не согласиться с вами, Евгений Леонидович. У моего любимого писателя, многоуважаемого Владимира Владимировича Набокова, есть фраза…

А дальше я уже не слушаю, потому что всё повторяется из раза в раз, и я как будто переливаю из пустого в порожнее. Видимо, в этом году экспертам ЕГЭ выпадет уникальная возможность прочесть шедевр старшеклассника с бесконечными «ибо» и «дабы».

Когда мы оба приходим в себя, я начинаю лекцию о грибоедовском «Горе от ума». Настоятельно рекомендую выбросить из головы всю эту распространённую чепуху о том, что Чацкий — «лишний человек».

— Но наша учительница литературы, Евгений Леонидович, говорила…

И снова этот надменный взгляд самодержца, упивающегося собственным превосходством! Передо мной — мучительный нравственный выбор, от которого зависит — ни много ни мало — будущее… С одной стороны, репетитор не вправе подрывать авторитет школьного учителя. Это как минимум неэтично. А с другой, иные педагоги ой как этого заслуживают… Мне приходится выпрямить плечи, откашляться и торжественно сообщить о существовании разных точек зрения по этому вопросу, но всё-таки… Едва ли мне удаётся его убедить, хотя я с упоением сравниваю Чацкого с Онегиным и Печориным, и мы оба не обнаруживаем между ними ни малейшего сходства.

— Грибоедов даёт нам понять, что Чацкий станет декабристом, — привожу обезоруживающий аргумент и вижу, как наконец-то загораются голубые глаза моего строптивого слушателя. — Первый вариант его фамилии — Чадский. Через «д». Это явная отсылка к Чаадаеву, который даже был арестован по подозрению в причастности к декабристам.

Потом я смотрю на часы и замечаю, что у нас осталось всего две минуты.

— К сожалению, поработать с пробным вариантом мы уже не успеваем…

— А мы что, куда-то торопимся? — перебивает меня Антон, у которого вдруг открывается второе дыхание.

— Ладно, давай разберём вот это задание, — соглашаюсь я, обезоруженный его увлечённостью

Проходит ещё один час.