Одна маленькая ложь

К. А. Такер, 2014

Это история о Ливи, которая наконец больше не боится потерять сестру – единственного родного человека. Теперь она может учиться, построить отличную карьеру и обязательно встретить надежного и приличного парня, за которого однажды выйдет замуж. Что не входило в этот план, так это студенческие вечеринки, милая тусовщица-соседка по комнате и Эштон, красивый капитан мужской команды по гребле, который никак не может быть ТЕМ САМЫМ. Однако только у него получается вытащить на поверхность совсем иную Ливи, с которой никто не знаком. Читайте продолжение бестселлера «Десять маленьких вдохов».

Глава пятая. Диагноз

Пока я старалась посетить как можно больше университетских мероприятий, дабы пропитаться духом истории и культуры Принстона, Риган решила отметиться на всех пирушках, чтобы пропитаться парами водки и пива. Она настаивала, что я непременно должна составить ей компанию. В результате из желания угодить своей соседке каждый вечер этой недели я провела на вечеринках в общежитии, а с утра не могла продрать глаза. Правда, у меня была еще одна причина: я надеялась встретиться с Коннором. А еще боялась снова увидеть Эштона. Но в конце концов надежда поборола страх.

К сожалению, Коннора я так и не встретила. Но и Эштона не увидела. Зато перезнакомилась с однокурсниками, в том числе с кореянкой по имени Сан. Она тоже оказалась новичком по части вечеринок, так что с четверга нас таких было уже двое.

Не представляю, как Риган намеревается успевать с учебными нагрузками. Все ее учебники так и лежат на столе нетронутой стопкой. Она их даже не пролистала. У меня закралось подозрение, что она никакая не студентка, что Кейси с доктором Штейнером специально ее ко мне подселили. Представляю себе, как они веселились, составляя свой коварный план. Впрочем, кем бы Риган ни была, мне здорово повезло с соседкой. Жаль только, что она все время уговаривает меня вместе с ней выпить.

* * *

В дверь все стучат и стучат. Открываю глаза.

— Пристрелите меня, — стонет внизу Риган.

— Пристрелю, только сначала открой дверь, — бормочу я, накрываю голову подушкой и выталкиваю из-под себя учебник с очень острыми уголками. Ночью я ухитрилась смыться с очередной вечеринки двумя этажами выше и углубилась в науку. Когда я последний раз взглянула на будильник, было три часа ночи. Сейчас семь. — Риган, это наверняка к тебе, — сообщаю я, сворачиваясь клубком. — Я же никого тут не знаю.

— Тихо! Сейчас уйдут, — шепчет она.

Однако не уходят. Стучат еще сильнее, да они так пол-этажа разбудят. Усилием воли приподнимаюсь на локтях и собираюсь спускаться, но слышу обреченный стон Риган и скрип кровати. Она топает к двери, чертыхаясь и поминая Сатану.

— Вставайте, сони!

Услышав этот голос, я резко вскакиваю, и комната кружится у меня перед глазами.

— Что вы тут делаете? — необычно писклявым голоском спрашиваю я, глядя на импозантного мужчину в безупречном костюме на пороге комнаты. Я не видела доктора Штейнера два с половиной года. В общем-то, он не изменился, разве что волосы поседели и поредели.

Он пожимает плечами.

— Сегодня суббота. Я же говорил, что мы сегодня побеседуем.

— Да, но не говорили, что приедете. Да еще в семь утра!

Он бросает взгляд на наручные часы и хмурится.

— Неужели так рано? — А потом снова пожимает плечами и вскидывает руки, а в глазах загорается неподдельная радость. — Славный сегодня денек! — Руки падают вниз, и Штейнер уже спокойно говорит: — Одевайся. У меня сегодня в городе конференция, и к полудню я должен вернуться. Жду тебя в вестибюле через полчаса.

Перед уходом он замечает растрепанную Риган в мятом топе и розовых пижамных штанах. Она сидит на кровати и смотрит на него во все глаза. Он протягивает ей руку.

— Привет, я доктор Штейнер.

Она жмет руку с усталой гримасой.

— Привет, я Риган.

— Ну да. Соседка по комнате. Наслышан.

От кого? Я же не говорила с ним с тех пор, как…

Ответ очевиден: опять сестрица постаралась. Больше некому.

— Пусть Ливи как можно больше общается, хорошо? У нее тенденция слишком много времени уделять занятиям. Только держите ее подальше от джелло-шотов и прочих соблазнов. — И не дожидаясь ответа, доктор Штейнер выходит так же быстро, как и вошел, оставив меня наедине с соседкой и ее изумлением.

— Что это было?!

Ну и с чего же мне начать? Трясу головой, спускаю ноги с кровати и ворчу под нос:

— Долго рассказывать.

— Ладно, но… Это что, врач? То есть, скажи мне… — Она колеблется. — Это твой лечащий врач?

— Выходит так, уж не знаю, к добру это или как. — Больше всего на свете я хочу сейчас еще несколько часов провести под одеялом, но точно знаю: если через полчаса я не спущусь в вестибюль, Штейнер снова нарисуется в коридоре и будет громогласно меня выкликать.

— А какой он доктор? То есть… — Она наматывает прядку длинных волос на пальцы. Риган нервничает — это редкое зрелище.

Открываю рот, чтобы ответить, но тут же закрываю: внезапно в голову приходит мысль ее разыграть. Надо же отплатить ей за водку, которую Риган вчера чуть не силком в меня влила… Сжимаю губы, чтобы не улыбаться, достаю из ящика комода джинсы и майку и спокойно говорю:

— В основном он специализируется по шизофрении.

Повисает пауза. Я не поднимаю глаз, но уверена: рот у Риган нараспашку.

— Да? Ну и. А на мне это может как-то отразиться?

Схватив сумочку, иду к двери и, взявшись за ручку, останавливаюсь, словно задумалась.

— Нет, вряд ли. Хотя. Если я начну вдруг… — Машу рукой. — Впрочем, не бери в голову. Такое вряд ли повторится. — Выскальзываю в коридор, делаю несколько шагов и начинаю хохотать так громко, что из соседней комнаты раздается «Заткнись!».

— Ливи, ты у меня за это еще схлопочешь! — орет за закрытой дверью Риган, а потом тоже хохочет.

Юмор если не спасает, то делает жизнь легче.

* * *

— Я догадался, что сообщение написала Кейси, — говорит Штейнер и допивает остатки кофе, запрокинув голову. (Таких больших чашек я еще не видела.) Мой кофе совсем остыл, я его только пригубила, пока доктор Штейнер вытягивал из меня мельчайшие подробности моей первой недели в Принстоне.

Он кого хочешь разговорит. Помню, сначала Кейси на него за это страшно злилась. Тогда моя сестра была совершенно сломлена. Не хотела ничего обсуждать — ни аварию, ни утрату, ни разбитое сердце. Однако к окончанию интенсивного лечения в стационаре доктор Штейнер умудрился вытянуть из Кейси все, что ему надо было знать, и вылечил ее.

Сестра предупреждала меня еще тогда, когда только начались его звонки. «Ливи, просто расскажи ему то, что ему нужно знать. Он выяснит все так или иначе, лучше сразу расскажи сама. Может, он и так все уже знает. Похоже, он пользуется гипнотическими трюками джедаев».

За три месяца наших нетерапевтических сеансов я ни разу не испытывала трудностей в общении с доктором Штейнером. Мне не пришлось обсуждать что-то болезненное или трагическое. Но при этом он просил меня делать такие вещи, от которых сердце билось как сумашедшее, например, прыгать на тарзанке или смотреть фильм «Пила». Меня потом три недели кошмары мучили. Но сами беседы — о маме и папе, о воспоминаниях детства, даже о дяде Рэймонде и причине, по которой мы уехали из Мичигана, — никогда не были трудны или неприятны. Наоборот, большинство из них были приятными.

Тем не менее после двух часов обсуждения моего пьяного дебюта и всех его последствий лицо у меня горело от стыда. Я прекрасно понимала, что он будет спрашивать о той субботе, и планировала опустить наиболее пикантные моменты, но доктор Штейнер знает, как выудить все до мелочей.

— Ливи, за последние месяцы ты здорово продвинулась.

— Думаю, пока что гордиться мне особенно нечем.

— Не скромничай! Сегодня вечером у тебя свидание с парнем.

— Не совсем свидание. Скорее, это…

Он машет рукой, обрывая мои сомнения.

— Да еще три месяца назад ты бы, не задумываясь, променяла свидание на учебник.

— Пожалуй. — Я убираю от лица прядь волос. — Или упала бы в обморок от одной лишь перспективы.

— Вот именно! — с усмешкой подтверждает доктор Штейнер.

Повисает пауза, и я украдкой бросаю на него взгляд.

— Значит, я больше не нуждаюсь в лечении? То есть я хочу сказать, что изменила свои привычки. И если не прекращу ходить по вечеринкам, то скоро вам придется лечить меня от алкоголизма.

Доктор Штейнер раскатисто хохочет. Потом приступ веселости проходит, доктор молча смотрит на свою чашку и задумчиво водит по ободку указательным пальцем.

А я начинаю нервничать. Доктор Штейнер редко так подолгу молчит.

— Думаю, тебе нужно жить так, как ты считаешь нужным, — тихо говорит он. — Мне больше не надо говорить тебе, что делать и как развлекаться. Ты должна сама принимать все решения.

Я откидываюсь на спинку скамьи, с облегчением перевожу дыхание, и на меня нисходит странное спокойствие. Доктор Штейнер уходит из моей жизни так же стремительно, как в нее вошел.

— Похоже, Кейси была не права, — говорю я скорее самой себе и ощущаю, как с меня сваливается груз, о котором я и не подозревала.

Раздается тихий смех.

— А, твоя сестра… — Он переводит взгляд на группу проезжающих мимо велосипедистов. — Когда Кейси впервые пришла ко мне, я сразу подумал о тебе, Ливи. Правда. Я задался вопросом, как тебе удалось справиться со всеми этими обстоятельствами. Но я был полностью поглощен Кейси и Трентом, а ты словно бы ехала сама по себе прямою дорогой. Даже когда весной Кейси пришла ко мне побеседовать о тебе, у меня были сомнения. — Доктор Штейнер снимает очки и трет переносицу. — Именно такие пациенты, как она, — в таком же угнетенном состоянии — облегчают мне работу.

Хмурю брови, силясь понять его слова.

— Но ведь я же не такая, как Кейси? — спрашиваю я и слышу, что голос у меня чуть дрожит.

Доктор Штейнер качает головой.

— Нет, Ливи. Хотя во многом вы на удивление похожи, в таких вещах вы очень разные.

— Правда? А я всегда считала, что мы с ней полные противоположности.

Он усмехается.

— Вы обе на редкость упрямые и сообразительные. Конечно, внешне ты более мягкий человек. Твоя сестра не скрывает свой темперамент, а ты… — Он чуть выпячивает губы. — А ты, Ливи, несколько раз удивляла меня своими выходками. А меня удивить нелегко.

Слежу за велосипедистами, они уже на другой дорожке, думаю над словами Штейнера и чувствую, что чуть заметно улыбаюсь. Меня еще никто не сравнивал вот так с моей сестрой. Я всегда была упорной, ответственной. Надежной. Осторожной, спокойной и выдержанной. Моя сестра как бенгальский огонь. В душе я всегда ей завидовала.

И я думаю о прошедшем лете, когда мне пришлось делать вещи, о которых я и помыслить не смела. В большинстве случаев рядом была Кейси, ничуть не заботясь о том, что может попасть вместе со мной в неловкую ситуацию.

— Да, это лето было познавательным, — признаюсь я с улыбкой. Поворачиваюсь к седовласому доктору и задаю вопрос, на который он раньше мне не ответил: — А почему вы заставляли меня делать все эти безумные вещи? Зачем это было нужно?

Он молчит, словно решая, что мне сказать.

— А ты поверишь, если я скажу, что делал это исключительно ради собственного удовольствия?

— Может, и поверю, — честно говорю я, и он ухмыляется. — Нет, я серьезно. Вы заставляете меня ходить на «быстрые свидания», но я не понимаю, какая польза от танцев «змейкой» или от сквернословия. Скорее это вызывает обратный эффект. Ну, понимаете… как бы наносит психологическую травму.

Доктор Штейнер скептически хмыкает.

— Не понимаю, каким образом тебя могли травмировать танцы.

Я приподнимаю бровь.

— А вы сами бывали на подобных мероприятиях? Да еще с моей сестрой?

Он закатывает глаза.

— Только не надо драматизировать. Вряд ли бы случилось так, что…

— У нее был микрофон! — перебиваю его я. — И она решила устроить импровизированный аукцион и продать свидание со мной! — Хорошо еще, что с нами была Шторм и держала ее в рамках… Я невольно закрываю рот ладонью, вспомнив самый острый момент. — А потом Кейси что-то подсыпала мне в напиток. — Доктор Штейнер ухмыляется, а я трясу головой. — К счастью, я сразу заметила. Иначе кто знает, что могло бы случиться. — Откидываюсь на спинку скамьи и бормочу себе под нос: — Попалась бы ковбою или механическому быку или еще черт знает кому. Получила бы клеймо на задницу.

Доктор Штейнер снова разражается хохотом, и через несколько секунд я тоже от души смеюсь вместе с ним.

— Ах, Ливи! — Он снимает очки и смахивает слезинки. — Дело ведь было не в том, что я просил тебя сделать. А в том, с каким задором ты бросалась выполнять каждое мое задание. — Он смотрит на меня с искренним удивлением и говорит с усмешкой: — Я все ждал, когда же ты меня пошлешь куда подальше, но ты исправно отвечала на мои звонки, выполняла все самые безумные мои просьбы, и выполняла с блеском!

Смотрю на него, наклонив голову набок.

— Так вы понимали, что они безумные?

— А ты нет? — Штейнер качает головой и грустно улыбается. — За это лето, Ливи, я узнал о тебе очень много. Из наших с тобой бесед. И по тому, как ты выполняла мои задания. Все лето я собирал информацию. — Он умолкает и чешет щеку. — Ливи, ты добрейшее создание. Ты так остро реагируешь на чужую боль. Ты словно бы ее впитываешь. Несмотря на твою удивительную застенчивость, ты сделаешь все и даже больше, лишь бы не подвести. Ты не любишь проваливать экзамены и не любишь подводить людей. Особенно тех, кого уважаешь, кто тебе небезразличен. — Он прикладывает ладонь к сердцу и наклоняет голову. — Я тронут, искренне.

Опускаю голову и чувствую, что краснею.

— А еще я узнал, что, хотя ты относишься с пониманием к несовершенствам других, ты крайне строга к самой себе. Думаю, если ты совершишь ошибку, ты просто заболеешь. — Доктор Штейнер сцепляет пальцы в замок. — А знаешь, какое у меня самое большое открытие? Причина, по которой я хотел поговорить сегодня с тобой лично… — Он вздыхает. — Похоже, ты живешь по определенному плану. Ему подчинено все, для тебя он почти как религия. Это стремление жить по плану руководит всеми твоими решениями, как сегодняшними, так и будущими. Ты не ставишь его под сомнение, не проверяешь. Просто следуешь ему. — Проведя пальцем по ободку своей чашки, он говорит еще медленнее: — Думаю, составить этот план тебе помогли родители, и теперь ты держишься за него изо всех сил. Словно таким образом хранишь им верность. — Он замолкает, а потом говорит совсем тихо: — И я думаю, что этот план тормозит твой рост и подавляет тебя как личность.

Я часто моргаю, пытаясь переварить, как разговор так стремительно перешел от механических быков к моему замедленному взрослению.

— Что вы говорите? — спрашиваю я сдавленным голосом. Это что, диагноз? Доктор Штейнер ставит мне диагноз?

— Ливи, я говорю, что… — Он в задумчивости умолкает, а потом продолжает снова: — Я хочу сказать, что пришло время выяснить, кто ты на самом деле.

Мне остается лишь смотреть на человека, сидящего передо мной. Кто я? О чем он говорит? Я знаю, кто я такая! Я Ливи Клири, дочь Майлза и Джейн Клири. Взрослая и ответственная дочь, прилежная студентка, любящая сестра, будущий врач, добрый и отзывчивый человек.

— Но я… — Лихорадочно пытаюсь подобрать слова. — Доктор Штейнер, я знаю, кто я и чего я хочу. И никогда в этом не сомневалась.

— Ливи, а тебе не кажется, что это немного странно? Что в девять лет ты решила заняться педиатрией, специализироваться на онкологии, и тебе никогда даже не приходило в голову заниматься чем-то другим? Знаешь, кем хотел быть я, когда мне было девять лет? — Он замолкает всего на секунду. — Человеком-пауком!

— Выходит, у меня были более реальные планы. Ничего странного в этом нет, — довольно резко возражаю я.

— А тебе никогда не приходило в голову, почему ты до недавнего момента избегала парней?

— Прекрасно знаю почему. Потому что я застенчивая и потому что…

— Мальчики высасывают мозг у девочек…

— И они сходят с ума, — с грустной улыбкой завершаю я предупреждение отца. С тех пор, как у Кейси взыграли гормоны, отец постоянно напоминал мне об этом. Говорил, что если я попаду в эту же ловушку, то буду плохо учиться.

— Думаю, что твоя реакция на противоположный пол объясняется не столько твоей застенчивостью, сколько подсознательной установкой не отклоняться от этого жизненного плана, которому ты должна следовать.

Подсознательная установка? Чувствую, как в сердце змеей вползает страх и по спине бегут мурашки. Он хочет сказать, что Кейси права? Что моя сексуальность подавлена?

Наклоняюсь, ставлю локти на колени и кладу подбородок на руки. Почему доктор Штейнер считает, что я стала не тем, кем должна стать? Он должен быть мной доволен. Он же сам сказал, что я справилась с ситуацией! Знаю, что родители мной бы гордились. Нет, со мной все в порядке.

— Думаю, вы заблуждаетесь, — тихо начинаю я, глядя в землю. — Вы ищете во мне что-то, чтобы поставить мне диагноз. Но со мной все в полном порядке. И с тем, чем я занимаюсь, тоже. — Распрямляюсь и обвожу глазами окрестности — красивейший кампус Принстона, я так старалась сюда попасть! Чувствую, как во мне волной поднимается гнев. — Я круглая отличница, буду учиться в Принстоне, о чем вы говорите! — Я чуть ли не кричу, но мне уже все равно. — Какого черта вы являетесь в семь утра в субботу, когда я только — только поступила в университет, и говорите мне, что вся моя жизнь это… что я… — В горле у меня ком, и я умолкаю.

Доктор Штейнер снимает очки и снова трет глаза. Он абсолютно невозмутим, словно ждал именно такой реакции. Он как-то говорил, что привык к тому, что на него кричат, и не надо чувствовать себя виноватой. После того, какую бомбу он на меня сбросил, я уж точно не собираюсь страдать от своей вины.

— Ливи, просто я хотел, чтобы ты над этим подумала. Полностью осознала и поняла. Это не означает, что ты должна бросить то, чем сейчас занимаешься. — Он чуть-чуть сдвигается, чтобы сидеть прямо напротив меня. — Ливи, ты умная девушка, и теперь уже совсем взрослая. Ты будешь знакомиться с парнями и ходить на свидания. Много работать для достижения своих целей. И, я надеюсь, ходить на вечеринки и как следует развлекаться. Просто я хочу быть уверен, что ты принимаешь решения и ставишь цели для себя, а не ради других. — Откинувшись на спинку скамьи, он добавляет: — Кто знает? Может, Принстон и медицинский — именно то, что тебе нужно. Может, мужчина, который сделает тебя счастливой на всю жизнь, именно тот, кого бы хотели для тебя родители. А может, ты поймешь, что выбрала не тот путь. В любом случае, я хочу, чтобы ты делала выбор с открытыми глазами.

Не знаю, что и сказать на все это, поэтому сижу молча, глядя перед собой невидящими глазами, а в душе сумбур и сомнения.

— Жизнь постоянно устраивает нам испытания. Выкидывает такие фортели, что мы чувствуем что-то нам не свойственное и делаем вещи, прямо противоположные тем, что планировали. Она не позволяет нам мыслить категориями «черное-белое». — Доктор Штейнер по-отечески хлопает меня по коленке. — Хочу, чтобы ты знала: Ливи, звони мне в любое время, если вдруг захочется поговорить. В любое время. Не важно, по какому поводу, пусть даже самому незначительному. Если захочешь поговорить о занятиях или парнях. Пожаловаться на сестру, — говорит он с усмешкой. — Рассказать о чем угодно. И я очень надеюсь, что ты будешь мне звонить. Регулярно. Когда будешь готова к разговору. Сейчас, насколько я понимаю, ты бы с удовольствием вылила свой кофе мне на голову. — Он поднимается, потягивается и добавляет: — Все наши беседы будут конфиденциальными.

— Значит, вы больше не будете привлекать сестру для выполнения своей грязной работы?

Потирая подбородок, он улыбается и шепчет:

— А какой классный подручный из нее получился!..

— Думаю, вы не считали обязательным соблюдать конфиденциальность взаимоотношений между доктором и пациентом?

Доктор Штейнер смотрит на меня, вопросительно вскинув брови.

— А разве ты была моим пациентом?

— А теперь стала?

Он улыбается и протягивает мне руку, помогая подняться.

— Пусть наши отношения будут свободными. Звони мне, когда захочешь поговорить.

— Я не могу вам платить.

— Ливи, я не жду от тебя ни цента. — Потом, словно вспомнив что-то, добавляет: — Разве что приглашения на крестины первенца.

Обычно в ответ на такие шутки я гримасничаю. Но только не сейчас. Я не настроена шутить. Груз, который давил на меня в течение трех месяцев, когда я гадала, что обнаружит во мне доктор Штейнер, двадцать минут назад свалился с моих плеч. А теперь снова рухнул мне на спину, придавив всей тяжестью.

Я уверена, он ошибается.

Но что, если нет?