Моя история, или О дружбе народов в СССР

Ламара Пивазян (2024)

В последние десятилетия появилась традиция мемуарной прозы, в которой советская история и то, как разваливалась великая страна, показаны через судьбу отдельного человека, по-своему преодолевающего и переживающего трудности тех лет. Небольшая автобиографическая повесть Ламары Пивазян, живая и откровенная, — одна из таких частных историй. В ее основе лежат подлинные воспоминания автора с его личным взглядом на события того времени. Изложение событий часто переходит от воспоминаний к их осмыслению через личную болевую тему и судьбу. Многое в рассуждениях автора звучит актуально, напрашивается на параллели с сегодняшним днем. Повесть привлекает внимание еще и тем, что рассказчик становиться в ней публикатором значительного документального материала (писем, фотографий, официальных документов), освещающих дружбонародовский аспект советской действительности, в которую автор был вовлечен по роду многолетней профессиональной деятельности.

III

В нашем дворе было много деревьев, больших и очень старых. Стояла и многолетняя липа, пышная, толстостволая. Когда она отцветала, то на месте белых цветочков появлялись мелкие зеленоватые орешки, они гроздьями висели на тоненьких стебелёчках, как вишня или черешня. Нам, девочкам, приходилось подскакивать повыше, чтобы дотянуться до ветки, притянуть её к себе пониже и сорвать эти гроздья орехов, под тонкой скорлупой которых можно было найти малюсенькие светло-зелёные орешки. А ещё у этой липы один из корней, довольно мощный, вылез наружу и рос на поверхности земли, образуя своеобразную «лавочку». На этом естественном природном сидении, натёртом до блеска, девочки нашего двора любили, теснясь, посидеть и посудачить в свободное от занятий время.

А я часто приходила посидеть на этой лавочке тихими вечерами, когда все расходились по домам, а из окна Изольды, выходившего во двор, было слышно, как она занимается на рояле. Когда мы подросли, и Изольда уже была студенткой старших курсов консерватории, занималась она допоздна, готовясь к экзаменам и концертам.

И какое это было наслаждение — слушать «Лунную сонату» Бетховена! Я просто млела от очарования этих звуков. Впоследствии, много лет спустя, очень часто при звучании уже первых аккордов этой сонаты, в моём воображении появлялось ярко освещенное окно, тёмное звёздное южное небо и эта, подаренная нам самой природой, «лавочка» под липой.

Так я приобщалась с детства к фортепианной музыке. Очень скоро мама взяла меня на прослушивание в семилетку, которая находилась там же, в районе Сололаки, на улице Александра Чавчавадзе. Музыкальную школу я окончила успешно, а после неё поступила во II Тбилисское музыкальное училище — одно из лучших музыкальных учебных заведений города. Оно размещалось на проспекте Плеханова, в старинном особняке с лепниной и сохранившимися живописными картинами на потолках.

Помнится, что когда в Тбилиси приезжал на гастроли с концертами выдающийся пианист Генрих Нейгауз, он обязательно заглядывал к нам в училище, к одному из педагогов, с которым его связывала дружба, а тот, воспользовавшись таким удачным случаем, просил пианиста прослушать его учеников. Сегодня это называется провести мастер-класс. В одном из таких прослушиваний посчастливилось поучаствовать и мне: тогда, помнится, я исполнила какую-то часть фортепианного концерта «Блестящее каприччио» Ф. Мендельсона.

Под Новый год ритм жизни нашего двора оживлялся и ускорялся: было шумно, весело, а главное вкусно. Почти во всех семьях готовились новогодние угощения, а тётя Цуца раздавала всем привезённые из Кахетии чурчхелы с грецкими орехами и с фундуком, а взрослые, если заглядывали к ней поздравить с Новым годом, обязательно пробовали знаменитое грузинское сациви из индейки, кахетинское вино и разные другие национальные угощения. Мама, я помню, пекла очень много армянской гаты. Она её готовила обычно ко дням рождения моих подружек — они очень любили это армянское лакомство.

Помню также, что ещё до Нового года, 25 декабря, в семье Саткунас праздновали Рождество, и Люля приглашала девочек на ёлку. Вначале мы не понимали, почему в их семье Новый год отмечали 25 декабря, а не первого января, как все, но тётя Труда нам разъяснила, что христиане бывают разные, что они — христиане-католики по вероисповеданию и отмечают церковные праздники вместе с Католической церковью. Ёлка в доме у Люли стояла совершенно необыкновенной красоты, а игрушки на ней были совсем непохожи на те, обычные, которыми мы все украшали свои ёлки — довольно однообразные, они под Новый год продавались в советских магазинах везде одни и те же.

Из истории жизни нашего соседского сообщества запомнился ещё один очень выразительный эпизод. Когда я окончила школу, и нужно было готовиться к выпускному балу, передо мной и мамой встала проблема моего вечернего платья. Мама и тут, как всегда, пришла на помощь. Она поделилась нашими трудностями с соседкой, тётей Анико, женой директора Оперного театра, которая сообразила, что платье можно взять напрокат в Оперном театре из костюмерного фонда. Задумав этот ход, мама и тётя Анико дождались возвращения вечером с работы батоно (господина) Валико и решили дождаться, когда он предположительно раздобреет после сытного ужина, И тогда они, как две заговорщицы, подошли к нему с подготовленной речью, и тётя Анико вкрадчиво всё нахваливала соседку Ламарочку, подчёркивала, что та лучшая выпускница, оканчивает школу с золотой медалью, в общем, девочка ответственная и серьёзная, а значит заслуживает участия и помощи в решении проблемы с платьем.

Так или иначе, наконец, в назначенный день и час я явилась в костюмерную театра, где мне очень любезно и участливо подбирали платье. Остановились на совершенно роскошном бирюзовом бальном наряде из шёлка и тафты, с огромным кружевным воротником и такими же пышными кружевными манжетами на полудлинных рукавах. Остаётся только сожалеть, что не сохранилась фотография, на которой я, голубоглазая светловолосая девушка, запечатлена в роли грузинской княжны.

Рассказывать о нашем доме в Сололаки можно долго и подробно. Главное, что подвигло меня восстанавливать в памяти ранние годы жизни в Тбилиси — это живое ощущение того времени, образа жизни того сообщества соседей, в котором мы оказались волею судеб, того сообщества людей, которому не было никакого дела до социальных, материальных, этнических, религиозных и других различий. Здесь царила обстановка добрососедства, доброжелательности, открытости, а главное — взаимопомощи и взаимовыручки в трудных жизненных ситуациях. Люди жили не только своими проблемами, но и совершенно органично, естественно и искренне участвовали в ежедневной жизни живущих рядом соседей, помогали справляться с трудностями, сообща переживали и радости, и беды. Временами казалось, что здесь сохранилось ещё что-то от старого, доброго дореволюционного Тифлиса, который был образцом интернационализма, и, как назвали бы это сегодня, «мультикультурализма».

А между тем, жители города, может, и не слышали вовсе о таком понятии, как «дружба народов», и не нуждались в громких лозунгах и время от времени спускаемых «сверху» директивах, пытающихся учить людей, как им жить вместе. Людям нечего было делить и незачем было враждовать, они и без всего этого жили в дружбе, мире и согласии.

И я думаю, что и сегодня всё ещё ностальгируют наши граждане по тем временам и отношениям, по тем дворам и дворикам, в одном из которых я выросла и о котором постаралась рассказать, по тем неписанным законам общения, по тем правилам поведения и поступков в большом интернациональном сообществе друзей и соседей, ничего не имеющим общего с официальной стороной жизни государства.

Возможно, благодаря именно этим отношениям моё детство, которое пришлось на войны и политические катаклизмы, не было таким уж тяжёлым, и я смогла избежать многих моральных травм и переживаний.

Прошло совсем немного времени в историческом масштабе, и вся эта идиллия человеческих отношений, свидетелем которых мне посчастливилось быть в детстве, обернулась кошмаром межэтнических, политических, социальных и разных других противостояний и битв.