Анастасия

Лана Ланитова (2024)

Первая волна русской эмиграции… Боль разлуки с Россией и последующая ностальгия. Но помимо ностальгии герои этой книги испытывают тоску по идеальной любви и идеальной женщине. Какая же она? Идеальная женщина возникла из мрачных глубин порока и, словно наказание, а может и награда, предстала в образе блистательной рыжеволосой Лилит. 1928 год. Париж. Двое молодых русских эмигрантов совершают экскурсию по Монмартру. Там они встречают художника графа Гурьева. Во время неспешной беседы в маленьком парижском кабачке русский граф поведал двум приятелям таинственную историю своей роковой любви и страсти, которая началась в дореволюционной заснеженной России и продолжилась уже во Франции. История графа Гурьева оказалась наполненной мистическими тайнами, любовными переживаниями и откровенным эросом.

Глава 3

— Вам еще не наскучила моя болтовня?

Гурьев нахмурился и откинулся на спинку стула.

— Что вы, Георгий Павлович, — отвечал за нас обоих Алекс. — Вы так интересно рассказываете, что я потерял счёт времени.

— Да? Это хорошо. Вот только, пока я вам тут рассказывал свои басни, я что-то сильно проголодался. Знаете ли, Шабли и устрицы не пошли мне впрок, и мой желудок усиленно сообщает мне, что он голоден.

— Так, давайте же закажем что-нибудь еще, — предложил я.

— Если вы не против, — оживился Гурьев, — я закажу блинов с икрой и охотничьих колбасок?

— Конечно, — согласился Алекс, потирая ладони. — У меня аж слюнки потекли.

Через несколько минут официант принёс нам стопку ноздрястых теплых блинов и две фарфоровые тарелочки, полные черной и красной икрой. К ним прилагалось великолепное сливочное масло, нарезанное диковинным цветком. Помимо этого нам подали большое блюдо, на котором дымились жареные колбаски. И от всего этого великолепия шел такой аромат, что я на время забыл обо всём на свете.

Когда мы насытились, Гурьев заказал чаю с пастилой. А после он сходил в уборную, чтобы помыть руки. Вернувшись, он с наслаждением отхлебнул душистого чаю.

— Вот люблю я обедать в этом кабачке. Кстати, здесь и борщи, и щи бывают славные. А какие пироги и расстегаи пекут. Одно загляденье. Я подобные вкушал лишь у самого Тестова. Помните такой ресторан? Раньше его трактиром называли. И пока его не обставили в декадентском стиле, там была лучшая кухня в Москве. — А то заказали они устриц, — он добродушно улыбался. — Ну вот, теперь на сытый желудок я готов продолжить свой рассказ.

Продолжение рассказа графа Гурьева Георгия Павловича

— Вечером следующего дня мы с Митей и Михаилом поехали к Яру. Там мы кутили до поздней ночи. Я заказывал у цыган песни, и мы с упоением слушали их. А потом, как водится, последовали лихие танцы со знойными цыганками. Изрядно утомившись, мы решили поехать в хорошо знакомый притон, расположенный в Соболев переулке. Мы взяли извозчика и через минут сорок были уже на месте.

А далее сценарий был известен. Метрдотель, похожий на жирного котяру, через кондитерскую провел нас внутрь здания. И вновь мы дефилировали мимо странного полумёртвого зала, где в адском опиумном сне дремала разряженная московская публика. Сливки общества. Её богема! Тогда мне, двадцати двух летнему повесе вся эта дешёвая мишура виделась именно в таком свете. А бедный мой Митя, словно послушный пони со светлой чёлочкой, вышагивал рядом и таращился на весь этот декадентский бомонд. Проходя по коридору, я случайно заметил, как распахнулась дверь одного из кабинетов. Сквозь дверной проём я разглядел вальяжную фигуру полуголого обрюзгшего мужчины, рядом с которым сидели обнаженные заспанные девушки. Это были совсем юные создания — девочки-подростки — немного неразвитые и угловатые. Но в тот момент я не нашёл в этом ничего предосудительного. Я даже пытался подмигивать Кортневу и неуклюже шутить.

— Ничего, привыкай. Здесь так принято, — шептал я. — Просто люди умеют отдыхать.

Гурьев немного помолчал.

— Хотя я, наверное, солгу, если скажу, что меня не потряс вид обнаженных нимфеток. Потряс, еще как! Грешен, но эта картина довольно долго стояла у меня пред глазами, вызывая огромную бурю похоти. Когда же я попытался осмыслить увиденное, то у меня тут же испортилось настроение. Уже тогда я давал себе отчёт в том, что эта сцена несла в себе отпечаток огромного греха. Я помню, что на ум пришла даже фраза о «растлении малолетних». Но я довольно быстро отмахнулся от этого суждения, словно от назойливой мухи. Помимо вожделения мною овладело чувство некой гадливости. Наверное, это была та самая минута, когда я впервые так остро ощутил намёк на гибельность этого заведения. Это выглядело так, словно на огромном столе, заставленном роскошными яствами, откуда не возьмись появился первый запашок тухлятины.

Конец ознакомительного фрагмента.