«Не всё ли равно, про кого говорить? Заслуживает это каждый из живших на земле» – такой эпиграф из Ивана Бунина Лариса Денисова использует в одном из своих рассказов, но его смело можно применить ко всей книге. Рассказы Ларисы Денисовой лаконичны и выразительны. Читатель не найдёт в них головокружительных сюжетов и громких слов. Эта проза тиха, как и жизнь её героев, и автору удаётся рассказать о ней так, что трудно оторваться.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Билет в плацкартный вагон предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
© Денисова Л.В., 2021
© Оформление, серия, Издательство «У Никитских ворот», 2021
Билет в плацкартный вагон
1. Поезд
Тревожно стучат колёса поезда. Каждый скрежещущий звук не даёт уснуть. Этот огромный неповоротливый червяк действительно весь напрягся, боясь опоздать к назначенному времени в конечный пункт. Он мчится — то, слегка касается холодного скользкого лезвия рельс, то начинает ударять по ним однообразно, замедляя ход.
Был ранний час — день ещё не проснулся. Мрачная колючая темень ноябрьского утра грязным маслянистым пятном расплывалась в окнах за короткой, небрежно сдвинутой занавеской. Блуждающие призрачно-яркие огни, внезапно срываясь с места, рассекали темноту за окнами, бежали и бежали, спотыкаясь, за вагоном поезда. От этого у Лидии возникало желание: зажмурить с силой глаза и всем телом прижаться к рыхлому матрасу на ровной полированной полке. Ощущать спиной каждый толчок, слушать стук колёс и забыть всё, что так мучило, всё, что не сложилось, не получилось в её не такой уж короткой жизни. «Забыть, ну конечно, забыть!» — звучало для неё как молитва. И, может быть, как давным-давно, в детстве, радоваться чему-то необъяснимому и слегка тревожному и верить только в хорошее.
Нигде больше так не ощущала бег времени Лидия, как в поезде. Казалось бы, всего несколько часов назад толкалась на многолюдном, шумном перроне, иногда ловя на себе чьи-то любопытные взгляды. И вот спустя всего несколько часов ничего этого уже нет — это уже прошлое, осталось где-то далеко-далеко. А вот там, за поворотом, за плывущими, мелькающими деревьями и деревушками выйдет знакомая станция, как хорошая подружка. И она вдруг станет забытым прошлым и совершенно чем-то новым.
Лидия лежала с открытыми глазами и прислушивалась к весёлому и торопливому бегу колёс. Они переговаривались друг с другом, повторяя одно только слово: «Спешим-спешим! Спешим-спешим!» Женщина решила встать. Всю ночь она не спала, то и дело поднималась с постели и садилась на свою нижнюю полку, заглядывая на электронное табло, которое высвечивало точное время и температуру в вагоне. После этого она снова прилегла, завернувшись с головой в простыню, и даже ненадолго задремала, но, словно по какому-то сигналу, Лидия сразу проснулась и стала быстро собираться. Она ловко скрутила в трубку матрас, застегнула сапоги, накинула пальто, взяла шляпу и вещи и бодро зашагала между полок со спящими пассажирами. Тех, которые сейчас, собрав вещи, должны были выйти с ней на этой станции, — таких было немного. Она вышла первой в тамбур: ей хотелось побыть одной, хотя бы несколько минут.
Лидия стояла в продрогшем тамбуре, держа в руке маленькую сумочку на длинной ручке. Лида была не высокая, но и не маленькая, не толстая, но и не худая, не старая, но и не молодая. «Как Чичиков», — так любила говорить про свою внешность Лидия, смеясь над собой. Хотя это было не совсем так, потому что у неё была лёгкая, горделивая, стремительная походка, мягкий и в то же время пронзительный взгляд больших лучистых зеленовато-серых глаз: это выделяло её и делало заметной. Одета она была в чёрное короткое пальто и такого же цвета брюки, а на голове сидела кожаная шляпка с короткими полями.
Поезд вылетел на мост шумно и взволнованно дыша. Звонко задрожали мостки. «Вот уже приехали», — подумала про себя женщина. Дорожное волнение заглушила тяжесть бессонной ночи.
Звякнула и повернулась ручка, и в узком коридоре появилась проводница с флажком, а за нею вереницей потянулись пассажиры. Поезд, недовольно бормоча, сбавлял скорость и наконец остановился. В самый первый миг остановки состава проводница с автоматически отточенным навыком распахнула дверь, подняла площадку, обнажив лестницу, по которой легко скользнула вниз, приглашая за собой выходящих пассажиров.
Лидия медленно спускалась за ней, придерживаясь одной рукой за поручни, а другой тащила за собой небольшой багаж. Навстречу ей бежали мужчина и женщина, жадно отыскивая кого-то глазами. Они были средних лет, с ничем не примечательной внешностью, одетые скромно и просто. Лидия сразу догадалось, кого они встречали, — ту миловидную стройную девушку, которая шла за ней. «Она студентка, учится в столице. Это её родители», — сразу решила про себя женщина в чёрном пальто. И незаметно для неё приторно-сладковатая волна зависти вдруг медленно колыхнулась в горле, как гнойная мокрота. Несмотря на беспокойства и понятные тревоги — эти люди счастливы. А вот ей не пришлось учиться в столице в своё время, поэтому так, как героя, её никогда не встречали.
2. Далёкое и близкое
На перроне рядом со своим вагоном женщина в чёрном пальто остановилась и пригляделась к обстановке. Она постояла ещё немного, и вдруг Лидия невольно вспомнила своего отца, его тень большой птицей мелькнула перед глазами, именно он всегда приходил встречать её.
У него было широкое доброе лицо, мешковатая крепкая фигура. Он запомнился ей: в своём длинном сером грубом пальто, похожем на шинель, и в беличьей шапке-ушанке, которую он очень берёг. Каждую весну он обвёртывал шапку листьями сухого табака, спасая от моли. Даже будучи тяжело больным, он надёжно спрятал в табаке свою шапчонку весной, а летом его не стало. Мать, найдя её в шкафу, долго сокрушалась и причитала: «Не пришлось тебе поносить твоей шапки!» Да, не пришлось ему поносить ни хорошей шапки, ни хорошего пальто: всё им заработанное он нёс в семью, отказываясь от покупок для себя и отговариваясь: «Купи лучше ребятам».
Лидии дорог в памяти случай с масляными красками. Тогда она училась в старших классах. Мать постоянно болела, работал один отец. Лидия решила всерьёз заняться рисованием, начала ходить в изостудию. Она узнала о том, что интересно работать масляными красками, и попросила отца купить ей их.
В один из воскресных дней Лидия с отцом вышла рано из дома. День был белый, снежный, морозный. Снег лежал ровными горками вдоль обочин. Тротуары были чисто выскоблены добросовестными дворниками. Они быстро доехали в звенящем от холода заиндевелом троллейбусе до местного «Детского мира», так назывались тогда почти все магазины для детей. Когда они стали выбирать в отделе канцтоваров масляные краски и кисточки, то оказалось, что эта дорогая для них покупка. Отец немного помялся, потоптался на месте, почесал затылок, но краски всё равно купил. Правда, он предупредил тихо Лидию: «Матери не говори, сколько они стоят». А приехав домой, аккуратно срезал лезвием первую цифру в ценнике на картонной коробке с масляными красками. Он умел делать тончайшие срезы на бумаге лезвием, а иногда незаметно срезал в тетради у Лидии ошибки. Он никогда не ругал дочь за отметки, никогда не устраивал ссор, скандалов. Лидия не слышала от него оскорблений и придирок.
Какие бы удары судьбы отец ни получал, всё сносил безропотно и молча, нося всё в себе. Его переживания и невзгоды ложились морщинками на его высоком и чистом лбу, темнели в усталых глазах. Конечно, ему было бы гораздо легче, если бы он мог всё наболевшее высказать, но он никогда никому не рассказывал о своих неудачах.
Только один раз в жизни Лидия видела, как отец был взбешён настолько, что снял с головы шапку в порыве гнева и бросил её в угол, при этом сильно кричал и ругался. Что он тогда выкрикивал, Лидия, конечно, не помнит: это было давно. Тогда их семья была в гостях у бабушки Вари. Был накрыт богатый стол, была накрахмаленная белоснежная скатерть, играл проигрыватель, лилась милая музыка. Гостей было много, все шутили, смеялись, танцевали. Было весело, а потом отец, мать и Лидия пошли провожать гостей до автобусной остановки. Когда они вернулись и открыли дверь, то замерли, увидев ужасную сцену. Комнату, в которой всё так было празднично и ярко, невозможно было узнать. Она казалась теперь тёмной и мрачной, как будто в ней сразу поселилась беда. В углу стояла, нагнувшись, бабушка Варя, глубоко вздыхая, даже постаревшая за это короткое время, складывая в мусорное ведро осколки разбитых тарелок и радужных фужеров. Огромный деревянный стол, стоявший посреди комнаты, был пуст и тёмен, и от этого он казался ещё массивнее и длиннее.
За столом сидел один дядя Коля, родной брат матери Лидии, он опустил вихрастую голову и что-то упрямо бормотал. Свои сильные руки он положил на стол и сжал кулаки, после очередного неудачного примирения со своей вздорной, резкой и безжалостной красавицей-женой, которая продолжала поддразнивать его, визгливо выкрикивая какие-то обидные слова из соседней комнаты. А рядом на полу валялась смятая белая скатерть с битой посудой и остатками еды. Лидия не могла вспомнить точно: видела ли она это наяву или только представляла, как дядя Коля стаскивает сильным рывком скатерть на пол, как звенит посуда, как она угрожающе трещит от удара о пол и наполняет комнату тяжёлым зловещим звоном.
Вот тогда её отец не выдержал и стал с яростью кричать и ругаться, хотя он не был трусом и хлюпиком, но в драку не полез, снял шапку и бросил её в угол, где сидел дядя Коля, но не в него. Даже в такую минуту он не мог оскорбить человека.
С того дня прошло уже больше десяти лет. Многое изменилось в жизни. Они с братом стали почти взрослыми людьми. И к ним пришла в дом беда.
Жара и духота ломились в окна с самого утра. Летний зной набирал силу — это был самый последний день июня — середина лета. Лидия готовилась к экзамену. К ней подошла мама, бледная и растерянная, и тихо сказала: «Лида, сейчас умер твой отец». Резко стало холодно. Она, не помня себя, вбежала в комнату, где последнее время тихо угасал отец. Врачи открестились от него давно, но её мать, и брат, и сама Лидия не могли с этим согласиться. Отец не лежал, он сидел на кровати, прислонившись к стене, неестественно закинув голову назад.
Он умер, не застонав, несмотря на страшные боли, не позвав на помощь, не вскрикнув. Он даже в последнюю свою минуту думал не о себе, а о своих близких. Говорят, что по тому, как принимает смерть человек, можно судить, каким он был в жизни.
Лидия надела чёрное платье и вышла на улицу. Шелестела листва на тополе. Щебетали задиристо и бодро птицы на ветках. Где-то громыхали машины. Всё так же светило солнце — ничего не изменилось в этом мире. Всё шло своим чередом, не замечая той страшной потери такого человека, каким был её отец. «Значит, смерть в этом мире — обычное явление, — думала Лидия. — Словно сломленная и брошенная грозою ветка… как лист, кружащийся на ветру, как упавшее яблоко».
Отец. Он был для Лидии горой, которая защищала её от всех холодных ветров и жизненных бурь. И когда эта гора рухнула — сколько камней и пыли посыпалось на голову Лидии. И ей нужно было много сил и мужества, чтобы выстоять и сохранить себя. Может, не всегда и везде это ей удалось, но от ошибок никто не застрахован.
Отец… он, только он, всегда встречал её, взвалив на себя неподъёмные сумки, и никогда себя не жалел. Тяжёлые чемоданы, как и все тяжести жизни, нёс на своих плечах и, видимо, где-то не рассчитав своих сил, надорвался.
3. Любимый город
Сегодня Лиду никто не ждал. Ей нужно скоротать пару часов, точнее, выждать время, пока её брат уйдёт на работу, чтобы повидаться с матерью, которая жила с ним в одной квартире, в спокойной обстановке без взаимных упрёков и ненужных оскорблений. Все эти размолвки с самыми близкими людьми, особенно с матерью, лежали обременительным грузом у Лиды на сердце. «Ничего теперь не поправить и никого не изменить!» — горько успокаивала она себя, несмотря на это, она вновь возвратилась в город своего детства, чтобы встретиться с прошлым.
Лидия вошла в здание вокзала. Народу было немного. Два-три человека стояли у касс дальнего следования; столько же — у пригородных. Гулко раздавались её шаги по блестевшему кафельному полу. Она присела на пустую скамейку, достала книгу и бегло взглянула на часы, потом с удовольствием задержала свой взгляд на картинах, таких родных, которые помнила с детства. На них красовался город, разбросанный по холмам, с дымящимися трубами заводов, горделиво и величественно.
В это время две старушки обменивались новостями на соседней скамейке.
— Он повалился как подкошенный, и кровь пошла у него горлом, — говорила жалостливым голосом высокая сухая бледная старушка со скорбным взглядом, в тёмно-зелёном пальто и берете. — Мы скорее вызывать скорую.
— Ах, батюшки! — запричитала женщина в выгоревшем бежевом пальто и белой шали.
Лидия уткнулась в книгу, стараясь ничего больше не слышать, врезаясь в текст и отгораживаясь им, как забором. Стрелки настенных вокзальных часов медленно двигались. Вообще, часто смотреть на часы вошло у Лидии в привычку, она постоянно боялась куда-то опоздать… и, наверное, поэтому всегда опаздывала.
Оторвавшись на минуту от книги, она услышала объявление:
— С северной стороны вокзала отправляется поезд Санкт-Петербург — Кисловодск.
«Прекрасно! — подумала женщина и даже слегка улыбнулась своей дерзкой и внезапной мысли. — А вот бы мне сейчас бросить всё и уехать на этом поезде. Всё равно в какой конец: я не там и не там не была. Ну хватит! Пора!» И она захлопнула книгу, встала и пошла к выходу на южную сторону вокзала. Толкнув тугую дверь, женщина вышла на перрон. Провожающих и встречающих уже не было.
Был конец ноября. Несмотря на прогнозы о потеплении, среда выдалась холодной. День был серо-белый, мутный. Воздух был разлинован косыми линиями меленьких снежинок, которые жёстко и стремительно падали на землю. Но некоторые из них съезжали со своих наклонных линий и начинали хаотично метаться и плясать. Они были похожи на пузырьки газа, нарисованные на картинках учебника по природоведению. Снег отвоёвывал подтаявшие дорожки и поправлял белое покрывало, лежавшее под деревьями.
На платформе двое пожилых мужчин тихо беседовали, покуривая. Несколько человек толкалось у киоска «Пресса». Согнувшись, быстро переставляя длинные и тонкие ноги, как цапля на болоте, пересекала привокзальную площадку по диагонали молодая нескладная девушка в жёлтой куртке и белой вязаной шапке. За спиной у неё болталась тёмная сумка, напоминающая рюкзак. Колючий ветер и острая белая холодная крупа больно кололи лицо и кисти рук без перчаток. Лидия заспешила к автобусной остановке.
Надоедливые таксисты наперебой предлагали свои услуги, женщина не сердилась на них, она понимала: каждому хочется заработать, в этом маленьком городишке найти работу, особенно с возрастом, становилось сложно. Среди таксистов выделялся высокий, чрезмерно полный, пузатый мужчина с наглым лицом, белыми густыми бровями и припухшими глазками. Он выкрикнул вслед Лиде с усмешкой: «Какая добрая женщина!»
Лида медленно дошла до остановки. Она с брезгливостью отвернулась от липкой и грязной скамейки с треснутой доской. Через дорогу возвышалось новое громоздкое здание ресторана, нелепо торчащее здесь, среди старых обжитых одноэтажных домов, ещё нелепее казалось его какое-то древнегреческое название, ничем не связанное не с историей, не с географией города. Сев в полупустой дребезжащий автобус, женщина проехала несколько остановок, всматриваясь в мелькающие улицы и дома, находя перемены, которые не всегда её радовали. Наконец она приехала, оставалось ещё пройти пешком минут пятнадцать до отчего дома.
Город, погружённый в сырую мглу, как будто раздулся: дома и улицы приобрели некую таинственность. Лидия шла в коротких ботиках на каблуках, чувствуя сквозь тонкую подошву каждый камешек, все неровности и бугорки: идти ей было трудно. Проходя мимо одного из домов, она увидела широко распахнутые ворота, из которых выезжала машина. Лидия остановилась и заглянула во двор. В самом центре двора, как на картине, стояли две женщины, провожая машину; они тоже смотрели на неё, переговаривались и дружелюбно улыбались. Одна была лет сорока пяти, высокая, худая, Лидия сразу узнала свою одноклассницу, а вторая — седая, с выбившимися из-под платка прядями и большими глазами, утонувшими в тёмных ямках. Лидия решила: «Это Дятлова Марина со своей бабкой. Вот, оказывается, где она живёт, в каком доме. Подожди: с какой бабкой? Боже мой! Боже мой! Эта же не бабка её, а мать. Сколько же времени прошло! Конечно, мы постарели, и наши матери превратились в старух». С Дятловой она была просто знакома, это были не те дружеские отношения, чтобы сейчас остановиться и расспрашивать друг друга о том и о сём, да и не хотела она сейчас пускаться в воспоминания: хвастать она не любила, а то, что на самом деле, — слушать никому не интересно. И она пошла дальше, как бы закрыв прочитанную страницу.
Лидия была мечтательной, с развитым воображением, что хорошо для творчества, но для жизни от этого мало проку, ещё она была непрактичной и доверчивой. К таким людям, как она, относятся пренебрежительно и даже насмешливо, так как они постоянно попадают впросак, с ними случаются неправдоподобные истории, они часто оказываются не на том месте и в не то время. И так как они стремятся жить с собой в дружбе и как можно меньше поддаваться чьему-либо влиянию, то часто остаются одинокими, поэтому возле них любят крутиться изворотливые проныры, которые считают, что такие, как Лидия, люди глупые и неповоротливые, являются лёгкой добычей и служат им наживой. Она не раз страдала от того, что становилась жертвой «хищных людишек», которые ловко расставляли для неё ловушки, подставляя её под удар и обставляя вокруг неё всё так, чтобы даже она сама поверила в то, что разожгла какую-либо ссору или совершила что-то гадкое и недостойное. Поначалу Лидия действительно не понимала истинной причины навязчивого внимания к себе со стороны тех, кто явно не испытывал к ней ничего хорошего, но, попадая под влияние льстецов, шла на приманку, забыв осторожность. А когда разгорался вокруг неё шум и гам, то, ощущая настоящую охоту, она стремилась спрятаться от своих преследователей и оказывалась в давно вырытой и глубокой яме, чем доставляла необыкновенную, а иногда нескрываемую радость охотникам. И вот тогда, только тогда, очутившись на дне этого вонючего, скользкого и тёмного оврага, она, казалось бы, лишённая возможности сопротивляться, на краю гибели, начинала ясно осознавать свои промахи. Один за другим — как тяжёлые вагоны поезда — все её опрометчивые поступки, больно грохоча, выстраивались в строгую линию в её сознании. И тогда Лидия, собрав все свои силы, начинала неистово барахтаться, как лягушка в банке с молоком из знаменитой басни Эзопа, и, взбив всё же сметану, на удивление и страх своих врагов, осторожно покидала ловушку.
Есть такое расхожее выражение «горечь обиды»… может быть, и так, но первый раз в своей жизни не столько горечь обиды, сколько чувство несправедливости, как ни странно, она испытала на уроке литературы в третьем классе.
Стояла уже поздняя осень с её ранними мрачными вечерами, но иногда перепадал ясный солнечный весёлый денёк с лёгким хрустящим морозцем по утрам, когда на выгоревших опавших листьях по краям появляется иней, как дуновение приближающейся зимы. Так вот, в один из осенних вечеров Лидия учила стихотворение. Читая его, девочка прочувствовала лёгкую печаль осенней природы, о которой писал автор. Строчки без особых усилий улеглись в памяти на всю жизнь:
Ласточки пропали,
А вчера зарёй
Всё грачи летали
Да как сеть мелькали
Вон над той горой.
Картина, нарисованная Фетом, была простой и понятной и вместе с тем трогательной. Лидия хорошо запомнила каждую строку.
На следующий день её спросили, Лидия хотела отвечать и с лёгкой дрожью ждала этого момента. Она встала из-за парты и начала читать стих с места, не выходя к доске. Лидия прочитала стихотворение наизусть без запинок, сумев справиться с волнением и стеснительностью, и получила оценку — четыре. Теперь дошла очередь до Крышинковской Тани, её соседки по парте. Таня читала вяло, монотонно, даже слегка запинаясь, а в самом конце прочтения, как всегда, заулыбалась. У Тани была постоянно на лице слащавая улыбка, как у её мамы, которая работала в школе и иногда на переменах заходила в класс, где училась её дочь. Мать Крышинковской была худая и высокая, в руках она носила с собой толстую пачку тетрадей, слегка прижав их к себе. На голове у неё возвышалась сложная причёска. Она, как ломаная линия, сгибалась над партой дочери — и на лице её всегда блестела стеклянная улыбка, чем-то похожая на её очки.
У её дочери были тёплые насмешливые карие глазки и две длинные тёмно-русые косички, почему-то всегда растрёпанные, как будто их заплетали не утром перед школой, а поздним вечером, и она уже с ними спала на подушке. Отношение к ней было подчёркнуто доброжелательным со стороны всех учеников класса и особенно учительницы — все, как казалось Лидии, любили её прежде всего за то, что она была дочерью уважаемой женщины-завуча. Сказать по правде, к Лидии относились все в классе тоже неплохо, и с соседкой Крышинковской она никогда не ссорилась, хотя искра соперничества часто между ними пробегала. Наверно, аккуратные тетради отличницы с одними пятёрками могли вызвать зависть, но только не у Лидии, которая совершенно не умела тогда завидовать, что вызывало недоумение и раздражение у многих. Несмотря на приятные, вкрадчивые речи и улыбки Тани, что-то отталкивало Лиду от дружбы с ней. Она ей казалась слишком сладкой, похожей на растаявшую конфетку. Неестественность, притворство, неблагодарность — вот что никогда не могла простить людям Лидия, это она чувствовала с детства.
Сейчас неожиданно наступил момент, когда выступление Лиды, её прочтение стихотворения, было гораздо лучше, чем у её соседки по парте. Лида понимала это и вдруг услышала: Крышинковская Таня — пять. Эта была такая несправедливость, что Лида даже вздрогнула. Конечно, она могла заплакать от обиды, но вдруг окаменела. Парта её стояла рядом с окном, она не могла больше слышать лживый голос учительницы, отвернулась и стала смотреть в окно.
Рядом со школой через дорогу находился её дом, он глядел окнами на школу. Этот родной дом, где ей всегда было тепло и комфортно. Лидия как бы выпала из урока, переключилась на другую программу, выстроила по воздуху мост из школьного окна к своему дому и незаметно для всех ушла, ясно представив: она у дома, ласково встречает её скрипучая калитка во дворе, старые ветвистые тополя весело перебирают ветвями.
Через несколько минут или секунд она очнулась и стала слышать и видеть всё, что происходило на уроке. Лидия тогда была маленькой девочкой — беды и радости у неё были тоже маленькие, но неприятный осадок остался.
Теперь неожиданно для себя, встретившись с городом своего детства, столкнувшись с людьми, которых когда-то знала и о которых, как казалось, навсегда забыла, Лидия задавала себе вопрос: «А для чего я приезжаю? Зачем спешу возвратиться сюда?» Конечно, только потому что в этом городе прошло детство. Здесь сохранились старые тополя, которые, наверное, в своей морщинистой коре хранят память о её бабушках и прабабушках. Здесь сейчас живёт мать Лидии, какие-то родственники. Здесь острыми осколками разбитого стекла переливаются её первые обиды и первые радости.
4. Встречи и проводы
Лидия продолжала идти, но чем ближе она подходила к дому, тем сильнее какая-то невидимая сила толкала её назад. Дом, в который она так спешила возвращаться, твёрдо зная, что в нём её всегда ждут, теперь казался чужим и неприветливым. Она впервые ощутила себя непрошеным гостем.
Дверь открыла невысокая сутулая седая женщина с печальными глазами в байковом пёстром халате и в стоптанных тапочках. Это была мать Лидии, она торопливо проводила дочь в свою маленькую комнатёнку. Было очень тихо, лишь за окнами громыхали неуклюжие машины. Лидия вынула из сумочки нехитрые подарки, которые успела купить по дороге. От чая Лидия отказалась, присела на диван, осторожно начала разговор. Не прошло и двух часов, как ключ в замке звякнул, послышались тяжёлые шаги Любы, жены брата.
— Кто ещё к нам пришёл? — недовольно выкрикнула Люба с порога, но в комнату не вошла, а пошла сразу на кухню.
Конечно, она сразу догадалась, что приехала Лидия, увидев в коридоре её вещи и услышав её голос. Люба стала угрожающе громыхать кастрюлями, при этом зло бормотала что-то.
— Мать, что это за селёдка лежит у нас в холодильнике? — донёсся громкий визг до комнатушки.
Лидия с матерью прервали разговор и стали настороженно прислушиваться к резким звукам. Люба явно затевала ругань. Мать встала и хотела выйти из комнаты, но в этот момент возникла маленькая и юркая фигура Любы с выпученными, белыми от злости глазёнками, нагло смотрящими из-под длинной сальной чёрной чёлки; шея у неё вытянулась, высоко приподнимая маленькую ужиную голову. Если нужно описать её портрет, то прежде всего надо бы сказать не о гладко причёсанной тёмной голове с конским хвостиком, а скорее о маленьких светлых глазках, настолько бесцветных, что даже не угадать — какого же они цвета на самом деле. Видимо, зная это, Люба обводила их густо чёрным карандашом.
— Эту селёдку привезла мне Лида, — как можно спокойнее ответила ей мать.
— Пусть она её сожрёт сама. Что она — не знает, как мы любим копчёную скумбрию? И как она вообще посмела сюда явиться? Кто её звал? Ты забыла, как она выгнала твою внучку Наденьку?
— Я приехала к себе, а не к тебе домой. Эту квартиру получил мой отец за несколько лет до смерти. И Надю я не выгоняла, — быстро выговорила Лидия.
— На — вот! — протянула кукиш Люба. — Эта квартира теперь моя. Мать её на нас оформила, так что убирайся живее, пока твой брат с работы не вернулся и мы не вытолкнули тебя в шею, как ты нашу Наденьку.
— Вы же просили, чтобы она погостила у меня с недельку, — почти плачущим, но твёрдым голосом оправдывалась Лидия, — а она, приехав, сказала, что хочет жить у меня постоянно, что ей нужна столица. Я же объяснила, что только недавно устроилась на новую работу и получаю немного. И содержать её не могу. Да и у вас нет денег на учёбу на платном отделении в институте.
— Вот как, — перебила её Люба. — Врёшь ты всё. Она не просилась постоянно жить у тебя, она хотела только первое время пожить. Наденька обманывать не станет. А ты её выгнала.
Люба схватила сапог Лиды и бросилась к ней. Мать повисла на руке невестки.
— Я не позволю её бить! — крикнула мать.
— Пусти! Её надо проучить, — ревела на весь дом Люба.
— Только тронь меня — я заявлю на тебя в полицию, — прокричала Лидия, вскочив с дивана.
— В полицию? Я покажу тебе полицию! — прошипела угрожающе Люба.
Она выбежала с сапогом из комнаты, схватила второй сапог Лидии, открыла дверь и выбросила их на лестничную площадку, затем, с силой хлопнув дверью, ушла в свою комнату.
Изо всех сил Лидия старалась молчать, доказывать что-то бесполезно: никто не хотел никого слушать — у каждого была своя правда.
Лидия с матерью находилась в комнате, где умер её отец. И она подумала: «Если бы только был жив отец, то ничего подобного никогда бы не произошло. Никто не позволил бы захлопнуть передо мной дверь в родной дом».
— Мне пора! Я поеду на вокзал, — сразу засобиралась Лидия.
— Но поезд уходит ночью, — вздохнула мать.
Лидия посмотрела на мать, и чувство досады ушло: как постарела она за эти последние годы… И ей стало горько. Старушка стала собираться, чтобы проводить дочь, а та, огорошенная происшедшим, мечтала поскорее уйти. Тот воздушный чистый шар детских воспоминаний лопнул. Обстановка враждебности и лжи окружала всё плотнее, на душе у Лидии стало мрачно и пусто. И ей захотелось больше никогда сюда не возвращаться.
Такси мчалось по тихим улицам. Через полчаса Лилия с матерью были на вокзале.
Они почти всё время молчали. Было холодно и грустно. Наконец объявили посадку. Лидия пристально смотрела на мать, как бы надолго стараясь запомнить родные черты лица.
— Спасибо, что проводила. Не надо ждать отправления поезда: возвращайся домой. Я позвоню, когда доберусь до места.
Лидия старалась казаться внешне спокойной, ей давалось это с трудом, слёзы подкрадывались к глазам. Перед ней стояла маленькая сутулая старушка с морщинисто-бледным лицом, сливавшимся по цвету с седыми волосами, торчавшими из-под берета. Она прижимала к груди руки, умоляюще и виновато моргая сузившимися и опухшими глазами, и повторяла одно:
— Прости меня, Лида! Я ничего не могу с ними сделать. Это всё Костя со своей женой и дочерью. Я ничего не могу с ними сделать! — она произносила эти слова рыдающим голосом, от которого разрывалось сердце.
Что она могла действительно изменить? Старая и слабая, глотающая каждый день вместе с обидами по десятку таблеток, у которой родной сын отнял квартиру; теперь вместо хозяйки она превратилась в жалкую приживалку. Лидия тоже ничего не могла изменить, хотя её выгнали из родного дома. Воевать и судиться с родными людьми она считала низким и подлым делом.
— Не надо, мама! Перестань! Видишь, все смотрят на нас.
Лидия махнула рукой и вошла в вагон. Всю дорогу перед глазами плыло искажённое переживаниями страдальческое лицо матери и звучали её слова — как крик израненной души.
Время! Только время может притушить боль и злость разгоревшегося пожара между самыми близкими людьми, только вряд ли оно способно что-то исправить.
Наконец вагон тяжело и резко дёрнулся и медленно поплыл. Замелькали знакомые здания города детства, а потом всё исчезло: поезд набирал скорость, унося Лидию всё дальше и дальше…
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Билет в плацкартный вагон предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других