Дневник «Кармен»

Лариса Розена

– Слушай, Лили, по нашему, по-русски, ты просто Лилия, цветок, очень милый и красивый, я не смогу тебя забыть. Буду теперь копить деньги, чтобы приехать в Париж, и набить физиономии всем твоим ухажёрам. Я никому тебя не отдам! Ты мечтаешь быть великой пианисткой, а я мечтаю стать великим химиком, как Менделеев. Нет, я никому тебя не отдам! Мы оба с тобой мечтатели и романтики! Ура!

© Лариса Розена, 2022

ISBN 978-5-0055-0648-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается моей

Путеводительнице,

помощнице, самому

дорогому Человеку

на свете — Б. М.

И светлой памяти великой

Французской пианистки

Вере Лотар — Шевченко

Они решили покорить Гималаи. В экспедиции участвовали альпинисты из России, Франции, Англии, Америки. Но все говорили по английски. Время сбора — конец мая в «Гималайском институте альпинизма». Среди собравшихся было несколько юношей и девушек. Но внимание всех привлекали две из них. Одна — из Франции, её звали Лили, вторая — из Англии, Джейн.

Девушки и юноши быстро перезнакомились и подружились друг с другом. Некоторые были начинающими альпинистами. Другие уже восходили на высокогорные вершины, но все мечтали, и «старички» и «новобранцы» о покорении вершин Гималаев. И, конечно, всех прельщал и манил к себе знаменитый Эверест. О своих желаниях они не распространялись, но каждый мечтал об этом. «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом!», говорил в бытность свою великий полководец Суворов. Но высказываться на эту тему вслух они боялись. Дело такое: поделишься с кем-то своим желанием, смотришь, люди начинают за спиной смеяться и покручивать возле лба пальцем: «Смотри, какой чудак, и туда же!».

К тому же, каждому из них хотелось порисоваться: «Как же, я почти выдающийся альпинист!». Они должны были сразу пройти некоторый инструктаж у директора этого института. Молодёжь бодрилась, шумела, стараясь показать себя. Всё им казалось возможным, по силам. Восторг, они могут стать покорителями знаменитого Эвереста! Каждый молодой человек грезил о том, что привезёт своей любимой цветочек с самой высокой и недоступной вершины. Если не цветок, то веточку ели или ещё что-нибудь. Девушки же думали, как бы ни оказаться плаксами, вытерпеть подъём наравне с юношами.

Обучение продлилось немногим более намеченного срока. Девчонки были внимательны и вникали в каждое слово объяснявшего. Мальчишки считали себя уже «старичками», поглядывали на них свысока, слушали небрежно. Дескать, мы это уже всё знаем, но всё-таки прислушаемся, раз сюда попали. Многие из прибывших, перезнакомились даже с местными. Наконец подготовка закончена, вся группа, под руководством нескольких опытных проводников, направилась по высокогорной тропе наверх. Погода — прекрасная. Солнце — яркое. Слепит глаза. В дороге они уже рвали веточки елей и рододендронов на память о пребывании в прославленных местах. Иногда делали привалы. Спали в палатках, в спальных мешках. Имущество везли местные яки, им помогали проводники из местных.

На одном из привалов, невдалеке от монастыря буддистов, решили поужинать. Каждый доставал свои провианты. Всё сложили вместе — для общего стола. Там были консервированная лососина, скумбрия, сардины, консервированные каши, компоты с персиками, ананасами, яблоками, галеты, цейлонская заварка, китайский зелёный чай, всевозможное печенье. Разожгли керосинку, разогрели провизию, вскипятили воду. Насытившись, стали петь песни под гитару. Души отогрелись, сердца просились наружу, породниться, поделиться, соединиться невидимыми нитями добра, тепла, нежности. Всем уже казалось, они знают друг друга вечность. Ведь альпинисты — это неисправимые романтики, добрые, доверчивые, мечтательные!

Около француженки Лили сел парень Михаил из России, около Джейн расположился юноша Джон из Америки. Бывалая молодежь повествовала об этих великолепных горах, о местных непальцах, живущих на большой высоте. Альпинистам приходилось не однажды сталкиваться с ними, и они уверились, непальцы — терпеливые трудоголики, любящие свои прекрасные горы. У них нелёгкая жизнь. Для выживания приходится заниматься выпасом животных, хотя их мясо они сами не употребляют, являясь вегетарианцами. Животных используют на тягловых работах, из шерсти их вяжут тёплые вещи. Местные ещё подрабатывают оказанием услуг всем, желающим изучать Гималаи. А Эверест, по их мнению, считается темечком земного шара. Когда рассказчики коснулись этой темы, их проводники — непальцы, заулыбались. Они тоже понимали английский язык. Юноша из Америки, начавший этот разговор, продолжал:

— Мы альпинисты из поколения в поколение. Мой дед ещё в середине двадцатых годов, будучи совсем мальчишкой, старался покорить Гималаи. Он обещал своей девушке, в будущем моей бабушке, привезти хотя бы маленький цветочек с Эвереста. Но он не дошёл и до одной трети пути. Погода внезапно раскапризничалась. Воздух на высоте разряжен, трудно дышать. Проводники, из местных, засомневались в правильности выбранного пути. Все решили больше не испытывать судьбу, вернуться вниз. Но в пути, дойдя до монастыря монахов — буддистов, они сделали привал. Устали, решили отдохнуть. Разговорились со служителями культа, кто-то из альпинистов знал тибетский, переводил остальным. Монахи поведали им — они однажды видели здесь снежного человека. Тот, быстро пропал, якобы заметив их, но очень всех напугал. Больше они его здесь не видели, но их предки ранее тоже встречали тут снежного человека. По их рассказам, он напоминал огромного великана, заросшего шерстью. Ею покрыто всё — лицо, шея, руки, туловище, ноги. Он был велик, казался волшебником из старинных сказок. Чудилось, если он захочет, то, протянув руку, достанет до макушки самой большой ели, растущей на верху высоченной горы. Да что там до ели, до неба! Ступни его ног поражали воображение своей величиной. Они были больше головы взрослого человека. Чем питается это чудище, откуда оно взялось, где место его обитания, никто не знал. Но здешнее население его побаивалось.

После таких рассказов, все приумолкли. Видно подумали: «Если они встретят такого страшилу, что предпримут, как поведут себя? Испугаются или нет?». Затем все успокоились, решив — к чему пустые мысли? Кто-то сообразил: всё это сказки или обманчивый мираж. Такое вероятно в условиях разряженного воздуха. Альпинисты стихли, но некто заверил, существование снежного человека подтверждено следами его пребывания в высокогорных местах. Наконец, тему сменили. Молодежь разделилась. Одни решили немного побродить вблизи лагеря, другие растянули палатки и стали обустраиваться на ночь. Француженка Лили и русский парень Михаил, держась за руки, прошлись по зелёной лужайке, где ютился монастырь. Забывшись, они болтали каждый на своём языке, не понимая друг друга. Говорили быстро, суетливо, стараясь, своё донести до другого. Перешли уже на фальцет, доказывая друг другу — собственное повествование важнее. Наконец оба остановились, замолчали и рассмеялись. Он задал девушке вопрос, говорит ли она по английски? Услышал: да, говорит. Оба обрадовались — начали понимать друг друга, развеселились, расцеловались. Наконец, поняли — они теперь смогут многое поведать друг другу. Лили узнала — Михаил из России, из города Ленинграда, хотя мама его живёт в Москве. Студент, учится в Университете на химическом факультете. Живёт в общежитии. Они переехали из Прибалтики в столицу. Отец недавно скончался. Мама живёт одна. Но он переезжать к ней пока не хочет. Во-первых, учится в другом городе, во-вторых, ему вольготнее жить одному. Никто не поучает, не приказывает, не проверяет, как маленького.

Лили поведала о себе. Она француженка с русскими корнями. Во времена поражения Наполеона, русский царь Александр Первый, преследуя его, победоносно въехал со своей армией в Париж. Воспользовавшись этим, многие солдаты из его войска дезертировали. Вот и прапрадедушка Лили, молча, скрылся на одной из ферм у приглянувшейся ему хорошенькой вдовушки. Франция стала его второй родиной. И таких солдат оказалось немало. Поэтому, она тоже, немного понимает русский язык — в семье иногда на нём говорили, но надо объясняться с ней чуть медленнее, чётко выговаривая слова. Михаил рассмеялся, вновь попытался поцеловать девушку. Но она уже резко отреагировала на этот его порыв:

— Хорошенького будем по маленькому.

— Ну, я же от счастья, ты ведь почти родная!

— Родная или родненькая, но больше — конец. А то забудем, зачем мы пришёл здесь. Миша, конец. А как правильно — пришёл, пришли?

— Хорошо, уговорила. Но ты действительно неплохо говоришь по-русски. У тебя всё хорошо получается, молодец! Чем ты занята у себя во Франции?

— Я пианистка. Учусь в консерватории и концертирую со своей программой.

— Так ты ещё пишешь музыку?

— Нет, Мишутка, я пока не пишу, подбираю, что нравится. Так могу сказать?

— Да, ты правильно выражаешь свои мысли. Но как ты меня назвала?

— Мишутка. Это очень плохо и неправильно, или можно так сказать?

— Очень правильно, так и зови. Ты это так произносишь, будто гладишь по головке, как маленького, а мне это очень нравится. Хочу, чтоб только ты так меня называла. У-у-у — забодаю, забодаю! — завертел он головой вокруг её шеи.

— Ох, Мишутка, и зачем бросил семью? Ты ещё маленький, должен быть с мамой.

— Ну, обижай, обижай. Но не просто так. За каждую обиду поцелуй!

— Мишутка, ты сказал, я уже даю тебе этим именем много любви. А зачем тогда сильно — сильно много?

— От такой девушки, как ты сильно много любви не бывает. Ты так красива, с ума сойти можно! Сознавайся, у тебя есть парень, ты уже целовалась с ним?

— Нет, глупенький малыш, я не люблю такие штучки. Я учусь и хочу быть хорошим пианистом, как поляки — Гофман, Падеревский.

— Никогда о них не слышал!

— И не услышишь. Они жили, кажется, в конце девятнадцатого, или в начале двадцатого века. Или веков. Как тут надо сказать?

— Ты правильно выразилась. Смелее и всё. Но как ты о них узнала, если их уже нет?

— Слушала музыкальные записи. У меня есть даже записи игры Ваших прекрасных пианистов Рихтера и Гилельса. Есть пластинки, где композиторы сами исполняют свои произведения — Рахманинов, Григ, Сен-Санс. У меня очень большая фонотека. Будешь в Париже, послушаешь.

— Думаю, у меня уже не хватит денег на такой вояж — Гималаи, Париж, да и занятия начинаются.

— Тогда я к вам приеду и дам концерт. Основное — мы не должны забывать своих друзей. Ты же мне ведь друг?

— Слушай, Лили, по нашему, по-русски, ты просто Лилия, цветок, очень милый и красивый, я не смогу тебя забыть. Буду теперь копить деньги, чтобы приехать в Париж, и набить физиономии всем твоим ухажёрам. Я никому тебя не отдам! Ты мечтаешь быть великой пианисткой, а я мечтаю стать великим химиком, как Менделеев. Нет, я никому тебя не отдам! Мы оба с тобой мечтатели и романтики! Ура!

— Подождай-ка.

— Не понял, что ты выдала? Надо подождать? И сколько?

— Ах, неправильно сказала! Надо подождать, чтоб я захотела быть твоей девушкой. Я хочу любить, не просто шуры-муры. Так у вас говорят?

— Какие шуры-муры? Я серьёзный человек и не предложу тебе никаких глупостей. Но нам надо будет немного, действительно, подождать, если мы оба полюбим друг друга. Но целоваться-то всё-таки можно? Ведь я уже в тебя втюрился по уши, у нас так говорят, когда безумно нравится девушка.

— Ой, наверное, и я в тебя втюрилась!

— Тогда поцелуй меня ещё раз!

— Правда-правда последний на сегодня?

— Ну, правда! — он схватил её в охапку, поцеловал и начал кружить вокруг себя и шептать:

— Люблю, люблю, люблю!

— Ты же очень быстро все делаешь. Я только пока втюрилась, а ты уже любишь! Моя бабушка говорила: любовь — серьёзное дело, она может быть на всю жизнь! И может стать счастьем для двоих, или большим горем. А я боюсь горя, я хочу счастья, очень хочу! — Лили побледнела и заплакала. Он вынул из кармана носовой платок, вытер ей глаза. Потом обнял и что-то зашептал тихое, нежное. Она успокоилась, улыбнулась. Наконец, он снова подхватил ей под мышки и закружил, закружил, закружил! Она стала болтать ногами и вырываться. Но Миша был сильным. Наконец он устал. С непривычки не хватало воздуха. Осторожно поставив её на камень, встал перед ней на колени, стал целовать пальчики рук. Вдруг на правой руке безымянного пальца губами ощутил кольцо. Он остановился и закричал:

— Ты замужем, ты замужем!?

— Нет, нет!

— Но на твоей руке обручальное кольцо! Оттуда оно?

— Это кольцо моей дальней прабабушки. Я не замужем, никого ещё не любила и вот, кажется, сейчас полюбила русского Мишутку.

— Правда, ты клянёшься, что это так?

— Клянусь, глупышка!

— Не глупышка, а глупыш! Лили, Лилечка, дорогая девочка, я умоляю тебя, больше никому не отдавай своё сердце! Для тебя я стану всем, достигну самых больших высот, буду стараться, только разучивай свои фортепьянные концерты и не смотри с замиранием сердца на других парней!

— Ну, ты такой глупыш, мне нравишься только ты! Однако мы с тобой задержались здесь, надо вернуться назад. Ой, подожди, нога подвернулась, ой!

Он сел на корточки, расстегнул её ботинок и начал массировать маленькую ножку. Наконец боль утихла, он вновь надел ей ботинок, зашнуровал, поднял её на руки и бережно понёс на стоянку. Вскоре она спрыгнула с его рук, и вдвоём, как ни в чём не бывало, они вернулись к остальной молодёжи.

Все разбрелись по палаткам. Ребятишки шептались между собой. Наконец угомонились. Девушкам долго не спалось. Они принялись рассказывать о своих поклонниках.

— Лили, кто твой парнишка? Какой он красивый! Вы оба потрясающе эффектная пара. Расскажи, что он из себя представляет?

— Он — русский. Учится в университете, в Ленинграде, интеллигентный мальчик. Мама живет в Москве. Переехали недавно из Прибалтики.

— Что это такое — Прибалтика?

— Рядом где-то с Россией, сама не знаю точно. Знаю только, где-то к западу, но близко. Ну а теперь они русичи. Я ведь тоже имею русские корни. Когда-то давным давно мой дальний русский предок оставил Россию, решив жить во Франции. Поэтому я, немного понимаю русский язык, но мне кажется, я опозорилась перед ним, коверкая слова. Если будем постоянно говорить по-русски, научусь разговаривать, без акцента, не искажая слов. Но он меня хвалит и говорит, я хорошо говорю по-русски. Наверное, боится обидеть.

— Ну да ладно с твоим русским, говори о парнишке. Ты его понимаешь, он тебя, и о-кэй. Как его зовут, на каком отделении учится, сколько ему лет? Знаешь, если бы он не запал на тебя, я бы его закрутила. А какие у него губы, класс! Так и хочется целоваться с таким. Не парень, мечта!

— Своего Мишутку я тебе не отдам! Но у тебя тоже неплохой парнишка!

— Может и неплохой, но очень темпераментный, весь горит. Мне такое не нравится. Я никогда не дружила ещё с мальчишками и всякие сверх нежности не люблю.

— Значит ты недотрога. А мы целовались!

— Тебе понравилось, дух захватывало? Я представляю, целоваться можно только с таким Мишуткой. С Джоном я не смогла. Всё это показалось неприятным, неуместным.

— Честно сказать, захватывало дух. Какая-то истома нахлынула, изнеможение, беспредельная радость. Всё-таки это здорово — целоваться с любимым! Но я сдерживалась, не показывала вида.

— Почему?

— Мне ещё бабушка советовала: «Не старайся целоваться до упаду, после может захотеться ещё и другого. Не заметишь, как станете близки. Тогда ты будешь зависима от этого юноши. Он получит своё, и если парень не строгих правил, то поиграет и бросит. А ты останешься не только на бобах, но ещё и с ребёночком. Поэтому береги себя от излишеств. Не позволяй доводить себя до бесчувствия, тогда перестанешь владеть собой!».

— И это говорила француженка? Не поверю! Они такие отчаянные, смелые, ничего не боятся. Недаром Анатоль Франс в книге «Остров пингвинов» намекал: во Франции ещё в начале двадцатого века невозможно было среди пятилетних девочек найти девственницу.

— Это написал он, безусловно, утрируя. Разные бывают девушки, и разное бывает воспитание. Я никогда не буду спать с мальчиком, ели не влюблюсь до полусмерти, и если сначала не выйду за него замуж.

— Ну, не знаю. Я, если влюблюсь, как ты сказала, до полусмерти, может, рискну. Главное, я считаю, нечего всех перебирать. Так можно докатиться, во-первых, до страшных болезней, во-вторых, опуститься очень низко, превратиться в посмешище. Я тоже строго воспитана, и если что-то со мной случится, мне дома устроят такую головомойку, что не обрадуюсь. Зачем о будущем говорить, коего пока нет?

— Да, хватит об этом. Его зовут Мишей, Мишуткой. Он сказал, что влюбился, и я, тоже. Мы оба втюрились! Я не предполагала, что в Гималаях найду своё счастье. Мишенька удивительно тонкий человек! А твой?

— Моего зовут Джоном, но он страстный, меня это останавливает. Видимо, я не влюблена, и все его касания мне неприятны. Может, я не смогу любить? В детстве, когда я играла с мальчишками, мне казалось, что я тоже парень, и никакие глупости в голову не лезли.

— Я сама-то первый раз целовалась. Мне стыдно, показала себя распущенной, и не очень его за это порицала. Но больше не буду. Нельзя до замужества допускать чрезмерности. Бабушка часто мне это вдалбливала, и теперь я тверда, как скала!

— Ай, да не надо загадывать наперёд. Джон, если честно, мне немного нравится. Я сразу, видимо, постеснялась тебе признаться. Посмотрю, что дальше из этого выйдет. Из какой семьи твой Мишутка?

— Папа был учёным химиком, мама тоже в науке, он продолжает дело отца. Ещё не окончил университет, но уже пишет кандидатскую диссертацию. Это поразительно! Он будет химиком — ядерщиком, вероятно.

— Может быть. Какой серьёзный парнишка! Конечно, хорошо, что вы познакомились. Счастливая, ты Лили. А я? Вечно влипаю, куда не надо.

— Ты рано делаешь выводы.

— Наверное, но мне не нравится, что Джон не учится в высшем учебном заведении и не хочет, по-видимому. Просто болтается. И альпинизм не его хобби. Пробует себя там и там.

— Не вешай нос. Может, и неплохо, что он не очень учёный. Последнее время я читаю современные журналы о знаменитостях. Знаешь, что вижу? Редко встретишь порядочного человека, преданного своей жене. А в основном, они — распутники. И как их жёны это терпят, неизвестно. Например, русский учёный Ландау совершенно разболтался, просил даже жену знакомить его с понравившимися женщинами. А однажды, ему некуда было пойти с молодой пассией, (в России строго с гостиницами, если парочка не муж и жена), то он решил встретиться с ней дома при жене, но последней приказал забраться в шкаф и сидеть там, пока он не закончит любить свою мадам. Она сидела, сидела и не вытерпела. Когда должен был наступить критический момент, вышла из шкафа и встала посередине комнаты. Нет, нет, таких мужей тоже не надо, ни под каким видом!

— Но ведь женщины не отказывали ему?

— Думали, раз большой учёный, значит, он необыкновенен во всех отношениях. Ах, да не хочу я говорить о таких людях. Давай потихоньку засыпать, баюшки — баю, как пела мне старая бабуля с французскими корнями. Спокойной ночи, милая!

— Спокойной ночи.

Утро выдалось ясным, свежим, ядрёным. Все поднялись, позавтракали и начали спешно сниматься с места. Но у Лили нога опухла, идти она не могла. Тогда с ней решил остаться и Михаил. Сначала они находились в разных палатках. Он ухаживал за ней, готовил еду из оставленных провиантов, кипятил чай, менял холодную повязку на больной ноге, целуя больное местечко. Иногда приносил маленькие цветочки, непонятно где собранные, иногда пахучую веточку ели. Вскоре опухоль спала, они решил спуститься вниз, в деревню. Порой она шла сама, по временам, уставала, он нёс её на руках. Сначала ей было неловко — ни с того, ни с сего, она, не дружившая с юношами, сразу оказалась в объятиях молодого красивого мужчины. Потом она переставала думать об этом и, обвив руками его шею, блаженствовала. Какие-то новые ощущения переполняли сердце. Ей казалось, он давно знаком, близок ей, и он самый дорогой для неё человек на свете. И если она потеряет его, по какой, либо причине, она умрёт от горя. Не перенесёт разлуку с ним. Просто истает, как Снегурочка в русской опере композитора Римского-Корсакова. Она играла на фортепьяно некоторые переложения из этой оперы. Теперь у Лили есть только музыка и он, самый дорогой, Мишутка. А всё-таки судьбы людские забавны и интересны. Даже тот же Римский-Корсаков сначала служил во флоте, а потом повернул к музыке. Да, музыку ни на что не променяешь, это суть её существа! А теперь к этому прибавился он! Тихая радость переполняла душу, когда он осторожно нёс её на руках через сложные переходы, она млела от счастья и незаметно для себя прижималась к его лицу. У него была гладкая кожа, как у младенца, она грелась о его щёку. В забвении, ей казалось, его нежность вливается в неё, обволакивает, и вновь возвращается к нему, прихватив уже частичку её тепла. Потом, опомнившись, она отстранялась и начинала дёргать ногами, показывая — уже отдохнула, хочет идти сама. Тогда он осторожно опускал её вниз и, взявшись за руки, они сходили вместе. По дороге он рассказывал ей много интересных, забавных случаев, и она тихо улыбалась на его шутки. Лили была хорошо воспитанной девушкой и не позволяла себе громко смеяться, громко разговаривать. Когда они встречались взглядами, она пронзительно смотрела в его глаза и, забывая обо всём, утопала в их бездонности. Это были райские моменты её жизни. Ей хотелось идти, идти, и никуда не приходить, только быть с ним постоянно, никогда не разлучаясь. Она стала думать, что любовь, это счастье быть рядом с любимым и больше ничего не желать. Просто понимать — он тут. Она не задумывалась, современная ли она девушка? Ей нравились такие отношения, они дарили ей новизну оттенков чувств и, ей казалось, он понимает и разделяет её ощущения. С неохотой она приближалась к маленькой деревушке непальцев, состоящей всего из нескольких домиков местных жителей. Она безумно боялась, что при встрече, с какими нибудь людьми или обстоятельствами, её счастье исчезнет, и она вновь останется одна…

И она стала потихоньку молиться Богородице, дабы Она оберегла её любовь. Молитвы дошли до Богородицы. Михаил неловко повернулся и чуть не свалился в пропасть, но выбрался, спасся. Тогда она подумала: «Да, моя бабушка всегда говорила, молитва — великое и спасительное дело. Если б он покатился на дно пропасти, я бы тоже последовала, за ним… Нет, не надо думать о плохом, негатив притягивает неприятности. Буду думать о хорошем, и оно останется!».

Наконец, они добрались до следующей деревушки. Та находилась по пути их спуска. Задержались там надолго. Нога не на шутку разболелась, ходить Лили пока не могла. Непальцы пустили их к себе, решив, что они муж и жена. Но они стеснялись друг друга, и он попросил дать ему другое место для ночлега. За ней ухаживали уже умелые руки местных женщин. Они натирали её травами, делали из них особое снадобье, чтобы быстрее окрепла нога. Её насильно кормили с ложечки, есть она не хотела. Каждый час меняли повязки, пропитанные в настое крепких трав. Миша постоянно находился с ней рядом, уходя от неё только на ночь. Днём он рассказывал ей сказки, смешные истории, рисовал её портреты. Наконец она стала наступать на больную ногу. Понемногу они гуляли в горах, недалеко от селения. Каждый день он собирал ей цветы. Вскоре нога окрепла, местные жители разрешили им спускаться.

Итак, подлечившись и передохнув, они двинулись в путь. Далее дорога была легче. Они дошли без приключений до следующего посёлка. Там тоже немного задержались, нога опять разболелась. Вновь за ней ухаживали, поили отварами, лечили ногу. Вскоре они вновь двинулись вниз, дойдя до начальной базы. Здесь они устроились в неплохую гостиницу, стали думать, как поступить дальше. Взять её к себе в Россию в качестве гостьи он не мог без пригласительной визы, а ехать к ней в Париж — деньги кончились. Наконец, они захотели ещё побыть вместе, и после разъехаться по своим странам и городам. Осмотрев пригород, познакомившись с природой, решили посвятить время себе. Он пришёл к ней в номер. Они болтали с утра до вечера обо всём, что вспоминалось интересного из прошлой жизни. Он наладил приёмник в телефоне, они слушали интересные передачи и классическую музыку. Она рассказала: у неё есть записи концертов русских пианистов второй половины двадцатого века: Брюшкова, Нейгауза, Николаевой. Он восхищённо смотрел на неё, думая про себя: «Вот это девушка! Надо же было встретить её в Гималаях! Да, чудеса, поистине существуют». В душе мучительно билась мысль: «Как же быть, чтоб не потерять её? Я уже никогда никого не полюблю. Не смогу жить без неё!». Он больше молчал, говорила она, словно колокольчик звенел. Он слушал, размышлял. Затем стал рассказывать ей об Эрмитаже, о золотой кладовой, всех залах, которые он обошёл вдоль и поперёк.

Они болтали, как маленькие дети, восторженно глядя друг на друга. Не хотелось думать о расставании. Жили настоящим. Когда переставали говорить, она начинала гладить его волосы, а он, сидел, притихнув, боясь пошевелиться. Потом он начинал целовать её пальчики, когда доходила очередь до пальчика, где находилось колечко, он морщился, но ничего не высказывал. Затем вновь, замирая от восторга, слушали музыкальные передачи, и вновь наперебой принимались говорить. Он осмелел, вторил ей, спеша и перебивая, будто вот сейчас мираж рассеется и она исчезнет навсегда, а он будет сжимать в руках одну пустоту… Но нет, она пока никуда не исчезала, была рядом, необыкновенно родная, тёплая, живая. Он радовался этому, и вновь отдавался своему счастью.

Они пообедали, побродили по улицам, решились — купили билеты в разные концы. Неожиданно она произнесла:

— Хочешь в Париж? У меня хватит денег на билет сейчас и на обратный в Россию? И вдруг сама испугалась своей смелости, подумав, если она его приглашает, значит, будет согласна на всё? А она далеко не согласна, ничего не обещает, просто невозможно, трудно до боли это расставание. Он задумался, помолчал, с запинкой ответил:

— Нет, не могу быть альфонсом, да и когда вернусь в Россию из Парижа? Опоздаю к началу учебного года.

Они решили, надо пока спокойно разъехаться по домам, а потом, будет видно, жизнь сама покажет, как им быть далее. Она пообещала добиться от своего правительства разрешения посетить Россию с концертами:

— Я подберу в свою программу самых лучших русских композиторов, и твоих любимых тоже, хорошо?

— Лилечка, я не знаю, хорошо, или не очень, но мне так не хочется тебя отпускать в Париж. Ну, пожалуйста, не шали, не забывай, у тебя есть я. Договорились?

— Да, мой дорогой. Этого забыть я уже не смогу…

— Ты, правда, будешь ждать, и любить меня?

— Да, да, да! Какой же ты смешной, неверующий Фома!

Он решил сначала проводить свою любимую, затем ехать самому. В аэропорту он поцеловал её, погрозил пальцем, затем улыбнулся, и они расстались. Она летела в самолёте, думая только о нём, вспоминая каждое его слово, взгляд, жест, улыбку. Он делал то же самое. Их объединяла любовь. Совершенно сумасшедшая, такая, какой любят первый раз в жизни и навсегда!

****************

В Ленинграде ранним летом происходит всякое, то тепло, то холодно. Начинались белые ночи. Ах, как Михаил жалел, что нет рядом любимой! Он показал бы ей сейчас всё: Эрмитаж, пригороды города — Петергоф, Царскосельский лицей, как разводятся мосты ночью. Красиво в Ленинграде в это время. Он постарается сделать всё, чтоб Лили смогла однажды приехать к нему. Может, и сам когда-нибудь слетает к ней. Она нечаянно, при спуске с гор, потеряла маленькую косыночку. Он подобрал её, положил себе в карман, дабы потом вернуть ей, но забыл; сейчас вспомнил, вынул, прижал к щеке. Теперь он перекладывал эту косыночку из одного, в карман другого костюма, целовал, незаметно ото всех, и шептал: «Будь спокойна, родная, я сделаю всё возможное и невозможное, но мы будем вместе».

Созванивались друг с другом каждый день. Он не находил себе места, если Лили не отвечала на звонки. То ему казалось, она забыла его и встречается уже с другим парнем, не берёт трубку, давая понять, он лишний. То ему мерещилось, с ней что-то случилось. Тогда он готов был всё бросить и лететь к ней. То вообще начинал думать, жива ли она? Время, когда она не отвечала на его звонки, было тягостным. Но он боялся признаться ей в этом, чтоб не показаться ревнивым Отелло. Когда она брала трубку и мило щебетала что-то в ответ, он успокаивался, забывал обо всём на свете и был самым счастливым человеком на свете…

Вскоре Михаилу захотелось навестить маму, и он поехал к ней в Москву. Мать сразу поняла, он влюбился не на шутку. Она решила поговорить с ним, всё выяснить. Он сначала отмалчивался, шутил. Но затем всё-таки открылся:

— Да, мама, я влюбился! И так, что сил нет быть с ней в разлуке! Тебе этого не понять. Вы с папой всегда были рядом, а она — далеко!

— Кто же она, индианка?

— Нет, прекрасная француженка, молодая, чистая, романтичная, умная. Словом, есть от чего сойти с ума в разлуке с ней!

— Чем она занимается?

— Она учится в консерватории и концертирует. Мне так хочется вновь увидеть её!

— И обнять?

— Да, мама, обнять и поцеловать!

— Это целый клад: молодая, чистая, умная. По нашим временам — очень ценные вещи!

— Да, и я боюсь, как бы какой нибудь обалдуй не отнял её у меня!

— Не бойся! Если схватят, значит, грош ей цена, это не твоё. А если дождётся, то сам Бог послал тебе её!

— Спасибо, мама! Она обещала с концертами приехать к нам в Россию — в Москву. Тогда мы сразу придём к нам, и ты посмотришь на неё, дашь своё согласие, благословишь нас. Да?

— Конечно! Я поняла, из твоих слов, она хорошая девочка!

— Нет, мама, она прекрасная, неповторимая, моя любимая девочка, моя дорогая Лили.

— Расскажи мне о ней, пожалуйста!

— Хорошо, слушай! Отец у Лили довольно крупный рантье, он рано умер. Но постарался обеспечить свою единственную дочку. Мама Лили была пианисткой, научила играть на фортепьяно дочь. Лили мне жаловалась, мама дрессировала девочку так же, как когда-то и Марину Цветаеву. Она с утра до ночи зубрила гаммы. Лили иногда упиралась, сбегала к бабушке от такой муштры. Плакала перед старушкой, кричала в отчаянии: «Я ненавижу музыку, скажи маме, чтоб она меня оставила в покое! Я хочу быть балериной, танцовщицей, она меня истерзала!». Но бабушка в ответ только улыбалась, согласно кивая головой. Вскоре девочка лишилась и мамы. Осталась одна бабушка. Но она уже привыкла к музыке, закончила музыкальный колледж, учится в консерватории и ездит с концертами по всему миру, подрабатывает. Она верующая, строгого поведения, не то, что современные девушки — без комплексов. Посещает церковь, постится. Хорошо образована и постоянно совершенствуется, читает книги по искусству, журналы, хотя, казалось бы, когда ей этим заниматься? Увлечена альпинизмом. Ты уже знаешь, мы познакомились с ней в Гималаях. Больше, пока новых сведений нет. Разве, что люблю её и она меня. Она тебе понравится!

— Она красивая?

— Не то слово, необыкновенно красивая!

— Создал же Бог такое чудо, сочетаются вместе красота, ум, талант, порядочность!

— Да, мама, я и сам недоумеваю, как могла в наше раскрепощённое время француженка так сохранить себя?

— Бог оберегает!

— Выходит так!

— Но она актриса, а ты серьёзный учёный, как всё это сможете сочетать?

— Милая мама, мы очень любим, друг друга, и этим всё сказано!

— Ну, ну. А где Вы планируете жить?

— Сейчас рано об этом говорить, даже не знаю, что сказать тебе по этому поводу… Но не волнуйся, где бы мы, ни жили, тебя не оставим!

— Полноте, я из своей страны никуда не уеду, а Вы живите там, где Вам будет удобно, главное, будьте счастливы!

— Только с ней я буду счастлив! Спасибо, ты меня понимаешь, не отговариваешь. Ты у меня хорошая, умная, настоящая!

— Спасибо, родной. Я уже люблю и твою Лили, и даже будущих внуков, если их даст Вам Бог. Ну, что ж в бой!

— Да, мамочка, в бой, как делали древние рыцари, дабы добиться своих любимых принцесс!

— А как Вы общаетесь с ней сейчас?

— Звоним друг другу. Да, кстати, забыл сказать, у неё остался от предков большой красивый старинный дом, есть машина, но она боится сама водить.

— Главное — не в вещах, главное — в любви!

— Я согласен с тобой, дорогая! Просто подумал, подсыплю-ка ещё перцу, чтоб ты осталась довольна.

— Но и ты не бедный. У тебя четырёх комнатная квартира останется от меня в Москве. Они сейчас ценятся здесь!

— Мама, я последнее время редко приезжал, забыл, что у нас есть и как всё это выглядит? Ну, ка, ну, ка, взгляну! — он ринулся осматривать все комнаты, остался недоволен:

— Как много вещей ты продала!

— Да ты же помнишь, болел отец! Я не могла его оставить без лекарств, еды, ухода…

— Да, но у нас почти голые стены! Как я сюда её приведу? А где рояль? Белый, красивый рояль? Всё понятно… Мама, мне будет стыдно приводить её сюда!

— Хорошо, что-нибудь прикупим, что же делать? Постараемся как-нибудь выйти из положения…

— Надо что-то действительно сообразить. Не военный же коммунизм сейчас, Лили ужаснётся, не поймёт такого убожества.

— Ну, давай купим! Дай Бог, чтоб у Вас всё было хорошо. Я буду молиться за Вас! Не волнуйся, сынок!

Он вновь обошёл все комнаты.

— Мама, обои старые и некрасивые, в каждой комнате лишь стол, стулья, диван или кровать. Только в гостиной ещё сохранился шифоньер и буфет. Следует срочно делать ремонт!

— У меня денег таких нет — нанимать рабочих. Сейчас ремонт обходится в большую копеечку!

— Сами с тобой оклеим. Но рояля жаль, нет. На чём же Лили будет играть, когда придёт к нам? Мам, надо быстрее шевелиться. Купи сама обои, я в этом ничего не понимаю, и займёмся ремонтом. Ещё краску для окон белую. Надо живо всё это провернуть за летние каникулы. До начала учёбы осталось немного времени!

— И всё-таки, не сердись, сынок, я не могла поступить иначе!

Михаил вспомнил последние дни отца. Мать от него не отходила. Болезнь поглощала все доходы семьи, Михаилу уже присылались крохи, тогда он пошёл работать грузчиком. Ночью работал, днём учился, иногда наоборот. Как получалось, как разрешали в деканате. К нему там отнеслись с пониманием и сочувствием. Зарабатывал он не плохо. Часть денег отсылал домой. Он никогда не забудет, как мама, в мгновение ока, выполняла все просьбы больного. Отцу не приходилось повторять их несколько раз. Для него делалось возможное и невозможное. И хоть мать понимала, болезнь безнадёжна, она до конца боролась за его выздоровление, честно тратя трудовые копейки, для облегчения страданий отца! Вот это была любовь! Отец, когда был здоров, тоже всё делал для мамы. Из кожи вон лез, дабы помочь, если это было необходимо. Сейчас такое отношение между супругами редко встретишь. Его знакомый по курсу рассказывал про старшего брата. Он заболел раком, и жена объявила, ухаживать за ним не будет, пусть, как хочет, так и живёт. Квартиру они не делили, жили в разных комнатах. Зачем стараться, силы тратить, когда он умрёт, всё равно ей всё достанется. Такая низость его возмутила. Несколько раз Михаил тоже приходил ухаживать за ним. Бедняга ходить уже не мог, обессилил, никто ему не помогал, кроме брата, а на его имущество, квартиру, машину, гараж и счёт в банке, очень чётко нацелились.

Ещё один аналогичный случай с квартирой вспомнил растерянный Михаил, об этом рассказывал сокурсник. Его пожилая соседка Галина прописала к себе некую Зинаиду, та обязалась помогать и деньгами, и уходом. Но сама закрыла старушку и больше не приходила. Галина выходила на балкон и кричала, сколько было сил: «Помогите!». Но никто не обращал на неё внимание. Сейчас никому ни до кого нет дела. А когда Галина умерла, Зинаида сделалась наследницей её недвижимости. Страшная жизнь! Люди предают друг друга, когда им выгодно, никто не желает помочь другому.

Вдруг мысли поспешно перешли на Лили. Как там она, не порвала ли с ним, можно ли на неё надеяться в жизни? Это спрашивал взбудораженный разум, а сердце отвечало: «Успокойся, она не такая, всё будет у вас хорошо!».

Но волновался не только Михаил. Лили тоже не находила себе места. Она тосковала, рвалась к нему, на его далёкую родину. Вспоминала слова Джейн, ради такого красавчика, та была бы готова на всё! Дело обстоит неважно, раз девчонки желают повеситься ему на шею. И в Гималаях она видела, как одна не отрывала от него глаз. Смотрела в упор, не стесняясь, хотя с ним находилась постоянно она — Лили! Долго нельзя затягивать встречи! Она стала решительно действовать. Подобрала свою концертную программу. Отрепетировала её, заявила о желании дать концерт в России за счёт государства. Она студентка и не располагает пока собственными средствами. На её заявку откликнулись, и Лили дала телеграмму Михаилу: «Встречай в аэропорту!».

Но Михаила в это время послали в колхоз, на уборку сельхоз культур. По приезде, её встретила мама Михаила — Елена. Она узнала её по фотографии, которую показывал сын. Подошла к ней, обняла, поцеловала, всё объяснила, пообещала — они что-нибудь придумают. И вдруг Лили, услышав это, расплакалась. Все стали с любопытством оглядываться на них. А Елена гладила её по головке, как маленькую, обнимая, и приговаривая:

— Тише, тише, родная! Всё устроится!

Лили замерла, почувствовав тепло её рук, и с тех самых пор навсегда полюбила маму Михаила — Елену. А Россию стала недолюбливать: в этой стране, оказывается, не понимают, что такое любовь, ни с чем не считаются! Человек ждёт любимую, а его посылают, словно нарочно, в колхоз, подальше друг от друга!

Они обе сразу направились к Елене домой. Утром Лили давала первый концерт в столице России. А мама Михаила, Елена, сразу позвонила руководству колхоза, и попросила отпустить сына домой, к нему из Франции прилетела невеста. Он успел приехать, когда гастроли были в самом разгаре. Он сразу попал на её концерт.

Лили исполняла второй фортепьянный концерт Рахманинова в сопровождении симфонического оркестра Московской филармонии с дирижёром Кондрашиным. Михаил не мог усидеть на месте. То он поддавался вперёд с распевно кантиленными звуками, то сплетал пальцы рук и весь сжимался и напрягался, то счастливо улыбался всему партеру. Казалось, он тоже давал мимический концерт, вторя звукам Рахманинова. Душа рвалась обнять весь мир… Некоторые так и смотрели на него, одновременно слушая её игру.

Когда она кончила исполнять, он не выдержал, сорвался с места, вспрыгнул на сцену, схватил её в охапку, поцеловал и протянул огромный букет белых роз, она их любила. Цветы передала ему вовремя подоспевшая мама Елена. Лили, забыв обо всём, тоже обняла его, отвечая на его поцелуй. Зрители из зала сначала хотели возмутиться — что делает этот чудак на сцене? Потом догадались — они влюблённые, все встали, принялись хлопать в ладоши и кричать:

— Бис, бис, бис!

Кто-то добавлял:

— Браво!

— Брависсимо!

— Горько, очень горько!

Тогда исполнительница повернулась к публике лицом, поклонилась и произнесла, смущённо улыбаясь:

— Спасибо! Спасибо Вам, мои дорогие! Это мой жених Михаил!

И начался шквал оваций. Сцену забросали цветами. Она стояла счастливая, с огромной охапкой цветов, другие уже не вмещались в руках, и кланялась, кланялась. К ней подбежали служители, взяли цветы, публика просила её играть на бис. Михаил успокоился, сошёл со сцены, сел на своё место. Тут только он разглядел, во что она одета. Чёрное строгое длинное платье с неглубоким декольте впереди и боковым разрезом на юбке. На ногах маленькие лаковые туфельки на шпильках. Светлые волосы распущены, в волосах белая орхидея. Перед удивлённым Михаилом — само очарование. Он не мог оторвать взгляд от своей любимой. Наконец публика успокоилась, и она начала исполнять сонату Скрябина «К пламени». Музыка пульсировала, рвалась, словно ей было тесно в земных просторах, свой накал она желала выплеснуть во вселенную, но ещё не было у неё такой жгучей силы, дабы оторваться от земли и взлететь далеко в космос, к звёздам…

Все снова хлопали, на сцену вновь несли цветы. Но уже лично её никто не поздравлял и не благодарил, боялись оскорбить чувство влюблённого жениха, упаси Бог, приревнует!

Когда она закончила сонату и стала раскланиваться, на сцену вновь вскочил Михаил и умоляюще произнёс вместо конферансье:

— Милые мои, разрешите откланяться! Исполнительница устала, и ещё к ней сейчас приехал любимый! Спасибо Вам, дорогие, за сочувствие! До свидания, до следующего концерта. Программу смотрите на афишах, до встречи!

Затем, в порыве нежности, он поднял Лили на руки и унёс со сцены. Публика долго не могла успокоиться. Хлопали и кричали: «Брависсимо!».

Оказавшись в гримёрной, обнялись, и застыли, не замечая времени.

Так стояли они, замерев, пока уборщица не окликнула их, сказав: ей пора убирать гримёрную. Тогда они оторвались друг от друга, и вышли на улицу с бокового хода, дабы не встречаться с журналистами. Он поймал такси, и они помчались к нему домой, вместе с его мамой Еленой отмечать встречу. Пили шампанское, заедали фруктами, потом принялись за русские пельмени, знаменитый русский борщ и блины с чёрной икрой. Лили улыбалась и говорила:

— Наконец я узнала русские фирменные блюда. Я давно этого желала, ведь у меня русские корни! Я уже говорила Мишутке, мой прапрадедушка был русским. Во время вступления Александра Первого в Париж со своей армией, после разгрома Наполеона, предок влюбился и дезертировал из русской армии. Он осел в деревушке, женился на любимой, появились дети, внуки. Со временем очередь дошла и до моего рождения. Поэтому я сейчас сижу перед Вами!

— О. как интересно! Кушай, кушай, моя дорогая доченька, я ещё принесу горяченьких пельмешек. Помогал мне их лепить сынок. Он у меня молодец, всё умеет и успевает. И наукой занимается, и по дому всегда справляется, когда приезжает из Ленинграда. (Сейчас этот город называется Петербургом).

— Мама, захвалишь! Не надо, мне неудобно уже становится.

— О, какие Вы оба чудесные люди! Как мне хорошо у Вас! Спасибо Вам, дорогие! Мы сегодня будем вместе потихоньку слушать записи моих концертов, так хочет Миша. А вскоре он желает повести меня в гости к вашей бывшей цирковой мотоциклистке, что ездила по стенам цирка. Я не видела таких представлений и хочу познакомиться хотя бы с ней.

— Рассказывают, это было когда-то занимательное зрелище! Но я не видела ранее представления самой актрисы — Натальи Андросовой. А ныне она не выступает, старенькая. Ей уже много лет. Была когда-то в молодости смелой, бесстрашной. Говорят, она праправнучка русского царя Николая Первого. Её дед приходился тому внуком. Он влюбился в простую девушку, женился на ней. Романовым стало стыдно за него. Они лишили его титула и сослали в Среднюю Азию, с глаз долой. Сама Наталья не любит о себе говорить, но слухом земля полнится. В средней Азии её дедушка поменял фамилию. Его сын и есть отец нашей бывшей красавицы и лихой мотоциклистки — Натальи. Её мать по каким-то соображениям порвала с первым мужем, вышла замуж второй раз. Старую фамилию пришлось заменить новой — Андросовы. Получалось всё запутано, прямых улик нет, что семья относилась к императорской фамилии, да и уже получалась не прямая ветвь благородных кровей, а разжиженная простолюдинами. Думаю, поэтому, Советская власть оставила её в живых. А когда она стала мировой знаменитостью, её уже нельзя было трогать. Но злые языки сплетничают, она сотрудничала с властью, поэтому, дескать, спаслась. А я думаю, такая гордая женщина не могла пойти на такое.

— Да, мама, ты права, на живую легенду, да ещё Романову стоит посмотреть и познакомиться, — добавил Михаил.

— Конечно, стоит. Она резко выделяется из толпы даже сейчас. Дворянская кровь даёт о себе знать, необыкновенно благородное, красивое лицо, хотя годы уже берут своё. Выглядит она импозантно, с шиком. Её помнят до сих пор люди и зовут «наша отважная москвичка».

— О, да это опасно! Смотри, Миша, не влюбись в неё, не делай меня несчастной! — погрозила Лили ему пальчиком.

Он рассмеялся, а мама Елена добавила:

— Дорогая, твой Мишутка однолюб! Кроме тебя он ни на кого не смотрит! И притом, ей знаешь уже сколько лет? Она очень пожилая женщина. Это когда-то она рассекала, но ныне, ни кому не интересна. А раньше, говорить нечего, толпами за ней ходили!

— Ну, хорошо, значит это не опасно для меня? Тогда, без сомнений пойдём к ней в гости! Миша, повтори, пожалуйста, как называлось её представление?

— Обожди, я сама тебе всё объясню. Миша уже её помнит только понаслышке. Её представления назывались «Мотогонки по вертикальной стене», концерты она когда-то давно давала в парке. Выступала там почти до конца шестидесятых. Затем перестала. Долго не выходила замуж, восхищались все, а в жёны брать не спешили. Но всё-таки на ней женился некий вдовец с двумя сыновьями на руках. Вот попробуй, поживи с неродными детьми! Даже квартиры своей у неё не было. Ранее снимала, затем жила у мужа, но он погиб. Она же осталась у него, воспитывала этих ребят, да и идти было некуда. Потом уже получила свою собственную квартиру. Бедненькая, настрадалась: учиться в институте не дали, падала со своим мотоциклом со стены, разбивалась. Однако голову гордо держала, старалась дружить только с интересными людьми. К простым не подходила. Но всё же, она несчастная. Вся душа изболелась: умная, красивая, а доли нет…

Ты представишься, как французская пианистка, пригласишь на концерт старушку, она обрадуется. И сама познакомит Вас с богемной московской элитой. Те по ней просто когда-то сохли. Писатели и поэты, словно рой мух возле мёда, кружились около неё. Слышала, поэт Вознесенский такие ей стихи бесподобные написал. Хочешь послушать?

— Ну, конечно! Я ведь должна знать, к кому меня хочет вести Мишутка, вдруг она у меня его отобьёт?

— Не бойся, не отобьёт! Она на безвестных не западает! — рассмеялся Михаил, вставив в их разговор свою реплику.

— Зато на очень красивого и молодого, может, думаю!

— Дети, не ссорьтесь! — погрозила пальцем Елена.

— Мама, мы шутим, никогда я свою Лилию распрекрасную ни на кого не променяю, даже если озолотят! А тут ещё старушка, хоть и Романова!

— И я тоже своего Мишутку ни на кого не променяю! Читайте, интересно послушать ваших поэтов. Я уже и сама читаю Евтушенко, Цветаеву, Высоцкого, других!

— Вот ты, какая у меня продвинутая! Мне даже стыдно перед тобой быть олухом царя небесного! — похвалил её Михаил.

— А кто это олух царя небесного?

— Это не очень умный человек, — вставила мама Елена, — читаю:

«Завораживая, манежа,

Свищет женщина по манежу.

Краги — красные, как клешни,

Губы крашенные грешны».

— О, что-то я начинаю побаиваться, стоит ли знакомиться с такой знаменитой грешницей!

Михаил решил немного поиграть в эту игру: ревную, не ревную, боюсь, не боюсь:

— Подожди, подожди, вот ещё о ней, только не помню, кто написал, но здорово нацарапано, сейчас поищу у себя в дневнике. Тут нет, тут тоже, а вот, вот, это местечко. Ну, правильно я сказал, автора не записал, показалось, когда переписывал, это не столь важно. Читаю:

«Она была богиня, мотогонщица и амазонка. Все ребята с Арбата и из переулков знали её красный с никелем „Индиан — Скаут“, у каждого в душе, как сияющий образ горели неугасимо её нечеловечески красивое лицо и летящая фигурка в мужской ковбойке или в жакетике, прекрасные ноги в бриджах и крагах, нежно сжимающие ревущий звероподобный „Индиан — Скаут“. Она ездила по стене в Парке культуры каждый вечер, заездов по пятнадцать — двадцать… Это было страшно и прекрасно, лицо её бледнело, глаза расширялись, и длинные, длинные рыжеватые локоны её развевались сзади, оставляя за собой золотой след…».

— Да это же писатель Юрий Казаков, — вставила мама Елена, я читала эту его повесть. Давно, но помню.

— Мама, я же объяснил, подзабыл. В спешке переписывал мальчишкой, вот автора и не записал.

— Как интересно! А обо мне, как я исполняю свои концерты, кроме газетных борзописцев, никто не написал…

— О, ты ошибаешься! Когда ты давала у нас в Москве свой первый концерт, помнится, ты исполняла второй концерт Чайковского. Так вот, я сразу же пришла, после встречи с тобой, ты меня и провела. Сидела я в первом ряду. Гляжу, рядом парнишка что-то быстро-быстро заносит в блокнотик, потом мне показывает и спрашивает: «Прочитайте, верно, я охарактеризовал пианистку из Франции? Знаете, я слушал этот концерт в исполнении советской пианистки Татьяны Николаевой, мне очень нравилось, а в исполнении этой француженки, вообще прекрасно!». Читаю, обмерла, понравилось, попросила переписать для тебя и Миши. Слушайте:

«Второй концерт Чайковского трепещет

И бьётся, силой, негой изойдя,

И мощность звуков, громкость страсти хлещут,

Томленье, вызывая у меня.

А сердце вслед то-нежности, то боли

Уходит за положенный раздел,

Как будто молит, всё кого-то молит:

Ведь есть же и страданиям предел!…».

Так что, дочка, пишут уже и о тебе, поклонники твоего таланта!

— Спасибо, спасибо, спасибо Вам за всё, мои милые!

— Мама, а мне нравится, когда Лили исполняет фортепьянные сонаты Моцарта, Бетховена. Я весь куда-то улетаю. И хоть я не пишу стихов, но рисую. Один из твоих концертов (слушал по телевизору), вдохновил меня, и я кое-что нарисовал. Вернее нас с тобой. Сейчас покажу.

Он вышел из комнаты, что-то зашумело, посыпалось на пол, наконец, он вернулся, победоносно неся в руках небольшую картину, оформленную в замысловатую рамку. Он протянул её Лили. Она взяла её из его рук, всмотрелась и пролепетала, стараясь сдерживать слёзы, но они, упрямые, без позволения, текли из её красивых глаз… Там были нарисованы река, лодка, а в ней — он в соломенной шляпе, маячке, белых брюках за вёслами, и она, в шляпке и белом платьице, мечтательно устремлённые вдаль…

— Это тебе на память, чтоб помнила, твоя игра нравится публике и мне, в частности! Когда будешь себя чувствовать неуверенно, сомневаться в себе, смотри на неё, силы и уверенность будут вновь возвращаться к тебе!

— О, спасибо! Но как ты хорошо рисуешь! Чаще занимайся живописью в перерывах между великими открытиями!

— Тебе тоже спасибо! Буду помнить твой совет!

Лили всё смотрела на картину, подаренную ей Михаилом и шептала:

— Боже мой, Боже мой! Я взволнована, не могу успокоиться, как всё это тонко, Миша! Я не ошиблась, полюбив тебя! Спасибо Вам, Елена, за то, что воспитали такого чудесного сына! Спасибо, спасибо! Я буду стараться радовать Вас! А сейчас, чтоб не быть Вашей должницей, я Вам тоже прочитаю стихотворение Марины Цветаевой, наш писатель Труайя очень хорошо описал её биографию. И я полюбила её! Кстати, этот писатель, хотя он и француз, также имеет русские корни. Ну, без русских, никуда! Итак, слушайте, стихотворение это несколько шаловливое, но и очень глубокомысленное:

Легкомыслие, милый грех,

Милый друг мой и спутник милый.

Ты в глаза мне вбрызнуло смех

И мазурку вбрызнуло в жилы.

Научив не хранить кольца

С кем бы жизнь меня не венчала,

Начинать, наугад с конца,

И кончать ещё до начала…

Я без акцента читала стихи, Миша?

— Да, ты молодец! Но сама легкомысленной не будь!

— Ты ещё сомневаешься в моей серьёзности? Играю в поддавки. Ещё немного о Марине. Из некоторых источников узнала, Марина Цветаева не убивала себя, её убили те, кто расстрелял её мужа. Когда я прочитала, что она покончила собой, я испугалась держать у себя её стихи, передарила их в другие руки. Но, узнав противоположное, полюбила её беспредельно! Мне кажется, мой мятежный дух сродни её. Когда беру в руки её портрет, чувствую в ней родного человека. Теперь уже очень жалею — лишила себя по глупости её стихов…

— Да, нелёгкая была у нас после революции жизнь. Доносы, расстрелы. Недаром говорят: поэт в России больше чем поэт! Он — трибун! Поэту в России надо иметь мужество, дабы говорить на весь мир, а не испуганно вращать глазами и шептать несуразное, — произнесла с грустью мама Елена.

Стояла чудесная летняя погода. Михаила освободили от колхоза. Он был незанят. Лили тоже решила задержаться. Он надумал показать ей Подмосковье. Съездили в Абрамцево, в музей-усадьбу Кусково, восторгу не было предела. Посещали и Третьяковскую галерею. Он показывал ей картины русских художников и всё объяснял сам. Он поведал ей о несчастливой судьбе Васильева. (Девятнадцатый век). Незаконнорожденный сын дворянина, он стал художником, но очень бедствовал. Порой есть нечего было. Зато всегда выглядел, как денди. В костюме, жёлтых лайковых перчатках, дабы люди не догадывались о его беспросветной нужде и печали. Погиб он из-за своей картины «Оттепель». Решив подсмотреть, как сходит снег, оживает природа, он долгое время проводил на воздухе холодной весной за городом и заболел туберкулёзом…

Михаил рассказал ей о Кипренском. Закончив Академию художеств, он писал легко и смело. Современники говорили о его картинах: «Когда остаёшься наедине с его портретами, слышишь их голоса; его краски сильно действуют на людей, рождая резкие переходы от улыбки к печали…». Он жаждал славы, успеха, забыв, музы не терпят стремления к низкому житейскому успеху. Музы любят, когда творческая личность, забывая обо всём, отрывается от бренной земли с её мелочными заботами, летает в поднебесье, и творит, творит… Вскоре Кипренский покорил Петербург, портреты его кисти были психологичны, краски свежи, мазок смел. Он много работал, стал модным. Для усовершенствования художественного мастерства его премировали поездкой в Италию. Он влюбился в кисть Рафаэля, изучал его картины, но достичь его вершин не смог, стал изменять себе, терять индивидуальность. Мы, русские, не можем жить и творить, вдали от России. Мы, особенные, наше творчество питает только наша русская земля… Он рисовал в Италии, но краски жухли, сюжеты становились неинтересными. Он не понимал Италию она — его. Он пригласил красивую натурщицу для своих этюдов, потом поползли слухи — он её убил. Кипренский отрицал это. Началась травля. Художник уехал в Россию, затем вновь в Италию, женился на дочери погибшей натурщицы. Тосковал, понимал, что он теряет мастерство, стал пить, заболел и умер. И никто на Руси, кроме писателя Нестора Кукольника, не написал о его кончине, не сказал доброго слова о нём!.. Вот и благодарность, и блеск мгновенной славы! А ведь он, в своё время, был бесподобен… Смотри на его ранние полотна!

Лили, слушая Михаила, промолвила:

— Мишутка, как жаль его! Мне всегда хочется встать на колени перед потрясающе гениальными людьми! Я ещё не создала ничего достойного, но чувствую, что уже оторвалась от земли и летаю в просторах вселенной! Где взять мне такие созвучия, чтоб описать, увиденное, дабы это было настоящим?!

— Не переживай. Конечно, прекрасное вдохновляет, и если ты духом уже в поднебесье, то многое создашь!

— Не знаю, создам ли что-то сама, но я поползла бы за талантливым человеком на коленях до самого Северного полюса… сказать ему спасибо за то, что он есть!

— Главное ты поняла — искусство требует большой самоотдачи, не просто вертлявости… И надо быть очень стойким. Ты уже — требовательная к себе личность! Ну, как я могу не любить тебя такую, скажи?!

— Вот и ты у меня гениальный!.. А я ползу за тобой и ползу изо всех сил!.. Очень боюсь отстать!

— Не бойся, я протяну тебе руку при необходимости! Но мы идём вровень!

Вслед за тем они смотрели полотна художника Федотова, его чудесную картину «Вдовушка». Ранее он был военным, но принялся рисовать. Как-то один мазила спросил у Федотова, глядя на эту картину: «Как это у Вас всё так просто и легко получается?». Он ответил: «Когда больше ста раз перепишете своё творение, будет и у Вас выглядеть всё просто и легко».

Лили очень тронул за душу Саврасов с его непередаваемо трогательной картиной «Грачи прилетели». Судьба и у него была незавидная. Спился из-за непонимания и бедности. Его учеником был восхитительный пейзажист Левитан. Но и его жизнь была полна горя и надрывов… Ведь он был бедным изгоем-иудеем. Душевную тоску и неудовлетворённость жизнью, он выплеснул на свои полотна.

Понравился ей и Валентин Серов — ученик Репина. Мать не захотела его воспитывать и отдала Репину на выучку, у него он и жил маленьким. Серов никогда не имел своего дома. Обитал со своей семьёй там, куда приглашали его почитатели и друзья…

Только Репин стоял на ногах более устойчиво. Ему платили немалые деньги за его картины. Картины он не зализывал, как требовали академисты. Брал кисть, окунал её с двух сторон в две разные краски и проводил абрис, смело, красиво. Безусловно, он был художником с мощнейшим талантом! Но, как и все гениальные люди, он имел свои слабости. Был скуповатым. Писал письма друзьям и, чтоб не тратить деньги на марки, сам разносил их адресатам.

Она старательно впитывала слова Михаила. Вдруг он вдохновенно произнёс:

— Счастлив тот, кто доставляет счастье многим людям…

— Вот и я хочу своей игрой и творчеством дарить счастье многим, не очень заботясь о деньгах. Иначе потеряешь себя, ты правильно заметил. Знаешь, что Байрон сказал на этот счёт?

— Нет, не знаю. Что?

— «Только глупцы пытаются устроить благополучие своей жизни», имея в виду — благополучие заключается в другом. Именно в том, дабы дарить себя другим!

— Да, это превосходно, когда человек по-настоящему обретает себя и начинает реализовывать!

— Ты всегда меня понимаешь правильно! — восхитилась она.

Вскоре он сводил её в Пушкинский музей, построенный стараниями отца известной поэтессы Марины Цветаевой. Там Лили с интересом рассматривала импрессионистов. Ей очень понравилась картина Ренуара «Анна».

Потом они поехали в знаменитый Клин, где творил свои произведения великий композитор Пётр Ильич Чайковский. Лили всё внимательно осматривала, прислушивалась. Затем она показала директору дома музея свои документы, объяснив, она пианистка, даёт здесь концерты и просит у него разрешения сыграть на рояле великого композитора. Ей разрешили, но попросили задержаться на несколько дней — надо собрать заядлых любителей музыки Чайковского из Москвы и местных. Она согласилась. Лили и Михаил остановились на квартире у одной старушки. Она пригласила их пожить, пока всё будет организовано. Маленький чудесный домик тоже вдохновил влюблённых. У старушки в одной из комнат стоял старинный рояль. Лили исполнила на нём кое, какие пьески, старушка была в восторге. Вот оно бывшее московское гостеприимство! Она не знала, чем особенным попотчевать дорогих гостей, чтоб они остались довольны! Вечером она предложила молодым людям чай с бутербродами из красной икры, видно, припрятала доставшуюся чудом заветную баночку. Чуть позже поймала жирную курочку в своём сарайчике, зарубила её, общипала, разделала. Вскоре Лили с Михаилом ели вкусную домашнюю лапшу на настоящем курином бульоне. Неугомонная бабуля напекла пирожков с повидлом, сделала вареники. Ей помогала подруга, такая же древняя, как и она сама. Ребята остались довольны её угощением.

Как-то они решили немного погулять по Клину. Ей хотелось рассмотреть те места, где так долго обитал композитор. Она любила Чайковского, всё, связанное с ним было для неё свято. Проголодались. На пути встретилось открытое кафе. Они уселись за столик, им принесли шампанское, лёгкую закуску. Вместо фужеров перед ними поставили два двести граммовых гранёных стакана. Михаил опешил. Ему стало стыдно, неловко. Они должны пить шампанское из страшной, допотопной посудины! Вот тебе сервис. Конечно, такого во Франции не встретишь. Он виновато извинился. Лили, поняв его смущение, произнесла:

— Ну, что ж, СССР для коммунизма, Франция для любви…

Михаил, улыбнувшись, ответил:

— Ты у меня умница, спасибо! А ведь так ещё интереснее и романтичнее? Долго не забудем!

— Ну, да, Мишутка, всё здорово!

Она уже знала — при произнесении ею волшебного слова «Мишутка», неприятности исчезают из его души. Он радуется, словно ребёнок, коему подарили шоколадку! По дороге, возвращаясь к гостеприимной хозяйке, они долго шутили по этому поводу.

Наконец состоялось представление в доме музее Петра Ильича Чайковского. Люди плакали, вздыхали, потихоньку шмыгали носами, чтоб не мешать пианистке, и вновь и вновь просили исполнить что-нибудь из произведений композитора. Она сыграла ещё «Времена года». Но её не хотели отпускать. Тогда она попросила разрешения исполнить им «Картинки с выставки» Мусоргского, так как пианистка это произведение очень любит. Они согласились. Лили добавила: в России было много хороших композиторов, но более всех она предпочитает Чайковского и Мусоргского. Ей кажется, музыка Мусоргского недооценена исполнителями. В ней мощь, глубина, сила чувств и мыслей. Как мог смертный такое прочувствовать?!

Все слушали её, затаив дыхание, притихшие. После концерта из публики восхищённо воскликнули: «Ваше исполнение напоминает нам игру нашего русского пианиста Софроницкого». На память Михаилу пришли чьи-то стихи, некогда прочитанные им:

И сердце нежное всё в пламени и ранах

Трепещет с полночи до утренней звезды…

В конце концов, Лили, и Михаил распрощались с местной публикой и в, окружении москвичей, направились в Москву, переполненные эмоциями и впечатлениями. Они возвращались на электричке. Не хотелось спешить, сохраняя впечатление от необыкновенного концерта. Повернувшись к Михаилу, она спросила:

— Прости, я не всех ещё знаю Ваших пианистов. Кто такой Софроницкий?

— Это был русский, необыкновенно тонкий, проникновенный музыкант начала двадцатого века. У меня есть пластинки в его исполнении. Кажется, он там исполнял Шопена и Шумана. Подарю тебе их. Сравнение с ним является высшей оценкой исполнительского мастерства…

— Спасибо! — благодарно прошептала она.

Лили думала о Чайковском. Почему он никого не любил? Хотя знаменитая помещица Фон Мек помогала ему материально, преклонялась перед ним, и, видимо, любила. Он же любил… только свою музыку. Нет, Лили всё-таки расширила круг своих привязанностей. Она любит Бога, музыку и своего Мишеньку! Кого же больше? На первом месте Бог, а на втором они вместе — Мишутка и музыка. Без них она уже не сможет жить!

Следующий вечер у Лили был свободен, и они посвятили его отдыху и знакомству с потрясающей артисткой цирка Натальей Андросовой.

Старая женщина очень обрадовалась знакомству с французской пианисткой. Она оказалась образованной, интересной собеседницей, рассказывала о своих поездках по миру, о встречах со знаменитыми людьми. И даже поведала, как однажды она слетела со стены и покалечилась. Лили внимательно слушала и решила для себя: случай с падением спортсменки является каким-то предзнаменованием и для неё самой, и она неожиданно разрыдалась. Было жалко несчастную актрису, так трудно зарабатывавшую некогда свой хлеб, и жалко себя в предчувствии близкой разлуки с любимым. Хозяйка стала успокаивать Лили и спросила:

— Почему Вы плачете?

— Мне жалко всех, кто нелегко жил на этом свете, страдал. Поэтому, я люблю шестую симфонию Петра Ильича Чайковского. В ней чувствуешь — невозможно счастье на земле!

— Дорогая моя девочка, Вы молоды и у Вас всё получится. Не отчаивайтесь, не принимайте близко к сердцу чужие страдания, не надо. У каждого своих достаточно. Все мы идём по крестному пути… Главное Ваше богатство — Вы любите и любимы. И я это поняла! И потом, Вы дарите людям счастье своей игрой, то есть, не зря живёте на этом свете!

— Спасибо! Приходите на мои концерты. Вот Вам контрамарка!

И они расцеловались перед уходом. Андросова поблагодарила её за приглашение, пообещав познакомить её и Мишу с интересными москвичами.

На следующий день с утра они пошли с Михаилом на толкучку. Так именовались рынки, где продавали спекулянты всё, чего невозможно было достать тогда москвичам в магазинах. Ему хотелось что-то подарить на память своей дорогой Лили. А в магазинах возможностей было мало. Их почти не было…

Спекулянты стояли плотными рядами и предлагали свои вещи покупателям. Все ругались, галдели, толкались.

— Молодые люди, идите ко мне!

— Я тебе дам сейчас «ко мне», они уже сюда подошли, что ты их переманиваешь?

— Ты молчи, спекулянтка, «к тебе подошли», ты же их сейчас обманешь в два счёта, а я честный человек, не вру, хороший товар предлагаю!

— Знаю твой товар, одно гнильё из Турции тащишь!

— Не слушайте их ребята, они всегда ругаются из-за клиентов, ко мне подходите!

— Ребятишки, у меня настоящая фирма «Монтана», выбирайте!

Удивлённая, она задала ему вопрос:

— Зачем ты меня сюда привёл? У нас во Франции всё это продают в фирменных магазинах без всяких очередей!

— Но у нас пока так. Смотри внимательней, что тебе понравится, то и купим. Только здесь могут обмануть. Иногда вместо джинсов продадут незаметно одну штанину, вторую другому. Это у нас запросто! Есть русская пословица: «Не зевай, Фомка, на то и ярмарка!».

— Первый раз слышу о таком. Весело же Вы живёте!

— Ты смотри, смотри. Джинсы тебе не нужны, может, платье?

— Мне сказали, имея доллары, я могу купить всё потребное в валютном магазине. Пошли, я сама тебе что-нибудь куплю там, где не обманут. Где у вас валютный магазин «Берёзка»? А, кстати, купим матрёшку и электрический самовар. Там ведь всё это есть? А тебе — пару новых джинсов. Берём такси, едем! Вместе выберем необходимое тебе и твоей маме. Поспешим. Хорошо, Мишутка?

— Согласен, уговорила! — он просто млел, когда она его так называла, и сразу становился добрым и ласковым.

Сколько было у неё радости, когда она приобрела огромную русскую матрёшку, состоящую ещё из многих — многих матрёшек поменьше. Купила ещё французские духи и нарядный электрический самовар, (они входили в России тогда в моду), решив подарить это его маме. Лили была довольна. Её долго будут вспоминать теперь в России, пока она будет давать концерты по всему миру. Их покупки произвели фурор в доме Михаила. Мама расплакалась. Целовала и целовала «милую девочку Лили». Показывала все подарки соседям, ей говорили вслед: «Какая счастливая!». Михаил расстроился. Он ничего не мог подарить любимой, кроме цветов. У него же не было долларов. За приобретение валюты тогда могли посадить в тюрьму и припаять нехорошую статью. Но он, вспомнил песню, русской певицы Алы Пугачёвой о бедном художнике. Тот ничем не мог удивить свою любимую, кроме цветов, которые он купил на последние деньги и выложил у её балкона. Михаил тоже занял уйму денег, скупил белые розы во многих магазинах Москвы и привез ей в номер…

Она только ахнула, обвила его шею руками, поцеловала и запрыгала, словно маленькая девочка от радости, запев, перефразируя известную песню:

— Миллион, миллион белых роз,

Из окна, из окна вижу я,

Кто влюблён, кто влюблён и всерьёз,

Без цветов не оставит тебя!

Потом они схватились за руки и закружились по комнате гостиничного номера. Но незаметно она положила ему в карман тысячу долларов. Когда он заметил деньги, то устроил скандал, на что она ответила ему с улыбкой:

— Успокойся, любимый! Когда я буду нуждаться, ты сделаешь то же самое!

Ему оставалось только её поблагодарить.

Она уже при помощи Михаила и Андросовой перезнакомилась со многими интересными людьми искусства. Неформальные художники сами спешили представиться юной красавице. Даже такой маститый художник, как Глазунов, побывал на её концертах. Он захотел написать её портрет. В кулуарах филармонии Лили представили известным русским пианистам.

Французскую пианистку домой провожало множество народа. На вокзале вновь её ожидало море цветов. А она плакала, расставаясь с Мишуткой.

**************

Стояла глубокая осень. Михаил должен был вместе с дипломом защищать кандидатскую диссертацию. Он сообщил об этом любимой, она обещала приехать, но задерживалась. Он нервничал, терял самообладание. Мама Елена, не вытерпев, позвонила Лили. Та ответила:

— Я уже в самолёте, скоро буду у вас, пусть он не переживает. И передайте ему четыре слова: «Я тебя очень люблю!».

— Спасибо, дочка, — заплакав, поблагодарила Елена.

Когда Михаил увидел, вошедшую в зал Лили, где должна была состояться его защита, он утих, взял себя в руки.

Но на неё все сразу обратили внимание. В этой девушке было много женственности, обаяния, благородства. Она, будто неким магнетизмом, притягивала к себе. Присутствующие онемели, лицезря её. Небольшого роста, хрупкая, изящная. Одухотворённое лицо с правильными чертами: небольшой римский носик, огромные голубые глаза, обрамлённые длинными ресницами, маленький пунцовый ротик и милые ямочки, появляющиеся при улыбке.

Она была одета в строгий, бежевого цвета костюм, на борту которого красовалась небольшая золотая брошь. На руке — такой же браслет. Волосы уложены в скромную причёску. На голове маленькая шляпка — таблеточка белого цвета. Светлые волосы выбиваются из-под шляпки небрежными завитушками… В руках крошечная белая сумочка. Она смущённо прошла вперёд.

Среди всех выделялся и Михаил. Высокого роста, широкоплечий, узкий в талии, он был похож на скульптурный портрет Давида работы самого Микельанджело. В тёмной фрачной паре, тонкой белой голландской рубашке, вместо галстука — бабочка Своим видом он просто потряс Лили. Она онемела от неожиданности. О, женщины! Они твердят всем, что любят в мужчинах только интеллект. Но на деле бросают свои восхищённые взгляды на красавцев, не вдумываясь — умны они или нет!

В зале заседаний сидело много состоявшихся учёных, а также, претендентов на получение учёного звания, гостей. Строгие мужи, с седыми волосами и сдвинутыми на переносице бровями обсуждали тему диссертации, нечто, связанное с ионным обменом. Отзывы на книгу (помимо диссертации, он написал книгу на эту тему) дали два известных академика. Одни уверяли, это научное открытие, другие доказывали противоположное. Михаил упорно отстаивал свою точку зрения. И под конец все пришли к единому мнению, диссертация Михаила добротная и оригинальная.

В целом, защита дипломной работы и кандидатской диссертации прошли успешно, без сучка и задоринки. Под конец присутствовавшие устроили овации молодому учёному.

После защиты в ресторане состоялся банкет. Праздновали данное событие до утра. Когда гости разъехались по домам, Михаил пошёл провожать Лили до гостиницы, где она остановилась. Войдя к себе, она устало опустилась на диван и стала стягивать с себя шарф, давивший шею. Он подошёл к ней, помог развязать его и тихо сказал:

— Выходи за меня замуж!

— Хорошо, любимый! Я рада за тебя и счастлива, что мы вновь вместе…

— Родная моя, я серьёзно говорю — выходи за меня замуж!

— И я серьёзно говорю, согласна и счастлива. И рада, ты оказался на недосягаемой высоте, не то, что другие!

— Спасибо, но я ревнивый! Кто эти другие?

— Да никто, я ни с кем, кроме тебя не встречаюсь. Просто наслушалась девчонок об их развязных ухажёрах, становилось неприятно. Но я видела, как на банкете девушки стреляли в тебя глазами. Кто они такие и как понять их поведение?

Он рассмеялся и ответил:

— Мне никто не нужен, кроме тебя, ты же знаешь! Но меня удивляет, я ничего не заметил на этот счёт, а ты всё рассмотрела!?

— Зачем же мы сейчас говорим о ерунде?

— О, ты прекрасно теперь говоришь, без акцента! Молодец, дорогая.

— Прекрасно? Я всех замучила, заставляя говорить со мной только на русском. Хорошо, что сейчас будем делать? Я устала. Ты ведь тоже еле держишься на ногах. Защита заставила тебя понервничать… Но ты был непередаваем! Я очень рада за тебя! А сейчас, давай расстанемся до утра?

— Давай! А утром пойдём подавать заявление в загс. Ты согласна?

— Согласна, но где мы будем жить?

— Ну, пока у меня, а далее посмотрим. Я буду работать, как вол и постараюсь заработать нам на квартиру.

— Знаешь, это твоя родина, и я должна её любить, но я её пока не понимаю, хотя очень стараюсь. Всё здесь, как мне кажется, не для человека. А ведь у меня русские корни, и я так не должна говорить… Но здесь мне не хватает свободного воздуха для жизни. Тут узкое жизненное пространство, боюсь задохнуться. Но, не расстраивайся, как ты скажешь, так и будет. За тобой решающее слово. Думаю, не будем так скитаться, и мучиться, как Марина Влади с Володей Высоцким. Бедняги, ездили то в Париж, то в Россию. Мне их искренне было жаль! Я познакомилась уже только с Мариной, когда она осталась одна, и она рассказала мне о своих мучениях. Забыла уже, точно где — или у нас во Франции или в Австрии.

— Как ты там оказалась?

— Ты забыл, милый, гастроли, гастроли… Они мне тоже порядком надоели, хочется самой засесть за фортепьяно и писать… Кое-что интересное я приготовила и для тебя. Когда ты будешь в Париже, сыграю свои вещи и преподнесу их в подарок. Они посвящены тебе, мой друг! Писала, желая обрадовать тебя!

— Но во Францию меня не выпустят, я засекречен, не выездной. Ты, об этом забыла…

— О, Боже! Одно другого не легче! Мне не хочется жить здесь, но я люблю тебя и останусь там, где будешь ты. А теперь, до завтра. Мы должны выспаться. Подавать заявление в загс — это тоже праздник и надо хорошо выглядеть! Спокойной ночи, любимый! А сейчас поцелуй меня! Миша, милый, неужели мы дожили до того дня, когда будем вместе?

— Надеюсь, дожили! Спокойной ночи, дорогая! Целую. До завтра!

На защиту кандидатской диссертации, кроме Лили, к Михаилу прилетели и его друзья Джон и Джейн. Когда утром он пришёл в номер Лили с этой парочкой, Лили подошла к ним, расцеловалась с Джейн, поздоровалась с Джоном. Джейн стала поздравлять их, но Лили попросила не опережать события. Все вчетвером, выпив по чашечке кофе, направились в загс. Михаил заметил, Джейн хорошо говорит по русски. Та объяснила, последнее время она жила рядом с Лили. Та учила её говорить по-русски.

Когда они все вчетвером шли по старому Арбату, прохожие оглядывались на две чудесные пары. Особенно была хороша невеста. Белое, с розовым отливом, коротенькое платье подчёркивало стройный стан и ножки девушки. Светлые волосы на голове уложены кокетливой причёской, на ногах — розовые туфельки, в руках розовая сумочка. Она напоминала голливудских актрис, всё великолепно и без претензий. Михаил в строгом тёмном костюме и белой кружевной рубашке, а другая парочка одета свободно и независимо, под западных хиппи. Это сочетание было так не сочетаемо, что москвичи диву давались, глядя на них. Они вышагивали, совершенно не обращая ни на кого внимания, гордые своей переизбыточной силой, красотой, молодостью. Джон насвистывал вальс Штрауса «Сказки венского леса», Джейн мурлыкала про маленького френд — боя, а Михаил и Лили были задумчивы, молчаливы, серьёзны.

Вот и ЗАГС. Они вошли внутрь и ахнули. То был дворец бракосочетаний. Всё было парадно, величественно и великолепно Широченные лестницы застланы широкими ковровыми дорожками. По бокам на площадках цветы в горшочках. Из одной залы раздавался вальс Мендельсона. В свободных холлах скамеечки и вновь цветы. Поднявшись на второй этаж, подошли к огромной очереди, для подачи заявления о регистрации брака. Конечно, стоять им не хотелось, но момент был волнующим, и следовало постоять. Их выручила Джейн, спасая от долгого ожидания. Подойдя к девушке, регистрировавшей подачу заявлений, она громко произнесла:

— Помогите нам. Эти девушка и парень хотят подать заявление о регистрации брака. Но она актриса-пианистка, приехала из Франции, а он русский, только что защитивший кандидатскую диссертацию. Им осталось немного времени быть вместе, она должна скоро вернуться во Францию, они расстанутся. Дайте им подольше побыть вместе, быстрее примите от них заявление о регистрации и назначьте день, когда им приходить вновь. А, может, сразу и распишите. Мы с другом тоже иностранцы, приехали специально к этому дню.

Регистратор, молодая величавая женщина, ведь от неё зависело счастье семейных пар, важно взглянула на Джейн, как бы говоря: «Ну и прикид у тебя, а туда же — иностранка!». Она взяла у них документы и заявление, что-то полистала у себя в книге и заявила:

— Ему нельзя жениться на иностранке. Он не выездной по роду своей научной деятельности.

— А когда он сможет жениться? — не отставала Джейн.

— Пока никогда!

— Как никогда? Так не бывает, если люди любят друг друга и хотят быть вместе! Все могут вступить в брак, если они свободны от других обязательств.

— Нет, не все!

— Как же быть? — вмешался в их перепалку Михаил.

— Пусть невеста меняет гражданство.

— На основании чего она поменяет его? — нервничал жених.

— На основании того, что хочет выйти замуж за русского.

— Ну, дайте ей справку, что это так, ведь мы пришли подавать заявление о регистрации!

— Нет, такую справку мы дать не вправе!

Лили побледнела и стала медленно оседать на пол. Её подхватили Михаил с Джоном и усадили на диван. Откуда-то принесли нашатырный спирт, намочили ватку, поводили перед носом, натёрли виски. А вальс Мендельсона всё гремел и гремел, поздравляя счастливые пары и, как бы подсмеиваясь над невезучими.

Лили пришла в себя, удивлённо посмотрела по сторонам. Выпрямилась, поправила волосы. К ней быстро подошёл Михаил и, взяв под ручку, направился к выходу. Оба молчали, за ними заспешили Джейн и Джон. Положение было ужасным. Они взяли такси, в машине Лили стала рыдать. Она не могла сдерживаться. У неё уничтожили любовь, разбили жизнь, раздавили мечту. Она считала, ей уже не для чего жить!

Михаил замкнулся в себе, он не мог её успокоить, его надо было самого утешать, побледнел, осунулся, глаза лихорадочно блестели. Они поехали в ресторан и напились с горя. Лили удалилась к себе в номер, впала в меланхолию, ни жива, ни мертва, остолбенела. Но среди душевного хаоса она вспомнила, о недавно прочитанном у Паустовского, рассказе, где говорилось о любви Лермонтова к украинской княгине Марии Щербатовой. Когда его сослали на Кавказ, княгиня, услышав об этом, помчалась туда за ним. В пути, на одной из замызганных станций, они встретились, он пришёл к ней в крохотный номер на постоялом дворе и остался до утра. Она же плакала и поддерживала его всю ночь пронзительными словами:

— Ну что же делать, серденько моё, что делать!

На следующий день они расстались. Он помчался навстречу своей гибели, а она навстречу своей вечной печали…

Лили зашла в ванную комнату, умылась и, позвонив Михаилу, попросила приехать. Он вскоре примчался к ней с огромным букетом белых роз. Она усадила его возле себя, вынула бутылку хорошего бордо, позвонила в ресторан, попросив принести ей обед в номер. Когда они сели за стол, выпили и немного закусили, она сказала ему:

— Ну, что ж делать, серденько моё, что делать? Я буду твоей без венчания и регистрации, просто так, просто так, нас обвенчает Господь…

Михаил тяжёлым вздохом выдохнул всю скорбь из души и ответил:

— Нет, дорогая, не сдамся, ты станешь моей законной женой, добьюсь этого. У нас будет всё по-человечески. Не хочу случайных детей. Они несчастные, проклятые Богом. Я мужчина и несу ответственность за твою жизнь и последствия нашей любви. Люблю тебя, ты станешь моей настоящей женой. Даю слово! Теперь дело за тобой. Ты должна ждать, быть стойкой!

— О, я буду стойкой! Разве француженки не поехали в Сибирь, на каторгу, как и русские княгини, за своими любимыми декабристами? Я тоже буду ждать тебя. Верь, я не изменю, не искалечу наши чувства!

Он оттаял, улыбнулся и спросил:

— Откуда все эти потрясающе трогательные слова и такие глубокие познания русской жизни?

— Я же читаю теперь всё только русское, дорогой! Хочу быть с тобой на одной дистанции в нашем нынешнем забеге…

— Спасибо, родная. Я очень благодарен тебе, что ты именно такая! А сейчас собирайся, тебе пора на репетицию! Ты у меня сильная, ты доведёшь все концерты до конца! А я буду сидеть в первом ряду партера, и поддерживать тебя улыбкой!

— Спасибо, моя любовь, спасибо! Да, я сильная! Мне Господь посылает силы, потому, что я люблю!

На следующий вечер она играла первый концерт Чайковского. У неё была почти такая же манера исполнения, как у Джона Огдона, (английского пианиста двадцатого века. Он бросал руку на рояль и начинал концерт). А Михаил сидел и плакал, не стыдясь, не скрывая слёз. Публика была та же, она понимала всё без слов — здесь, в этом зале, происходит нечто величественное. На пепелище любви и надежды вызревает новый бутон тепла и любви. Когда Лили закончила играть, все стали бешено аплодировать и кричать:

— Браво, браво, Вы великолепная пианистка, и мы будем молиться за Вас, чтобы у Вас всё получилось, как надо, как Вы хотите!

Лили, шатаясь, прошла к себе в гримёрную, овации не умолкали. Михаил поспешил за ней. И вновь они обнялись и замерли, будто души их поменялись местами. И они уже не двое, а одно целое, слитое воедино. И разъединить их уже не сможет даже смерть!

***********

Скажи мне, пожалуйста, — обратилась Лили к Джейн, — почему Вы не поженитесь с Джоном? Вы же любите друг друга?

— Ты ошибаешься, мне кажется, не любим. Может, я и люблю, но он? У нас нет такого чувства, как у Вас с Мишей, а без любви спать с мужчиной, словно наложница, не буду. Секс дозволяется только при сумасшедшей любви, и то с оглядкой.

— Куда же надо оглядываться? — рассмеялась Лили.

— Отдавать всё своё самое ценное можно тогда, когда есть какие-то веские причины, которые не дают возможности быть вместе. А просто бросать всякому прохожему себя, дабы тобой попользовались, преступно.

— Ты верно думаешь. Брачные отношения должны быть чистыми, их надо хранить для единственного. Мы, женщины, не понимаем этого. Живём, точно куртизанки, с кем мы, зачем мы — всё равно. Теряем остроту эмоций, любовь заменяем сексом, не в состоянии приподняться над землёй, освятить свои чувства. Ценности духовные подменяются телесными. Но ведь замуж всё равно надо выходить, предназначение женщины — быть хранительницей домашнего очага, рожать детей, воспитывать их. Святые отцы говорят, что женщина спасается чадородием.

— Ты понимаешь, Лили, этот вопрос меня напрягает. Конечно, хочется ласки и взаимопонимания, но это, зачастую, трудно найти, остальное — обуза. Только если любишь, будешь всё клеить и прощать, а если нет, будешь каждый день ссориться, портить нервы себе и другому. А Джон жёсткий человек. Ему вынь и положь то, что он вожделеет. Но я не хочу ублажать, я желаю любить.

— Но ведь он крутится возле тебя, как вечный спутник!

— Ну и пусть крутится. Я ему объясняла, не крутись, он не слушает.

— Да, у Вас сложные отношения. Один любит, у него ничего не выходит, второй не любит, но у него что-то склеилось бы… Хорошо, не буду задавать тебе провокационных вопросов. На них нет ответа. Представляешь, когда слушаешь Чайковского, то понимаешь, нет счастья на земле. А вторая фортепьянная соната Бетховена? Я чувствую, там одна боль, надрыв, несчастная, жертвенная любовь. То есть, одинокая, никому ненужная. Вот эта «никому ненужность» сейчас, людей двадцатого века, надсаживает и мучает. Если жизнь нас не терзает, так мы сами начинаем себя терзать. Какие же мы сложные в очень простых, казалось бы, обстоятельствах!

— Вот в чём вопрос: «Быть или не быть», — говорил Гамлет.

Конец ознакомительного фрагмента.